Офицер

Помню, что в ту ночь в лагере шёл сильный дождь, который мне, буквально, приходилось перекрикивать, чтобы отдавать соответствующие распоряжения своим подчинённым. По плану, здесь должен был располагаться наш временный штаб, который не на длительный отрезок времени должен был быть отрезан от внешнего мира. О том, что творится в лагере, в Берлине узнали бы лишь через несколько дней, когда туда должен был прибыть транспорт с военнопленными. За это время мы должны были разработать наш будущий план действий, так как с точки зрения наших планов Краков находился катастрофически близко от Берлина, и у нас по-прежнему было недостаточное количество сподвижников. Весь смысл был в том, чтобы привлечь на свою сторону, в основном, не только военнослужащих и офицеров Рейха, которые до этого времени почти всегда в тайне плевали в лицо истязаниям, проводимым СС и гестапо. Мы должны были заручиться поддержкой общества. Обычных мирных жителей страны. Естественно, можно подумать о том, что общественное мнение не ровня пистолету, автомату, бронетехнике или, может быть, даже ядерной атаке, но это общество, которое живёт в этой стране, которое платит налоги, поддерживает экономику, оно отражает социальный облик государства. Поэтому мы очень хотели на тот момент заручиться поддержкой как можно большего количества людей, и в самые кратчайшие сроки. Фон Вебер первым из генералов вермахта закрыл восточный фронт. Втайне от Берлина он лично пригласил в Краков на переговоры о заключении секретного пакта «О ненападении» с Белоруссией и Украиной. Это позволяло нам действовать без оглядки назад. И вот здесь присутствовал ещё один неприятный для нас момент. Заключив этот договор, в Берлине узнали бы о захвате лагеря ещё до того, как в «Плашув» должен был прибыть транспорт с заключёнными. В пакте стоял пункт, по которому Украина и Белоруссия не должны были объявлять и обнародовать этот договор в течении двух дней. После этого в средствах массовой информации было бы объявлено о том, что Германия закрывает восточный фронт и капитулирует. К счастью, на переговорах не присутствовали фотографы, которые запечатлели бы лицо фон Вебера, чтобы дальше пустить в номер новость с его фотографией на первой полосе. После этого не сложно догадаться, какие меры применил бы Берлин, раскрыв весь наш замысел, который, по сути, так и не успел ещё начаться. «Плашув» - лишь начало, которое должно окончательно и бесповоротно положить конец угнетению прав и достоинства простых людей, желающих дожить свой век в тепле, уюте и благополучии. Окончательное слово и решение теперь всегда было за мной. Я не единственный человек, принимающий решение, но, как нынешней не просто лидер, а руководитель всей операции, именно я был первым человеком в новой Германии. И да поможет нам Бог. - Сколько людей вы задержали ночью, Лоренц? – спросил я у начальника службы безопасности лагеря. Было уже утро, и в моём кабинете он представлял мне отчёт о том, что случилось этой ночью. Сейчас в лагере было освобождено почти 200 человек, которых, во-первых, необходимо было одеть и накормить. Необходимо было также вернуть этим людям социальный статус вместе с их прежними именами, которые закреплялись бы специальными временными документами нашей юрисдикции, не имеющие силы в западной части страны. Однако пока все эти люди находились здесь. К сожалению, жилых мест, кроме их прежних бараков, в лагере не было, но мы постарались обустроить, чтобы им было намного комфортнее, чем раньше. Лоренц же продолжать делать свой отчёт мне. - 10 человек из всего 30 служащих в этом лагере, герр полковник. Сейчас они находятся на центральной площади лагеря. Сейчас мы планируем поместить их на время в подвал лагеря. Это единственное место, которое временно заменяло бы здесь тюрьму, - ответил Лоренц. Я сидел, откинувшись на