В Крепости Заходящего Солнца

      Эомер отпустил военачальников. Поднявшись с трона, он пересек полутемный зал и оперся на стену у окна. Даже государственные дела не могли полностью отвлечь его от мыслей о Гондоре. Суровые речи Эовин и ободряющие Фарамира; печаль в лице дочери Имрахиля, которую он видел, уезжая — все это не давало ему покоя. Ночами он видел будто Лотириэль вновь убегает, украв Огненога, и он мчится следом, загоняя коня, но и на шаг расстояние между ними не становится меньше; а потом путь ему перерезал Амротос и убивал его коня со смехом. И раз за разом он вспоминал слова Эовин, пытаясь понять, к чему заговорила она о безумных спорах — но понять так и не смог. Снова и снова вспоминал события последних дней, и они уже начинали мешаться так, что не разобрать было, где явь, где сон… Конунг прислонился лбом к золотому узору на стене, прикрывая глаза. С того дня, как уехал Арагорн, прошло чуть больше недели, а ему казалось, что минул не один год. Вестей из Гондора не было, и хотя рассудок говорил, что вождям нет нужды напрасно посылать гонцов, но в глубине души Эомер досадовал на Фарамира, обещавшего помощь, но все еще не подавшего даже знака. Но ему сейчас, быть может, вовсе не до того; Итилиен — это даже не Рохан, там все нужно начинать строить, как говорится, на пустом месте. Тебе здесь забот хватает, хотя страна и не была полностью разрушена, а князю Итилиена предстоят долгие бои на границе, разрушение Моргула и строительство нового города. О, нет! Фарамиру точно сейчас не до твоих размолвок с дочерью Имрахиля! К тому же, с ним теперь Эовин, которую он любит, и которая сердита на своего непутевого брата. Эомер тяжело вздохнул. Что же, по крайней мере Фарамир не сообщал и тревожных вестей, и пусть за хорошую новость Конунг это не считал, но и плохого ничего еще не случилось. Ему хотелось в это верить, но верилось с каждым днем все меньше; и все чаще взор роханца обращался к западным рубежам и искал вдалеке белую искру — отблеск на шпиле Белой Башни; но не всегда он находил его, и тогда тревога теснила сердце Конунга, и тень ложилась на его лицо, а в зеленых глазах вспыхивал мрачный огонь.       О! Фарамиру в самом деле хватало хлопот теперь; вечером того же дня, как Белый Отряд покинул Город, они остановились в Осгилиате, и с рассветом пересекли Реку. В ту ночь Фарамир не мог уснуть, хоть и понимал, что завтрашний день потребует немало сил. Потеплее укрыв спящую Эовин, князь вышел под открытое небо. Белый Отряд разместился среди руин павшего города, и кое-где на треснувших плитах дымились костры, и их дым уходил к звездам, просачиваясь сквозь трещины в крышах. На улицах уже не лежали трупы людей и орков, и в щелях между камней пробивалась трава, а зеленый плющ увивал полуразрушенные здания. Фарамир спустился к Реке, где когда-то встречали они натиск армии Моргула; Андуин тихо нес свои воды к морю, и на противоположном берегу не видно было движения, а по воде не плыли факелы. Легкий ветер принес запах дождя, смешивая его с горьковато-сладким запахом дыма. Гондорец прикрыл глаза и провел рукой по волосам. Мир возвращался на эти земли. Мир, которого он так долго ждал; который всегда казался таким невозможным, таким недосягаемым… Он возвращался медленно, но первые шаги его уже были слышны, и ощущалось на лице его дыхание. Фарамир улыбнулся, поднимая взгляд к звездам, что горели так ярко и дрожали и дробились в волнах Андуина; а с северо-востока шли облака — завтра будет дождь, а, быть может, и гроза. Нужно будет скорее добраться до Хеннет-Аннуна и выйти с первыми лучами. Радостная сила разлилась по жилам, закипела в сердце, накрыло могучей волной, и захотелось петь и смеяться. В тишине и жаре летних дней мирно спит Пеленнор, И восточный ветер несет нам лишь свежесть дождя. Эти годы прошли, словно страшный истаявший сон, Как уходит меж пальцев в землю речная вода. И бои отгремели — о! сколько мы знали их! Сколько пало в боях, и уже не вернется назад… Но не пал среди бурь свирепых Минас-Тирит, И из праха вновь прорастает к солнцу трава. И взойдут под руками побеги новых лесов, Что закроют листвой сожженные пустыри. Нас поднял навстречу восходу однажды Король, И теперь за ним до конца нам должно идти. И опять зацветет, как в древности Итилиен. Солнце будет играть в хрустальных нитях воды. Над рекой средь холмов поднимется Эмин-Арнен. …К нам восточный ветер снова несет дожди.       