В Крепости Заходящего Солнца

      Вожди собрались в Золотом Чертоге королей Мустангрима на прощальную тризну. Доблестный Теоден прожил долгую жизнь и завершил свой путь в славе и величии, как подобает владыке. И когда, по обычаю Рохана, настало время выпить в память королей, вперед выступила Эовин, золотая, как солнце, и белая, как снег, и протянула Эомеру наполненную чашу. Тогда встал менестрель и мудрец. Он назвал поименно всех королей Рохана: Эорла Юного, и Брего, строителя дворца, и Элдора, брата несчастного Балдора, и Фрея, и Фревайна, Толдвайна, Дйорга, и Грэма, и Хельма, укрепившегося в Хельмовой Пади в темные дни Рохана; так поднялись на западной стороне дороги девять курганов, ибо в эту пору пресекся род, и после курганы насыпали уже напротив; Фреалаф, сын сестры Хельма, покоился там, и Леоф, и Вальд, и Фолк, и Фолквайн, и Фенгель; и Тенгель, а последний из них — Теоден. И когда прозвучало имя Теодена, Эомер выпил чашу. Эовин попросила слуг наполнить все кубки, и собравшиеся стоя пили за нового короля под возгласы:  — Привет тебе, Эомер, король Рохана! В конце пира Эомер поднялся, и Арагорн, сидевший рядом с ним, увидел в зеленых, как молодая трава, глазах Конунга свет и улыбку. И Эомер сказал:  — На тризне короля Теодена я хочу сообщить вам радостную весть. Знаю, это против обычая, но уверен, король Теоден не осудил бы меня, потому что всегда был для сестры моей Эовин вместо отца. Слушайте же, высокие гости, благородный народ из разных стран, никогда прежде не собиравшийся в этом дворце! Фарамир, Правитель Гондора и Князь Итилиена, просит руки Эовин с ее согласия. Молодые готовы предстать перед вами. Фарамир и Эовин на мгновение встретились взглядом, и щеки роханской царевны чуть порозовели, когда они выступили вперед, к трону Конунга. Соединив их руки, Эомер сказал:  — Пусть это будет залогом еще более тесной дружбы между Роханом и Гондором! Арагорн первым поздравил их и обернулся к Эомеру.  — Вы щедры, король Эомер, коли отдаете Гондору лучшее сокровище Рохана. Эовин взглянула ему прямо в глаза:  — Пожелай мне счастья, мой вождь и исцелитель. Фарамир вдруг почувствовал, как в сердце просыпается странная тревожная сила, и ему отчаянно захотелось заглянуть Эовин в глаза, сжать в крепких объятиях и не отпускать никогда.  — Я пожелал тебе счастья в тот миг, когда увидел тебя, — ответил Арагорн. — Твоя радость — радость и для меня. Фарамир вдруг встретился взглядом с Арвен Ундомиэль, и в душе у него стало спокойно, как никогда не было прежде. Он вдруг понял, что первая влюбленность Эовин в Короля Людей никогда не встанет между ними и не потревожит их счастья. И он крепче сжал руку любимой и спокойно встретил ее взгляд, в котором читался вопрос. Свет камина и факелов играл на кольчугах и кубках, отражался в глазах и бросал на лица теплые отсветы. Сын Денетора улыбнулся, глядя в глаза своему белому цветку Рохана, и привлек девушку к себе, едва коснувшись губами ее губ.  — Я думал, Ваша сестра не захочет пропустить свадьбу брата, — с грустной улыбкой сказал Фарамиру Эомер, когда провожал сестру и зятя в опочивальню. — Мне бы хотелось, чтобы дочь Имрахиля сегодня была с нами. Я не успел спросить, отчего она решила остаться в Мундбурге? Фарамир посмотрел на свою жену, и Эовин улыбнулась.  — Отчего же моего брата интересует причина такого решения Лотириэли Амротской? — с веселыми искрами в глазах спросила она. — Или король Рохана теперь решил захватить Бельфалас? Два вождя удивленно переглянулись, не понимая, что происходит.  — Эовин…  — Споры иногда не доводят до добра, — перебила мужа Эовин, пристально глядя в лицо брату. — И иногда лучше промолчать, нежели учиться красивым речам. Пойдем, Фарамир. Наместник сочувствующе посмотрел на ошеломленного Конунга и только пожал плечами. Пожелав Эомеру доброй ночи, Фарамир последовал за теперь уже княгиней Итилиена и закрыл за собой дверь. Эовин стояла у окна, глядя в сторону Гондора, и лицо ее было строгим и печальным. Князь неслышно подошел к жене и обнял ее за плечи.  — Эовин, что случилось? Она развернулась, со вздохом прижалась к его плечу, и он невольно погладил золотые волосы, успокаивая. В сердце гондорца закралась смутная тревога, и он крепче обнял девушку.  — Эовин?  — Лотириэль просила меня не говорить никому, любимый, — быстро, словно боясь не успеть, прошептала Эовин, все еще прижимаясь к нему. — Она сказала — Эомер все должен решить сам. И мне подумалось, что это правильно. Она слышала, как он спорил с Гимли о красоте эльфийских владычиц, и это задело ее, Фарамир. Теперь она думает, что мой брат любит Арвен.  — Не может быть!  — Я знаю, — Эовин заглянула ему в глаза, и Фарамир почувствовал, как в сердце ему кольнуло чем-то холодным и острым, когда он увидел слезы в глазах жены. — Я знаю, но он такой дурак. Я не представляю, что там у него было с гномом, но теперь Лотириэль уверена, что Эомер никогда ее не любил по-настоящему, что он жутко разозлился на нее за кражу коня, а с прибытием Королевы Арвен и вовсе забыл о ней, и теперь она ему не нужна… Фарамир пораженно смотрел на нее, пытаясь понять все, что сейчас услышал. А потом вдруг в груди проснулся свирепый зверь, полный гнева и негодования на сына Эомунда. И захотелось тут же пойти обратно, в тронный зал, встряхнуть роханца по-братски и выпытать все про этот дурацкий спор, но в ту же секунду легкие руки любимой обхватили его, и княгиня Итилиена опустила голову ему на грудь.  — Только не говори ничего Эомеру, прошу тебя, — услышал он ее тихий шепот. — Тебе никто ничего не говорил. Ты сам пришел ко мне, Фарамир. Если он правда любит твою сестру — пусть придет сам. Не говори ему ничего. Не говори… Гондорец прервал ее мягким поцелуем, осторожно вытирая ладонью слезы, блестевшие на щеках девушки. А потом заглянул в лучистые зеленые глаза и улыбнулся.  — Я не скажу, мой белый цветок Рохана, если ты так просишь, — она слабо улыбнулась в ответ, и он вдруг понял, что ради этой улыбки готов хоть вечность не говорить ничего Эомеру, даже если сильно захочется. Ветер отогнал облако, закрывающее бледный серп в небе, и серебристый свет замерцал на золотых косах девушки. — Не скажу! Повинуясь мгновенному порыву, Фарамир подхватил невесту на руки, прижимаясь губами к ее губам, легкими шагами пересек комнату, опустил девушку на кровать и с улыбкой заглянул ей в глаза.  — Фарамир… Над Эдорасом медленно плыли облака, время от времени закрывая бледный полумесяц, свет которого проникал в окна Золотого Чертога. Воздух звенел, пронизанный голосами сверчков, и им вторили эльфы, поющие на своем наречии, и те, кто еще не спал, внимали им с замирающим сердцем. И Эарендил ярко пламенел на Западе, словно призывая за собой бессмертных, как когда-то звал первых нуменорцев. Но нуменорцы затем вернулись в Эндора, в то время как эльдар покидали его навеки, до скончания дней…       Эомер стоял у окна в тронном зале и смотрел на Звезду Надежды, а мысли его уносились к стенам Белого Города, где осталась его Звезда. Слова Эовин не переставая звучали в ушах, сводя молодого короля с ума. Бледное лицо дочери Имрахиля, на котором была тень печали, мельком увиденное им в день отъезда на стене, стояло перед глазами. Тогда он списал это на похороны дяди, смерть которого для него самого была тяжелой утратой, но теперь он подозревал иную причину этой печали. За прошедшие дни он так и не попытался хоть раз подойти к ней. То его отвлекали дела, то не отходящий далеко от сестры Амротос буквально стоял на пути, то княжна сама словно не хотела его видеть. И сильнее всех этих причин было то, что он совершенно не знал, как заговаривать с девушкой, которую он явно обидел во время ее неудавшегося побега. А после свадьбы Арагорна он был слишком занят подготовкой к похоронам дяди и первый и последний раз увидел Лотириэль, покидая Город. Мыслями он часто возвращался к дочери Имрахиля, все надеясь, что, закончив неотложные дела, он тут же покончит и с этим затянувшимся молчанием, которое не давало ему покоя. Но сейчас он признавал, что все это время он больше боялся того, как встретит его дочь Имрахиля, когда он решится наконец заговорить с ней. И он проклинал себя за то, что поддался тогда этому страху. Сейчас он все пытался понять, что хотела сказать ему Эовин. Почему она вдруг так рассердилась, когда он заговорил о Лотириэли? Ведь и она и Фарамир — оба они знали, что он любит княжну Дол-Амрота, и прежде сестра относилась к этому с благосклонностью. Что же теперь так задело ее? Почему она заговорила вновь о спорах? И причем тут красивые речи? Не наплели ли ей сыновья Имрахиля о том, что он решил всерьез с ними драться? Ведь это они довели Лотириэль своими шутками до побега на Огненоге. Эомер сжал кулаки, стиснув рукоять Гутвинэ. Холодная ярость вскипала в груди, и ему отчаянно хотелось сейчас вернуться в Минас-Тирит и заглянуть в глаза своей Звезде. И если Амротос вновь окажется рядом и преградит ему дорогу — рука Конунга не дрогнет, и он покажет Амротскому принцу истинную силу рохиррим. Фарамиру он проиграл, но проигрывать еще одному гондорцу, посмевшему отнимать у него его счастье, он не собирается. Порыв прохладного ночного ветра ударил воина по лицу, и он расправил плечи и посмотрел в сторону могучей твердыни Мундбург у горы Миндоллуин, где оставил самое дорогое, что теперь было в его жизни. Он вернет ее, и она снова будет смеяться, слушая его рассказы о Рохане. Он разуверит ее в тех сказках, что наплели ей братья, и он готов сражаться с ними, если они встанут у него на пути. Он вернет себе свою Лотириэль — тот улыбающийся и нежный цветок, который однажды предстал перед ним в тронном зале Цитадели после поединка с Фарамиром. Он вернет и никогда больше никому не отдаст. Гутвинэ сверкнул белой сталью в серебристом свете месяца и звезд, и Эомер вгляделся в отражение Эарендила на клинке. И твердая решимость стала еще крепче, и он до боли сжал рукоять меча.  — Эомер, сын Эомунда, племянник Теодена Великого, король Мустангрима и меченосец Рохана клянется отныне, что никогда не отдаст никому свою Звезду — дочь Имрахиля, князя Дол-Амрота. И ветер унес тихие слова доблестного Конунга вдаль, шевельнув гордые стяги и разогнав редкие облака. Молодой месяц светил над Эдорасом, и голоса эльфов, тихие и мелодичные, звучали над Золотым Чертогом, отгоняя ночные страхи и наполняя сердца людей светом и грустью.