спинку своего офисного кресла, и поглядывал в окно. - Значит, сейчас у нас в лагере всего лишь 20 свободных сотрудников охраны, - проговорил я, не отводя взгляда от окна, из которого виднелось яркое утреннее солнце. Дождь уже закончился. Лоренц же немного кашлянул, когда я завёл разговор о количестве военнослужащих лагеря. – Что дальше, Лоренц? – продолжил я. Он пересматривал составленные им за ночь бумаги, и дошёл до страницы касательно ситуации с освобождёнными. - У нас здесь 200 человек, герр полковник. Наши люди занялись ими. Сейчас в нашей столовой мы пытаемся накормить их. Мы составили пока что временное расписание. Одновременно с этим мы пытаемся обустроить их временное жильё, герр полковник. На время этого хватит, - ответил Лоренц. - На время… - я встал со своего места и начал ходить по комнате туда-сюда. – У нас нет времени, Лоренц. Через 2 дня в Берлине узнают о восточном фронте, и тогда сюда направят войска, проходящие через лагерь. Я до сих пор удивлён, что ещё никто не послал разведывательный беспилотник, в нашей-то стране, - резко ответил я. - Понимаю. Я хотел лишь сказать, что, хотя вы и сами, наверное, понимаете это. Запасов продуктов в столовой не хватит, чтобы накормить здесь всех. Освободив этих людей и продолжая оставлять их здесь, герр полковник, мы не двигаемся дальше даже на милиметр. Мы не должны оставлять их в этом лагере, - заявил Лоренц. Я посмотрел на него, двигая губами в задумчивости. - Вот что. Пригласи сюда сейчас Фридриха фон Хоффмана, Франка фон Вебера и Андре Миллера. Необходимо принимать решения, и я хочу обсудить их с ними, - сказал я, уже отведя от него взгляд. Лоренц вышел из моего кабинета, а после того, как он вышел, я, наконец, смог глубоко вздохнуть. Следующие несколько дней станут самыми определяющими во всей нашей операции. Мне очень хотелось в тот момент пойти к себе в комнату, взять скрипку и в одиночестве что-нибудь сыграть, забыв о насущных проблемах. Всё случилось слишком быстро, чтобы я до сих пор мог осознать это. Теперь от каждого моего слова, движения и решения будет зависеть судьба пока что нескольких сотен людей, а скоро, возможно, и сотен тысяч. Но для продвижения наших планов мы должны были проявить уважения и к себе. Если мы хотим сделать то, что хотим, у нас должна быть чётко определённая база, на которой мы должны были что-то строить. И здесь речь может зайти о двоевластии в стране. Я должен был зарекомендовать себя не просто как лидер мелкой, как мы её называли на тот момент, операции. Я должен был стать что-то вроде символа, меня должны были узнавать, обо мне и нас должны были заговорить. Заручившись поддержкой армии и общества в той части страны, где находились мы, имели бы возможность начинать строить на первоначальной базе. Как руководитель совершенно нового движения, имея свой аппарат управления, я должен был принять присягу верности солдатам и обществу, которому служу. Для достижения наших целей мы должны были разработать свою правовую базу. Но главное, нам необходимо было строить на доброкачественном материале, ведь есть же известная истина, что дело не в законах, а в людях, которые окружают тебя. Они должны верить в твою идею, следовать за тобой, сражаться не только за тебя, но и за себя, за своё будущее. Какие бы законы мы не составляли, какие бы правовые акты не принимали, мы всё равно рискуем стоять у стенки, если проиграем эту войну. Сейчас на улице жуткая зима, а холод в моей камере пробирает до костей. Я стараюсь заниматься зарядкой как можно чаще, чтобы согреться, разогнать кровь, прийти в себя и чувствовать себя хоть немного бодро. Каждый день на окно моей камеры садится синица. Мне приятно слушать её голос. Надо продолжить свою историю, пока ещё есть время. В кабинет вошли все те, кого я позвал. Я сел за свой стол. Фридрих и Лоренц остались стоять, а