Глубокие воды

Лето, 2014 Еще год с лишним назад Зин считал, что жизнь определенно повернулась к нему если не задницей, то точно спиной. Но сейчас он готов был отдать все что угодно, и даже свою наконец-то двинувшуюся в гору музыкальную карьеру, только бы вернуться в то время полной неопределенности, к никому не известной группе, в снятую вместе с Риной квартиру, и просто никуда не поехать с Томо в тот злополучный день. Как знать, может, сейчас он страдал бы, что бросил сцену, какая бы она ни была, но спокойно работал бы где-то, получал пусть не миллионы, но вполне прилично, и жил с девушкой, которая неизменно встречала бы его с работы. Вместо этого Зин которую неделю мучился бессонницей, хотя впахивал в студии, на репетициях и на концертах, как ненормальный, но все равно просыпался на рассвете и долго смотрел в потолок, стараясь не удариться в жалость и ненависть к себе. Это вошло в привычку — прокручивать и анализировать события прошедшего дня, отодвигая самое важное и самое сложное напоследок. Но не всегда это удавалось, сегодня, к тому же, ни одного повода для светлых мыслей не было вовсе. Зин машинально проверил свой мобильный, нет ли сообщений и пропущенных звонков, хотя это давно уже было ненужной тратой времени. Звонил и писал всегда только он, что в последнее время порядком надоело, пусть Зин и понимал прекрасно, что у Камиджо сейчас есть дела поважнее, чем отвечать на сообщения или писать их. В мозгу как-то не укладывалось, что тот сейчас настолько далеко, где-то в Европе, словно в другом мире. И, судя по всему, счастлив там, как никогда. Впрочем, а чего еще можно было ожидать? Проведя ладонями по лицу, Зин закрыл глаза, посчитал мысленно до десяти и резко поднялся с дивана, который накануне, ложась спать, даже не застелил. Порывшись в банках на полке, он вытащил растворимый кофе, машинально включив чайник. Вспомнилось вдруг, как Камиджо варил ему однажды кофе в какой-то мудреной странной турке с узорами и длинной витой ручкой. Зин вполне охотно и даже с удовольствием пил простую растворимую крепкую гадость, лишь бы бодрило, но все равно берег в памяти тот вечер и привкус того кофе. Тем более, подобных эпизодов для воспоминаний было у него преступно мало. Он все чаще чувствовал, что уперся в стену, и как ни бейся — в одиночку ее не проломить. Потягивая кофе и снова невольно думая о своей теперь уже давно бывшей девушке, Зин поразился, до чего с Риной все было просто. Как быстро они признали обоюдную симпатию друг к другу, как быстро съехались. Как легко было бы сделать ее счастливой, всего лишь сдержав это дурацкое «слово». Однако, вспоминая все это, Зин теперь понимал, что так легко и без каких-либо сложностей у них с Риной все было только потому что в тех отношениях никакой любовью и не пахло. Горько и неприятно было это признавать, но Камиджо привил ему одну хорошую привычку — не врать себе. Хотя сам порой врал безбожно. С Юджи было не просто трудно — с ним было невыносимо. За последние четыре месяца, показавшихся Зину веками, он так и не сумел сдвинуться с мертвой точки. Оставалось только схватить Камиджо за отвороты его дорогущего пиджака, впечатать в стенку и признаться во всем открытым текстом, а на такой шаг Зин пока что не был готов. Этот человек сводил его с ума, заставлял беситься от бессильной злости и испытывать величайшее счастье просто одним своим видом. Как так могло выйти? Почему вообще именно он? Справедливости ради, все было предрешено еще в самую первую их встречу, а может, и задолго до нее. Зин помнил, что сразу после их первого промо Хизаки был сам не свой настолько, что это бросалось в глаза. И Юки, снизойдя до объяснения, рассказал тогда, что дело, оказывается, в Камиджо. Со слов барабанщика выходило, что бывший вокалист Хизаки принял известие о новой группе своих коллег слишком уж близко к сердцу, обвинив черт знает в чем всех и вся. И хотя между этим событием и концертом Matenrou Opera прошло достаточно времени, Зин до смерти боялся встречаться с Камиджо лицом к лицу. Как оказалось не зря, вот только причина была совсем в другом. Предвосхищение. Именно так он назвал бы все, что было связано с той встречей, хотя никогда не верил в такую чепуху как любовь с первого взгляда. По логике, Юджи Камиджо вообще должен был быть последним человеком на свете, который мог заинтересовать его в личном плане. Но Зин до сих пор помнил, как с большим трудом заставил себя отвести от него взгляд, в то время как сам Камиджо на него, кажется, и не взглянул. Зин видел, чувствовал, что между ним и Хизаки все еще звенели прочные нити, и испытывал смущение из-за собственного неуместного интереса и глухого раздражения, похожего на смутную ревность. Именно тогда он ощутил, но еще не понял, что сам хотел бы оказаться на месте Хизаки. Не в нынешней ситуации, конечно, потому что лидеру было не позавидовать. Но Зин хотел, очень хотел, чтобы его с Камиджо тоже связывало что-то незримое. Если бы только он знал тогда. Мобильный под рукой завибрировал, и Зин поставил чашку с остывшим кофе на столешницу, снова потерев глаза. Писал Теру, предлагая встретиться и пройтись по какому-то торговому центру в Шибуйе. Подумав, Зин решил, что проще перезвонить, чем тратить время на смски. — Ты случайно не забыл, что Хизаки хотел вечером устроить еще один прогон новой песни? — Вместо приветствия сразу же поинтересовался он. — Так это же вечером. А у меня кончилось масло, да и кисти надо бы сменить. У Теру на фоне что-то громыхнуло и послышалось сдавленное чертыхание. Зин невольно улыбнулся, представив, как друг что-то там перевернул, как всегда. — Ты решил ради разнообразия вернуться к холсту? — Нужно же иногда. Ну, так как? Зин подумал, что отвлеченная прогулка в любом случае лучше, чем бесцельное просиживание дома в ожидании неизвестно чего. — Идет. Тогда я… И вдруг он понял, что кто-то пытается дозвониться ему по второй линии. Это было так странно, что Зин в первый момент растерялся. — Я перезвоню сейчас, — коротко пробормотал он, и принял другой вызов, не успев даже посмотреть, кто вообще ему названивает. А в следующий момент чуть было не перевернул кружку с холодным кофе, услышав знакомые интонации. — Как ты там? Я не отвлекаю? — медовый голос Камиджо звучал весьма бодро, хотя по идее во Франции должна была быть еще глубокая ночь. Зин даже не нашелся, что ответить, сообразив только спустя пару мгновений, что Юджи просто не мог ему звонить сейчас по двум причинам: во-первых, он никогда этого не делал, а во-вторых из Парижа на мобильный он бы не дозвонился. — Где ты? — поспешно выдохнул Зин, даже не поздоровавшись и не ответив на вопрос. Камиджо рассмеялся. — И сколько удивления в голосе. Ты не рад меня слышать? Определенно, он сволочь. Зин закрыл глаза и уперся локтем в стол, уткнувшись лбом в сжатый кулак, чувствуя, как к шее и щекам приливает пока еще слабая волна жара. — Рад. Просто удивился. Обычно это ведь я тебе звоню. — Я подумал, что приятное исключение будет кстати. Ведь приятное? Что-то с ним было явно не так, Зин не привык к такому теплу в голосе Камиджо. Обычно тот говорил с ним коротко и быстро, ссылаясь на запись, репетицию, сборы в дорогу, и дела-дела-дела. Всегда гребаная куча дел. — Ты вернулся? — тихо спросил Зин, все еще не открывая глаза. Как ни злился он порой и не проклинал убийственную манеру Камиджо не обращать