Глубокие воды

Осень 2014 Квартира Зина была не просто маленькой — она казалась Хизаки настолько крохотной, что он опасался лишний раз резко развернуться: того гляди заденет что-то или уронит. — Тесновато, конечно, но как есть, — немного смущенно произнес Зин, будто мысли его подслушав, на что Хизаки невозмутимо пожал плечами: — Ничего, нормально все. Мне не привыкать. — Да? — с сомнением отозвался Зин. — Ты бы видел, в какой квартире жили мои родители, когда я был маленьким. Хизаки не покривил душой, скромная аскетическая обстановка ему действительно была не понаслышке знакома, пускай сейчас он мог позволить себе квартиру попросторней, чему был несказанно рад. Но провести в доме у Зина, гостеприимно предложившего переждать у него самую грязную и неприятную часть ремонта в собственной квартире, Хизаки предстояло всего лишь три дня. Можно пережить. — Что-то не уверен, что хочу это видеть, — рассмеялся Зин и жестом предложил Хизаки сесть. — Кофе, чай? Есть еще пиво. — Не откажусь, — кивнул Хизаки. — От всего сразу? — Да, и в один котел, пожалуйста, — усмехнулся тот. — От пива не откажусь. Несмотря на то, что места свободного практически не оставалось, квартирка Зина была идеально чистой. Хизаки не мог похвастать тем же, и слабые оправдания, что большую площадь дольше убирать, не казались убедительными даже ему самому. Он знал, что такого плана квартиры при сдаче указывали в объявлениях как «комната плюс кухонный уголок». Потенциальному квартиросъемщику стоило приготовиться жить, спать, есть и дышать на десяти квадратных метрах или около того. Не вставая с единственного дивана, который, вероятно, служил Зину и постелью, тот мог дотянуться до стола, холодильника и выключателя. Сейчас в небольшой комнатке стало еще теснее благодаря красующемуся на полу возле того самого дивана футону. Оглядываясь по сторонам, пока Зин доставал две бутылки и открывал их, Хизаки приходил к выводу, что такой минимализм просто не может быть удобным. — Спасибо, — поблагодарил он, когда Зин протянул ему пиво, и добавил: — рискну спросить, почему ты выбрал именно такую квартиру? Зин не обиделся на вопрос, наоборот, коротко рассмеялся и сел за кухонный стол, на котором могло поместиться от силы две тарелки. — Извини, — на всякий случай добавил Хизаки. — Просто немного иначе представлял себе твой дом. — Да ничего, — отмахнулся Зин и сделал глоток прямо из горлышка. — Если честно, по-глупому вышло. Как началась наша общая работа, я расстался с Риной… Кажется, я уже рассказывал. — Да, рассказывал. — Ну вот, все случилось неожиданно и со скандалом, надо было срочно съехать, и я ухватился за первый же вариант, к тому же расположение было удобное, недалеко от репетиционной точки. Ну, а потом как-то привык, да и время на поиски и переезд не хочется тратить. Тем более, его и так не хватает ни на что. Еще раз обезоруживающе улыбнувшись, Зин отсалютовал бутылкой, и Хизаки кивнул ему в ответ, крепче сжав пальцами горлышко своей. Времени свободного у них и правда не оставалось, Хизаки работал на износ, часто не высыпался и не успевал пообедать. Но даже на фоне общей усталости он не чувствовал раздражения. Jupiter была не первой его группой, но почему-то именно с ней были связаны особенные чувства. Иногда Хизаки казалось, что новая группа стала панацеей, и что лишь благодаря творчеству и работе здесь он не сошел с ума после ухода Камиджо. В другие моменты он чувствовал ни с чем несравнимое счастье от понимания, что Jupiter от и до была полностью его детищем, от первого аккорда первой песни до последней оборки на концертном платье. Хизаки нравилось то, что он делал, несмотря на все тяготы и организационные трудности, большую часть которых раньше вывозил на себе Камиджо. И он понимал, что его хватит еще надолго, что идей для песен, сколько ни пиши их, миллион, и что концерты, сколько их ни будет, не приедятся. Лишь в последнее время начала подъедать смутная, не совсем объяснимая тоска, которую он не смог игнорировать долго. Хизаки скучал. Как бы просто и банально это ни звучало, скучал он по Камиджо: не столько по человеку, сколько по музыканту. Горечь и обида первого времени, мешавшие ему здраво оценивать ситуацию, наконец, перегорели, плохое, как часто бывает, забылось. Будучи в центре своей группы, будучи лидером, с которым все советовались и, как правило, соглашались, Хизаки вдруг ощутил странную пустоту и отстраненность от остальных, впервые в жизни поняв, что означает выражение «одиночество в толпе». Он мучительно следил за Камиджо, за каждым его шагом и действием, каждым концертом и новым синглом. Юджи был верен себе, на сто процентов предсказуем для тех, кто его хорошо знал, но от этого он не становился хуже. Напротив, Хизаки отдавал себе отчет, что как высоко не поставь планку, формулируя свои запросы к творчеству Камиджо, тот все равно умудрится прыгнуть выше. Зависти не было, сожалений практически тоже — если бы всю их совместную с Юджи историю можно было переиграть заново, Хизаки вряд ли что-то изменил бы. Но иногда ему все равно хотелось вернуться назад, на старт, в кажущийся теперь далеким 2007 год, просто чтобы прожить Versailles заново. — С таким успехом ты мог поселиться прямо в студии, — вынырнув из невеселых мыслей, он вернулся к прерванному разговору. — Чтобы вообще не тратить время на дорогу. — Я думал об этом, — широко улыбнулся Зин. — У меня был такой подрыв, что я бы даже спать домой не уходил. Хотя сейчас лучше не стало, здесь я появляюсь только чтобы переночевать. Хизаки только хмыкнул на это и поднял свою бутылку: — За самого старательного вокалиста. — Смущаете, лидер-сан, — возвел глаза к потолку Зин, не прекращая сиять улыбкой. Зин был хорошим — вот так описал бы своего фронтмена Хизаки, если бы кто-то его попросил об этом. Первым приходило на ум именно это слово. Зин был в меру улыбчивым и смешливым, хорошо воспитанным и уравновешенным. А главное, у него был сильный интересный голос и просто невероятная трудоспособность. «Если ты предложишь ему пахать неделю без перерывов на сон, он согласится и даже подвоха не почувствует», — как-то еще во время записи второго сингла в шутку сказал о Зине Теру. Тогда Хизаки вежливо посмеялся, а позже понял, что Теру не иронизировал. Самоотдача, рвение в творчестве и практически безоглядное следование за лидером были основными качествами Зина. Не сравнивать его с Камиджо, конечно, не получалось, и сколько бы Хизаки не думал об этом, стараясь быть объективным и честным с самим собой, хоть так, хоть иначе выходило, что Зин был всем лучше. На него действительно можно было рассчитывать и не ждать в последний момент какой-нибудь безумной выходки, он был мягче характером и спокойнее нравом. Работа с Зином не была похожа на американские горки. И единственное, что Хизаки безоговорочно ставил в плюс Камиджо, это его огромный опыт, тут же напоминая себе, что это дело наживное. Но все же Хизаки вспоминал о нем, а в последнее время делал это слишком