Когда Белый Отряд пересек Андуин, тучи были уже совсем близко, и в лица путникам явственно пахнуло грозой, а в синем сумраке замерцали первые молнии.  — Природа расцветет под дождем, — улыбнулся Фарамир, глядя на Эовин, которая восхищенно смотрела на зелень итилиенских лесов.  — Зато мы промокнем, — отозвался Берегонд. — Нам нужно поторопиться, мой господин.  — Конечно, — чуть нахмурился Фарамир. А потом вновь улыбнулся, и в серых глазах Наместника вспыхнули задорные искры. — Простите, княгиня, — учтиво обратился он к жене. — Но мне придется завязать Вам глаза. Никто не должен знать тайной дороги к нашему убежищу, кроме воинов Гондора. Даже Хранитель Кольца признавал за нами это право. Эовин возмущенно посмотрела ему в глаза, но не смогла сдержать улыбки под взглядом мужа.  — Что за глупости, Фарамир? Берегонд и воины тоже улыбались, но командир Белого Отряда все же с тревогой взглянул на приближающиеся тучи. Первый раскат грома прокатился над лесом вдали, и густые кроны зашумели под ветром. Фарамир невольно взглянул в сторону грозы, и замер, ибо это было прекрасное зрелище; зеленая с серебром листва, потемневшая в тени туч, густо выделялась на фоне тяжелых грозовых облаков.  — Повелитель? Фарамир чуть вздрогнул и обернулся на голос Берегонда. Веселые искры в глазах князя потускнели от блеска молний, но улыбка по прежнему играла на губах, когда он взглянул на Эовин.  — Если благородная леди боится упасть, я могу повести ее за руку, — сказал он. — Но закон Гондора таков, что никто, кроме Следопытов не должен знать тайной тропы.  — Разве я не княгиня Итилиена? — пристально глядя в глаза Фарамиру спросила Эовин. — Разве это теперь не моя страна, князь?  — Конечно, мой Белый Цветок, конечно, — мягко ответил тот, пристально глядя в глаза девушки и улыбаясь отсветам грозы в их зелени. — Но где это видано, чтобы княгиня жила как простой солдат? Вы будете в пещере как гость, а это означает, что мне все же придется завязать Вам глаза, моя леди. Вы ведь позволите мне это? Эовин отвела взгляд, зарумянившись, отступая перед настойчивостью мужчины. Князь улыбнулся и накрыл глаза девушки темной повязкой. Эовин прерывисто вздохнула и невольно подалась ближе к мужу, и Фарамир крепко взял ее за руку, обнимая за плечи.  — Все будет хорошо, родная, доверься мне, — прошептал он, и Эовин улыбнулась, сжимая его пальцы. Лошади оставались в Осгилиате с частью отряда, которому было поручено прочесать местность вдоль берега реки. Остальные воины шли с Наместником к Хеннет-Аннуну, поглядывая на небо. Берегонд увел часть людей вперед, к пещере, в то время как остальные шли не так быстро, оглядывая лес по дороге. Фарамир уверенно вел Эовин за собой, вполголоса описывая ей окрестности, и в его негромкий рассказ вклинивался время от времени рокот грома.  — Небо сейчас мрачнеет с каждой минутой, — говорил Фарамир. — И лес шепчется — слышишь? — будто воины собрались решать, как им биться с врагом. И гроза все ближе, и скоро грянет бой — прекрасный и гулкий! И деревья будут гудеть под потоками дождя, и ветер будет трубить в свой рог. Он и сейчас уже трубит! И такой яркой кажется потемневшая листва под грозовыми облаками! Словно все соки собрались сейчас в ней, и лес уже празднует приход дождя. А справа по стволу ясеня проскакала белка, — Фарамир улыбнулся. — Прежде они прятались; белки, кролики… Голлум был отличным охотником, раз добыл двух кроликов на обед Фродо и Сэму. Нам не часто так везло, и любой зверек мог считаться лазутчиком.  — Может это оттого, что Голлум по запаху искал добычу? — покрепче хватаясь за руку мужа, чтобы не оступиться, спросила Эовин со смехом в голосе. И Фарамир рассмеялся и обнял ее, и снял повязку.  — До Запретного Озера осталось совсем немного, радость моя, — улыбнулся он, заглядывая ей в глаза.  — А мне уже понравилось идти, держа тебя за руку, — сказала на это она. И князь рассмеялся снова, целуя Эовин.  — Так кто же мешает тебе и дальше держаться за мою руку, любимая? Но пойдем скорее, а то и правда угодим под дождь, он уже близко. И все же под дождь они попали, и Берегонд с легким упреком посмотрел на своего князя, но ничего не сказал. Хеннет-Аннун сейчас был не сверкающей завесой, но оглушительно гудящим потоком, разбивающим гладь Запретного Озера, которое ныне кипело под ливнем. Одетые в сухие плащи, Эовин и Фарамир стояли у входа в пещеру и смотрели на ревущую завесу воды, сверкающую белым светом в отблесках молний.  — Даже сейчас он прекрасен! — сказала девушка, сжимая руку любимого.  — Даже сейчас, — улыбнулся Наместник. — Да, даже сейчас он прекрасен. Но мой Белый Цветок Рохана еще прекраснее!       Лотириэль гуляла в садах Дома Исцелений; сюда она сбежала подальше от Королевы Гондора под видом интереса к целебным травам. И здесь она познакомилась с Иорет, любительницей поговорить, и сдружилась с Бергилем, который, помня поручение Фарамира, почти не отходил от княжны. Здесь Лотириэль наслушалась от целительниц о том, как встретились Фарамир и Эовин и запечалилась еще больше. Временами она ловила себя на мысли о том, что хотела бы, чтобы Эомер так же пришел к ней, только скажи ему кто-нибудь, что дочь Имрахиля стала печальна. Но он и сам знал это и не приходил, значит, в самом деле не любит. Неудивительно, что Фарамир его победил. Фарамир истинный рыцарь и даже раненым дрался за свою любовь и вышел победителем. Как же повезло царевне Эовин, что она встретила Наместника… Но Конунг Рохана чужд таким высоким чувствам. Ему нет никакого дела до Лотириэли Амротской, и он ни с кем не станет сражаться за нее. Он даже не может прийти и спросить, что случилось. Нет! Он будет сражаться за имя и славу Королевы Гондора! Ну и пусть сражается! А Лотириэль, дочь Имрахиля, уедет навсегда, и брат Фарамир не даст ее в обиду.       Спустя пять дней после отбытия Белого Отряда в Город примчался первый гонец и привез, кроме донесений Королю, письмо княжне Дол-Амрота от княгини Итилиена. Лотириэль приняла письмо с радостью и от души поблагодарила гонца. Удалившись вглубь сада, разбитого вровень со стеной, откуда виден был Осгилиат, она развернула письмо.       «Дорогая княжна! — писала Эовин. — Посылаю это первое письмо с гонцом, который несет Королю донесения от Фарамира. Хеннет-Аннун в самом деле прекрасен! Но, надеюсь, вы уже вскоре приедете и все увидите сами. За первые несколько дней мы встретили всего один мелкий отряд орков, и с ним быстро расправились люди Берегонда. Пещера у Запретного Озера — надежное убежище, которое пока остается скрытым от врагов, и здесь безопасно, но Фарамир не позволяет мне уходить далеко от водопада, хоть я и говорю, что сражалась с Назгулом, а он лишь смеется и отвечает, что теперь рядом нет верного хоббита, который всегда прикроет. Как Вы, княжна? Не печальтесь сильно, быть может, уже вскоре Итилиен станет безопасен, а я еще попытаюсь убедить Фарамира в том, что в пещере Вам ничего не будет угрожать. И если Вы вдруг решитесь приехать — я счастлива буду принять Вас здесь. В лесу так прекрасно! Искренне Ваша, Эовин. Лотириэль рассмеялась, впервые за многие дни, и прижала к груди письмо княгини Итилиена. Амротос, как всегда тихо следящий за ней, подошел и спросил удивленно: — Сестра, что случилось? Лотириэль с улыбкой взглянула на брата, и впервые не захотелось ей просто отмахнуться от этого его вопроса.  — Мы скоро отправимся в Итилиен! — сказала она. — Княгиня Эовин сказала, что попросит брата Фарамира позволить нам приехать к Хеннет-Аннуну. Это будет так прекрасно, Амротос! Амротос улыбнулся, глядя на радость сестры и повел плечами. Что же, значит вскоре они отправятся в Итилиен. Пусть будет так! А там… Там он посмотрит, что делать дальше.