на него никакого внимания, вот к таким моментам он не мог подготовиться. Кто бы мог подумать, что этот человек способен на нормальные человеческие эмоции. За полтора года, и в особенности за это лето, Зин отчаялся их увидеть. — И хотел бы сказать, что нет, но, думаю, ты мне не поверишь. Да, мы прилетели вчера вечером, — Юджи понизил голос, чуть ли не мурлыкая в трубку. — И вот, видишь, с утра я уже звоню. — Почему? — спросил Зин, и с трудом удержал за зубами «вдруг». — Может быть, я соскучился? — после короткой паузы выдохнул Камиджо. — И хочу тебя увидеть. Зину уже казалось, что он все еще не проснулся. Но в этом, если подумать, был просто весь Юджи: сначала заставил в лепешку разбиться за крупицы внимания, а потом сам окутал им с головы до ног. — Верится с трудом, — осторожно отозвался Зин, все еще ожидая подвох. — Кайто… — голос в трубке приобрел какие-то новые нотки. То ли досаду, то ли разочарование. И самую малость — нежность. — Если мне придется убеждать тебя в чем-то, то я кладу трубку… — Нет, — торопливо перебил его Зин, отчаянно желая сам себе надавать по затылку. — Прости. Я просто правда не ожидал. — Я тебя понимаю. Приедешь ко мне? В голове пронеслась сразу тысяча мыслей. Во-первых, он только что пообещал встретиться с Теру, и пусть там не было ничего важного, Теру был его другом, а подводить друзей нехорошо. Во-вторых, репетицию вечером никто не отменял, и Зин не хотел даже думать, что ему мог бы сказать Хизаки, заяви он, что не сможет прийти. В-третьих, пока Камиджо был в Париже, Зин много размышлял о той ерунде, что творилась между ними, и пришел к выводу, что надо прекращать этот собственноручно устроенный бардак. И вот теперь этот… этот звонил сам и предлагал встретиться, еще и вернувшись из поездки внезапно на сутки раньше. Либо снова соврал и приехал точно так, как и планировал, не посчитав нужным поделиться заранее. — У меня завтра ивент, — мучительно взвесив «за» и «против» наконец сказал Зин, ругая себя последними словами. — А сегодня вечером Хизаки устраивает прогон нового материала. — О… — только и выдохнул тихо Камиджо. — Ну, тогда не смею настаивать. Как-нибудь в другой раз. «Сейчас он просто отключится и на этом все», — подумал Зин, неосознанно скребя ногтями собственную ногу, оставляя на коже длинные светло-розовые полосы. Как не измучился он, стараясь добиться внимания Камиджо, последний рубеж его терпения, как оказалось, был еще не пройден. — Я могу приехать, но после репетиции. Только, наверное, это будет уже очень поздно, и если ты не захочешь… — Хочу тебя увидеть, — твердо повторил Камиджо с невесть откуда взявшимся упрямством. Он вообще был какой-то странный и совершенно не похожий на себя, но настолько такой, каким так давно и отчаянно хотел увидеть его Зин, что упустить возможность он просто не имел права. — Я тоже хочу, — сдавшись, он почувствовал, что улыбается. Черт бы побрал эту сволочь. К которой он бежит, как дурак, по первому зову. — Тогда до встречи? — Хочешь, пришлю за тобой машину? — Нет. Не нужно. Я сам. Чуть было не сказав то, что прозвучать не должно было ни сейчас, ни когда-либо вообще, Зин заставил себя отключиться. И еще минут пять просидел, сильно сжимая пальцы в кулак и стараясь успокоить колотящееся сердце. Ему нужно было перезвонить Теру и сказать, что он скоро будет. Нужно было убедить того поехать на репетицию пораньше, порадовав Хизаки небывалом пылом в работе, и заслужить себе право уйти чуть раньше. Зин прекрасно понимал, что летит под откос и неправильно расставляет приоритеты. Но ведь в большинстве случаев группа и работа в группе были для него и правда на первом месте. За исключением вот таких моментов, а случались они до крайности редко. Камиджо вообще впервые так настойчиво просил его о встрече, да еще и заявил, что хочет увидеть. Залпом допив окончательно остывший кофе, Зин прихватил телефон, полотенце, и быстро отправился в утренний душ, по дороге набирая номер Теру. Отношения с Теру у Зина сложились легко и сразу, пускай иногда, задумываясь о том, что его связало с гитаристом, он не мог дать ответ. Теру был очень светлым человеком — именно такой эпитет первым приходил на ум, когда Зин смотрел, как мягко тот улыбается, как слушает внимательно, даже если тема разговора скучна, и как сохраняет спокойствие в конфликтных ситуациях. При этом Теру любил уединение. Он редко выходил из дома без крайней нужды, как правило, не поддерживал предложения согруппников сходить в бар после работы и даже в турах предпочитал отоспаться в своем номере вместо того, чтобы идти куда-то. Теру был повенчан со своей гитарой, а все остальное время проводил с кисточками и красками. Именно поэтому Зин и не понимал, как так вышло, что Теру единственный стал ему настоящим другом, с которым одинаково комфортно было и говорить, и молчать, и даже ходить по торговому центру, рассматривая загадочные инструменты и аксессуары для художников, названия которых Зин не знал. Он хорошо запомнил, как впервые согласился присоединиться к Теру в его своеобразном шопинге, а потом ходил и тыкал пальцем во все подряд, с трудом веря, что для рисования действительно нужны такие мудреные вещи. — Это что такое? — спрашивал он, рассматривая алюминиевое ведерко с ситечком и спиралью непонятного назначения сверху. — Кистемойка, — улыбаясь, отвечал Теру. До этого дня Зин считал, что кисти можно помыть без дополнительных принадлежностей. — А это что? — Зин указывал на какую-то двойную чашечку. — Масленка. — А этой штукой, наверно, что-то режут? — Нет, — Теру рассмеялся и покачал головой. — Это мастихин, и ты не поверишь, но им тоже рисуют. Кто-то другой после того памятного похода за покупками наверняка вышел бы из себя и больше любопытного Зина никогда не взял с собой. Но Теру ничуть не раздражали эти вопросы. Зин в принципе не помнил, чтобы хоть раз тот выглядел раздраженным или сердитым. В этот раз он вел себя куда спокойнее и вопросов не задавал. Равнодушным взглядом скользил по полкам с многочисленными художественными принадлежностями, но мыслями был далеко. В определенный момент Зин поймал себя на том, что по фразам разбирает недавний разговор в Камиджо, мысленно повторяет каждое произнесенное им слово и думает, правильно ли отвечал сам и не надо ли было сказать что-то другое. — На этом, пожалуй, все, — Теру похлопал рукой по бумажному пакету, куда сложили его покупки. Теру выглядел очень довольным, и Зин почувствовал себя немного неловко: он даже не обратил внимания, что именно его друг выбрал. — Ты сегодня быстро, — нейтрально произнес он. — Быстро? — Теру рассмеялся. — Да мы же два часа ходим. Думал, ты меня уже тихо проклинаешь и именно поэтому молчишь. — Не молчу я, — попытался оправдаться Зин, но вышло не слишком убедительно. — Так… Задумался просто. Они шли по широкому ряду торгового центра. Магазины остались позади, и сами того не заметив, они оказались в секторе с небольшими забегаловками и ресторанчиками посолидней. Только тут Зин вспомнил, что сегодня утром не успел позавтракать, и, словно прочитав его мысли, Теру кивнул в сторону одного из кафе: — Зайдем? Когда они ходили куда-то вдвоем, Теру всегда предпочитал кафетерии с пирожными и сладостями. В группе его никто не поддерживал, местом для отдыха обычно выбирался какой-нибудь бар, что Зина вполне устраивало. Но с Теру он никогда не