часто. Умом он понимал, что события идут своим чередом, что теперь все у него правильно и так, как нужно. И лишь малая часть его сердца продолжала тянуться в прошлое. «Все проходит», — повторял себе извечную истину Хизаки. Но, видимо, некоторые чувства не желали уходить и некоторые вещи не менялись. — А куда ты Йори отправил? — спросил Зин, когда молчание затянулось. — В питомник пришлось, — отозвался Хизаки. — Масаши предлагал взять к себе, но Йори плохо переносит компанию других кошек. Я нашел что-то вроде гостиницы, у каждой кошки свой вольер и никаких контактов с другими животными. — Компанию кошака Масаши даже люди не всегда хорошо переносят, — весело заметил Зин. — Я сам его побаиваюсь. — Да ладно тебе, Пиисуке добрый, — рассмеялся Хизаки. — Но слишком огромный, чтобы я проверял это, — подхватил Зин. Йори, персидскую трехцветную кошку, Хизаки подарили согруппники прошлым летом — сам бы он не стал снова заводить животное, но тут уже не осталось выбора. Соня была уже старой и умерла как раз перед последним лайвом Versailles. Хизаки был тогда в настолько мрачных настроениях, что посчитал это дурным знаком и чуть ли не гневом небес. Домашние животные не зря считаются членами семьи. К Соне он привык настолько, что переживал ее кончину чересчур остро, пообещав себе, что замену искать не станет, и потому неожиданный подарок в виде мохнатого комка восторга у него не вызвал. Вот только Хизаки сам не заметил, как привязался к новой питомице: Йори оказалась на редкость спокойной, послушной и нешкодливой. Порой она больше напоминала диванный пуфик, чем живое существо с характером и привычками. Она не досаждала Хизаки, не портила мебель и обувь, пока его подолгу не было дома, и всегда неизменно выходила встречать в прихожую. Наверное, от меланхолии, которую в глубине души переживал тогда Хизаки, не существовало лучшего лекарства, чем домашнее животное. Разница между тем, чтобы возвращаться вечером в холодную пустую квартиру, и приходить домой, где тебя ждут, была огромной. Быть может, подавленное состояние ему не удалось скрыть полностью, и именно поэтому он получил такой необычный подарок от людей, которые видели его каждый день и знали как облупленного. — Я бы с радостью пригласил тебя вместе с Йори, но тут очень строго по части животных, — с досадой поморщился Зин. — Когда я въезжал, мне пять раз повторили, что даже хомяка нельзя заводить, да и в договоре это красным подчеркнуто. — Без проблем, не хватало еще и кошку сюда тащить, — отмахнулся Хизаки. — Ремонт скоро закончится, переживет уж как-нибудь пару дней в роскошных апартаментах кошачьей гостиницы. — О, кстати, про кошачью гостиницу, — вдруг оживился Зин. — Недавно случайно попал на одну передачу по телеку, так там показывали, какую гостиницу для кошек отгрохали в Голландии, кажется. Там такая обстановка, знаешь, как у французских королей: диваны с шелковой обивкой, люстры, все дела. А живут только кошки. — Да уж, кошкам ведь принципиально, какую обивку драть — шелковую или обыкновенную, — усмехнулся Хизаки. — Вот и я так подумал. Кошки в Голландии живут лучше, чем я. Лучше, чем большинство моих знакомых. Будешь еще пиво? — Буду, — кивнул Хизаки, поболтав в воздухе бутылкой: на дне еще немного оставалось, но он не стал отказываться. — Большинство моих знакомых даже не захотели бы жить в такой роскоши. — Это точно, — согласился Зин, снова хозяйничая у холодильника. — Я вот недавно был в гостях и насмотрелся, как можно жить красиво, правда, не слишком удобно. Представь длиннющие полки, все заставленные книгами, а там, где книг нет, десятка полтора, а то и два фотографий в рамках. Выглядит необычно, красиво и уютно, как в кино, но если подумать с практической точки зрения, сколько времени уйдет на то, чтобы просто вытереть пыль? Держи. Зин сунул ему в руку вторую бутылку, и Хизаки автоматически взял ее, думая при этом совсем о другом. Интерьер, который описал Зин, был Хизаки до боли знаком. Даже напрягаться не пришлось, чтобы вспомнить, где именно он видел подобное. И это точно было не в кино, хотя сравнение его вокалист подобрал удивительно правильное. — Где это ты был в гостях? — спросил он. В его голосе слышалась неприкрытая подозрительность — таким тоном ревнивые мужья интересуются у загулявших жен, где тех носило до полуночи, и Хизаки поспешил сгладить впечатление: — В смысле, мне интересно, у кого дома такая обстановка? Сейчас бумажные книги довольно большая редкость, все больше электронные читают. Разве что пожилые люди по старой памяти хранят… — Да неважно, ты его не знаешь, — отмахнулся Зин, и то, как он отвел глаза, Хизаки совсем не понравилось. А после выражение лица Зина стало вовсе рассеянным, губы тронула слабая улыбка, и несколько секунд он мечтательно смотрел в сторону, явно ничего не видя перед собой. В последнее время Хизаки нередко замечал это без преувеличения глуповатое выражение лица, но не придавал значения. Теперь же внутри вовсю шевелилось нехорошее подозрение, которое он сразу же отмел. «Быть такого не может, это же ересь какая-то», — возмутился про себя Хизаки. — Ну, так что? — Зин быстро скинул с себя странное оцепенение и теперь улыбнулся вполне осмысленно. — Ты говорил, что хочешь обсудить новый материал? Можем сейчас, чтобы завтра не терять время. — Да, давай, — согласился Хизаки, приказав себе выбросить дурость из головы. — В первую очередь давай насчет тура… Когда дело касалось работы, Зин мгновенно сосредотачивался и обращался в слух, он становился внимательным и серьезным, как будто кто-то другой, а не он, пятью минутами ранее рассказывал о дурацком отеле для кошек. Однако подспудное чувство — неясное сомнение, зародившееся в тот вечер в душе Хизаки, не ушло полностью и периодически шевелилось в груди, напоминая о себе неприятной тягостью. Как Хизаки ни убеждал себя, что это его разыгравшееся воображение, избавиться от этих мыслей полностью у него не получилось. В простые совпадения Хизаки не верил, и потому почти не удивился, когда на следующий день увидел входящий звонок от Камиджо. Последний раз тот звонил ему еще в феврале, поздравляя с днем рождения, а последняя личная встреча была аж в конце весны. С удивлением Хизаки отстраненно заметил, что прошло несколько месяцев полного молчания. Неудивительно, что он начал скучать. — Да, Юджи, — против воли он чуть улыбнулся, попутно стараясь отыскать в кухонных шкафчиках Зина что-нибудь кроме кофе всех видов и сортов. — Давно тебя не слышал, хотя новости о тебе вижу чуть ли не каждый день. Камиджо в ответ тихо рассмеялся, и этот знакомый смех вызвал у Хизаки теплое чувство. Прервав поиски, он опустился на стул, машинально выглядывая в окно. — Я должен извиниться, — чуть виновато произнес Камиджо, — но мобильная связь во Франции не предусматривает возможность позвонить в Токио. — Твоя парижская поездка затянулась? — Можно и так сказать. Зато я успел сделать уйму всего. Разумеется, Хизаки был прекрасно осведомлен о планах Юджи относительно