Офицер

После утренней проверки мы с Ротом отправились в центральное управление лагерем, которое стояло неподалёку от огороженных электрифицированной изгородью бараков. Это было не слишком высокое здание, имевшее всего лишь 5 этажей. Если смотреть на него сверху, то оно напоминало свастику. Построили здание из мрамора. У каждого служащего в этом лагере была специальная электронная карточка с именем, званием, а также адресом и группой крови. По этим картам сотрудники могли входить и выходить из различных отделов управления, при этом их присутствие регистрировалось в управлении безопасности. Холл управления был большим по своим меркам. Всего в управлении находилось порядка 100 служащих: младший офицерский состав, служба охраны и безопасности, в комнате которой находились мониторы с камерами наблюдения за лагерем. Было медицинское отделение, в котором главным врачом был Маркус Хольстедт. Стоило бы отметить, что он также отвечал за секретные медицинские эксперименты, которые проводились над пленными лагеря поздно ночью в подвале здания под руководством Рота. Были также небольшие отделения. Помню, что на днях должна была состояться одна из таких ночей. Конференц-зал, в котором тогда должны были принимать Гроссера, находился на четвёртом этаже здания, а лоджия выходила прямо на лагерь, откуда он был как на ладони. Перед встречей с адъютантом мне необходимо было переодеться. Я сдал свою испачканную одежду в химчистку и оделся в обычную СС-овскую форму. Это был белый пиджак с белой рубашкой, чёрным галстуком, чёрные брюки и чёрные лакированные ботинки. Слева на воротник пиджака в районе сердца я пристегнул небольшой значок, который носили представители нацисткой партии. Позже я встретился с Ротом в его кабинете. Его кабинет был тёмно-бордового цвета, уютное помещение, в котором не было слышно разговоров солдат за дверью, здесь также был камин и 2 кресла перед ним. Через окна можно было увидеть площадь, на которой мы с ним только что были. - Да, войдите, - смотря в какие-то бумаги на своём столе, выкрикнул Рот. Я вошёл к нему в кабинет. – Герр полковник… - Не вставай, - сделав небольшой жест рукой, сказал я. Я сел к нему за стол с передней стороны. На столе стояла его семейная фотография. – Кто это? – спросил я, взяв я рамку с фотографией. – Я раньше не видел у тебя здесь никаких фотографий. - Это мои дочка и сын, им сейчас по 15 лет, а это Ханна. Они сейчас в Берлине. Ханна работает там в одной из центральных больниц. Говорят, что её хотят отправить в Польшу в один из лагерей там. Плашув, кажется. - Сама хочет? Неужели такая милая женщина решилась пойти на такое? Мы с тобой уже давно завязли в этом деле, а что с ней? – спросил я недоумевая. - Нет, что вы, герр полковник, - выдержав небольшую паузу и взяв у меня из рук фотографию, он продолжил, – Приказ от начальства, подписанный фюрером и адъютантом, сделать ничего нельзя. Лицо Рота тут же погрустнело. Обычно он никогда ни от чего не расстраивался. Можно сказать, что у него на лице всегда была какая-то скрытая ухмылка или улыбка. Да, он был безжалостен по своей натуре, но когда дело касалось его семьи, родных и друзей, он стоял за них горой. Это качество мне в нём очень нравилось. Мне стало его по-человечески жаль. Хм, неудивительно, очередное грязное дело Гроссера. - Ясно. Что у нас с отчётом? Ты всё подготовил для встречи? Они вот-вот должны прибыть. - Всё готово, полковник, вот, - ответил он, передав мне папку с данными за последние полгода, в которых было указано число погибших пленных, общий объём работы, время рабочего дня – в общем, всё. - Ну что ж, хорошо. Уже полдвенадцатого, пора готовиться. Сходи на 4-й этаж и подготовь всё, я скоро приду. - Как скажете, герр полковник, - ответил Рот. Он вышел из кабинета, а я ещё раз бросил взгляд на фотографию его семьи, в