спорил, зная, какой тот сладкоежка, и без споров соглашался на очередной кусок торта с капучино. — У тебя что-то случилось? — неожиданно спросил его Теру, когда они сделали заказ, и официантка отошла от их столика. — Почему ты так решил? — внутренне напрягся Зин. — В последнее время ты какой-то не в меру сосредоточенный и угрюмый, — пожал плечами Теру и, глянув через его плечо за окно, добавил: — похоже, сегодня дождь будет. Недолго хорошая погода держалась. Ненавязчиво он давал Зину возможность сменить тему, если тот не хотел говорить о личном. В этом был весь Теру: порой Зину казалось, что в нем одном такта больше, чем во всех его знакомых вместе взятых. Зин не собирался обсуждать свои проблемы, но слова опередили мысли: — У меня кое-какие трудности, но ничего страшного. Разберусь. Он попытался улыбнуться, но, видимо, получилось у него не очень уверенно, потому что Теру нахмурился. — Какие именно трудности? — спросил он. — Личные, — отмахнулся Зин. Не спрашивая и не говоря ни слова, Теру терпеливо ждал. Зин знал, что если отмолчится или заговорит о другом, тот не станет настаивать и переспрашивать. Но именно теперь он вдруг понял, как у него наболело. Неопределенность и смятение, в которых он тонул все последние месяцы, измотали его куда сильнее, чем ему самому хотелось признавать. Слишком много он думал о Камиджо, болел этим человеком, а тот вел себя чересчур неоднозначно: то был почти ласков, то пропадал надолго, игнорируя звонки и сообщения, то мог говорить часами, то молчал неделями. Часто Зину казалось, что Камиджо специально мучает его и забавляется, глядя на его метания. В иных ситуация чудилось, что Юджи и правда ни сном, ни духом о том, что происходит, и даже предположить не может, какие именно чувства Зин испытывает к нему. Но дураком Камиджо явно не был, и Зину просто не верилось, что можно оставаться таким непробиваемо добродушным и холодным одновременно, зная, как неровно к тебе дышат. — У меня есть кое-кто, — выдохнул Зин, уставившись на лежащую на столе салфетку. — Точнее, не совсем у меня, и в этом вся проблема. История, старая как мир. Ничего интересного, в общем. Он виновато улыбнулся и бросил исподлобья взгляд на Теру, который внимательно его слушал. — Тебя динамят? — неожиданно прямо спросил тот, и Зин почувствовал, как от этих слов внутри болезненно дернуло. — В том-то и дело, что вроде как нет. Не совсем, — произнес он и тут же понял, как жалко это прозвучало. Ему даже почудилось, что он услышал, как Теру подумал: «Это и называется «динамят». — Иногда все в порядке, а иногда… — попытался объяснить Зин, но замолчал и обреченно махнул рукой. Он даже для себя не мог определить, что именно происходит, а говорить об этом вслух оказалось еще сложнее. Весьма кстати к столу подошла официантка. Перед Теру она поставила большое шоколадное пирожное на аккуратном блюдечке. Зин, который пятью минутами ранее вспоминал, что еще не ел сегодня, ограничился кофе — аппетита не было, пускай умом он и понимал, что поесть надо бы. — В любой подобной ситуации лучшее решение это разговор, — произнес Теру, когда понял, что больше ему ничего не скажут. — Ты не пробовал поговорить с ним? В ту же секунду Зина бросило в жар, и он испугался, что сейчас несолидно покраснеет. — С ней, — поправил он Теру. На лице его друга не отразилось ровным счетом никаких эмоций, и Зин почему-то даже не сомневался, что тот почувствовал ложь. — Какая разница, — пожал плечами Теру. — С ней, так с ней. К делу это отношения не имеет. — Ну, обычно разница все же есть, — окончательно смутился Зин и вцепился в свою чашку, делая глоток. Уважительная причина, чтобы не смотреть собеседнику в глаза. — Я уже столько всего насмотрелся, что разницы, правда, не вижу, — улыбнувшись, Теру пожал плечами и отправил в рот кусочек пирожного. — Люди не слишком заморачиваются, когда им кто-то нравится. Не смотрят ни на возраст, ни на социальный статус, ни даже на половую принадлежность. Теру рассмеялся тихо и как-то по-доброму, отчего стянувшая внутренности Зина неловкость немного отпустила, а сам он почувствовал себя очень глупо. Захотелось вдруг рассказать Теру все как есть, с именами и подробностями, и плевать, что тот не понаслышке был знаком с главным объектом переживаний Зина. Лишь с большим усилием он подавил этот порыв. — Видимо, я просто меньше подобного видел, и кое-что кажется мне странным, — нейтрально произнес Зин. — И никогда не знаешь, как люди отреагируют на те или иные вещи. — Хизаки только не скажи такого, — улыбнулся Теру. — Почему? — Потому что ему вряд ли понравится, что его долгую историю с Камиджо кто-то считает странной, как ты выразился, — снова улыбнувшись, Теру отломил маленькой вилочкой еще один кусок от пирожного и потому не сразу заметил, как изменился в лице Зин. — Что такое? Ощущение было таким, словно от души дали подзатыльник, и от этого теперь звенит в ушах. Как по заказу перед глазами Зина встала картина, как когда-то в гостиной Камиджо он рассматривал фотографию на полке, и Юджи говорил, что она снята в Ватикане. С досадой Зин отметил, что еще тогда должен был догадаться: бывают такие снимки, которые будто дышат, и он тоже почувствовал в тот момент, что смотрел на нечто особенное, а не просто на фотографию, где Хизаки обнимает Юджи. Вот только дома у Камиджо было множество фотографий, и опрометчиво Зин не придал этому значения. Мысли метались в голове, и теперь ему казалось, что он миллион раз подмечал какие-то мелкие нюансы в поведении и словах окружавших его людей. Детали, по которым должен был догадаться, но почему-то не сделал этого. Чувство к Камиджо, определения которому Зин еще не дал, ослепляло его и мешало соображать головой. — Я думал, ты знаешь, — выдернул его из мыслей голос Теру, и Зин, бросив на него короткий взгляд, уставился в свою чашку. Ему казалось, что лицо выдает его, и больше всего сейчас желал оказаться как можно дальше отсюда — Нет, не знал, — все же выдавил из себя он. — Откуда бы? — Ну… — Теру пожал плечами. — Просто это все знают. Ты мог услышать где-то. В любом случае, это неважно, все уже давно закончилось. Последние слова Теру напоминали утешение, и Зину стало физически дурно от мысли, что тот все понял: многое прочитал в его глазах, а остальное быстро додумал. — Да, конечно, я просто удивился, — как можно ровнее и спокойнее ответил Зин. — Могу себе представить, — покачал головой Теру. Разговор исчерпал себя, возвращаться к теме, волновавшей Зина, теперь было вовсе неуместно, и он даже говорить ничего не стал, по привычке думая, что Теру сейчас сам сменит тему. Однако в этот раз друг не оправдал его ожиданий. — Знаешь, что самое главное в любых непростых отношениях? — спросил он, задумчиво глядя за окно и выстукивая пальцами по столу незамысловатый ритм. — Что же? — предчувствуя, что ответ ему не понравится, спросил Зин. — Главное — определить, нужно ли тебе вообще все это. Зину нечего было ответить, и потому он промолчал. Уже сейчас он знал, что будет еще долго мучиться, гадая, как много понял Теру и насколько точны его догадки. Но спросить напрямую не решился. Ему действительно удалось покончить с репетицией раньше обычного, потому что явились они с Теру на базу чуть ли не сразу после обеда, немало удивив Хизаки. Тот, как оказалось, был там с самого утра и даже что-то записывал или переписывал — Зин весь день