В Крепости Заходящего Солнца

      Пронизывающий ветер подул с Севера, и Фарамир невольно радовался тому, что спозаранку послал Бергиля за мантией. Сам он привык к таким ветрам за годы войны в Итилиене, но меньше всего ему хотелось, чтобы Эовин замерзла. И когда она, невзирая на хмурую погоду, вышла на стену, Правитель слабо улыбнулся. Приблизившись к царевне, он молча укрыл ее плечи мантией матери. Девушка посмотрела ему в лицо, словно желая возразить; Фарамир перехватил ее взгляд своим, и что-то мягкое и светлое, что мерцало в серых, как сталь, глазах гондорца, заставило Эовин промолчать; и она, неслышно вздохнув, посмотрела на Север, навстречу холодному ветру. Фарамир невольно залюбовался ею, прекрасной и печальной, гордой дочерью Рохана. Лишь спустя несколько мгновений он очнулся и убрал руки с плеч царевны.  — Этот плащ принадлежал некогда моей матери, — негромко произнес гондорец, и в голосе его звучали мягкость и забота. Эовин посмотрела на Правителя.  — Тогда это очень дорогой подарок, благородный Фарамир. Неужто Вы так легко расстанетесь с ним? Фарамир улыбнулся.  — Мне будет радостно думать, прекрасная Эовин, что надевая этот плащ, Вы будете вспоминать Финдуилас Амротскую и Минас-Тирит. Он хотел сказать больше, но не решился. А Эовин грустно улыбнулась и вновь посмотрела на Север. Он встал рядом, и какое-то время они молча стояли, глядя в серую даль. Вестей все еще не было, и в каждом сердце селилась тревога и страх перед неизвестностью. А внезапно помрачневшая погода только усилила эту тревогу. Наконец Фарамир спросил: — На что Вы смотрите, Эовин?  — Не там ли находятся Черные Ворота? — тихо спросила она в ответ, и в голосе ее он уловил прежнее отчаяние и горечь. И сердце его сжалось. — Не там ли он должен быть теперь? Вот уже семь дней, как он уехал.  — Семь дней, — ответил Фарамир, борясь с желанием прижать царевну к груди и прошептать, что все будет хорошо, вопреки тревоге и мраку. — Но не сердитесь на меня, если я скажу, что они дали мне горе и радость, каких я еще не испытывал. Радость видеть Вас; горе — потому, что страх и тревога этих темных дней все усиливается, — и видя, что печаль все не покидает царевну, он все же не удержался и добавил: — Эовин, я не хочу, чтобы этот мир кончался, не хочу потерять так быстро то, что нашел! И на мгновение он испугался того, что сказал, и того, что она может ответить.  — Потерять то, что Вы нашли, благородный Фарамир? — возразила она и взглянула на него, и в глазах у нее была мягкость. И Фарамир напрягся всем телом, чтобы не сдвинуться с места. — Не знаю, что Вы могли найти в эти дни, чтобы потерять, находясь все в тех же стенах, — глаза у Фарамира сверкнули, словно в них отразились звезды. — Но не будем говорить об этом, друг мой, — он слабо улыбнулся. — Не будем говорить вовсе! Я стою у самого края пропасти, и эта пропасть полна черной тьмы, но есть ли свет позади меня — я не знаю. Я еще не в силах обернуться. Я словно жду последнего удара. Фарамир вдруг почувствовал, как в сердце ему острой горечью вонзилась стрела. Впервые Эовин заговорила с ним так; впервые сказала о своем страхе. И он боялся разрушить эту хрупкую нить, которая возникла сейчас. Она назвала его другом, и это уже было для него великой радостью.  — Да, все мы ждем последнего удара, — осторожно повторил он и умолк. Обоим показалось, что ветер стих, свет потускнел, звуки вдруг затихли; не слышно было ни голоса, ни шороха, ни даже биения их сердец. Время остановилось. И тогда руки их встретились, нашли друг друга и сомкнулись, хотя они и не заметили этого. Вдруг им показалось, что над гребнями далеких гор поднимается мрак и высится, как волна, готовая залить весь мир, и в ней мелькают молнии, а потом по всей земле прокатился трепет, и стены Города содрогнулись. Отовсюду послышалось что-то вроде вздоха, и сердца у них опять забились.  — Это похоже на Нуменор, — сказал Фарамир и сам удивился, услышав свои слова. Но вместе с тем, былой страх и тревога вдруг покинули его, и он словно обрел новую силу.  — На Нуменор? — переспросила Эовин.  — Да, — ответил он, отчего-то не боясь больше услышать ответ. — На тот миг, когда страна Вестернессе погибла, когда мрак черной волной заливал ее поля и холмы и надвигался неудержимо. Я часто вижу это во сне.  — Значит, Вы думаете, что и на нас надвигается Мрак? — спросила Эовин. — Мрак Непобедимый? — И она вдруг прижалась к нему, словно ища защиты. А он внезапно почувствовал себя могучим героем, и сила и радость наполнили его сердце. И страх ушел окончательно.  — Нет, — мягко ответил Фарамир, глядя ей в лицо. — Это был только сон. Я не знаю, что происходит, но в сердце у меня проснулись радость и надежда. Эовин, Эовин, Белый цветок Рохана, в это миг я не верю, что мрак победит! — и он наклонился и поцеловал ее в лоб, чувствуя себя в эту минуту счастливейшим человеком на свете. И вдруг поднялся сильный ветер, и их волосы, золотые и темные, взвеялись и смешались в воздухе. Тень исчезла и солнце засияло снова; и воды Андуина засияли на солнце, и люди в Городе запели от великой радости, льющейся им в сердца неведомо откуда. Солнце не успело еще отойти далеко от полудня, как с Востока прилетел огромный орел, и принес вести о победе вождей Запада и о конце Саурона. И Мерри тут же поспешил на стену и нашел там Фарамира и Эовин.  — Я надеюсь, с Пиппином все в порядке, — сказал он, поздравив их с победой. — Почему орел о нем ничего не сказал? Фарамир рассмеялся.  — Наверное, непросто орлу было разглядеть нашего друга, — сказал он. — Но я верю, что очень скоро мы получим вести и о нем и об остальных наших друзьях. Я никогда не перестану восхищаться хоббитами и благодарить их за то многое, что они сделали для нас. Мерри гордо улыбнулся, но когда посмотрел в сторону Мораннона, в глазах у него была тревога. И Фарамир понял, что даже победа и торжество не заставят хоббита перестать волноваться о своем друге.  — Пиппин иногда такой болван, — с легкой досадой проговорил Мерри. — Вдруг опять во что-то вляпался? Он всегда вляпывался. И в Мории, и с Палантиром… Надеюсь, и в этот раз ему повезло, и все обошлось. Бергиль все ждет вестей об отце. Будет горько, если вести придут плохими. Фарамир бросил короткий взгляд на Эовин. Она стояла молча, с затаенной грустью глядя на хоббита. И он шагнул вперед и положил руку на плечо Мерри.  — Мы еще ничего не можем знать наперед, мой друг, но должны надеяться на лучшее. Великий Мрак исчез вопреки всем тревогам и страхам. Будем же верить, что не все так плохо, как казалось бы. И пока вести не пришли, не стоит печалиться заранее. И Мерри улыбнулся, взглянув в лицо Правителю.  — Не стоит, Вы правы, Фарамир. Что же, тогда будем ждать вестей… Уже в тот же день Фарамир покинул Дом Исцелений и вернулся в Цитадель, чтобы приготовиться к предстоящему возвращению вождей. А на следующий день, к вечеру, примчались в город быстрые гонцы с вестями. Мерри и Бергиль несказанно обрадовались, узнав, что Фродо, Сэм, Пиппин и Берегонд живы. И Мерри приготовился ехать в Кормаллен, куда его призвали. Утром, перед отбытием, он пришел проститься сперва к Эовин, которая все еще была в Доме, а затем в Цитадель, к Фарамиру.  — Так Вы не поедете с нами, госпожа? — спросил Мерри, но без удивления, так как проницательный ум хоббита уже подсказывал ему многое.  — Нет, доблестный Мериадок, — с грустной улыбкой ответила Эовин. — Я желаю счастья тебе и твоим друзьям! И передай от меня привет Эомеру. Но я не хочу ехать на празднество.  — Как пожелаете, моя госпожа, — склонил голову хоббит. — Прощайте же теперь! Ибо я должен ехать, дабы служить новому Конунгу Рохана.  — Удачи Вам, доблестный Мериадок! Немногие Конунги Рохана могли похвастаться такими преданными и отважными воинами, как Вы. Мерри нахмурился, как и всегда, когда слышал от вождей подобные речи, ибо они всегда казались ему слишком преувеличенными. Попрощавшись еще раз, он отправился в Цитадель.  — Передайте Перегрину, что я очень жду нашей новой встречи и многим ему обязан, — сказал Фарамир, провожая хоббита к обозам, готовым отправиться к Осгилиату. — Я и Вам многим обязан, мой друг. Гондорец и полурослик некоторое время молча смотрели друг другу в глаза, а потом Мерри сказал:  — Царевна Эовин осталась в Городе, не вняв приглашению брата, — по лицу Фарамира пробежала быстрая тень. — Не оставляйте ее надолго, друг мой.  — Я постараюсь, — пообещал Фарамир. Стоя в проеме ворот и глядя вслед удаляющемуся обозу, Правитель раздумывал над словами Мерри, но в тот день в Дом Исцелений так и не попал. Слишком многое нужно было еще сделать, время не ждало, и Наместник полностью погрузился в дела и заботы, готовя Город в возвращению короля.