особенности на Ханну. После этого я быстро вышел из его кабинета и отправился на первый этаж, чтобы встретить гостей. Машина Гроссера, чёрный Фольксваген, подъезжала к управлению. Так получалось, что он должен был проехать неподалёку от самого лагеря. Поэтому он мог непосредственно видеть, как заключённые проделывают свою работу и уже делать кое-какие соответствующие выводы. Это решение было сделано специально, чтобы на заседании можно было оценить, насколько отчёты соответствуют тому, что адъютант видел своими собственными глазами. Рядом с ним в машине на заднем сиденье сидел один из руководителей нацисткой партии Томас Баум. Полный мужчина был в чёрном костюме, как и Гроссер, но тот любил появляться в тёмных очках. 2 автомобиля с охранными группами СС ехали спереди и сзади, а машина Гроссера была в середине. Без пятнадцати двенадцать они подъехали к управлению. Я, Рот и ещё несколько представителей ждали их в холле. Я старался сдерживать себя, потому что сейчас перед моими глазами должен был предстать, пожалуй, самый отвратительный человек во всём Рейхе. Я сжал руки за спиной с такой силой, что складывалось ощущение, будто бы из ладоней пошла кровь. Но я больше переживал не за себя, а за Рота, который стоял справа от меня. До сих пор помню нашу беседу о его семье. Гроссер входит в здание. - А здесь у нас располагается центральный холл управления концлагерем, сэр. Как вы можете заметить, всё сделано на высшем уровне, - объяснял ему один из служащих надсмотрщиков. Гроссер остановился, снял свои очки и осмотрел здание вокруг изнутри. Его взгляд пал на меня. В холле сейчас не было практически ни души. Во-первых, подходило время обеда, во-вторых, некоторые работали на улице рядом с заключёнными. Гроссер подошёл к нам. - Герр полковник, здравствуйте. Ларс Гроссер, - сказал адъютант с улыбкой. - Добро пожаловать, герр адъютант, Мартин Гроссманн, приятно познакомиться, - выдавил я из себя. - Герр комендант. Адриан… Руд, кажется? Верно? – продолжа улыбаться Гроссер, пожимая руку Роту. - Рот, сэр, Адриан Рот, - пытался выдавить из себя в ответ улыбку майор, попытавшись подыграть ему. На самом деле даже я не представлял, в какой ярости сейчас был Адриан. - Да, конечно, немного подзабыл, простите меня. Такая уж у меня память, - ответил Гроссер всё ещё продолжая улыбаться. Мы отправились в конференц-зал, чтобы поговорить о нашем общем деле. Гроссер сидел за длинным столом на другой стороне. Он раскачивался в стороны на своём офисном кожаном стуле. За его спиной была дверь, которая выходила на лоджию, откуда был виден лагерь. Я сидел рядом с ним, а в этот момент Рот презентовал ему свой отчёт. Гроссер не смотрел на него, казалось, что он и даже и не слушает. Вопросы задавал только Баум. - Я надеюсь, что вы осознаёте, что в связи с напряжённой ситуацией на восточных границах с Белоруссией и Украиной и нашим стремлением взять под контроль восточные земли, в лагерь будет поступать ещё больше пленных? – заявил Баум. - Да, мы это осознаём и готовы принять необходимые меры. В первую очередь, после начала нового года мы собираемся провести в лагере чистку, избавившись от больных стариков, избавившись от ненужной рабочей силы, а также сократив количество детей в лагере, - ответил я. - Ожидается, что после зачистки лагерь освободится почти на 30% от ненужных заключённых. Детей мы собираемся отправить в концентрационный лагерь Дахау, а после чистки больных стариков закопать их трупы где-нибудь в лесу неподалёку отсюда. Естественно, этим будут заниматься те, кто способен работать в лагере. Некоторые трупы мы можем просто сжечь, - продолжил Рот. Я смотрел на адъютанта время от времени, его взгляд так и падал на дверь, когда он уже окончательно развернулся к лоджии лицом. Он смотрел, сконцентрировавшись, на лоджию и решил закурить. Вдруг