был не в себе и слушал лидера вполуха. Но едва они начали играть, он постарался собраться, и на его счастье, день был крайне удачным. Он пел свободно и легко, как никогда, даже нервозность на время отпустила. Все-таки Хизаки писал замечательную музыку, словно нарочно подходящую Зину как нельзя лучше. Петь его песни было легко и приятно, ровно до того момента, как он случайно по привычке опять подумал о Камиджо, вспомнив почему-то рассказы ребят, как тяжело прежнему вокалисту давались последние записи Versailles. И после этих мыслей все пошло наперекосяк. Зин чувствовал, что его будто под локоть пихают, и решительно не мог сосредоточиться на песне. Слишком сильно хотелось, чтобы репетиция поскорее кончилась, слишком сильно хотелось увидеть Юджи. Зин только теперь осознал, как соскучился — последний раз они виделись чуть ли не месяц назад, перед тем как Камиджо занялся подготовкой к предстоящему концерту и даже не считал нужным отвечать на звонки. Мог и вообще телефон выключить. Хизаки, заметив, что с вокалистом что-то стряслось, предложил сначала перерыв, но потом, взглянув на часы, отпустил всех. Странное дело, в последнее время Хи казался как будто немного вздрюченным, и охватило его это состояние, как понял Зин, пораскинув мозгами, как раз когда Камиджо наконец-то начал полноценную концертную деятельность. Неужели Хизаки так сильно боялся конкуренции или в принципе переживал из-за чего-то? Масаши и Юки, как всегда, исчезли первыми, Теру кто-то позвонил, и он уже минут десять трепался по телефону, прохаживаясь у окна, а Зин очень старался не выдать поведением, насколько он спешит, но как всегда в подобной ситуации непременно что-то должно было случиться. — Зин-кун, есть минутка? — окликнул его Хизаки практически в дверях. Минутки, конечно же, не было, но Зин тормознул и кивнул, обернувшись к лидеру. — По правде говоря, очень спешу. Ты хотел что-то обсудить? Тот пожал плечами. — У меня есть три новые темы, они достаточно сырые еще, но я бы хотел тебе их показать, — Хизаки машинально вздернул чуть выше закатанные рукава. Сегодня на нем была длинная свободная рубашка в крупную клетку, волосы, вопреки обыкновению, рассыпались по плечам, а еще в последнее время гитарист полюбил узкие притемненные очки и не снимал их даже на репетициях. Сейчас его волосы снова были более светлого оттенка, почти как на том фото в квартире у Камиджо, и Хизаки вдруг показался Зину совершенно таким же, как несколько лет назад. Слишком легко представилось, как этот человек мог непринужденно и ласково обнимать Юджи, который настолько ему доверял, что сам опускал голову на его плечо. Зин вдруг осознал с горечью, что к нему Камиджо по собственной воле никогда не прикасался, не делал попытки даже просто обнять, не говоря о большем. Каким словом можно было назвать такие отношения, где границы ревностно охранялись током высокого напряжения, Зин не знал. — Эй, — Хизаки похлопал его по плечу, и парень очнулся от своих мыслей. — Ты какой-то странный в последнее время, будто не здесь. — Здесь я, здесь, Хизаки-сан, — улыбнулся Зин, изо всех сил стараясь хотя бы казаться таким же, как и всегда. — Так что там с твоими темами? — Я домой на такси, если хочешь, могу и тебя подбросить, заодно поговорим, — предложил Хизаки, и Зин испытал острое чувство стыда, тут же постаравшись запрятать его подальше. Потому что уже знал, что сейчас будет неприкрыто врать лидеру группы и просто хорошему человеку. — Извини, — он искренне старался, чтобы голос звучал расстроенно. — Я уже договорился встретиться кое с кем и жутко опаздываю. Если хочешь, мы можем… Хизаки помотал головой, понимающе посмотрев. — Не смею задерживать. Уверен, что нам не по пути? На такси получится быстрее, если правда спешишь. Зин представил, что будет, когда Хизаки поймет, в какую часть города его вокалист так отчаянно рвется, и тут же поспешно отказался. — Нет. Мне удобнее на метро. Махнув Теру на прощание рукой, Зин торопливо вылетел из помещения и, чтобы не ждать лифт, сбежал на первый этаж по ступенькам. На метро ему было ни черта не удобнее, Камиджо словно нарочно забрался жить туда, куда можно было удобно доехать только на машине. К тому же на метро терялось и без того драгоценное время, но, оказавшись на улице, Зин и в самом деле быстрым шагом направился к ближайшей станции, хотя уже знал, что проедет совсем немного, а потом поймает машину. И опять выложит целое состояние за то, чтобы просто увидеть человека, который ни разу за все время их знакомства не намекнул, что он ему хотя бы симпатичен. А в голове почему-то упрямо крутились мысли о сегодняшнем разговоре с Теру, который наверняка догадался о чем-то (хотя откуда бы ему знать?), и о Хизаки, в один миг превратившемся из лидера группы, коллеги и друга — в бывшего любовника Камиджо. И это было чертовски важно. «Мечтай осторожно — мечты сбываются», — пришла в голову старая поговорка, услышанная то ли в песне, то ли в кино. Зин раньше и не подозревал, до чего она верна, но в полной мере осознал ее смысл, когда внезапно получил все или почти все то, о чем так давно мечтал. Он привык, что Камиджо всегда был с ним холоден и небрежно-внимателен. Он пил с ним дорогое вино, но почти никогда не слушал, что Зин ему говорит. Покорно позволял иногда легко прикасаться к своей ладони, но не отвечал на прикосновения. И глаза его оставались безучастными, даже если улыбались губы. Но сегодня все будто отразилось в кривом зеркале-перевертыше. Зин просто не поверил в реальность происходящего, когда Камиджо — вальяжный, чертовски красивый и страшно желанный Камиджо — сам поймал его за руку и плавно потянул к себе, едва Зин явился к нему, да еще и в одиннадцатом часу вечера. Ему не чудилось, Юджи и в самом деле обнял его одной рукой за талию, на миг привлекая к себе, а потом долго смотрел прямо в глаза, странно улыбаясь. Эта поездка словно что-то в нем изменила, невозможно было понять, что, но в глаза бросалось неприкрыто. — Правильным с твоей стороны было бы не прийти, — негромко сказал он, и от тембра его голоса Зин почувствовал, как по-дурацки слабеют колени. Он чуть было не сорвался и не обхватил Юджи за шею в ответ, дернув к себе ближе, ведь столько раз мечтал проделать нечто подобное. Но удивление взяло верх, и он деликатно высвободился из кольца обнимавших его рук и внимательно оглядел хозяина квартиры. — Я же сказал, что приду, — он даже изобразил улыбку и прошел в комнату, не дожидаясь приглашения. У Камиджо он бывал уже несколько раз, но только сегодня получил настоящее приглашение. Прежде он оказывался тут случайно, или Камиджо звал его вынуждено, когда не было других вариантов. И почему-то всегда это происходило вечером, чуть ли не ночью, у Зина вообще сложилось впечатление, что в другое время суток Камиджо попросту не бывал дома. Он стоял, изящно прислонившись боком к дверному проему, в белой рубашке, расстегнутой чуть ли не до живота, и привычно темных джинсах. Зин, сам того не желая, скользил взглядом по шее Юджи вниз, чувствуя, что собственное горло запечатывает комок, который очень хочется сглотнуть. — Посмотри туда, — тихо сказал Камиджо, указав взглядом чуть влево. И Зин только теперь заметил новую деталь в интерьере гостиной — большое зеркало в тяжелой золоченой раме. В квартире у любого другого человека такое зеркало выглядело бы несуразно и даже