В Крепости Заходящего Солнца

      Арагорн не мог спокойно сидеть на месте с тех пор, как Фарамир принес донесение от посланных на западные рубежи дозорных о том, что отряд эльфов направляется к Городу. Гэндальф, ни на миг не оставляющий Короля одного, не мог не усмехаться в усы, выпуская колечки дыма.  — Все идет как нельзя лучше, мой друг, — весело прищурившись, промолвил маг, глядя на стоящего у края Площади Фонтана Государя — Разве не этого ты ждал так долго? Теперь беспокоиться уже незачем. Арагорн только улыбнулся насмешке кудесника, не отрывая взгляда от северной дороги. Пальцы левой руки по привычке крепко сжимали рукоять Андрила, словно ему предстоял новый бой, хотя в глубине души он знал, что бой уже давно выигран, и битвы не будет. Воспоминания прежних лет вереницей проходили перед мысленным взором Следопыта-Северянина, и он все никак не мог полностью принять то, что все это уже позади, и теперь он стоит у цветущего Белого Древа, будучи Королем Гондора, и счастье всей его жизни уже так близко… Мимо лица проплыло кольцо дыма, и, приняв форму раскинувшего крылья орла, растаяло в воздухе. Арагорн обернулся и встретил смеющийся взгляд мага.  — Все будет хорошо, мой друг, — не скрывая улыбки, повторил он. — Ты прошел свой путь с честью и доблестью, приличествующей древним вождям Нуменора. Эту награду ты заслужил по праву, как некогда твой предок Берен, добывший Сильмарилл. Новая эпоха грядет для Средиземья, и начало ее будет исполнено света, славы и величия. И радости…       Вечером этого дня, когда небо стало синим, как сапфир, на Востоке появились белые звезды, но Запад еще оставался золотым, а воздух был прохладным и ароматным, всадники подъехали по северной дороге к воротам Минас-Тирита. Впереди скакали Элладан и Элрохир из Ривенделла, а затем — на белых конях — прекрасная Галадриэль и Келеборн, и с ними многие из их народа, в серых плащах и с белыми алмазами в волосах; последним ехал мудрый Элронд, могущественнейший среди Эльфов и Людей, и в руках его был серебряный жезл, а рядом с ним ехала на сером иноходце Арвен, его дочь, Вечерняя Звезда своего народа. Когда Фродо увидел ее, мерцающую в сумерках, со звездами во лбу, окруженную облаком аромата, он сильно поразился и сказал Гэндальфу: — Теперь я понял, почему мы медлили здесь и чего ждали! Теперь не только дни будут светлыми, но и ночи — благословенными, и все ночные страхи исчезнут. Мерри сурово взглянул на Пиппина, и тот прикусил язык, хотя сказать о том, что поэтическая болезнь мистера Бильбо перешла, по-видимому, по наследству, очень хотелось. Но потом он окинул толпу встречающих гостей горожан взглядом и заметил среди них Эомера Роханского, стоящего рядом с Фарамиром и Имрахилем и смотрящего на эльфов Ривенделла и Лориэна, более высоких и светлых, нежели их родичи из Лихолесья, и он вспомнил о споре Конунга и Гимли-гнома и захотел поскорее узнать, что же теперь будет? Но вот вперед выступил Арагорн, встречая прибывших, и Пиппин решил подождать до того времени, когда церемонии будут окончены.       Арагорн приветствовал своих гостей, и они спешились. Владыки Лориэна ответили на приветствие Государя, но он не заметил улыбки в их глазах, когда они, проходя мимо него, направились к стоящему за его спиной Митрандиру. Ему казалось, он вновь вернулся туда, в светлые рощи Ривенделла, в тот самый день, когда впервые встретил свою Тинувиэль, когда впервые назвал ее этим именем, словно завещанным ему Береном… Он будто в сияющем серебристом тумане видел идущего Полуэльфа, что вел к нему его Звезду. Элронд передал жезл сыновьям, вложил руку Арвен в ладонь Арагорна и отступил, вполголоса произнеся свое благословение на наречии Бессмертных. Но Странник почти не слышал этих слов, они доносились будто издалека, однако приносили больше радости, чем звуки победных труб в час его коронации. Он видел только свет серых глаз, взгляд которых говорил ему больше, нежели самые дивные песни эльфов. И вновь он увидел золотой холм Карас-Галладон, и звонкую листву мэллорнов, и