первого большого концерта в Париже. Неосознанно, самым уголком сознания, он почему-то жалел, что в этот раз не сможет увидеть столицу Франции вместе с ним. А ведь они всегда ездили за границу вместе, и не только в туры, хотя тех всегда было больше. Теперь Юджи делал все сам и один и, надо признать, отлично справлялся. — У меня есть к тебе предложение, — меж тем продолжил его бывший вокалист, и Хизаки невольно напрягся. — Какое? — осторожно спросил он, все еще глядя на улицу, и вдруг заметил Зина. Тот с самого утра куда-то умчался, благо выдался всеобщий выходной, а теперь спешил домой. Хизаки не особо хорошо мог разглядеть его, но почему-то подумал, что парень явно в отличном настроении, и не идет, а летит, будто ног под собой не чуя. «Влюбился, что ли?» — мелькнула дурацкая мысль, и Хизаки чуть было не прыснул в трубку. — Прости, я отвлекся. Так что там у тебя за предложение? — Это лучше будет изложить не по телефону. Как насчет встретиться сегодня? Я могу заехать к тебе вечером. Хизаки выругался про себя, проклиная собственное всегда верное предчувствие. Чего бы он не ждал — почему-то всегда это случалось именно тогда, когда обстоятельства были решительно против. И только подумав так, он вдруг понял, что все это время действительно ждал встречи с Юджи. В каком угодно виде и статусе. И было это осознание не слишком-то приятным. — У меня вторую неделю ремонт, — ответил наконец Хизаки, смутно чувствуя, что не сумел до конца скрыть огорчение в голосе. — Согласен встретиться в любом твоем любимом кафе. Камиджо едва слышно усмехнулся. — Любимое кафе может быть только одно, Хи-чан, уж точно не много. Но раз мне не удастся сегодня посетить твое святилище, может быть, ты приедешь ко мне? В студию, — уточнил он после короткой паузы. Он целую вечность не называл его «Хи-чан», и вообще этот разговор был словно протянутая рука прошлого. Когда-то именно так они и общались, еще до того, как начали работать вместе, как столкнулись с множеством профессиональных и личных сложностей. Закрыв на миг глаза, Хизаки ощутил страх, который испытывает всякий человек, когда понимает, что его коснулось прошлое. Почти всем обычно не хочется возвращаться в него, но какая-то часть души ноет в предвкушении. — Я думал, у тебя пока перерыв в работе, а ты опять проводишь все время в студии, — вместо ответа заметил Хизаки. И услышал, как в замочной скважине поворачивается ключ. — Какое там. Работы невпроворот, некогда отдыхать, так что полный вперед. Ну, так я тебя жду? Зин топтался на пороге, разуваясь и шурша каким-то пакетом. Хизаки надеялся, что всего этого не слышно, сам не до конца понимая, почему ему так принципиально важно, чтобы Камиджо не знал, где он сейчас. — Хизаки-сан, это я! — как назло, Зин даже голос не потрудился понизить. — Смотри, мы теперь не умрем с голоду! — На столе перед Хизаки оказались коробки с готовой едой, купленной явно не в комбини. Камиджо в трубке замолчал на миг, а потом хитро поинтересовался: — Так где, говоришь, ты сейчас, Хи? Возведя глаза к потолку, Хизаки покивал Зину, дождавшись, пока тот уйдет мыть руки, и, прижимая телефон плечом к уху, занялся разбором пакета. — Временно оккупировал квартиру своего вокалиста. И он только что принес целую гору еды, будто я тут до второго пришествия. — Ну, ты всегда любил поесть… — смешливо потянул Юджи, явно подкалывая. — Камиджо-сан! — возмущенно рассмеялся Хизаки. — А кто таскал из моей тарелки креветки, сам помнишь, когда? — Было-то всего один раз! И я просто тогда не ужинал и не завтракал… Хизаки не заметил, как в дверях комнаты остановился Зин, глядя на него чуть ли не подозрительно, или, во всяком случае, пытливо. Почему-то показалось, что всегда милый и приветливый, а еще очень вежливый парень сейчас грубо спросит, с кем Хизаки говорит. — До вечера, Юджи, — быстро свернув разговор, гитарист дождался ответного «жду около семи», и отключился, положив телефон на стол. — Камиджо? — тихо поинтересовался Зин. — Да. Хотел что-то предложить и заехать обсудить это, но пришлось договориться о встрече в другом месте, — взяв коробку с лапшой, Хизаки устроился на стуле, стараясь втиснуться между столом и плитой. — Ты же, вроде, есть хотел? От него не укрылось, как изменилось выражение лица Зина, и вообще он выглядел так, будто его резко выключили или, в крайнем случае, переключили. Ведь домой он вернулся в более чем приподнятом настроении. Пару секунд Хизаки смотрел на него, не понимая, что происходит, и вдруг неожиданная догадка заставила его несказанно удивленно отодвинуть пока в сторону еду. — Ты переживаешь, что я общаюсь с Камиджо? — Нет, что ты, я… — Потому что думаешь, что мы должны с ним враждовать, как с конкурентом? У Зина было такое лицо, что Хизаки не мог с точной уверенностью сказать, угодил ли он в точку или нет. Во всяком случае, тот был сильно смущен, и вроде как вообще жалел, что спросил что-то о Камиджо. Тряхнув головой, Зин уселся за стол напротив Хизаки, и попытался улыбнуться. — Ничего такого я не думаю. Это глупо. Просто я знаю, что он значит для тебя. Для всех вас, — быстро поправил себя Зин, сосредоточено шевеля палочками в коробке. — Иногда мне кажется, я не дотягиваю до его уровня. По всем параметрам. Хизаки только теперь ощутил, как сильно колотилось у него сердце, пока Зин говорил все это. Переведя дыхание, он протянул руку через стол и некрепко сжал предплечье Зина, заставляя его оторваться от коробки с лапшой и поднять глаза. — Я так не считаю, — тихо серьезно сказал он. — В чем-то ты несравнимо лучше, чем он. Всегда был. В глазах Зина отразилось такое удивление, что Хизаки понял — конкретизировать не стоит. Даже если сейчас парень начнет его уговаривать. Но к его собственному изумлению Зин вдруг отвернулся, продолжая машинально перемешивать лапшу с топингом, но, кажется, к еде потерял всякий интерес. — Думаю, ты неправ, — тихо сказал он. И из-за того, каким тоном это было сказано, Хизаки отчего-то не захотел спрашивать, с чего Зин сделал подобный вывод о человеке, которого толком не знает. Снова шевельнулось непонятное предчувствие, но шестым чувством Хизаки понял, что разговор о Камиджо лучше отложить до лучших времен. — Я, по-видимому, буду поздно, — сказал он, не зная на чем остановить взгляд. — Если у тебя только одни ключи от квартиры, лучше мне будет переночевать в отеле… — Ну что ты, — будто встрепенулся Зин. Тут же потянулся, не вставая, и выдвинул ближний к себе ящик рядом с плитой. Порывшись немного, он выудил комплект ключей, положив их на стол. — В любом случае, я ложусь обычно поздно и, наверное, тебя дождусь. Хизаки показалось, что прозвучало это так, будто Зин собирается дождаться его возвращения, чтобы узнать, какое там предложение у Камиджо. Но озвучивать свою мысль Хизаки не стал, просто взяв ключи и молча кивнув. Здесь он всегда чувствовал себя как дома. Не только потому, что провел в этой студии в общей сложности едва ли не половину срока существования Versailles, а до того