нелепо. И вместе с тем оно было словно нарочно создано для Юджи и для его обставленной совершенно по-европейски гостиной. — Новое приобретение? — поинтересовался Зин, только чтобы что-то сказать. Хотя сказать хотелось совсем другое, например, что он ужасно сильно скучал. Или что рад приглашению даже в такой поздний час. Или что хочет еще раз услышать «Хочу увидеть тебя». Зин стоял прямо напротив зеркала, глядя на отражение Камиджо позади себя. В опущенной руке тот удерживал почти пустой бокал с вином, казалось, еще немного, и тонкое дутое стекло выскользнет из его пальцев. Зин мог поклясться, что Юджи либо никогда не пьянел, либо всегда был чуть-чуть, самую малость, навеселе. Это многое бы объяснило. Шагнув ближе, Камиджо остановился у него за спиной, почти совсем вплотную, глядя поверх плеча Зина в глаза его отражению. — Говорят, нельзя долго смотреться в зеркало. Душу можно потерять, — проронил он. Одной рукой плавно приобняв Зина за талию, Юджи прижал его спиной к своей груди, склонил голову к шее, явно вспомнив, как они дурачились с этими идиотскими укусами в эфире. Против воли опять вспомнилась их вторая «первая встреча» — тогда Камиджо буквально ослепил его. Зин с трудом держал себя так, как привык его видеть Хизаки, и то и дело одергивал себя, чтобы не пялиться на Камиджо. Было в этом человеке что-то поистине магнетическое, оно и привлекало, и раздражало одновременно. Сейчас, в полутьме собственной гостиной, Юджи выглядел не так, как тогда — но улыбался почти точно так же. И почти так же мягкими волнами лежали его волосы, разве что теперь стали длиннее. Зин смотрел на него, боясь шевельнуться, оглушенный этой внезапной близостью и чувствуя жар чужой ладони у себя на талии даже сквозь одежду. Почему-то машинально он подумал, что после вина у Камиджо очень красные губы. Привычка кусать их, что ли? — Посмотри на себя, — ухо ему обожгло горячим дыханием. Зин дрогнул, но тут же поднял подбородок выше. Юджи наблюдал за ним из-под резко разлетающихся бровей изучающим внимательным взглядом. — Тебе нужно как можно больше на себя смотреть. — Зачем? Чтобы душу потерять? — усмехнувшись, Зин слегка передернул плечами, невольно сильнее открыв Камиджо свою шею, но тот и не думал прикасаться к ней. — Только так ты будешь точно знать, как выглядишь. В любой, даже самой неожиданной ситуации. Ты всегда такой напряженный, Кайто. Невольно сжав губы, Зин накрыл руку Камиджо своей, стиснув его узкое запястье. Уж он-то знал. Хизаки постоянно повторял ему, снова и снова, что с таким выражением лица во время исполнения песен, как у него, только в большой теннис играть. Сначала он и в самом деле обиделся на такое нелестное сравнение, но постепенно понял, что лидер прав. И Камиджо тоже прав. Поэтому сейчас он без лишних слов откинул голову назад посильнее и слегка растянул губы в неком подобии улыбки, видя и понимая, что вот такой взгляд — свысока, веки чуть опущены — делает честь его лицу, а ракурс выгодно выставляет красивую линию челюсти и подбородок. — Другое дело, — Камиджо провел тыльной стороной ладони по его лицу, словно неосознанно (или осознанно?) лаская кожу. Другую руку отнимать из захвата Зина он и не думал, скорее наоборот, принялся теребить пуговицу на его рубашке, не делая ни одной попытки расстегнуть. Камиджо одуряюще пах тяжелым, сладким ароматом роз. Запах этот был настолько сильный, что Зин ощущал себя в каком-то облаке, куда ничто не проникало извне. И тем больше ему хотелось повернуть голову и сильно уткнуться в висок или в шею Юджи, вдохнуть поглубже, чтобы понять, как пахнет его кожа без этого тяжеловесного парфюма. Совсем ему не подходящего, как казалось на первый взгляд. Но только на первый. Поразмыслив, Зин вдруг понял, что только так и мог пахнуть мужчина с непомерными амбициями, честолюбием и самовлюбленностью. Честолюбие он всегда считал хорошей чертой, а вот самовлюбленность — нет. Но странное дело, узнав Камиджо, он вдруг понял, что подлецу действительно все к лицу, и даже негативные и откровенно неприятные черты личности в некоторых случаях могут страшно идти своему обладателю. Камиджо самовлюбленность шла просто до безумия. — Ты даешь мне совет? — прервав затянувшееся молчание, Зин отпустил его руку, все еще глядя то на него, то на себя. Улыбка Камиджо стала заметнее. — Кто я такой, чтобы давать советы. Может, мне просто приятно видеть тебя вот таким. — Каким? — Гордым. Томным. Красивым. До этого момента ему казалось, что он отлично держался. Он и в самом деле выдержал все, пока этот гад вился вокруг него во имя одному ему известной цели. Вот сейчас его рука снова легла Зину на бедро, и он снова даже сквозь плотную ткань джинсов почувствовал ее тепло, хотя прежде ему казалось, что руки у Камиджо всегда ледяные. Зацепив кончиками пальцев карман его джинсов спереди, Юджи угомонился на этом, но продолжал все так же внимательно смотреть. — Мало просто отработать позу, выучить выгодные ракурсы и знать, какой стороной повернуться к камере. — А что еще? — Попробуй петь перед зеркалом. В одиночестве. Недоверчиво покосившись на него, Зин как-то непроизвольно перестал улыбаться. — Это еще зачем? — Когда ты привыкнешь видеть себя в момент пения, тебе уже не понадобится думать о том, все ли в порядке с лицом, когда поешь со сцены. Странно, что Хизаки не сказал тебе этого. При упоминании имени лидера Зин словно резко очнулся, как выпал из другой реальности. Больше не убаюкивал бархатный голос Камиджо, не будоражили рухнувшие, прежде казавшиеся неприступными границы, и даже изысканный сумрак квартиры уже не казался таким таинственным. Но сам Юджи оставался все таким же безумно желанным, все так же смотрел, и так же едва ощутимо тянул вниз край кармана штанов на Зине, зацепившись пальцами. — Хочешь остаться? — безошибочно угадав, что тот сейчас скажет, Камиджо опередил его. А потом склонил голову ниже, закрыв глаза, и уже по-настоящему уткнулся лицом ему в волосы, практически за ухом. И принюхался, словно пытался отыскать что-то ему одному известное с помощью обоняния. Сердце, казалось, сейчас просто вылетит из груди, проломив грудную клетку, Зину и самом деле было почти больно от этого сильного тяжелого сердцебиения, когда Камиджо вдруг мягко прикусил краешек его уха, горячо выдохнув, доводя этим до неконтролируемой дрожи. Никогда прежде еще они не были так близко. И сдерживать себя больше уже не было сил. — Да. Хочу. Развернувшись в практически обнимающих его руках, Зин поднял взгляд, сталкиваясь с опасной винной темнотой глаз Камиджо. Все-таки вот так, на расстоянии меньше ладони, заметно, что он слегка пьян. Совсем слегка. — Свободная комната слева по коридору в твоем распоряжении, — подавшись вперед так, будто хотел поцеловать, Камиджо замер в миллиметре от его губ. Усмехнувшись, он отстранился прежде, чем Зин успел сделать судорожный вдох, и отпустил его, вальяжной походкой направившись к темнеющей в конце гостиной двери. Двери, которая, без сомнения, вела в спальню. Оставшись стоять в одиночестве посреди утопающей в янтарных сумеречных тенях комнаты, Зин едва слышно выругался от отчаяния, сжав пальцы в кулак, услышав, как решительно щелкнула ручка двери. Вот же сукин сын. Слабо верилось, что Камиджо мог обидеться. Зин ушел тогда на рассвете, просто тихо захлопнув за собой дверь, перед этим просидев всю ночь в гостиной, так