фон Вебер и Миллер присели в разных частях комнаты. Молчание продолжалось некоторое время. Все ждали, что скажу я, а я ожидал их слов. Через какое-то время я всё же прервал молчание. - Неважная ситуация, господа. Двести человек, которым сейчас внизу пытаются устроить жилище в бараках, нуждаются в еде и приличном крове. Мы не можем позволить себе освободить этих же людей, но оставляя все наши слова и обещания на наших же языках и бумажках! Наши слова при этом просто ни черта не будут стоить, и как вы считаете, неужели в таких условиях можно добиться того, чего хочешь? Неужели вы сможете поверить в то, глядя на них, что им дали свободу, - резко проговорил я. В кабинете стояла тишина. - Предлагаю разместить этих людей в ненаселённых кварталах Кракова, пока что. Там у них будет крыша над головой, а с продуктами мы придумаем что-нибудь, герр полковник, - проговорил в ответ Миллер. – Думаю, что в данных условиях это самая оптимальная мера, кто-то согласен ещё? Генералы? – закончил он. - Да. Всё верно. Я немедленно распоряжусь о том, чтобы смогли предоставить транспорт для перевозки людей, - ответил фон Вебер. – Мы разместим их пока что в старых жилых домах. Ещё есть возможность разместить двести человек в городе, - закончил он. Фон Вебер уже было хотел покинуть помещение, чтобы отдать распоряжение о перевозки людей, но мне пришлось остановить его, так как я ещё не закончил разговор. - Разговор ещё не окончен, герр генерал, - проговорил я ему в спину. Фон Вебер медленно остановился. Я чувствовал, что ему это очень сильно не понравилось. Прекрасно зная, что это за человек и на что он пошёл, чтобы обеспечить меня поддержкой, я не мог ему до конца доверять. Использовав мою семью в качестве инструмента, он лишь подлил ещё больше масла в огонь между нами. Я не испытывал никакого желания говорить с этим человеком, но у меня просто не было выбора. Фон Вебер, остановившись, моментально развернулся, улыбаясь мне в ответ, а затем вернулся на своё место. Я провожал его взглядом до того момента, как он вновь сел. Я понимал, что, как и моя семья, я такой же инструмент в его планах, и это неудивительно, с его-то жаждой власти. На тот момент я старался не думать об этом, а заниматься более насущными проблемами. Например, обсудить нынешнее положение вещей и что нам всем предстоит сделать дальше, так как и ребёнку известно, что оставаться в лагере всё это время и при этом вести людей невозможно во всех смыслах. Я встал из-за стола, обошёл его и присел на него спереди. В нашем распоряжении было не так много времени, так что та наша встреча должна была быть решающей во всех грядущих планах. Теперь уже мы не имели права отступать от намеченных целей. Либо мы их, либо они нас. - Итак, - проговорил я, глубоко вздохнув, - я собрал вас здесь не только для того, чтобы обсудить судьбу освобождённых нами этой ночью людей. Я думаю, не стоит вам объяснять, что сейчас мы здесь сами в ловушке и заточении, - начал я. Было видно, как собравшиеся немного опустили головы вниз. Было ясно, что им необходимо некоторое время, чтобы осознать весь масштаб произошедшего, но я не мог позволить себе подобного. Я старался держаться как мог, чтобы во мне видели того человека, который способен проявить характер и волю, силу воли, которая решает всё. На этот раз решил присесть и Фридрих. Я должен был придумать что-нибудь немедленно, какой-то начальный план действий, который сдвинул бы нас с мёртвой точки, но одновременно смог бы воодушевить моих товарищей. На тот момент для меня было очевидным, что лагерь необходимо было покинуть. Я решил, что сначала необходимо показать собравшимся свой дух и характер. - Я понимаю, что вам сейчас трудно собраться с мыслями после произошедших событий. Понимаю вас, как никто другой. Пути назад больше нет, поэтому остаётся принять все события как