затянувшееся молчание адъютанта подошло к концу, и он прервал разговор Рота с Баумом. - Я хочу посмотреть, - чётко сказал Гроссер. В комнате наступила гробовая тишина. - На что хотите посмотреть, герр адъютант? – спросил Рот. Было видно, что ему крайне не понравилось, что к его докладу отнеслись крайне пренебрежительно. - Я хочу посмотреть на ваших заключённых, - ответил Гроссер, быстро развернувшись обратно к нам лицом. – Я хочу лично посмотреть, кто чем у вас в лагере занимается, оценить профпригодность тех или иных рабочих крыс. Вы можете это устроить? - Разумеется, герр адъютант, - ответил я. Я посмотрел на Рота и жестом головы отправил его в сторону двери, чтобы он распорядился. – Герр комендант, распорядитесь, чтобы возле южного барака построились 20-30 пленных. - Слушаюсь, герр полковник, - ответил мне Рот и, посмотрев на Гроссера и Баума, вышел из комнаты. За дверью я слышал его разговор с роттенфюрером о том, чтобы он приказал своим людям собрать пленных возле бараков. Мы втроём – я, Гроссер и Баум – сидели в комнате в тишине несколько секунд. Гроссер думал о чём-то своём. Баум решил прервать молчание. - Герр полковник, как руководитель секретариата нашего фюрера, хотел бы спросить у вас. Я как раз после нашего визита сюда должен буду встретиться с канцлером и хочу узнать: не нужно ли вам здесь провести некоторые улучшения? - Нет, сэр, пока никаких планов у меня нет. Если бы что-то было нужно, я бы отправил запрос в Берлин, - сказал я. После этих слов я захотел выйти, чтобы пойти на площадь и проверить, всё ли там готово. Гроссер и Баум остались в комнате и хотели ещё что-то обсудить, я не стал им мешать. Тем более, это был хороший повод покинуть эту комнату. Выйдя за дверь, я ещё немного постоял возле неё, услышав слова Баума: «Хочу рассказать вам ещё кое-что о полковнике, Ларс…». Я не смог услышать разговор дальше, так как ко мне подошёл роттенфюрер и сказал, что всё готово. Я зашёл в зал и сообщил гостям: - Господа, всё готово, пройдёмте, я вам всё покажу, - сообщил я быстро. Они встали со своих мест и мы вместе отправились на улицу. Роттенфюрер поставил в колонну 40 заключённых, остальные занимались своими обязанностями. Гроссер шёл медленным шагом вдоль колонны, а мы с Ротом стояли на месте. Пленные опустили свои головы вниз, чтоб не смотреть в глаза адъютанту. - И по сколько часов в день они здесь работают? – спросил Гроссер. - 10-11 часов в день обычно. Это наша строительная бригада, она занимается возведением нового расширенного барака вон там, - ответил комендант. Гроссер дошёл до конца колонны и повернулся в обратную сторону. Он стоя смотрел на каждого пленного, а затем подозвал к себе надсмотрщика. Что-то сказал ему на ухо, а потом надсмотрщик взял с силой за руку одного пленного, отвёл немного вперёд и поставил на колени. Гроссер быстро достал из кобуры свой пистолет, мгновенно оттянул затвор, подошёл к заключённому, подставил дуло к его затылку, достал часы и сказал: - Ты кто здесь? Пленный был пожилым человеком на вид лет 60-65. Он выглядел очень плохо: худощаво, грязно. Не могу точно сказать, но было ощущение, что он был чем-то болен. Медицина в лагерях проходила таким образом, чтобы замедлить процесс лечения. Эти методы были разработаны ещё задолго до нас и были одними из методов жестокого обращения с заключёнными и проведением медицинских экспериментов. Заключённый дрожащим голосом еле-еле пытался выговорить: - Я инженер здесь, занимался проектировкой внутренних помещений здания. Занимался обычным строительством, герр адъютант, - ответил он. Я смотрел на него. Глаза его были опущены к земле. Было чувство, что он вот-вот мог заплакать. Сейчас решался вопрос о его жизни и смерти. Он на коленях, а сзади него человек, который в любую секунду может нажать на курок. Гроссер взял часы поудобнее