и не воспользовавшись правом переночевать в комнате для гостей. Он, без сомнения, ждал возможности остаться здесь на ночь, пусть даже не до конца отдавал себе в этом отчет, но уж точно не так. «Прости, что ушел, не попрощавшись. И спасибо за гостеприимство. Но лучше я подожду, пока ты пригласишь меня переночевать в другой комнате», — отправил он сообщение, тщательно выверив слова, уже когда добрался до дома. Юджи, как и ожидалось, не ответил. И снова пропал на пять дней, не реагируя на звонки. Зин злился, понимал, что ведет себя как идиот, задавал сам себе вопросы, как бы он поступил на месте Камиджо, и с горечью осознавал, что давно сменил бы номер телефона. В его случае это было бы просто. Но Юджи Камиджо не мог взять и легко изменить свои личные контакты, как обычный человек. После памятной ночи в его квартире, Зин почему-то не мог больше исходить бессильной злобой. Словно Камиджо, играючи, перенаправил все его напряжение в иное русло и заставил обожать себя еще сильнее. Пожалуй, теперь Зин и в самом деле мог охарактеризовать то, что испытывал к этому человеку как «обожание». И с одной стороны, он не хотел, чтобы это чувство меркло, но с другой, почти ждал, когда, наконец, обожание уступит место раздражению и равнодушию. Пять дней тотального молчания завершились коротким сообщением в тот самый миг, когда Зин уже почти набрал номер Юджи, чтобы извиниться за ставшее навязчивым внимание, и сказать, что больше он такого себе не позволит. Стоя с телефоном в руке, он готов был сжимать от бессилия кулаки, совершенно не понимая, как Камиджо умудрялся подавать признаки жизни именно в такие моменты. Будь Зин параноиком, давно решил бы, что на нем жучок или вообще вся его квартирка на прослушке. «Можем увидеться в начале недели», — коротко писал Юджи. Одна общая фраза и больше ничего, никакой конкретики. Но, по крайней мере, это значило, что в ближайшую неделю Камиджо будет еще в Токио и никуда не умотает, прихватив своих музыкантов. Зин почему-то с глухим раздражением воспринял новость о сольных концертах Камиджо. В то время как остальные их общие коллеги были рады и даже собирались непременно по-дружески прийти к нему. Для Зина же это значило одно — теперь поймать Камиджо даже просто в городе будет еще сложнее. Странное дело, но он совсем не думал в таком ключе о концертах Jupiter, которых тоже ожидалось немало, как и туров — что по стране, что за ее пределами. Может быть, так было потому что Зин знал, что всегда вернется, не проведя где-то и лишнего часа, если будет знать, что кому-то необходим. Камиджо, судя по всему, подобными мыслями вообще не страдал. Иногда ему хотелось пришибить Юджи за такое отношение при очередной же встрече. Но когда встреча случалась, этот, как назло, был настолько обходительным и выглядел так, будто искренне был рад его видеть, что Зин тут же забивал на все планы расправы за очередной облом. В конце концов, нельзя было долго злиться на того, кто так хорошо извиняется. Ему вспомнилось, как не так давно, еще в начале весны, после той памятной прогулки в Йойоги-парке, он почти три часа прождал Камиджо в музее современного изобразительного искусства, куда они договорились вместе сходить, и куда тот так и не пришел. Почему-то обидно тогда Зину стало уже всерьез. Не ночью посреди улицы его бросили, конечно, но приятного тоже было мало, и, должно быть, Камиджо понял, что одной улыбкой тут дело не обойдется. Выждав положенный период обязательного игнора, он объявился, будто нарочно подловив перерыв в туре Jupiter, когда Зин временно вернулся в Токио на пару дней, и повел его в какой-то умопомрачительно-роскошный ресторан, настолько дорогой и внушительный, что казался ненастоящим. Помимо обстановки сам ужин тогда тоже не подкачал, правда, Зин не мог точно сказать, что они там ели. Камиджо все заказывал сам, то и дело рассказывая, как пробовал то или иное блюдо в Европе. С кухни они плавно перешли на страны, Камиджо, как оказалось, всерьез мечтал снова посетить Италию, Испанию, Англию и прочие европейские державы уже не проездом, а как простой турист. Зато о Франции и Австрии, где успел провести довольно много времени, он рассказывал так, что Зин забывал дышать. Странно, но ему и в самом деле нравилось это место, нравилось пить сухое красное вино вместо привычного пива. Нравилось, что здесь играла живая музыка, а не непонятная муть из колонок под потолком над барной стойкой. Он знал, что остальные, даже Хизаки, никогда не разделяли этой тяги Камиджо повыпендриваться, считая, что лучшее место для посиделок — бар, а если хочется перекусить, то кругом полно дешевых забегаловок, где еда стоит раз в десять дешевле. Тот вечер никак не хотел забываться, и не только потому, что это был один из немногих приятных эпизодов их общения с Юджи. Зин ощутил тогда, что прикоснулся, совсем немного, к какой-то другой жизни, и ему захотелось получше ее узнать. Наверное, именно тогда он окончательно перестал стесняться Камиджо, интуитивно чувствуя, что может уловить его волну. Что есть у них что-то общее. Так он считал, несмотря ни на что, и теперь. И поэтому, когда в ближайшем расписании оказался совершенно свободным только один день, Зин решил, что ничего не будет дурного, если он зайдет к Камиджо прямо в студию. Ему же вроде как предложили встретиться «на будущей неделе», так почему бы и не прямо в понедельник. Им с Юджи было о чем поговорить, в особенности после того внезапного приглашения, и всего, что произошло позже. И чего не произошло. Студия Chateau Agency располагалась недалеко от той, где записывались Jupiter, и Зин знал, что как-то раз Хизаки с Теру даже заходили в гости к Камиджо, хотя у того был полный аврал с записью EP. Зин тогда от совместного визита вежливости отказался, но про себя отметил, что до места, где Камиджо проводил едва ли не большую часть времени, можно было добраться пешком. Поднявшись на нужный этаж и взявшись за ручку массивной двери, Зин не успел потянуть ее на себя, как едва не получил этой же дверью по лбу, вовремя отпрянув назад. Парень, вышедший на площадку, показался ему смутно знакомым. — Тебе чего? — бесцеремонно поинтересовался он, доставая из кармана сигареты. — Не видишь, что ли? — он указал на горевшую красным надпись над дверью. В студии шла запись. — Я по делу, — Зин от неожиданности даже забыл представиться. Хотя у него было странное чувство, что, кажется, их знакомили. — Кстати, я… — Да знаю я, кто ты. Мальчик Хизаки. Зин промолчал, стараясь никак себя не выдать. Он вспомнил вдруг, что этого парня с надменным чуть вытянутым лицом зовут Меку и он играет главные гитарные партии у Юджи, пользуясь безграничным его уважением. Но, так или иначе, вел себя этот Меку, как скотина. — Меня зовут Зин. Разреши? — он все-таки взялся за ручку двери. Меку не отступил, придерживая ее, и вдруг едва заметно усмехнулся уголком губ. — Не понял еще? У него запись в разгаре. Это уже начинало раздражать. — А ты кто такой, чтобы меня тормозить? Телохранитель? — съязвил Зин, глядя в чуть сузившиеся глаза противника. Но ответить что-то Меку не успел. Дверь снова открылась и оттуда высунулась голова Дайши — его-то Зин хорошо знал и даже обрадовался ему. Хоть один нормальный человек. — Эй, Меку-кун, отвали от него. Пусть заходит. Ты, кстати, все равно курить шел, да? Меку молча посмотрел на Дайши, медленно