факт и идти дальше по нашему общему пути. Мы не одни. Мы – вместе, друзья. Я хочу, чтобы вы помнили это до конца. Я хочу, чтобы вы помнили это и в момент нашей победы, нашего общего триумфа. Хочу, чтобы через некоторое время вы, выходя на балконы и лоджии своих домов, видели своими глазами всё, чего мы добились за это время. У нас есть цель, у нас есть характер, дух и сила воли. Будьте со мной до конца, а я буду с вами. Только вместе мы добьёмся победы, невзирая ни на что. И мы не одни. Ещё недавно я боялся, что меня могут поставить к стенке и расстрелять за антигосударственные мысли, но теперь я вижу вас перед собой, а вы – меня. И я убеждён в том, что есть ещё в стране люди, жаждущие помочь нам. Обычные жители, граждане, которым не безразлична наша страна и её будущее. Ради своих детей, ради будущего и ради настоящего. В память о тех, кого уже нет с нами. Что скажете, вы со мной? – уже стоя в середине своего кабинета, я закончил речь. Слова лились из моих уст, и я надеялся, что это покажет моим товарищам, что я настроен очень решительно. Характер и решительность – вот мои ключи к успеху. Первым со своего места встал Фридрих. Он смотрел мне прямо в глаза, а я – в его. Он подошёл ко мне медленными шагами, не отводя взгляд. Он подошёл почти вплотную, а затем вытянул мне свою правую руку. Я опустил свой взгляд на неё, а затем снова посмотрел на Фридриха. Его взгляд был сосредоточен и серьёзен. Он никогда не подводил меня, и в этот решающий миг не подвёл. Я поднял свою правую руку и схватил его. Не нужно было никаких лишних слов. Мы крепко держались за руки, продолжая читать в наших взглядах яростный огонь и желание. Через некоторое время за Фридрихом встали остальные собравшиеся. Они встали за спиной Фридриха. Мы уже разжали наши руки. Я смотрел на Миллера, Лоренца, фон Вебера. У всех в глазах читалось то самое желание. То качество, которое я должен был в тот момент увидеть в их глазах. Я решил высказаться первым. - Итак, каковы ваши предложения? Куда мы отправимся? – спокойным голосом спросил я. Вскоре по лагерю был объявлен сигнал к всеобщей эвакуации. Это решение мы приняли единогласно в моём кабинете. Эвакуация должна была состояться ближе к вечеру, когда прибудет транспорт для эвакуации бывших военнопленных. До этого времени необходимо было собрать все вещи. В первую очередь, я требовал, чтобы собрали только документы и жизненно необходимые вещи. В лагере началась суета. Бывшие заключённые не понимали, что происходит, так как некоторые из них просто-напросто всё ещё не до конца понимали немецкий, а тех, кто знал, было не так много, чтобы была возможность перевести всем. Тем не менее, я отдал распоряжение, чтобы оставшиеся служащие охраны во всём старались помочь людям. До вечера им необходимо было остаться в своих старых бараках, но это только до вечера. Лоренц, Миллер и фон Вебер отправились заниматься своими делами, чтобы всё подготовить для эвакуации. Фридрих остался в лагере, и мы с ним решили пройти по окрестностям, чтобы вновь просто поговорить, как старые друзья. Мы вышли за пределы лагеря. Там неподалёку находилась интересная роща, в которой можно было всегда отдохнуть от насущных проблем и мыслей. - Ты сегодня проявил себя очень хорошо, Мартин. Правда, ты воодушевил меня ещё раньше, но я всё равно впечатлён тобой и твоими словами. Ты сказал всё, что необходимо было сказать тогда, - начал Фридрих. Мы с ним шли небыстрыми шагами. В этой роще не стоило торопиться, здесь следовало расслабляться. - Я воодушевил тебя, наверное, ещё раньше. Только должен сказать и тебе большое спасибо за то, что помог мне, - ответил я ему с улыбкой. – Да, ведь я уверен, что ты специально встал со своего места, чтобы подойти ко мне и пожать руку, - продолжил я. Фридрих немного засмеялся. Приятно было вновь увидеть улыбку на его лице, да и