Офицер

Я зашёл к себе в кабинет и резко захлопнул дверь. Подошёл к окну и решил в очередной раз закурить. Уже было достал сигарету, зажёг зажигалку, но затем также резко бросил сигарету на улицу. Гроссер должен будет пожаловать сегодня вечером на праздник ко мне в дом. Это могло бы показаться странным со стороны обычным людям, но для меня это было дело принципа – я ненавидел его всем сердцем. Я ненавидел Гроссера за его отношение к близкому окружению, за его пренебрежительное отношение к обычным людям, даже в его голосе было нечто ехидное. Он только что застрелил одного моего рабочего, а других приказал запереть в камеры, чтобы завтра ночью поиздеваться над ними. Хотя я не питал никакой симпатии к этим людям на тот момент, но он убивает мою рабочую силу. Даже Адриан, мой друг, и тот старается придерживаться этой же точки зрения, хотя и питал такую же неприязнь к заключённым. Для Ларса Гроссера в мире не существовало ничего ценного и святого, кроме фюрера и его собственной личности. Сегодня Рот должен будет встретиться вечером с Гроссером у меня дома. Вечер обещает быть очень неприятным. И о чём, интересно, адъютант хочет поговорить со мной. Конечно, тогда я этого ещё не знал, но сейчас, сидя в своей камере, я прекрасно помню, что случилось вечером в тот ноябрьский понедельник. Только что мне в окошко стальной двери камеры снова протянули дневную норму еды. Съел, что было, и снова продолжаю писать. Карандаша ещё хватает. Интересно, будет ли мне позволено попросить новый. В общем, закончив с кое-какой бумажной волокитой, меня отвезли на мою виллу, которая была также неподалёку. Это был дом средних размеров, двухэтажный, с обширной лоджией полукругом, где было 2 кресла, между которыми стояла ваза с цветами. Большой зал для подобных приёмов, как этот, находился на первом этаже и занимал почти всё пространство. На первом этаже также была кухня и прочие небольшие комнатки, в которых могли располагаться гости нашего уютного дома. Спальня и детская находились на втором этаже. Вокруг дома был небольшой палисадник, который подстригал садовник раз в одну-две недели. Гостей было в тот вечер достаточно. Вся наша семья, Рот, несколько представителей младшего офицерского состава лагеря, которые пришли со своими жёнами, а также пара гостей из Берлина, которые служили в вермахте. Один из них был в чине генерал-майора, специально решивший взять себе день отдыха и приехать на день рождения моей супруги Эммы. Зовут его Фридрих фон Хоффман. Доблестный и честный человек, имевший статный вид и внешность, который в будущем, как оказалось, разделял мои взгляды относительно нынешнего положения в стране. - Фрау Гроссманн, от лица германского вермахта хочу поздравить вас с днём рождения. Простите за то, что явился к вам в дом без какого-либо подарка, мешает каждодневная служба, - с улыбкой сказал только что пришедший на праздник фон Хоффман. - Ничего страшного, герр генерал, ваше присутствие в нашем доме и так уже большой подарок. Пожалуйста, проходите пока в гостиную. Потом мы ждём вас в большом зале, - вежливо и с улыбкой ответила Эмма. - Мартин, привет, - поздоровался со мной генерал. - Генерал, добро пожаловать, - ответил я. Фридрих и я прошли в гостиную, чтобы немного поговорить. Мы с ним были знакомы уже очень давно. Можно было даже сказать, что генерал был моим настоящим другом, которому я мог рассказать свои секреты, при этом он давал мне здравые и хорошие советы. - Я слышал, кто сегодня должен будет пожаловать на праздник, - с небольшой печалью в голосе и серьёзным лицом сказал Фридрих. Я повернул голову влево, в сторону большого зала, затем опустил взгляд в ноги, посмотрел влево, а затем на