В Крепости Заходящего Солнца

      Эомер сидел над листом пергамента, грызя перо. Он сидел так уже второй час, но дело не двигалось с мертвой точки. Несколько разорванных листов валялось на полу, на скуле и на губах Конунга синели капли чернил, но он не замечал этого; только буравил чистый лист сверкающим взглядом, ломая перо в сильных пальцах. Этим вечером ему в голову пришла сумасшедшая идея — написать письмо дочери Имрахиля. Это казалось проще, нежели поговорить лицом к лицу. Поначалу казалось. Но теперь, после долгого часа, проведенного за подбором нужных слов, Эомер со все растущим отчаянием и яростью понимал, что красивые речи — не его удел. И гораздо проще было бы просто плюнуть на все слова и заключить этот нежный цветок Бельфаласа в крепкие объятия; и пусть она говорит все, что пожелает. Эомер сходил с ума, гадая, отчего же так долго нет никаких вестей из Гондора. Сама Лотириэль не спешила, очевидно, связываться с Королем Рохана, и от этого он тревожился еще больше. Несколько раз Эомер начинал письмо, но потом рвал его в клочья.  — Безумие, — отбрасывая изломанное перо, тихо пробормотал он. — Какое же это безумие! И взмахом руки смел со стола пергамент и чернильницу. Черная жидкость растекалась по полу, впитываясь в упавшие листы, и пятно на пергаменте приняло неясную форму лебедя. Почти месяц минул с той поры, как последний раз он говорил с дочерью Имрахиля. Почти месяц он не мог спокойно спать ночами, теряясь в догадках и стараясь при этом должным образом вести дела страны. Почти месяц… Стихии! Почти месяц он все думал, что скажет ей при встрече, и теперь понимал, что до сих пор не нашел слов. Порывисто поднялся Эомер из-за стола и отошел к окну. Крупные звезды ярко горели на Востоке, в той стороне, где простирался Гондор; где сейчас была его Звезда. И в который раз с досадой вспомнил сын Эомунда Фарамира. Почему Наместник Гондора молчит? Почему еще не прислал вестей? Или с ним тоже что-то случилось? Итилиен все еще небезопасен. Тьма еще гнездится в долине Моргула, а именно в тени проклятой крепости сейчас поднимает свою страну сын Денетора. И Эомеру вдруг отчаянно захотелось узнать, все ли в порядке с князем Итилиена. И с ним ли сейчас Эовин? Да, она уехала рассерженной на брата, но Эомер не мог на нее злиться, не мог, зная, какая опасность может ей угрожать в Итилиене. Конунг рассеянно взглянул на устроенный им беспорядок. Пожалуй, тут он погорячился, чернильницу можно было бы и не опрокидывать. Поморщившись, Эомер кликнул стража, велев принести новый пергамент и чернила. Он напишет Фарамиру. Уж это будет проще, чем написать княжне Дол-Амрота.       А между тем Лотириэль решила не медлить долго. Амротос молча выслушал сестру и пошел седлать лошадей. До Осгилиата им не требовалось сопровождение, а оттуда до Хеннет-Аннуна их провели несколько Следопытов. Фарамир тепло встретил гостей, но, когда Эовин и Лотириэль ушли прогуляться в окрестностях водопада, князь хмуро взглянул на Амротоса. Тот встретил этот взгляд не менее мрачно.  — Ты мог хотя бы предупредить? — несколько устало спросил Фарамир. — Враги все еще бродят по лесу, а ваш отец просил меня проследить за вами.  — Так ведь ничего не случилось, — с мрачной усмешкой сказал на это Имрахилион.  — Амротос, когда ты уже перестанешь вести себя как мальчишка? — Фарамир взглянул на идущих берегом озера девушек. — Здесь не так тихо, как может показаться, брат мой. Я боюсь отпускать Эовин далеко от пещеры, а она мне все говорит, что владеет мечом не хуже меня и даже может это доказать. Только я не хочу ее в бою видеть. Амротоса словно ударили по голове, и багровая пелена упала с глаз. Он пристально вгляделся в лицо двоюродного брата, на котором лежала усталая тень, а потом шагнул вперед и сжал его плечо.  — Прости, брат, — тихо сказал он. — Я не знаю, что на меня нашло в эти дни; в Городе я не находил себе места. Но, быть может, это даже к лучшему. Пусть Лотириэль и Эовин остаются в пещере, а я помогу тебе.  — Поможешь, — Фарамир улыбнулся и не сдержал тяжелого вздоха. — Спасибо, Амротос. Но могу я просить тебя оставаться в пещере вместе с ними? Я всегда боюсь уходить далеко от озера; кто знает, не захочет ли Эовин в это время тоже выбраться на вылазку? Ты впервые в Итилиене и еще не знаешь леса как следует. И я попрошу тебя, брат, оставайся здесь и следи за ними. Пусть не уходят слишком далеко на своих прогулках. И будь настороже: враги отчаялись без своего повелителя и теперь бродят всюду, и у них нет особой цели. Я могу лишь гадать, когда случайный их отряд набредет на наше укрытие.  — Почему ты не скажешь этого Эовин? — нахмурился Амротос. Но молодой Наместник только рассмеялся.  — Лучше и ты не говори ей этого, брат мой! Иначе она точно захочет сделать вылазку. Ты не знаешь победительницу Назгула. Ее бесполезно запугивать приближением врагов. Амротос с улыбкой взглянул на княгиню и княжну; они шли неспешно по камням, радостно говоря о чем-то.  — Как скажешь, Фарамир! — ответил он, и вдруг ему тоже стало радостно, и бодрящая сила разлилась по венам, когда он вдохнул полной грудью прохладный воздух, напоенный лесными ароматами. — Как скажешь, брат! Будь спокоен, я не оплошаю. Фарамир крепко обнял принца, и тот похлопал князя по плечу, улыбаясь. Двое воинов встретились взглядами и рассмеялись, а потом, не торопясь, двинулись к гуляющим по берегу девушкам.  — Как идут дела в Городе? — спросил Фарамир.  — Хорошо, — ответил Амротос. — Город расцветает под рукой Государя. Селения в долинах также восстанавливаются, и в Город уже идут повозки. Да, Гондор поднимается после прошедшей войны! И это прекрасно, Фарамир! Люди на улицах все чаще смеются. Из Лоссарнаха идут в Город многие дунэдайн, что прежде жили в Итилиене; вскоре сюда прибудут новые люди… Фарамир с улыбкой слушал брата, глядя на сверкающие золотом косы Эовин. Княгиня Итилиена смеялась, говоря о чем-то с дочерью Имрахиля, и Лотириэль тоже смеялась в ответ, а потом обернулась и взглянула на князя с улыбкой в глазах.  — Это правда, братец, что ты вел сюда свою жену с завязанными глазами? Фарамир взглянул в сияющие, зеленые, как молодая листва, глаза степной воительницы и светло улыбнулся.  — Всего один раз, — ответил он. И Амротос рассмеялся вместе с Лотириэлью; а Наместник только молча смотрел в глаза жены и видел в них счастье и радость, и душа пела и ликовала. А Хеннет-Аннун шумел, вторя шороху листвы и перекличке птиц. Эовин чуть порозовела и отвела взгляд, а Фарамир только улыбнулся и, подойдя, обнял ее за плечи. Княгиня нашла его руку и сплела пальцы, крепко сжимая ладонь возлюбленного. И Фарамир в который раз понял, что не только победительница Назгула рядом с ним, но и хрупкий и нежный цветок, и он должен ее любить и беречь; и князь сжал в ответ руку жены, осторожно и мягко. Солнце играло в водах Запретного Озера, и небо над Итилиеном было ясным и чистым.       Вместе с Амротосом и Лотириэлью в Итилиен приехал сын Берегонда; единственный, кто сопровождал детей Имрахиля из Города. И Фарамир сдержал данное мальчику слово. Получив свой меч и звание оруженосца князя Итилиена, Бергиль поднялся с колен и взглянул на Правителя сверкающими глазами.  — Знаете, даже Перегрин, хоть он и невысок ростом, не становился оруженосцем Наместника в девять лет!  — Когда встретишь его в следующий раз, друг мой, он уже будет ниже тебя, — рассмеялся Фарамир. — Но ты все же сможешь похвалиться перед ним своей должностью.       Гонца Эомера Фарамир чудом перехватил в Осгилиате, возблагодарив Стихии за то, что вовремя оказался в старой крепости; неизвестно, как бы Эовин и Лотириэль отреагировали на то, что письмо пришло только ему. Вечером, когда воины расселись у костров среди руин Звездной Цитадели, Фарамир достал наконец письмо и тяжело вздохнул, бросив быстрый взгляд на королевскую печать Рохана. Эомер волнуется, раз написал, да еще и просил передать лично князю Итилиена. Сорвав печать, гондорец развернул пергамент.       «Привет тебе, брат мой, Фарамир, сын Денетора, Правитель Гондора! Прости меня, если мое письмо отвлечет тебя от важных дел, но я не мог не написать. Как вы, друг мой? Вести из Гондора не приходят в Эдорас, и я не знаю, что думать. Ты говорил, что придешь на помощь, если мне она потребуется. Но я хочу спросить, не нужна ли тебе сейчас помощь, князь? Все ли хорошо в Итилиене? Как поживает сестра моя, Эовин? Все еще сердится на меня? Но не только об этом хотел я спросить, мой друг. Я не знаю, что мне делать, благородный Фарамир! Как там Лотириэль? Почти месяц прошел с той поры, как говорил я с ней в последний раз, и с тех пор мне нет покоя. Быть может, она забыла меня, друг мой? Или все еще обижена? О! Я помню, ты обещал моей сестре ничего мне не рассказывать, но это несправедливо, Фарамир! И я буду ждать от тебя вестей, мой друг. Я думал сперва написать дочери Имрахиля, но, увы, в искусстве красивых речей мне далеко до мастеров Гондора. Да, я прошу у тебя помощи, брат мой. И сам всегда приду к тебе на помощь, если она тебе потребуется. Пусть солнце сияет на ваших клинках, доблестный князь! Король Марки Эомер, сын Эомунда.» Фарамир устало улыбнулся, прикрыв глаза, и спрятал письмо в нагрудном кармане. Бедняга Эомер! Фарамир помнил, как он сам постоянно смотрел в сторону Дома Исцелений, когда ему пришлось занять на время пост Наместника; как ждал того дня, когда сможет хоть мельком увидеть царевну Рохана. Но Эомеру до дочери Имрахиля не столь близкий путь, как от Цитадели до стен Шестого Яруса, а заботы Короля ради дальнего путешествия так просто не оставишь. Правитель поднял взгляд к звездам; серебристые искры на темном бархате были затуманены дымом костра. Недавно он отправил гонца в Бельфалас, и теперь Имрахиль посылал в Итилиен своих сыновей, предпочитая не рисковать лишний раз. Эльфир и Эрхерион должны были вскоре прибыть в Осгилиат с отрядом Следопытов из Лоссарнаха; забот у князя все прибавлялось. Но отмахиваться от Конунга он не собирался. Решившись в ближайшие несколько дней отправить ему ответ, Фарамир запахнулся в плащ и прикрыл глаза. Андуин величаво нес свои воды, разрезая пополам древний, лежащий в руинах, город. Луна плыла над Гондором среди редких призрачных облаков, звезды мерцали белым светом, а легкий ветер разносил над рекой и лесом дым костров, и кузнечики громко верещали в ночи.       Несколько дней после Фарамир наблюдал за сестрой и братьями, слушал их разговоры во время прогулок по лесу; старшие сыновья Имрахиля, как убедился Фарамир, были настроены к Конунгу благосклонно, в то время как Лотириэль и Амротос избегали любых упоминаний о нем, но были при этом веселы; Итилиен вдохнул в младших детей князя Дол-Амрота новую жизнь, а о старой они вспоминать не хотели. И Фарамир невольно улыбался этому, вспоминая письмо Эомера. Тихим вечером, когда Фарамир и Берегонд вернулись после очередного обхода к озеру, и пока воины готовили ужин, князь Итилиена сидел у входа в пещеру. И окликнул Эовин, когда она входила внутрь вместе с Лотириэлью и Бергилем.  — Пройдемся еще немного, мой Белый Цветок, — мягко улыбнулся гондорец, обождав, пока спутники княгини уйдут. Эовин пристально вгляделась в лицо мужа.  — Ты не устал?  — Немного, — ответил Фарамир. — Но до ужина еще есть немного времени, а в последние дни мы с тобой почти не виделись. Скоро будет закат, родная… Эовин склонилась к нему на плечо, и гондорец обнял девушку. Некоторое время стояли они молча, а затем Фарамир спросил тихо:  — Как Лотириэль, Эовин? В эти дни я часто слышал ее смех, но… Закатные лучи упали на водяную завесу водопада — и она вспыхнула нитями самоцветов. Фарамир улыбнулся, крепче обнимая свою супругу.  — Я понимаю о чем ты, родной, — тихо ответила Эовин, и в голосе ее скользнула грусть. — Она не хочет вспоминать моего брата. Мне жаль его, Фарамир, но он такой дурак! Фарамир рассмеялся, мягко целуя золотые волосы.  — Дурак… — тихо повторил он. — И тебе удалось отвлечь мою сестру от воспоминаний о своем брате? Это прекрасно получилось! Эовин заглянула ему в глаза.  — Мне казалось, ты был с ним заодно.  — Он мой друг, Эовин, — мягко ответил Фарамир. — Но это не означает, что мне хочется видеть печаль дочери Имрахиля. И я безусловно рад, что сейчас она больше смеется, а не сидит в одиночестве, не желая говорить с кем-либо.  — Ужин ждет, повелитель! — возник у входа в пещеру Бергиль. И княжеская чета, бросив последний взгляд на угасшую уже завесу водопада, скрылась в пещере. А следующим утром Фарамир отправил Бергиля в Осгилиат с письмом для роханского гонца.