был частым гостем в период записи первого альбома HIZAKI grace project. Все напоминало здесь о том времени, когда они, пятеро, хотели и могли слушать друг друга. В этой уютной окутанной полумраком комнате отдыха они делились планами и обсуждениями, хотя уже тогда больше всех всегда говорил Юджи. Но никого это не раздражало, Юки, помнится, даже подшучивал над ним. Как же давно это было. Совершенно привычно Хизаки повесил сумку на знакомую вешалку и шагнул к массивным диванам, стоящим друг против друга, намереваясь устроиться на своем любимом месте — спиной к двери в бокс звукозаписи, с краю. Но остановился в паре шагов, глядя на того, кто теперь по праву считался главным гитаристом, работающим с Камиджо. Меку вежливо кивнул Хизаки, но не встал навстречу, и смотрел с каким-то повышенным вниманием, хотя трудно было это углядеть за его привычной маской равнодушного пофигизма. Однако Хизаки всегда чувствовал, когда на него пристально смотрели, даже если это был очень замаскированный взгляд. — Привет, — Камиджо, сидящий напротив него, был наоборот сама любезность, вскочил на ноги и шагнул Хизаки навстречу, неожиданно тепло обняв его, как старого друга. Хотя теперь, наверное, их и правда можно было называть всего лишь старыми друзьями. — Ты очень пунктуален. — Идти было недалеко, — отмахнулся Хизаки, усаживаясь. Он заметил, что Меку сидел нога на ногу, нарочно или неосознанно зеркаля привычную позу Камиджо, и вообще смотрел сейчас только на него. Будто сказать хотел что-то, но помалкивал до поры до времени. — Кайто-кун живет где-то поблизости? — вежливо поинтересовался Юджи, едва заметно улыбаясь. — О, Хи, только не смотри так! Неужели он не сказал тебе, что мы время от времени общаемся? Хизаки настолько растерялся, что даже не нашелся в первую минуту что ответить. Почему-то очень захотелось, чтобы Камиджо соврал, или специально разыгрывал его, с него бы сталось. Среди беспорядочно мелькающих мыслей на первый план вышла довольно четкая — у Зина не было ни одной причины утаивать от него общение с Камиджо. В конце концов, в этом ведь не было ничего преступного. — Разумеется, он говорил, — старательно держа лицо, Хизаки тоже слегка улыбнулся. — Только, кажется, давно, и я, если честно, совершенно забыл. Кстати, почему ты зовешь его так? Ему показалось, что Меку хмыкнул. Являя собой воплощенное спокойствие, он чуть постукивал пальцами по коленке, помалкивая, а вот лицо Камиджо наоборот было весьма красноречиво — он был явно собой доволен. — Я считаю, ему не подходит это выдуманное имя. Уж прости. Я не имею никакого права что-то говорить, но предпочитаю называть его Кайто. Он не против. «Что-то слабо верится», — подумал Хизаки. Внутренне он уже был слегка на взводе, но злости не чувствовал. Слишком давно и слишком хорошо знал Камиджо, чтобы не понять — тот нарочно завел речь про Зина, явно собираясь подловить его, Хизаки, на внезапной и истинной реакции на свое настоящее предложение. За время, что они провели вместе — и еще больше за тот период, что прожили врозь — Хизаки научился контролировать свои мысли и эмоции так, что сам порой боялся, а чувствует ли он все еще что-то с прежней силой, или привык к полутонам? — Чтобы не ходить вокруг да около. Я приглашаю тебя принять участие в записи моего сольного альбома в качестве лидирующей гитары, — спокойно и четко произнес Камиджо безо всяких окололичностей и долгих подкатов. Это было для него настолько нетипично, что Хизаки очень хотелось спросить, с чего вдруг такие перемены в поведении. Юджи смотрел на своего бывшего коллегу с легкой улыбкой, то и дело слегка откидывая голову, убирая с глаз длинную челку. Волосы у него отросли сильнее и стали более светлого оттенка. Хизаки еще помнил, как приятно было запускать пальцы в эти пряди, гладить и перебирать их. — Я думал, у тебя есть лид-гитарист, — помолчав, ответил он, взглянув на Меку. — Никто и не отнимал у меня мои партии, — подчеркнув «мои» с ледяным спокойствием заметил тот, будто разъясняя прописную истину малому ребенку. — Юджи просто хочет именно твою гитару в одной из песен. Камиджо кивнул, подтверждая сказанное. А Хизаки осознал, что никогда и никому еще тот не позволял прежде вот так говорить за себя, и вообще вечно бесился, когда кто-то по-дурости пытался. Определенно, все это становилось очень интересным. — У нас поджимают сроки. Дата релиза уже назначена, а песен вышло больше, чем я изначально хотел, — Камиджо чуть пожал плечами, будто говоря «ну ты же знаешь, как это у меня бывает». — Я бы мог сказать, что мне нужна твоя помощь, Хи, но мы оба будем знать, что я совру. Меку справится и сам, к тому же есть Дайши. Я просто хочу, чтобы в моем первом полном альбоме прозвучала и твоя гитара тоже. Согласись, я имею право на такое желание. Это «тоже» в первый момент неприятно царапнуло Хизаки, но, если подумать, так ведь все и было. Меку был хорошим гитаристом, отличным, неудивительно, что Камиджо выбрал его. Дайши идеально держал ритм и тоже был хорош. Странно, что Юджи захотел, чтобы был кто-то еще. — Без тебя, без вас, не было бы нынешнего меня, — сказал он неожиданно без какого-либо пафоса, и посмотрел так, словно они с Хизаки были здесь одни. — Я не просто хочу звучание твоей гитары. Оно обязано там быть. Понимаешь? Даже присутствие третьего во время этого разговора не помешало Хизаки почувствовать что-то давно ушедшее. Будто не было этих почти двух лет, будто не было предшествующих им почти пяти. Камиджо был таким же, как той весной, когда они не могли наговориться, проводили вместе так много времени, делились самым сокровенным. Никогда после они не были ближе, даже когда перешагнули грань, положившую начало их роману. И только теперь Хизаки, в глубине души, окончательно смог простить Юджи те брошенные случайно обидные слова. Потому что сейчас ему и в самом деле не было никакой нужды привлекать его, Хизаки, к записи, имея в активе и так потрясающего гитариста, и дело было не в амбициях и желании ткнуть носом бывшего коллегу. Камиджо на это был, без сомнения, способен, но теперь он точно хотел другого, и Хизаки знал, что не ошибается. Недаром они столько лет были вместе. — Я хочу послушать песню, — только и сказал он, игнорируя Меку, который в этот момент что-то тихо говорил Юджи. Тот перевел взгляд на Хизаки, глаза его заметно блестели. — У меня пока нет текста, только демо-запись. Нарочно оставил лирику на потом, когда ты согласишься или откажешься. — Брось, ты же знал, что я не откажусь. Камиджо пожал плечами, но вышло это у него как-то неуверенно. Он отвел глаза в сторону лишь на долю секунды, но этого хватило, чтобы Хизаки понял: Юджи действительно сомневался и предполагал, что бывший гитарист может его просто послать. Наверное, ему тоже не хватало чего-то, вдруг подумал Хизаки. Он специально избегал слов «тоже скучал», даже в мыслях не позволяя себе произносить это — уж слишком яркую эмоциональную окраску оно носило. Но теперь будто неведомое предчувствие нашептывало