Фридриха. - Я не…, - не успел я закончить, как генерал сказал. - Не делай глупостей. Будь сегодня спокоен. Я знаю, что он хочет прийти сюда не по доброте душевной и что ему абсолютно наплевать, будь сегодня хоть день рождения фюрера, но раз уж он придёт, постарайся держать себя в руках, - предупредил меня Фридрих и похлопал по правому плечу. – Пойдём, сегодня хороший вечер, отбросим плохие мысли! Мы прошли с ним в большой зал, где гулянье вовсю продолжалось. Чуть позже меня попросили сыграть на скрипке. Конечно же, я не стал отнекиваться. Я и сам с удовольствием хотел сыграть на ней. Люди говорили, что у меня огромный талант, который пропал за формой полковника СС. Не знаю, как так вышло, но музыку для своей скрипки я мог сочинять практически на ходу, поэтому я почти никогда не повторялся в мелодиях. И всем это очень нравилось. Эти прекрасные мягкие домашние уютные звуки скрипки, горящий камин в доме, семейный праздник с друзьями. Не могу сейчас вспомнить понедельника лучше. Люди улыбались и радовались. К сожалению, это закончилось со стуком в дверь. Это был Ларс Гроссер, который всё-таки решил пожаловать. Я открыл дверь, и на пороге стоял адъютант. - Герр полковник, здравствуйте. Надеюсь, я не слишком опоздал? – спросил Гроссер со своей уже стандартной улыбкой. - Нет, что вы, проходите, герр адъютант, - ответил я. - Герр адъютант, добро пожаловать, - с улыбкой подошла к нему Эмма. - Ах, фрау Гроссманн, приятно пожаловать в столь уютный дом, в котором живёт такая прелестная хозяйка. Поздравляю вас с днём рождения, - Гроссер подарил ей большой букет цветов. - Благодарю вас, герр адъютант, проходите к нам, пожалуйста, - пригласила его Эмма. Гроссер прошёл в зал, где поздоровался с генералом и младшим офицерским составом, а Рота решил оставить напоследок. Сначала я подумал, что он решил в очередной раз съязвить над ним, но меня очень даже удивило, что он вежливо поздоровался с ним. Впрочем, на самом деле вежливости в нём было столько же, сколько воды в пустыне Сахаре. Гроссер присоединился к нашему столу, офицеры очень весело с ним общались. Они шутили и смеялись. В этот момент я с генералом и Ротом уже стоял на улице, где мы решили втроём выкурить. Честно говоря, не помню, о чём конкретно мы тогда общались, но, видимо, не о чём таком важном. Это была обычная приятная дружеская беседа товарищей. Хотя генерал и не очень хорошо знал Рота на тот момент, но внешне Рот не вызывал никакого отвращения, производя впечатление очень воспитанного человека. Позже к нам на улицу вышла и Эмма с детьми. Я подошёл к ним, и мы просто обнялись, как семейная пара. Вечер казался тогда очень даже неплохим, несмотря на то, что у меня в доме был один из самых неприятных людей во всём Рейхе. Вечер казался неплохим, до тех пор, пока на улицу не вышел Гроссер и не попросил меня. - Фрау Гроссманн, позволите ли вы мне украсть у вас вашего мужа ненадолго? – спросил он. - Это ненадолго, я скоро вернусь, - сказал я Эмме, поцеловав её в лоб. Мы с Гроссером поднялись на второй этаж, где зашли в мой кабинет. Там был мой рабочий стол и два кресла с небольшим журнальным столиком. На столе стояла бутылка с вином. Я решил присесть, а Гроссер осматривал комнату. - Должен заметить, у вас уютное гнёздышко, герр полковник. Отличный дом, жена дети, вы живёте в достатке. Вы воспитанный, опрятный, приятный человек, с которым можно вести серьёзные дела. - Спасибо, герр адъютант. Да, так и есть, я ни на что не жалуюсь, - не понимая, к чему он ведёт, ответил я. Он подсел ко мне напротив и решил налить вина. - Хотите? – спросил он. - Да, пожалуй, - ответил я. Он налил нам обоим по бокалу. - За что выпьем? – спросил я. Гроссер, немного