мне уже давно стоило бы расслабиться. Прогулка в этой роще могла бы стать одной из последних спокойных прогулок в моей жизни. Несмотря на последние события, мы продолжали общаться с ним довольно весело и интересно в тот день. Уже не помню, когда мне последний раз доводилось вот так вот посмеяться. Это было даже несколько странно посреди всех проблем, но чтобы не сойти с ума, я решил предложить пройтись. И всё же, несмотря на наше неплохое в тот момент настроение, мы с Фридрихом не могли не поговорить о том, что будет дальше. - Как думаешь, получится ли у нас всё в Болгарии, когда мы прибудем туда? – начал я. В моём офисе мы приняли решение, что нам необходимо отправиться на юг страны, в оккупированную Болгарию. Во-первых, это было правильно с точки зрения расстояния от Берлина, во-вторых, из Бухареста могли привезти мою семью, а в-третьих, из-за всё того же отдалённого расстояния от столицы, в Болгарии и южных оккупированных странах влияние нацистов было не катастрофичным. Порой даже появлялись новости о том, что в тех странах появлялись очаги небольших восстаний и недовольств, чего не могли позволить себе страны, близкие к Берлину, как, например, Польша. На юге мы могли найти поддержку достаточного количества людей. Поэтому сегодня мы приняли решение относительно наших будущих действий. Не хотелось сглазить на тот момент, но у меня вырвалось: - Всё идёт отлично, Фридрих. - Дай Бог добраться до Софии, Марти, - ответил Фридрих. Нам было необходимо, чтобы в Болгарии знали о нашем скором приезде и о том, что мы задумали, поэтому я поручил Лоренцу и Миллеру связаться по засекреченному каналу связи с властями Болгарии. Там сидели решительные люди, но всё же, несмотря на не слишком сильное влияние нацистов, их держали в постоянном страхе. Все попытки к восстаниям жёстко подавлялись. Людей убивали прямо на улицах, трупы не убирали. Жителям Софии приходилось самим хоронить своих близких и простых жителей. Город стал очень бедным, практически безликим. Честно говоря, я был даже удивлён тому, что в Берлине не распорядились ввести в городе военное положение, закрыть его и ввести туда войска резервной армии, которой командует генерал-полковник Юлиус Бём. Насколько мне было известно, в Болгарии и южных странах до сих пор оставались подпольные штабы мятежников. Позже я узнал, что их устраивали под землёй и в канализации. Люди использовали все возможные средства. Столкновения продолжались и в тот момент, когда мы приняли решение об отъезде туда. Поэтому я понимал, что переезд туда может означать новые свежие силы. Причём, это люди, закалённые в боях, знающие стратегию и тактику, умеющие исчезать, но время для пряток подходило к концу. Им был необходим лидер, чётко знающий свои цели, то, чего он хочет добиться. И наш скорый приезд, я надеялся, должен воодушевить людей. - Мою семью уже доставили в Румынию, Фридрих? – решил спросить я. - Да, перед нашей встречей в твоём кабинете мне сообщили, что всё в порядке, - ответил он. - Даже не хочу спрашивать, как твоим людям удалось вывезти их из Берлина, - ответил я с улыбкой. – Главное, что они в безопасности. Скорей бы увидеть Эмму и детей. Сейчас мне нужна их поддержка как никогда, - ответил я, продолжая улыбаться. Мысль о том, что я скоро вновь могу встретить свою семью, грела меня. Пройдясь ещё немного, мы с Фридрихом вернулись в управление лагеря. Уже вечерело, и фон Вебер только-только прибыл, а вместе с ним из Кракова приехало несколько автобусов, которые доставили бы людей в город. Нам тоже пора было собираться, чтобы успеть на вечерний самолёт, который от Кракова доставит нас прямиком в Болгарию. Полёт намечался очень продолжительным. Но предстояло решить судьбу захваченных сотрудников охраны, а также решить, что делать со Штефаном Хайнрихом, которого я арестовал лично. Я всё ещё надеялся на