Хизаки, что пусть и не постоянно, но все же хотя бы иногда Камиджо ощущал ту же тянущую тоску, что испытывал он сам. Даже не ностальгия, а ее неясная тень. И то, что теперь он пригласил Хизаки принять участие в записи своего нового альбома, стало тому наилучшим подтверждением, неуверенной попыткой прикоснуться к прошлому и посмотреть, что из этого получится. — От того, что мы будем сидеть и загадочно молчать, демо твое не заиграет, — насмешливо произнес Меку, когда пауза затянулась. — И то верно, — Камиджо мягко улыбнулся ему и перевел взгляд на своего гостя. — Послушаешь? У тебя есть еще время? — Разумеется, у Хизаки есть время на одну песню, — объявил Меку, вставая первым, и потянулся всем телом, ничуть не смущаясь чужого присутствия. Камиджо, глядя на него снизу вверх, задержал взгляд чуть дольше положенного и прищурился, будто вспомнив о чем-то. Справиться с лицом у Хизаки не получилось, он физически ощутил, как вопросительно поднимает брови, но в этот момент на него все равно никто не смотрел. От изумления он даже не оскорбился на нахальное заявление Меку, решившего вдруг распоряжаться его досугом, только головой кивнул: — Конечно, давай сейчас и послушаем. — Вот и отлично, — Камиджо кивнул и тоже встал. — Думаю, я тебе пока не нужен, — не столько спросил, сколько просто сообщил Меку. — Отлучусь на полчаса. Он направился к выходу, и Хизаки вместе с Камиджо, не сговариваясь, проводили его взглядами. У Меку была идеально ровная спина, ходил он, расправив плечи и гордо вскинув голову, будто был если не хозяином мира, то, как минимум, хозяином этой студии. Хизаки незаметно усмехнулся, когда понял, кого ему напоминает Меку: не внешне, конечно, но некоторыми замашками уж точно. В правдивости своей догадки он сомневался, хотя допускал, что с высокой степенью вероятности она все же верна. Что бы Камиджо сам о себе не мнил, натурой он был влюбчивой и впечатлительной, его всегда тянуло к талантливым и красивым людям, и если насчет привлекательности Меку еще можно было дискутировать, то безусловно прекрасным гитаристом он был точно, это даже сомнению не подлежало. Но в эту минуту Хизаки думал вовсе не о том. Злорадствовать было не с чего, но в глубине души шевельнулось приятное понимание, что, пригласив его, бывшего гитариста бывшей группы, Юджи здорово прищемил хвост самолюбию Меку, явно обласканному вниманием и восхищением. Черное честолюбие, которое испытывал Хизаки, было не самым достойным, но все равно грело. — Пойдем, — повернулся к нему Камиджо, когда дверь за Меку закрылась, — послушаешь и заодно скажешь, что думаешь о концовке. А то у меня некоторые сомнения. — Хорошо, — кивнул Хизаки. — Надеюсь, тебе понравится. — Даже не сомневаюсь. В который раз за эту недолгую встречу Юджи улыбнулся ему и направился в сторону двери, ведущей в основное помещение студии. Песня Хизаки действительно без преувеличения понравилась, он вообще всегда считал, что у Камиджо не бывает проходных треков в альбомах. Конечно, какие-то песни пользовались большей популярностью, другие оставались почти незамеченными, но он был уверен, что каждая из них находила своего слушателя. Он не ожидал, что работа пойдет так легко и что на запись хватит одного рабочего дня. Вспоминая, как натужно двигалось дело перед приостановкой деятельности Versailles, Хизаки не верил, что это происходило с ними. Впервые к нему пришло понимание, что пауза их группе была необходима — чтобы отдохнуть друг от друга, отвлечься на другие дела, сделать то, что давно хотелось, но не подходило под концептуальные рамки, соскучиться и снова захотеть чего-то общего. А потом вот так снова на одном дыхании создать песню, совершенно новую, но при этом неуловимо напоминающую о прошлом. На этом Хизаки постоянно спотыкался и повторял себе, что речь идет только об одной единственной композиции — записали и разбежались. Выбросить эту мысль из головы мешало подспудное чувство, что Юджи тоже думает о чем-то подобном. Его взгляд, который иногда ловил Хизаки, был отрешенным и нечитаемым, а лирика, которую, по собственному признанию, тот написал только после согласия Хизаки участвовать в записи, волновала его куда сильнее, чем ему хотелось признавать. Неожиданное приглашение вызвало неоднозначную реакцию у участников Jupiter. Теру, как и следовало ожидать, удивленно распахнул глаза, а потом выдохнул «здо-орово…», причем произнесено это было таким тоном, будто Хизаки сообщил ему о выигранном миллионе. Масаши сохранял подозрительную невозмутимость, и гитаристу показалось, что о потенциальном приглашении тот знал заранее. Что было бы неудивительно — Камиджо тесно общался с Масаши и мог при случае поделиться планами, а заодно попросить не предупреждать лидера. Юки усмехнулся и возвел глаза к потолку, пробормотав что-то вроде: «Ну как обычно…» В глазах Зина читалась тревога, и оба дня, что Хизаки был вынужден отлучаться работать с Камиджо, он кожей чувствовал исходившее от него напряжение. Чисто по-человечески Хизаки понимал, что парню может быть неприятно его сотрудничество с бывшим вокалистом, которого тот, по его же собственным словам, считал на порядок выше себя самого. Но гордость не давала Зину прямо признаться в этом и, тем более, просить Хизаки о чем бы то ни было, требовать обещаний или заверений, что все это временно и вообще никак на Jupiter не скажется. Настойчиво Хизаки гнал прочь ничем не подкрепленные подозрения, что волнуется Зин не исключительно по профессиональным причинам. Он так и не спросил его, почему тот не рассказывал о своем общении с Юджи, рассудив, что сам Зин говорить об этом не хочет, а значит, не надо и давить. Вся эта ситуация Хизаки совсем не нравилась, но пока что он решил пустить ее на самотек. В день записи Меку постоянно терся вокруг Камиджо, и это немного раздражало. Он словно тенью маячил рядом, даже когда его присутствие было откровенно лишним. Хизаки старался не обращать внимания и напоминал себе, что вокруг еще масса людей: саппорт, помощники, пятые подползающие, и все они почему-то жизненно необходимы Камиджо в студии. Однако против воли в поле зрения Хизаки попадал только один конкретный человек. Говорил Меку мало и редко, на его лице не отражались никакие эмоции, и он почти никогда не расставался со своей гитарой. Хизаки не удивился бы, если б однажды встретил его в обнимку с инструментом возле писсуара. Меку настойчиво вызывал враждебные чувства, потому что подсознательно, как бы Хизаки себя ни убеждал в неправильности таких мыслей, он понимал, что тот занял его место. И мало того, что занял — он пустил корни и теперь явно никуда не собирался. Если бы Меку сидел и не высовывался, его еще можно было бы терпеть, но тихо и незаметно тот постоянно напоминал о себе и о своих правах, требовал внимания Камиджо в самые неудобные моменты, и, что особенно поражало, Юджи не спешил ставить выскочку на место. Укрепившиеся догадки Хизаки оправдались окончательно, когда уже вечером в день записи он стал