отпустив дверь, надменно закатил глаза и удалился в курилку, по дороге доставая из заднего кармана джинсов телефон. Распахнув дверь пошире, словно начисто игнорируя сигнальный свет об идущей записи, Дайши махнул рукой. — Заходи. Тебя тут не съедят, не бойся. Дайши был едва ли намного младше Меку, но держал себя совсем иначе. Его глаза лукаво светились, казалось, ему все время хотелось отмочить какую-нибудь шутку. Оказавшись в помещении, похожем на прихожую, Зин подумал, что совершенно зря снаружи были еще какие-то знаки. Тут было три или четыре двери, отделяющие общее пространство от студии, и от бокса, где Камиджо обычно писал вокал. Так что даже при большом желании Зин вряд ли мог помешать, и вставал вопрос, чего на него сходу наехал этот Меку? — Не обращай внимания, он просто вредный. И ужасно важный, они с Камиджо прямо как близнецы. «Разве?» — хотел было удивиться Зин, потому что уж чего за Камиджо он не замечал, так это важности и привычки командовать. Впрочем, Зин ведь с ним не работал. Дайши провел его мимо небольшого бара с напитками и массивного дивана, где, видимо, можно было отдохнуть в процессе долгой записи. Но сейчас здесь никого не было. Дайши стащил бутылку воды, и стало ясно, что за этим он и пошел, когда услышал препирательства у двери. — Хочешь, посиди здесь. Он скоро закончит, и я скажу, что ты пришел. — Дайши указал на дверь, за которой слышались приглушенные панелями звуки. — Или, если есть желание послушать, пошли со мной. Только очень тихо. Зин уже готов был сказать, что он, конечно, же, подождет здесь, но внезапное желание увидеть, как Камиджо работает, оказалось сильнее. Было безумно интересно увидеть процесс, о котором он сам знал все в мелочах, но с другим вокалистом. И по правде сказать, он давно хотел посмотреть на Камиджо во время записи, но случай прежде ни разу не представился. Он кивнул, подтверждая, что будет тише воды ниже травы, и следом за Дайши проскользнул в основное помещение студии. Она была меньше, чем та, где Зин работал с группой, но что-то в этом месте было притягательное. Чувствовался дух Камиджо, ведь именно здесь он проводил так много времени. С любопытством бросив взгляд на каменную кладку и бра в форме канделябров, Зин вдруг вспомнил рассказы ребят. Он почему-то считал, что они шутят или преувеличивают. Тихо сев в углу, никем не замеченный, Зин взглянул через экранированное стекло на Камиджо в соседнем боксе. Тот вряд ли мог его видеть, сосредоточившись на микрофоне, слегка отодвинув с одного уха массивный наушник. Даже сейчас Камиджо был в темных очках, и почему-то казалось, что он не голос записывает, а работает на камеру, точно зная какой стороной повернуться, как приложить пальцы к уху, как закусить губу. Скорее всего сегодня, помимо записи, у него был еще какой-то ивент или встреча, а может и съемка — Зин заметил, что его волосы тщательно уложены. Он не знал, разумеется, что за песню сейчас записывал Камиджо, но слушать его было сплошным удовольствием. Это была какая-то баллада, лиричная, исполненная грусти и красоты, голос лился серебром из динамиков, то и дело возносясь выше, переходя в надрыв, а затем опять — в горячий бархат. Зин почувствовал, как весь медленно покрывается мурашками, слушая, как Камиджо эффектно вступает на сильную долю. Внезапно его голос смолк, следом за ним музыка, и это было похоже на прерванную сказку. Сдвинув наушники совсем, Юджи подался к микрофону ближе, глядя на инженеров записи: — Нет, так получается хуже, прошлая версия мне нравилась больше. И вот это, — он пропел пару слов без музыки, сильно и ровно, — лучше дать на полу-тоне. — Хорошо, — звукорежиссер, не поднимая головы, сделал какие-то пометки. — Продолжим? — Нет, на сегодня хватит с этим. Я уже ерунду какую-то начинаю делать, в самом начале было то, что надо. Это и оставим. Сняв наушники и повесив на микрофон, Камиджо на секунду исчез из поля зрения и тут же появился снова, распахнув дверь из соседнего помещения. Взгляд его тут же упал на Зина, хотя заметить того в самом темном углу студии было не так-то легко. Изобразив вежливое недоумение, Камиджо улыбнулся. — Чем обязан, Кайто-кун? Зина слегка дернуло, но он смолчал. Похоже, Камиджо назло решил и в самом деле упорно звать его настоящим именем даже при посторонних. Это было неприятно и как-то обидно, но Зин решил, что разумнее будет не реагировать, чем возмущаться и что-то требовать. Он поднялся навстречу Камиджо. — Мы договаривались увидеться на будущей неделе. Я зашел. Тот рассмеялся. — Но неделя только началась, — он снял очки, и Зин заметил, что Юджи в линзах и гриме, правда, очень легком. Должно быть, и правда, кроме записи у него сегодня было что-то еще в планах. — Не хотел мешать. — Ты не помешал, у меня встреча через пару часов с репортером из RR, но, как видишь, я закончил пораньше. Зин не успел ответить, потому что в этот момент в студию вернулся Меку. Бросив на него короткий взгляд, он прошел мимо него так, будто того не существовало вовсе, переглянулся с Камиджо и уселся в углу дивана, потянувшись за своей гитарой, которая стояла тут же. Камиджо шагнул к Зину ближе и легко опустил руку на его плечо, глядя в глаза. — Пойдем. Выпьем что-нибудь. Ты видел? У меня тут есть довольно уютное место, где можно посидеть и пообщаться. Вдвоем они вернулись в комнату отдыха, и Зин только тут заметил, что она была изолирована от остальной студии, здесь не было ни одного сквозного окна. Слава богу, за ними никто не пошел. Камиджо открыл небольшой холодильник. — Что будешь? Воду? Холодный чай? Есть имбирный. Или пиво? — Чай. Поставив перед ним стеклянную бутылочку, Камиджо прислонился боком к этой штуке, очень похожей на барную стойку. — Я действительно не ждал тебя сегодня, но наша последняя встреча была приятной. Ты ее хотел обсудить? — Не совсем. Камиджо хитро улыбнулся, глядя так, словно видел Зина насквозь. — Между прочим, мне не очень понравилось, что ты ушел. Кстати, когда? Ночью или уже утром? Я ведь с искренним участием предложил тебе остаться. — Ты серьезно это говоришь? — В моей комнате для гостей очень уютно. Запах духов Камиджо вновь ощущался очень сильно, словно певец был ядовитым растением и впрыскивал свой яд прямо в воздух. Холод подведенных тенями глаз, пряди волос, падающие на лицо, делали Юджи точно таким, как на сцене, и Зин мигом забыл, что они тут сейчас отнюдь не одни, пусть в комнату отдыха никто и не сунулся бы без надобности. «Он издевается», — обреченно подумал Зин. Но самым ужасным было то, что он не мог заставить себя спорить, не мог даже попытаться поставить Юджи на место. Вместо этого он пялился на его губы и никак не мог отвести глаз. Камиджо слабо улыбнулся — конечно, он заметил этот взгляд, как иначе? И Зину стало окончательно паршиво. Если еще час назад он был почти уверен в правильности своего поступка, то теперь готов был локти кусать, ругая себя, что пришел сюда. — Ты слишком сильно переживаешь. Если бы интонации голоса можно было сравнить с кошачьими, Камиджо сейчас мурлыкал бы, как сытый довольный кошак. — Я не переживаю, — резко произнес Зин. — С чего ты взял? Ответ прозвучал глуповато, и от досады он прикусил губу. — Ты когда нервничаешь, постоянно скребешь что-нибудь ногтями, — все так же раздражающе улыбаясь, Камиджо чуть склонил голову, ожидая, что Зин возразит ему. — Я не… — начал