подумав, ответил: - За тысячелетний Рейх! После того, как мы с ним выпили, просидели молча ещё почти полминуты. Забавно, что у меня была отличная память на такие детали. Гроссер первым прервал молчание. - Баум поведал мне о вас ещё кое-что, - заявил адъютант. Я сразу вспомнил их разговор в конференц-зале. После того, как я вышел оттуда, Баум ещё продолжил о чём-то говорить с адъютантом, но я не смог расслышать до конца. - Что же он рассказал вам? – спросил я, практически не двигаясь. - Он рассказал мне о том, почему вы стали тем, кто вы есть сейчас. Вы страстно ненавидите всех тех пленных, которые сидят в вашем лагере. Он рассказал мне о том, что случилось с вашей матерью. Мне действительно жаль её, что всё обернулось так трагически, и приношу свои соболезнования. Я помню то дело, к сожалению, не знал, что тогда в массовке погибла ваша мама. После этого случая вы решили, что будете верой и правдой служить германскому Рейху, бороться с врагами внешними и внутренними, как того требует присяга. Я понимаю, что вы верны нашему Рейху и фюреру, но я также знаю, что все ваши нынешнее чувства, ваша ненависть и злость по отношению к внутренним врагам искусственные, ведь так? - К чему вы клоните, герр адъютант? – строго спросил я его. - Ничего особенного, мы просто беседуем. Наш фюрер и высшие чины СС и верхмата уважают вас. Взгляните хотя бы на фон Хоффмана. Он ваш настоящий друг, а он знает о том, что месяц назад вы пощадили двух евреев, когда те не занимались своей работой в лагере? – внезапно спросил Гроссер. Вдруг я остолбенел. Я никому никогда не говорил о том случае. Это было месяц назад в лагере. Евреи занимались обычный рутинной работой, как и все, но, прогуливаясь по периметру лагеря, я заметил, что двое из них отсиживались на солнце. Со мной было ещё два надсмотрщика, и мы решили узнать, что к чему. Увидев нас, они тут же принялись за свою работу, хотя и понимали, что уже было поздно, так как к ним шёл полковник с двумя надсмотрщиками. Мы остановились перед ними, я достал свой пистолет, а надсмотрщики - винтовки. Я зарядил оружие и смотрел пленным прямо в глаза. Это был всего лишь миг, что-то внутри меня на секунду переменилось, и я приказал надсмотрщикам продолжить осматривать периметр. Они отошли подальше, а я продолжал смотреть номеру 1742 и номеру 1234 в глаза. Я сделал два выстрела, положил пистолет в кобуру и пошёл дальше. Надсмотрщики подумали, что я лично убил заключенных, тем более, что они не имели права задавать мне подобных вопросов. На самом деле я сделал два выстрела в землю. Об этом, кроме меня и двух евреев, не должен был знать больше никто. - Как вы узнали об этом? – спросил я тихо. - Ваш отчёт, там было всё изложено. Кажется, герр комендант Рот видел, что случилось, и не мог не отразить это в своём рапорте. Сразу видно настоящего германского солдата, верного и преданного, - ответил Гроссер. Адъютант решил закурить. – Но я думаю, что мы сможем замять это дело, герр полковник, вы согласны? Я сидел и не мог поверить в то, что слышу. Мало того, что об этом случае узнал не кто-нибудь, а Ларс, так ещё и человек, с которым я сдружился во время своего пребывания в лагере, решил вот так со мной поступить. Человек, к которому я относился с должным уважением, с которого я никогда ничего не спрашивал просто так. Он сейчас находится этажом ниже и воображает из себя, как будто бы ничего не было. Хотя надо признать, что я сам был виноват в этом. - Вот как мы поступим, герр полковник. Сегодня я приказал запереть в камерах подвала кое-какое количество заключённых, чтобы завтра мне продемонстрировали, как проходят в лагере медицинские эксперименты и пытка провинившихся заключённых. Чтобы