свидетелем одной короткой сцены. Выходя из комнаты, Меку легко кивнул Камиджо и прикоснулся пальцами к его подбородку, а тот слабо улыбнулся в ответ. Движение было мимолетным и не наигранным, кто-то другой, возможно, и не заметил бы ничего, но от Хизаки, который сам того не желая, не спускал глаз ни с самого Камиджо, ни с его нового фаворита, оно не укрылось. «А у Юджи по-прежнему в постели проходной двор», — не без досады отметил тогда Хизаки. Он не мог сказать, что испытывал ревность или злился по-настоящему. Чувство было куда более прозаичным и знакомым — любой человек хотя бы раз проходил через подобное, когда видел бывшего или бывшую с новой пассией. Разумеется, Хизаки тоже не хранил верность бывшему любовнику, но такая поразительная неразборчивость в связях не прекращала удивлять его даже спустя время. Иногда, злясь на Камиджо, он думал, что тому вообще плевать, с кем, где и когда трахаться. Потом он успокаивался и признавал, что правдой это, конечно, не было — требования к партнерам у Юджи были более чем высокими. Однако видеть такую гармонию и благополучие в отношениях Камиджо и его нового гитариста было обидно. После разрыва первые полгода Хизаки вообще не хотел ничего — или, точнее, никого. Романтиком он себя не считал даже в юности, с возрастом же стал еще более прагматичным, потому четко разделял понятия чувства и секса, прекрасно понимая, что одно совсем не обязательно связано с другим. Секс являлся физиологической потребностью организма, как еда или сон. Можно ограничивать себя сколь угодно долго, но ни к чему хорошему это в итоге не приведет. Вот только спать с кем попало Хизаки претило, целенаправленно искать партнера не хотелось, к тому же женщины его давно не привлекали. А потом Хизаки начал замечать, как на него смотрит один парень из стаффа. Рензо был техником и работал с ними с первых дней становления Jupiter. То ли поначалу Хизаки не замечал его интереса, то ли тот проявился со временем. Подойти первым Рензо явно не решался, а Хизаки, немного подумав, рассудил, что можно попробовать, и сразу же предложил встретиться вечером. Парень оказался хорош в постели: опыт у него был явно не маленький, и очень быстро он разобрался, как сделать приятное партнеру. Хизаки, в свою очередь, старался платить тем же. Времени на околовсяческую суету и ухаживания у него не было, а Рензо ничего такого от него и не ждал, потому Хизаки, как правило, звонил ему и предлагал приехать, когда соответствующее настроение совпадало с редкими свободными часами. Рензо почти никогда не отказывал. — Иногда я себя чувствую мальчиком по вызову, — как-то раз, разуваясь в прихожей, с улыбкой сообщил он. — Почему мне кажется, что тебя все устраивает? — усмехнулся Хизаки. — Устраивает, — утвердительно кивнул его гость. — Мне с тобой вообще повезло. Редко когда встретишь такого спокойного адекватного человека. Хизаки промолчал тогда, а про себя подумал, что его спокойствие и адекватность обусловлены полным равнодушием. Удобные отношения — удобные для обеих сторон. И все же порой, закрывая глаза и стискивая пальцами подушку, пока Рензо вколачивал его в постель, или глядя в потолок, пока тот трудился между его широко разведенных ног, Хизаки думал, что такие физические упражнения без души никогда не заменят настоящую близость, наполненную чувствами. …Украдкой наблюдая за Камиджо и Меку, Хизаки затруднялся определить, имело ли здесь место нечто большее, чем просто секс. Не желая портить себе настроение, Хизаки отметил и хорошую сторону в случившемся: ему больше не болело, и это уже стало достижением. А в том, что личная жизнь Камиджо никогда не будет оставлять его равнодушным, он даже не сомневался. К сожалению. Может, сложилось и к лучшему, что Хизаки совершенно некогда было думать и дальше о причинах, заставивших Камиджо пригласить его опять поработать вместе. Очередной тур стартовал как нельзя лучше, все были в приподнятом настроении, у Хизаки словно второе дыхание открылось — не успела выйти уже анонсированная «Arcadia», как на подходе был следующий сингл. А еще, как-то прикинув количество записанных демо-мелодий, а так же все, что приносили Теру и Зин, он объявил группе, что материала у них вполне хватает на новый альбом. Это было по-своему невероятно — за два года Хизаки должен был уже привыкнуть работать в таком темпе, выдавать много всего, как по заказу вытаскивая мелодии из головы. Да, может быть, это было не совсем то, что когда-то хотел слышать от него Камиджо, но Хизаки нравилось. Нравилось играть все, что сочинилось однажды само по себе, влетев легко, как ветер в открытое окно. И хотя сложные завораживающе-красивые песни Versailles, вышедшие из-под его струн, по-прежнему занимали особое место в душе, в творчестве Jupiter Хизаки ощущал себя совсем иначе. Свободнее. И неожиданно, когда, казалось бы, ничто не предвещало, он задумался, а нужна ли ему вообще такая свобода. Он задавал себе вопрос и честно пытался ответить: лучше ли лично ему было, когда самую весомую часть организационной работы делал Камиджо и те люди, которых он так придирчиво отбирал. Лучше ли было, когда, поступая тем или иным образом, он всегда чувствовал подставленное плечо и надежно страхующую руку. Юджи мог быть каким угодно эгоистичным мерзавцем, но «упасть» бы он никогда не позволил — ни себе, ни другим членам группы. Хизаки он с самого начала всегда готов был подхватить, казалось, его руки вечно наготове. При таком раскладе тот никогда особо не задумывался, а кто же тогда может, в случае чего, удержать от падения самого Камиджо. Почему-то ему казалось само собой разумеющимся тот факт, что в группе их пятеро, и все они готовы друг другу помогать. Только с появлением Jupiter Хизаки по-настоящему осознал, что истинный лидер группы похож на канатоходца — он ступает прямо и гордо, и под ногами у него пропасть. Ответственность за риск ложится только на одни плечи. А звукозаписывающая компания не более чем иллюзия страховки, потому что если оступишься и полетишь вниз, то не спасет никакой самый крепкий трос. И все же, многое в самостоятельной работе и этой возросшей ответственности Хизаки нравилось гораздо больше неусыпного контроля Камиджо. Хизаки не причислял себя к мазохистам, страдающим перфекционизмом, он вовсе не хотел снова ощущать напряжение, с которым прежде создавал музыку, подсознательно стараясь написать ее так, чтобы подобного еще никогда ни у кого не было. Это Юджи был любителем прыгать выше головы и невольно заражал этим других. Вот только сам Хизаки никогда так не хотел, и именно поэтому, оказавшись на развилке в начале 2013 года, долгое время не мог заставить себя сделать шаг хоть куда-то. Как зверек, выросший в неволе, и внезапно выпущенный на свободу. Может быть, если бы Хизаки собрал совсем новую группу, с другими людьми, ему в чем-то было бы легче. С незнакомыми коллегами всегда проще представить себя каким-то другим человеком, начать вести себя иначе. Так что в чем-то им, сыгранным за пять