было тот, и бросил взгляд на бутылочку с чаем, которую сжимал в пальцах: этикетку он частично ободрал, но даже не заметил этого. — Зачем так волноваться, Кайто-кун? — вкрадчиво спросил Камиджо, сокращая расстояние между ними. «Затем, что ты сволочь, — вот что должен был ответить Зин. — Затем, что ты вытрепал мне все нервы. Из-за тебя я не могу нормально ни работать, ни отдыхать, ни спать, ни даже думать…» Список претензий к Камиджо, нигде не записанный, но сто раз обдуманный и взлелеянный, был поистине нескончаемым. Но, естественно, Зин не смог сказать ни слова, когда Юджи оказался так близко к нему, и казалось, что он вот-вот поцелует его сейчас. — Хватит, — смотреть не было сил, и Зин тяжело выдохнул это, закрыв глаза. — Хватит что? Не видеть Камиджо, но при этом слышать его было еще хуже. Его голос касался оголенных нервов. — Издеваться хватит. Зин даже не сомневался, что тот сейчас выдаст что-нибудь ехидное в ответ и сделает вид, будто ничего не было. Будто не он сейчас стоял в полушаге от Зина и почти дышал ему в губы. И потому он не поверил собственным ощущениям, когда почувствовал, как Камиджо прикасается к нему. Не целует, нет — мягко прижимается своим лбом к его. — Я никогда не издевался над тобой, Кайто, — Камиджо произнес это тихо и неожиданно серьезно. — А как это тогда называется? — Зин выдохнул через сжатые зубы, но глаза так и не открыл. — Я просто ждал. — Чего?.. Почему-то он был уверен, что в этот момент Юджи улыбается и, отстранившись совсем немного, разрывая тактильный контакт, он вскинул голову, наконец-то посмотрев в его глаза. Лицо Камиджо напоминало сейчас обложку глянцевого журнала: оно было безупречным, глаза за серыми линзами казались холодными и непроницаемыми, и что скрывалось за внешним лоском — можно было только гадать. На вопрос Юджи не ответил. — Если когда-нибудь тебе покажется, будто что-то идет не так, вспомни, что ты сам ко мне пришел, — вместо этого произнес он. Его слова не понравились Зину. Он не до конца понял смысл произнесенного, но внутренне подобрался, чувствуя, как слова рвутся наружу, и сейчас он выскажет все, что думает: и о самом Камиджо, и о его поведении, и о том, что больше ноги его здесь не будет. Но Зин не успел. Время застыло — не остановилось, но потянулось медленно-медленно, как мед с ложки. Зин видел, как Камиджо закрыл глаза, сомкнув ресницы, и чуть склонил голову. Как он подался к нему навстречу, и как горячее дыхание уже во второй раз за сегодня коснулось губ Зина. Вмиг все вдруг стало неважным. Ни километры растерзанных нервов, ни горькое ожидание, ни обидные провокации. Даже то, что за стенкой были посторонние люди. И многое, многое другое показалось вдруг совершенно незначительным. Камиджо целовал его. Уверенно и спокойно, собственнически обнимая за пояс. Зин чувствовал, какая от него исходила сила, как будто они уже сто раз это делали, Зин принадлежал ему одному без остатка, и даже не обсуждалось, что сам он может быть против. Запоздало до него дошло, что на самом деле все так и было, и этот ублюдок, которому он сейчас отвечал с горячечной оголтелой страстью, вцепившись одной рукой в его волосы, все прекрасно знал и отлично чувствовал. Зина душили противоречия: хотелось стиснуть этого человека в объятиях, зацеловать до синяков и засосов, отдаться и позволить ему сразу все. И одновременно с этим Зин с удовольствием врезал бы ему по лицу, с размаху и со всей силы. Отвел бы душу за все, что пришлось вынести из-за этого гада. Приоткрыв рот сильнее, он со злости почти куснул Юджи за нижнюю губу, но тот вдруг так резко вздохнул в поцелуй, что потрясенный Зин смог только сильнее надавить ладонью на его затылок, не позволяя прекратить. Ситуация вышла из-под контроля слишком быстро. Он опомнился, только когда почувствовал, что почти трется пахом о бедро Камиджо, а от возбуждения стянуло все внутренности. Он даже не знал, как долго они целовались, но в любом случае этого хватило, чтобы потерять самообладание. — Тише, спокойно, — Юджи чуть ли не с силой оттолкнул его от себя. — Мы здесь не одни. — Плевать… — Зин с трудом сдержал разочарованный стон и не узнал собственный голос, никогда еще не звучавший так низко и так жалко одновременно. — Нет, не плевать, — в глазах Камиджо прятались веселые искорки, но голос звучал холодно и спокойно. И за то, и за другое Зину хотелось его прибить. — Ты редкостная сволочь, знаешь? — хрипло произнес он и даже не испугался собственной наглости. — Мне часто приходится это слышать, — кивнул Камиджо — удовлетворенно, как показалось Зину. — Но, как бы то ни было, продолжим мы в другой раз. — Когда? — не контролируя себя, Зин сжал в кулаках ворот пиджака Юджи, но быстро опомнился и отпустил. — Я позвоню, — тот улыбнулся невозмутимо, словно не заметил ничего. Зин хотел выругаться и заявить, что ждать он больше не будет, что лимит его терпения исчерпан, но именно в этот момент в дверь коротко стукнули, а после этого послышался щелчок дверной ручки. — Ты нам тут нужен, — ненавистный Меку заглянул внутрь, и Зин отступил на шаг от Камиджо — попросту шарахнулся и мгновенно проклял себя за эту неожиданную слабость. По каменному лицу Меку невозможно было ничего прочитать: с таким выражением можно было смотреть, как горит огонь в камине или как бежит вода из крана. — Когда стучат, ждут приглашения, — словно со стороны Зин услышал собственный злой голос и прикусил язык, но было уже поздно. На лице Меку не дрогнул ни единый мускул. Он лишь вопросительно поднял брови, как будто только теперь заметил, что Камиджо в комнате не один. — Там у Дайши кое-какие проблемы, Юджи, — Зин ждал, что Меку скажет ему какую-нибудь гадость, но тот поступил куда хуже: просто проигнорировал. — Он никак не может вывести вчерашние настройки по балансу, говорит, все сохранил в твоей папке с демо-записью вокала. Там черт ногу сломит. «Чтоб ты в муках сдох», — от души пожелал Меку Зин. Вспышка ненависти была короткой, но такой острой, что от злости скрипнули зубы. — Одну минуту, уже иду, — Камиджо старательно делал вид, что не замечает накалившейся атмосферы, и излучал дружелюбие. Только после этого Меку кивнул и тихо притворил за собой дверь. «Где ты только откопал эту хамоватую свинью?» — больше всего хотелось спросить Зину, но он вовремя сдержался. Высказывать подобное было бы уже чересчур. — Не злись, — Камиджо легко провел тыльной стороной ладони по его щеке, огладив скулу. — Все же, рабочий день в разгаре, и меня ждут. — Когда ты позвонишь? — наступив на собственную гордость, Зин с силой сжал пальцами запястье Камиджо, наверняка до боли, но тот даже не поморщился. — Терпение, Кайто, — легко коснувшись его губ, не поцеловав даже, а скорее просто мазнув ими, Камиджо кивнул и отстранился от него. — Тебе пора. Скоро увидимся. На мгновение прикрыв глаза, Зин выдохнул и кивнул. Просить, требовать снова было слишком даже для него. Запоздало пришло понимание, что этот поцелуй только усугубил все, что теперь станет даже хуже, если Камиджо вдруг не изменит свое поведение и опять исчезнет надолго. А в чудесные перемены верилось слабо — с чего вдруг Юджи поступать иначе, не так, как прежде? — До встречи, — произнес Зин, не глядя ему в глаза. «Я буду ждать», — хотел добавить он, но промолчал. — До встречи, — эхом повторил Камиджо. И о чем он думал в этот момент, Зин даже не брался гадать.