я ничего не доложил фюреру, завтра именно вы будете заниматься этим процессом. Я буду лично наблюдать за ходом ваших действий. И я думаю, что именно так мы сможем решить наши проблемы. Вы согласны? – предложил он. У меня не было выбора. Я согласился, иначе об этом случае доложили бы в Берлин, и тогда мне грозила бы высшая мера наказания. Мы с Гроссером выпили ещё по бокалу вина, а затем он сказал, что ему уже пора уходить. Я решил проводить его. Мы с Эммой стояли с ним в прихожей, где он собирался. Мы с Гроссером делали вид, будто бы ничего не было только что на втором этаже. Внезапно я услышал за своей спиной щелчок пистолета. Прямо за моей спиной. Эмма обернулась и закричала. Я повернул голову и увидел, что это был Рот. Он целился в Гроссера. Как только в зале услышали крик Эммы, все гости сбежались посмотреть, что происходит. Офицеры отправили своих жён обратно, потому что обстановка накалялась. - В чём дело, герр комендант? – строго и сердито спросил Гроссер. - Адриан, ты что творишь? – спросил его фон Хоффман и приказал опустить пистолет. Адриан продолжал целиться. Я видел, что на его глазах уже наворачивалась слеза. Лицо его был практически красным от напряжения, пиджак был расстёгнут, а рубашка измята на воротнике. Кажется, что он перебрал лишнего, но это не повод хвататься за оружие и направлять его на того, кто исполняет приказы и поручения только фюрера и генералов вермахта. Сейчас у адъютантов были именно такие полномочия. - Вы решили отправить мою жену в концентрационный лагерь и ставить опыты на этих грязных крысах. Она никогда не хотела этого, но её заставили поехать силой! – вдруг прервал молчание Рот. Гроссер положил шарф на полку и недоумевающе спросил: - По какому праву комендант лагеря решил обсуждать решения не только мои, но и нашего фюрера? – спросил Ларс. – Что всё это значит?! Или мне расценивать этот поступок, как измену фюреру? - Адриан, опусти свой пистолет, я просто прошу тебя, - спокойно и тихо попросил я. Рот нехотя убрал свой пистолет обратно в кобуру. Развернулся и пошёл в зал, но вдруг остановился. Мы с фон Хоффманом перекинулись взглядами. Рот быстро развернулся и справа решил как следует ударить Гроссера. Тот упал на пол с окровавленным носом. Один из младших офицеров хотел помочь ему встать, но тот его оттолкнул. Он встал и приложил к своему носу салфетку. Кровь шла не переставая. Два офицера схватили Рота сзади и зажали ему руки. Он пытался вырываться, но его держали очень крепко. Гроссер менял салфетки и медленно подходил к Роту. Его шаги были размеренные и уверенные. Он подошёл к нему вплотную. Посмотрел на кровь из своего носа на салфетке. Они перекидывались взглядами. Несмотря на то, что я недавно узнал о Роте, сейчас мне было не по себе видеть, что это может быть последний вечер в его жизни. Про себя я думал, что предупреждал тебя, идиот. Они смотри друг на друга, и вдруг Гроссер тихо и уверенно сказал: - Герр комендант Адриан Рот, вы арестованы. - Двум офицером он кивком головы приказал вынести его на улицу. Больше я тогда вечером его не видел. Гроссер продолжил собираться и перед уходом сказал мне: - Завтра после утреннего построения жду вас у себя в кабинете, герр полковник. Герр генерал, фрау, - он кивнул им головой на прощанье и ушёл. Эмма села на стул и разревелась. Мы с фон Хоффманом стояли рядом с ней, смотрели друг на друга и думали о том, что случится дальше. На утреннем построении Рота не было, оно и понятно. Раньше каждое утро мы всегда стояли с ним здесь и могли что-нибудь обсуждать. Конечно, в дозволенных рамках. После построения и того, как я отдал приказ разойтись, я глубоко вздохнул. Мне предстоял поход к Гроссеру.