лет, было проще, а в чем-то Хизаки хотел иного. Именно Зин спас положение, именно он стал тем самым глотком свежего воздуха, так необходимым Хизаки если не жизненно, то в плане творчества точно. И теперь, близко сдружившись со своим вокалистом, он нутром чувствовал, что что-то назревало. Может быть, и не самое плохое, но Зин менялся, и теперь уже слишком мало напоминал того Кайто, каким они встретили его в позапрошлом году. Хизаки был уверен, что причиной тому послужили не только коренные изменения в жизни и наконец-то возможность по-настоящему что-то делать на сцене. Второй концерт тура они должны были отыграть в Сайтаме, и именно тогда грянул гром. Хотя для Хизаки это был почти ледяной душ, которого он долго ждал. Зин всегда отличался большой активностью в дни концертов, сегодня же он буквально заражал своей энергией всех и вся вокруг. Даже флегматичный Масаши поддался, и Хизаки то и дело слышал во время саунд-чека его смех. А глядя на Зина и Теру, ему порой вообще хотелось растащить их, как не в меру активных детей, в разные стороны и попросить пять минут посидеть тихо. «Детский сад», — думал Хизаки, изо всех сил стараясь не смеяться слишком заметно, глядя, как Теру передразнивает их вокалиста, стоя напротив него со стороны зрительного зала. Зин, нарочно очень стараясь, сохранял невозмутимое спокойствие, но в какой-то момент не выдержал и расхохотался, даже согнувшись, цепляясь за микрофонную стойку. — Нет, все, сдаюсь!.. Хизаки-сан сейчас меня убьет, но клянусь, в тебе просто умер великий пародист! — Вытирая кончиками пальцев невольно выступившие слезы, Зин продолжал хихикать, поглядывая на друга. — Почему это он во мне умер?! Он очень даже живой! — возразил Теру и опять ужасно похоже изобразил, как Зин вскидывает руку вверх, пафосно поводя ею потом перед собой. — Ну, хватит уже, — негромко осадил их Хизаки, понимая, что еще немного, и никакой репетиции дальше не получится. Слишком уж ехидно ерзал за ударными Юки, явно готовый включиться во всеобщее веселье. — Лидер-сан, занудой не будь, — рассмеялся Теру, вскарабкавшись на сцену. Прошелся по ней туда-сюда, словно примеряясь, и повернулся к Зину. — Нет, слушай. Ставлю на то, что в последний момент ты струхнешь и не прыгнешь. — Что ставишь? — сразу оживился вокалист. Теру не успел ответить, потому что в этот момент у Зина зазвонил мобильный. Излишне резким, как могло показаться, жестом, тот выхватил его из заднего кармана джинсов, глянул на дисплей и тут же унесся, пробормотав «извините, я сейчас». Хизаки обратил на это внимание только потому, что в этот момент присел перед педалью, копаясь в настройках. Посмотрев вслед Зину, он припомнил, что все те три дня, пока он пережидал у него ремонт собственной квартиры, парень довольно часто без всякой видимой цели крутил в руках телефон, будто ожидая от кого-то звонка или сообщения. Один раз смс ему действительно пришло, и именно тогда, всегда такой внимательно слушающий, Зин пропустил какие-то слова Хизаки, а потом, извинившись, попросил повторить. Могло быть действительно много причин так себя вести, но почему-то Хизаки упорно лезли в голову мысли, что у их вокалиста кто-то появился. Или был уже давно и теперь отношения перешли в активную фазу. Однако в моменты, когда Зин думал, что он один или его не видят, сильно большого счастья на его лице не наблюдалось, и только после того сообщения Хизаки увидел, каким Зин бывает, когда он на самом деле счастлив. Или почти счастлив. В конце концов, рассудив, что все это его не касается, а каждый имеет полное право на личную жизнь, Хизаки просто перестал об этом думать. Но сейчас невольно вспомнил опять. — Рано собрались сегодня, — заметил Юки, покрутив в руках палочки. — Настроя рабочего нет. Особенно у некоторых, — усмехнувшись, он кивнул в ту сторону, куда умчался Зин. Хизаки ответил ему улыбкой, расслабленно цепляя струны гитары. — Ты уже два года не можешь привыкнуть, что я никого не гоняю, как Камиджо, который, если помнишь, не мог даже пойти выпить кофе, пока не убедится, что все идеально? — В этом были свои плюсы, — пожал плечами барабанщик. — Дисциплина в работе важна. Когда в меру. Хизаки чувствовал, что Юки его поддразнивает, но возмущенно вскинул брови: — Хочешь сказать, я — недисциплинированный лидер? — Скорее, ты очень добрый. И очень любящий давать поблажки не очень дисциплинированному фронтмену, — Юки рассмеялся и поднял вверх обе руки, словно бы говоря этим жестом «всё, сдаюсь». — Ну, ты же не будешь спорить, Хи-кун, что будь здесь Юджи, он нас всех сейчас строил бы, но зато плейлист мы бы уже половину отчекали. Хизаки чуть сильнее зацепил медиатором струны. — Пусть строит своего Меку, на которого надышаться не может, — фыркнул он, совершенно не заметив, как вырвалось то, что он не хотел бы озвучивать. Юки, казалось, совершенно не удивился. Помолчав пару секунд, он кивнул. — Я немного знаю Меку, вполне понятно, почему Камиджо ухватился за него. Редкий засранец, но гитарист прекрасный. — Да уж, прекрасный, — эхом повторил Хизаки, ощутив вдруг какую-то странную злость из глубины души, ту самую, которую, как он думал, уже успел навеки похоронить. — И во всем остальном, видимо, тоже на высоте. В другой ситуации он ни за что не сказал бы такое, особенно при Юки, который, хоть никогда и не высказывался, но все знали, что личные отношения Камиджо с кем бы то ни было, драммер считал слегка аморальными. Как и его поведение в целом. — Ну, ничего нового, — презрительно фыркнул Юки. — Никогда не сомневался в Юджи… Он явно хотел сказать еще что-то, но взгляд его вдруг устремился поверх плеча Хизаки, и тот резко обернулся, увидев в шаге от себя вернувшегося Зина. Тот смотрел с таким выражением, какое прежде у него Хизаки видел только раз и совсем недавно — когда сам говорил по телефону с Камиджо. Зин смотрел так, будто все его силы сейчас сосредоточены только на том, чтобы удержать лицо. Хоть ему это отчаянно не удавалось. Пару долгих мгновений Хизаки еще цеплялся за жалкие мысли, что Зин просто моложе, неопытнее, и ему странно и неприятно слышать такие разговоры о своем друге. Вот только когда Камиджо успел стать его другом — вопрос на миллион. И хотя Хизаки обычно старался не замечать что-то до последнего, игнорируя неприятные и подозрительные моменты, на чем дважды сильно обжегся, сейчас он решил впервые пойти другим путем. — Нам надо поговорить, да? — тихо произнес он, сняв с плеча гитару. Осторожно прислонив ее к усилителю, он взял Зина за плечо и слегка подтолкнул перед собой. — Мы на десять минут, пока погоняйте ритмическую часть. — Я не хочу говорить… — возразил тут же Зин, делая попытку вывернуться из-под руки лидера, но Хизаки удержал его, сжав плечо крепче. — Лучше сразу, — коротко сказал он, опустив глаза. — И так достаточно протянули. Он чувствовал, что Зин боится. И в глубине души с досадой понимал этот страх. В коридоре, куда они вышли, было прохладно и тихо. Хизаки сомневался, что это подходящее место для