то, что Хайнрих может оказаться полезным человеком в наших планах, поэтому отдал распоряжение не отпускать его, но взять его с собой в Болгарию. В самолёте есть отдельная комната, и я распорядился, чтобы его посадили именно туда. Я до сих пор помню, как его выводили из помещения подвала лагеря. Он был изнеможён этими событиями. Его вели двое сотрудников безопасности, а его взгляд упал на меня. Его посадили в один из автомобилей, которые приехали забирать нас из лагеря. Я помню толкотню. Медперсонал должен был остаться в Кракове под наблюдением фон Вебера, но я не мог оставить Ханну здесь. Она пришла в себя только ближе к тому вечеру. У нас не было времени на то, чтобы встретиться и поговорить, но, по правде говоря, она, наверное, меньше всего тогда хотела говорить именно со мной. Я лишь знал, что весь медперсонал был посажен в один из автобусов, которые прислали специально для тех, кто работал в лагере. Для всего служебного персонала. Я распорядился, чтобы они все оставались в Кракове, даже Ханна, на время. Только Хайнрих должны были оказаться в самолёте вместе с нами. Люди суетились, бежали и толкались во время наших сборов. Чтобы не привлекать особого внимания, было решено, что группа автобусов должна была следовать по другой трассе, нежели автомобили вместе со мной, Фридрихом и остальными. Фон Вебер должен был остаться в Кракове и ждать дальнейших указаний от меня из Софии. В самолёте должны были оказаться я, Фридрих, Лоренц, Миллер, и Хайнрих, а также ряд сотрудников службы безопасности для личной охраны самолёта. В Софию мы должны были прибыть только к обеду следующего дня. Чтобы не привлекать особого внимания, мы решили уехать из лагеря наименее освещённой трассой, на которой не было камер слежения, иначе номера наших автомобилей быстро попали бы в поле зрения руководства из Берлина. И несмотря на малую освещённость трассы, мы должны были ехать как можно быстрее. Главной проблемой для нас на тот момент было пройти в аэропорту все посты охраны. По словам фон Вебера, там нас должен был ждать свой человек, который проведёт через служебные помещения центрального здания аэропорта. Все наши лица и имена записаны в базе данных, и если бы наши фотографии всплыли на экране терминала, нас бы тут же арестовали. Тем более, что на тот момент я до сих пор числился как куратор концентрационного лагеря. Несмотря на влияние фон Вебера, в аэропорту всё ещё находились служащие, верные Берлину и подчиняющиеся только ему. Сейчас Польша была разделена на два лагеря, и совершенно понятно, каких. Мы не стали растрачивать время на пустые слова, и поскорее сели в свои автомобили, чтобы начать движение. Выехав из лагеря, группа автобусов направилась в сторону от нас, чтобы можно было подъехать к жилым кварталам Кракова как можно безопаснее. Наши же автомобили должны были направляться прямиком в аэропорт. Я смотрел из окна своего автомобиля. Лагерь удалялся от нас. Я снова глубоко вздохнул, а затем решил откинуться на сиденье своего места в автомобиле. Миллер, Лоренц и Фридрих находились в остальных трёх, а рядом с ними по одному или два сотрудника службы охраны по личному распоряжению Лоренца. Мы ехали довольно быстро. Трасса не освещалась. Горели лишь наши фары. У меня было ощущение, что, как двигаясь дальше в наших планах, мы всё больше утопаем в тёмной мгле неизвестности того, что будет через пять метров от нас на дороге. Я достал свой телефон, чтобы посмотреть фотографии Эммы и детей. Было приятно увидеть их лица, улыбающиеся и смеющиеся. Это грело мне душу. Мы приехали в аэропорт. Мы подъехали не к центральному входу в здание, а к задним служебным, чтобы не привлекать внимания. Когда мы вышли из своих автомобилей, нас встретил человек Фридриха. - Здравствуйте. Хорошо, что вы так быстро приехали. Идите за мной, скорее, пока вас не заметили, - ответил