и сказал: - У тебя есть минута. Расскажи мне, почему ты здесь так полезен и почему я не должен убивать тебя, пытаясь найти тебе замену. Я даю тебе шанс оправдать твоё место здесь. Минута пошла. Секундомер тикал. Для Гроссера каждая секунда казалась вечностью, он то и дело поправлял в руке пистолет, который уже упирался в затылок этому пожилому человеку. Для пленного каждая секунда шла со скоростью света, он долго молчал, пытаясь найти нужные слова. Он просто потерял дар речи. Он пытался что-то промычать, на что адъютант лишь выкрикнул: - Что? Громче! – посматривая на секундомер, сказал Гроссер. В голове я отсчитывал пройденные секунды. Оставалось секунд 30, не больше. Оставалось совсем немного до истечения времени, но из уст пожилого ещё не было издано ни одного чёткого звука. Время подошло к концу, Гроссер напрягся. Он опустил пистолет от его затылка, но продолжал смотреть со спины на заключённого, у которого спереди был номер 5431. Рядом с номером у него был красный треугольник остриём вниз. В середине треугольника была заглавная буква N. Только от этого я понял тогда, что это был норвежский заключённый, который в лагере успел немного выучить немецкий. Время подошло к концу. Без всяких колебаний Гроссер с раздражённым лицом выстрелил старику в спину. Он замертво упал на землю. Два надсмотрщика подошли к его телу и сделали ещё 3 контрольных выстрела. В колонне все задрожали от страха, но старались не показывать этого, хотя я видел. Гроссер начал быстро ходить взад-вперёд, смотря на пленных. Они пытались стоять на своём месте и делать вид, что не обращают внимания на случившееся. Вдруг Гроссер остановился. - Я хочу, чтобы каждого пятого из стоящих здесь сегодня посадили в под замок в камеру. Завтра я хочу посмотреть на то, как в вашем лагере будет проводиться процесс зачистки, - строго сказал Гроссер. Проходя мимо меня, он повернул голову, посмотрел на труп норвежца и сказал: - Вот она ваша чистка, уже началась. От грязных крыс нужно избавляться как можно раньше, полковник, - сказал он и пошёл дальше вперёд. Позади него шли два личных охранника. Я приказал надсмотрщикам избавиться от мёртвого тела, а пленных немедленно отвести в подвал, чтобы запереть. Никакой еды для них не предназначалось. Я поручил Роту заняться этим сейчас же, а сам отправился в свой кабинет. Баум не захотел присутствовать на казни. Неожиданно Гроссер остановился и сказал мне: - Сегодня, надеюсь, встретимся с вами на дне рождения вашей супруги, герр полковник. Нам нужно будет поговорить наедине. Ничего особенного, обычный разговор по душам. Надеюсь, что у вас будет весело, - заявил адъютант. Я остолбенел. Я не знаю, кто сказал ему про праздник. Кроме Рота я не говорил о нём никому, да и он узнал об этом только сегодня. Всё остальное время он был со мной и ни разу не оставался один на один с Гроссером. К тому же, Рот и сам будет в ярости, увидев его там. Тем не менее, кто бы ни сказал об этом Гроссеру, мне придётся готовить себя к, возможно, одному из самых ужасных вечеров в жизни. Последний мой ужасный вечер был, когда мне прислали извещение о смерти отца и матери. Отец умер от тяжёлой болезни, а мама работала в одном из лагерей врачом. К сожалению, в лагере произошёл бунт. Почти сотня пленных заключённых решили устроить мятеж. Под ударом тогда оказалась моя мама. Возможно, вдобавок к моему воспитанию, которое прививалось мне с детства, каким я был раньше, когда я не чувствовал жалости к пленным, прибавилась и эта ситуация. Тогда я ещё не был женат и никого из родных и близких рядом не было. Это продолжалось довольно долго, я никак не мог обрести душевный покой. Только с появлением в моей жизни семьи я снова обрёл жизнь и лёгкость. Но в тот момент возле южного барака я чувствовал, что сегодня вечером должно что-то произойти. Я был прав.