лепестки эланор на плечах своей Звезды, и все пути, которые он прошел от золотых лесов Лотлориэна до трона Минас-Тирита, показались ему ничтожно малыми, ведь эти победы слишком мелкая цена за то, что он сейчас обрел. И весь мир на мгновение исчез, и остался только он — вернувшийся из Чертогов Илуватара Берен — и его Лучиэнь, его Звезда… И когда он наконец прервал поцелуй и обернулся к друзьям, стоящим за его спиной, то с удивлением и радостью увидел, что ветер несет над Городом цветочные лепестки, и каждое лицо светится счастьем, а белокаменные стены стали в прощальных лучах заката золотисто-розовыми, и шпиль Белой Башни ярко горел звездным огнем.       Все вместе они поднялись в Цитадель, и Город наполнился ликованием. На приветственном пиру не было споров, что Леголас поспешил списать на присутствие Владычицы Лориэна, при которой Гимли не решался свалиться под стол, пытаясь перепить эльфа. Мерри и Пиппин не норовили вскочить на стол с кружками пива и веселой песней, а держались чинно, как подобает оруженосцам королей. Дух светлого величия был разлит в воздухе, словно древние легенды, почти забытые, полные славы и гордости, вернулись ныне, с тем, чтобы вскоре уйти навсегда. И Эомер смотрел на эльфийских владык и понимал, что такой красоты и такого величия и силы он не встречал еще никогда, и уже никогда не встретит. Но красота их, нечеловеческая и неповторимая, была сродни красоте драгоценных камней и звезд, и вызывала благоговение. И впервые степной Конунг понял, сколь высок род Арагорна, и сколько мудрости и силы хранят потомки Нуменора, если могут позволить себе встать почти в один ряд с этими высокими лордами и леди, которые даже на доблестных мужей Гондора смотрели, как на младших, с добротой и снисхождением. Он увидел, что Имрахиль и его родичи в чем-то похожи на этот дивный высокий народ, но было в лордах Дол-Амрота больше человечности и меньше горделивого спокойствия, которое возвышало дивный народ над прочими. И, взглянув случайно на Гимли-гнома, сын Эомунда вспомнил вдруг о том споре, что начался среди высокой травы Мустангрима, и он взглянул на эльфийских владык и поразился, увидев, что Арвен Ундомиэль неуловимо схожа с дочерью Имрахиля. Нечто общее было в их чертах, и Эомер понял, что уже никогда не сможет признать правоту гнома, даже если ему придется драться с ним не на шутку. Но в следующий миг он забыл об эльфах и гномах, вспомнив о своем недавнем разговоре с Фарамиром. И он обернулся к сидящему рядом князю Итилиена, и взгляды их встретились. Фарамир долю секунды вопросительно смотрел на роханца, а затем улыбнулся чуть склонив голову, и Эомер едва сдержал шумный вздох. Он уже не раз благодарил судьбу за тот день, когда они с молодым Наместником сдружились, и теперь возблагодарил ее снова. Быть может, не будь сейчас здесь Фарамира, он бы уже давно подрался с сыновьями Имрахиля. Нет! Он никогда бы не полюбил Лотириэль, ведь не было бы братского поединка, который свел их вместе. И вдруг Конунг с ужасом понял, что не будь побега Эовин, он бы никогда не подрался с сыном Денетора. Когда Эомер вернулся к своему кубку, Фарамир встретился взглядом с Эовин, сидящей по другую руку от брата, и она улыбнулась ему, словно прочтя его мысли. И ему вдруг захотелось рассмеяться, звонко и радостно, ибо в тот миг ему казалось, что Эомер его младший брат, которому он сейчас помогает завоевать свое счастье. Но взглянув на сидящих подле Короля Гондора эльфийских владык, он почувствовал вдруг странную тоску, будто часть света безвозвратно уходила из мира, оставляя людей одних. И, вспомнив сказание о Берене и Лучиэнь, он посмотрел на Элронда, силясь понять каково это — отдать свою дочь смертному и уйти, безо всякой надежды встретиться снова? Элу Тингол умер прежде Лучиэнь, но иная судьба ждет владыку Ривенделла, иной путь. Говорят, в землях Амана душа может найти исцеление от тех горестей, что выпали ей в мире Арды, но все ли можно исцелить? Или же есть те раны, над которыми не властно ни время, ни силы Валар? И сколь