человек, так и не представившись. – Кто это с вами? – спросил он, увидев арестованного Хайнриха, рот которого был закрыт специальной маской, чтобы тот не мог говорить. Такие были почти в каждом подвальном помещении лагеря в стране, поэтому было решено на время надеть её на Хайнриха, чтобы он лишний раз не стал трепать языком. Это была необходимая и неизбежная мера. Фридрих посмотрел на своего человека с несколько строгим взглядом, давая понять, чтобы он не задавал лишних вопросов. Мы вошли в служебное помещение главного здания аэропорта. Нам предстояло пройти несколько лабиринтов из коридоров, чтобы попасть на взлётную полосу, на которой нас уже ждёт частный самолёт, вмещающий только наше количество людей. Мы старались идти как можно быстрее, чтобы наше движение осталось незамеченным. Мы решили пойти по не самому людному служебному помещению, где нас вряд ли кто-нибудь застал. Мы не бежали, но старались идти быстро. - Ещё немного осталось пройти, - говорил парень, который вёл нас по коридорам. Я оглядывался по сторонам. Поняв, что уже был виден выход на посадочную полосу, я позволил себе несколько расслабиться, но вдруг моё некое спокойствие прервал голос за моей спиной. - Эй! – внезапно в коридоре появился один из сотрудников аэропорта, который делал обход служебных помещений. Как оказалось, не зря. Он обнаружил там нас. Мы остановились все почти мгновенно. Парень, который вёл нас, завёл нас за угол, чтобы мы не привлекали внимания. Он решил сам поговорить с этим человеком. - Эй, Карл, что тут происходит? – начал расспрашивать таинственный голос. Карл, как я понял из уст неизвестного человека, хотел отвязаться от него, чтобы мы могли спокойно продолжить своё движение, но ничего не вышло. Я решил выйти из-за угла, чтобы штандартеннфюрер мог уладить все вопросы. Также вместе со мной вышел Фридрих. - Карл, ты можешь идти, мы здесь сами разберёмся, - посоветовал я парню. Фридрих кивнул ему в ответ. Карл медленными шагами отправился обратно по тому пути, по которому мы пришли. Парень несколько остолбенел, увидев перед собой высокопоставленных в стране лиц, но, несмотря на это, и присутствие в таком месте фюрера показалось бы подозрительным любому. Мы пытались придумать что-то, чтобы отвязаться от этого сотрудника, у которого была расстёгнута кобура, из которой виднелась рукоятка пистолета. - Как твоё имя, парень? – спросил я у сотрудника. - Андре, герр штандартеннфюрер, - ответил мне парень. Я улыбнулся ему в ответ. Единственное, что я смог придумать на тот момент, это перевозку опасного заключённого, поэтому мы вывели Хайнриха с маской на лице и наручниками за спиной. - Мы перевозим в специальную засекреченную тюрьму под Берлином государственного изменника, Андре, именно поэтому нам пришлось воспользоваться служебными помещениями аэропорта, чтобы не поднимать слишком много шума по этому делу, ты понимаешь? – проговорил Фридрих. Андре кивнул в ответ. Мы уже было развернулись, чтобы отправиться медленными шагами к столь близкому выходу, но на этом наши проблемы не закончились. - Хорошо, но я должен проверить ваши имена в базе данных и что вы действительно проводите подобную операцию. Это необходимая мера, поэтому я смею задержать вас на некоторое время и провести идентификацию личности, - ответил парень. Мы остановились и развернулись лицом к нему. Я подошёл к Андре не слишком быстрыми шагами, чтобы не провоцировать его. Я смотрел ему в глаза, но видел периферийным взглядом, что его правая рука уже потянулась медленно к пистолету. Мы переглядывались некоторое время. - Оружие ни к чему, сынок, понимаешь? – сказал я тогда. Он продолжал смотреть на меня. Его рука продолжала тянуться к рукоятке пистолета, а я еле сдерживался. Краем глаза я увидел, что Карл не ушёл далеко, а остановился неподалёку за спиной у Андре. - Пройдите, пожалуйста, со