сильным нужно быть, чтобы уступить и не удержать силой, предпочтя подарить краткое счастье вместо вечной скорби, пусть и высокой. И тогда Фарамир понял, что часть человека все еще живет в душе Полуэльфа, та часть, которая умеет отпускать близких за Грань Арды, которая всегда стоит перед вратами в неизвестность, но не боится ее. Быть может, легенда не врет, и владыка Элронд в самом деле сын легендарного Эарендила, первого смертного, что ступил на берег Валинора и навеки стал Звездой Надежды для своих потомков. И он — Фарамир Гондорский — один из них, пусть еще более дальний, нежели Арагорн, но когда-то его предки плыли на Запад, и Эарендил вел их к тому царству, что они потом потеряли безвозвратно. Мысли об этом не давали Фарамиру покоя. Ему казалось, что эти высокие и мудрые создания не могут уйти просто так, словно упавшая за горизонт звезда. Слишком внезапным казался ему, лишь недавно узнавшему их, уход Третьей Эпохи. И светлая грусть, горькая и прекрасная, поселилась в сердце молодого воина, и уже не покидала его. Он смотрел, как покидают эльфийские владыки пиршественный зал, и не удержался и подошел к Элронду, уже готовому уйти.  — Что случилось, благородный Фарамир? — негромко спросил его Полуэльф, и в голосе его была сила, но не твердая, какая была в Арагорне, а спокойная и высокая, словно излучающая мягкий серебристый свет.  — Вы отправитесь на Запад? — сказал гондорец. — Митрандир говорил как-то, что Эпоха Колец уходит.  — Митрандир сказал правду, благородный Фарамир, — с едва заметной мягкой улыбкой отвечал Элронд.  — Разве это так необходимо? — тихо спросил Фарамир. — Неужели все дело только в Кольцах? Неужели нельзя изменить это? Элронд улыбнулся, и Фарамир поразился тому, как печаль и спокойствие слились воедино в душе светлого владыки, не обозлив его и не сделав надменным.  — Лишь Валар ведомы судьбы этого мира, — спокойно произнес Элронд. — Эпоха эльфов, старших детей Илуватара, уходит, как было предначертано в начале Мира. И не нам спорить с волей Единого. Теперь пришел ваш черед — время Пришедших Вослед, время младших, чей дар - смерть. За долгие годы род Людей не раз удивлял нас, Перворожденных. Говорят, ваш путь неведом даже владыке Манве, и Намо не в силах проследить его. Теперь пришел ваш черед возрождать и хранить этот мир, созданный некогда Музыкой Айнур, подготовленный Валар, искаженный многими из Детей Илуватара, и ныне переданный вам. Теперь лишь от вас зависит его судьба. Как некогда Валар, теперь эльдар должны уйти, ибо их время в Средиземье на исходе, и Айнур начинают новую песнь — песнь о вторых Детях Эру. Полуэльф замолчал, а Фарамир не знал, что ответить ему, благородному и мудрому владыке, который был выше обычных людей и выше многих мудрейших эльфов; который многое успел потерять за тысячелетия, что провел под небом Арды, и который научился уходить и уступать так спокойно и гордо, принимая свой путь с достоинством истинного владыки и воина.  — Я верю — вы сумеете возродить Средиземье к новой жизни, благородный Фарамир, — вновь зазвучал тихий голос Элронда, и, взглянув ему в глаза Фарамир увидел в них отеческую улыбку, в которой не было того холода, что присущ бессмертным. И он склонил голову перед сыном Эарендила, не смея больше задерживать его. Еще долго он не мог уснуть и вышел на Площадь Фонтана, и подошел к Белому Древу, посаженному недавно Арагоном. И вдруг он увидел его иначе, чем просто символ. Он увидел саженец, попавший сюда, на склоны Миндоллуина, с берегов Амана, с берегов Заокраинного Запада, видевший некогда свет Валинора. А нынче он вновь цветет и род Королей вновь возродился, а Гондор начал новый путь к славе и величию, что померкли было в последние годы. « — Я верю — вы сумеете возродить Средиземье к новой жизни…» Если владыка Элронд верит в это, значит так и будет. Эарендил ярко горел на Западе, словно напоминанием об их пути, а струи фонтана играли свою музыку, в которой словно звучали голоса эльдар, навсегда уходящих, но оставляющих свою душу здесь, в Средиземье.