мной на идентификацию, или я буду вынужден арестовать вас, - с дрожащим голосом проговорил Андре. Я улыбнулся ему, не отводя взгляда, и как только он решил резко достать пистолет из своей кобуры, я среагировал моментально и перекинул его через плечо, вывихнув ему правую руку. - Бегите, скорее к самолёту! – прокричал я, и сам бросился вслед за Фридрихом, Миллером и Лоренцом. Нас задерживал Хайнрих, но я не мог теперь его отпустить, чтобы он попал в руки нацистов и из него вытрясли всё, что ему известно обо мне и остальных. Несмотря на это, мы старались бежать как можно быстрее. Самолёт нас уже ждал, а двигатели были запущенны. В спешке я совершенно забыл о том, чтобы отнять пистолет у Андре, поэтому через некоторое время я услышал выстрел. Обернувшись я увидел Карла, падающего на пол. Он спас нас тем, что не ушёл, как тогда ему сказал Андре. Он прикрыл меня собой в тот вечер. Я до сих пор вспоминаю этот выстрел и простого парня, который оказался смелым. Обычно таких людей проще всего забыть и жить дальше, но я до сих пор помню все события того побега. Мы добежали до самолёта, который уже был готов к отлёту. Мы сели на борт, а Хайнриха отвели в специальное помещение, где позже я хотел поговорить с ним. Закрыв борт самолёта, через иллюминатор я увидел, что к зданию аэропорта уже подъезжают автомобили полиции и специальная служба безопасности. Андре уже вызвал подмогу, а наш самолёт тем временем набирал скорость, чтобы мы могли отправиться навстречу нашей судьбе. Я до сих пор благодарю этого парня, спасшего меня тогда. Самолёт уже набрал достаточную высоту, чтобы мы могли отстегнуть ремни безопасности и свободно ходить по борту. Я отстегнул ремни и просто утонул в своём кресле. От всех событий у меня разболелась голова, так что я попросил дать мне какое-нибудь лекарство, чтобы снять боль. Фридрих присел ко мне. Мы посмотрели друг на друга и, ни слова не сказав, просто улыбнулись и даже немного посмеялись, но мы выдохнули с неким облегчением. Эвакуация и «тайный» побег оказались позади. Самолёт был частный, так что его местонахождение обнаружили бы не слишком скоро. Для меня главным было то, что мы так и не выдали наши имена, но если Андре будет хорошо описывать, то авторобот будет составить не слишком трудно. Но на тот момент меня это волновало меньше всего, потому что Лоренц пригласил нас с Фридрихом включить телевизор. На борту находился телевизор, а в самолёте была встроена спутниковая система, позволяющая смотреть здесь ТВ. - Господа, подойдите сюда, тут кое-что важное и интересное! – позвал нас Лоренц. Мы с Фридрихом вошли в небольшую комнату, где находился телевизор, а на экране показывали кадры из Софии. Прямой эфир центрального телеканала. Диктор говорил: «Сегодня в центре Софии прогремело несколько сильнейших взрывов. По данным источников, взрыв был устроен одной из подпольных оппозиционных организаций, которые разыскивались полицией уже продолжительное время. Всё это время организации хранили молчание. Власти Берлина, как сообщают, решают ввести в городе военное положение, а тем временем на улицы столицы Болгарии вышли тысячи оппозиционеров. Хорошо вооружённые группы оппозиционеров направляются сейчас к центру города. Полиция несёт тяжёлые потери…», - продолжает диктор. В этот момент на моём лице промелькнула небольшая улыбка, а Лоренц и Миллер даже позволили себе обняться. Фридрих взял меня за плечо, а я продолжал смотреть на прямой эфир из Софии, видя то, как пытаются бороться люди после того, как Лоренц сообщил на нашем скором переезде. Фридрих решил спросить: - Что будешь делать теперь, Марти? – спросил он меня, когда я решил вернуться на своё место. Я сел, закрыв лицо ладонями. Фридрих сел напротив и всё ещё ждал ответа, и он последовал почти незамедлительно, - приму присягу верности после прибытия.