разговора на такую тему, но напряжение, исходившее от Зина, заставило его остановиться и не искать более уединенного помещения. Он не был уверен, что Зин сейчас не пошлет его и не сбежит. Повернувшись к своему вокалисту, Хизаки увидел, что тот сжал губы и немного опустил голову, из-за чего взгляд исподлобья казался суровым и сердитым. — Мне самому не слишком приятен этот разговор, — сразу предупредил Хизаки. Он еще ничего не сказал, но уже чувствовал, как на него накатывает усталость. — Тогда и не будем ничего обсуждать, — отозвался Зин, не меняя напряженной позы. Странная ассоциация пришла в голову Хизаки: будто он убеленный сединами старец, который вынужден наставлять юного ученика. В эту минуту он действительно чувствовал себя лет на двадцать старше Зина, хотя разница в возрасте у них была совсем небольшой. — Ты понял, о чем я говорил с Юки? — проигнорировав его слова, в лоб спросил Хизаки. Ему вспомнилась злая шутка о том, как кошке отрезают хвост по кусочкам, чтобы было не так больно. Хизаки решил рубить сразу и целиком. — Я понял, что вам нравится сплетничать, — парировал Зин, мгновенно ощетинившись. Это было плохо, и Хизаки понял, что конструктивного диалога не получится, но идти на попятную было поздно. — С Меку ты знаком, я так понимаю, — он говорил спокойно, откинув голову назад, и с трудом удержался от того, чтобы не скрестить руки на груди. — Ну, или, по крайней мере, ты о нем точно слышал. Новый гитарист Камиджо, очень талантливый. — И что? — грубо бросил Зин. — То, что для Юджи он не только гитарист. Держать лицо Зин не умел, оно всегда выдавало его, как выдало и сейчас. Хизаки заметил, как дернулся его кадык, как прищурились глаза и чуть побледнели скулы. Зин храбрился и пытался казаться разозленным и возмущенным, но Хизаки видел в его глазах горечь и неверие. — Это не мое дело. И не твое, — после небольшой паузы выдал он дрогнувшим голосом. — Совершенно верно. И, тем не менее, тебе не все равно. Никогда прежде Хизаки не видел, чтобы Зин выходил из себя. Когда тот сжал кулаки и сделал решительный шаг в его сторону, от неожиданности Хизаки с трудом устоял на месте и не отшатнулся, лишь благодаря своей выдержке. — Тебя это не касается, лидер-сан, — выпалил Зин на тон громче, чем говорил до этого. — Ошибаешься. Меня касается все, связанное с моей группой и моими музыкантами. — Но только не личное! Запоздало Хизаки начал понимать, насколько плачевной и запущенной была ситуация. Он думал, что Зин просто увлекся Камиджо, но оказалось, что все гораздо серьезнее. Хизаки видел это по его глазам, и чувствовал, что каждое упоминание имени вокалиста Versailles для него как удар по больному месту. Если до этого момента непонятное общение Зина и Камиджо вызывало у Хизаки противоречивые чувства, то сейчас над ними возобладала жалость. Он искренне не желал Зину попасть в тот омут, в который он нырял по доброй воле и с головой. — Камиджо не тот, с кем у тебя может что-то быть, — прозвучало жестоко, но Хизаки решил, что не время быть мягким. — Ты можешь стать для него только «одним из». Юджи — не плохой человек, но увлекающийся, и он искренне верит, что не виноват, когда кто-то из-за него страдает. — Откуда тебе знать, во что он верит и о чем думает? — огрызнулся Зин, щеки которого теперь заметно порозовели. Хизаки понимал, что бьется головой о стену, и не мог найти решения. Возможно ли вообще открыть влюбленному человеку глаза? — Я слишком хорошо его знаю, — горько улыбнулся Хизаки. — Ты мне нравишься, Зин, поэтому считай это просто добрым советом: не связывайся. Вляпаться в Камиджо можно быстро и незаметно, а чтобы забыть его, могут понадобиться годы и километры вырванных нервов… — Ты говоришь это только потому, что сам неровно к нему дышишь! До сих пор! — перебив его, выпалил Зин, и его голос дрожал. — Потому что ты сам с ним спал дохрена лет! А теперь он и я… Возможно, Хизаки разительно переменился в лице, а может, Зин сам осознал, что перегнул, но замолчал на полуфразе так резко, словно ему дали подзатыльник. Самым отвратительным было то, что в глубине души Хизаки признавал: отчасти Зин прав. Он мог сколько угодно врать самому себе, бравировать благородством и желанием оградить Jupiter и его участников от любых неприятностей, даже если это неприятности личного характера. Но где-то в самой глубине скреблось гаденькое чувство — банальная ревность. Потому что Хизаки все еще часто думал о Камиджо и нередко тосковал о Versailles. Ему дико было представлять Зина рядом с Камиджо, потому что подобного просто не могло быть. Зин принадлежал Хизаки, был его находкой, его вокалистом и фронтменом. Другом, наконец. А Камиджо был бывшим — бывшим вдохновителем и лидером, бывшим любовником, но все равно он тоже принадлежал Хизаки. И между собой эти двое не должны были никак пересекаться. Не имели права. Мысль сложилась в уме за какие-то секунды, пока он напряженно смотрел на посеревшего лицом, перепуганного Зина. И от осознания сделанных выводов мгновенно разболелась голова. Часом ранее он про себя называл детским садом Теру, а теперь вел себя еще хуже, рассуждая о том, что ему принадлежат другие люди — люди с собственным мнением и своими желаниями. Как ребенок, у которого есть двое друзей, по его глубокому и совершенно необоснованному убеждению не имевшие права дружить между собой. — Мне просто кажется, что ты относишься к нему куда серьезнее, чем он к тебе, — наконец произнес вслух Хизаки. — Об этом я и хотел тебя предупредить. Но, разумеется, это только мое мнение, и ты имеешь полное право не принимать его в расчет. Хизаки развернулся и направился обратно в зал, когда Зин поймал его за руку, с силой вцепившись. — Стой, — сдавленно произнес он, и Хизаки обернулся. — Слушай, прости. Я не хотел этого говорить. Не хотел и не должен был. Просто разозлился, и оно само вырвалось. — Ничего страшного, — кивнул ему Хизаки, показывая, что извинения приняты. — В принципе, ты не соврал. Мы с Юджи действительно… долго были вместе. Формулировка вышла так себе, но почему-то сказать иначе у него не получилось. Грубые слова не шли, а упоминать о высоких чувствах Хизаки показалось неуместным. — Только нас связывало нечто большее, — добавил он. — У нас был Versailles. «А у тебя с ним нет и не будет ни единой точки соприкосновения, кроме секса», — этого говорить вслух Хизаки не стал, но не сомневался, что Зин и так все понял. В глаза он не смотрел, вместо этого гипнотизировал пол и выглядел таким несчастным, словно своими откровениями Хизаки выпил из него всю радость. Не стоило начинать этот разговор, с досадой отметил он. Ему не удалось достучаться до Зина: слишком поздно он заметил все происходящее у него под носом. Чувство в сердце его вокалиста пустило глубокие корни, теперь Хизаки в этом не сомневался. Ревность и недовольство временно померкли за сочувствием, Зина ему было искренне жаль, потому что Хизаки не понаслышке знал, каково это — любить Камиджо. — У тебя пять минут, а после возвращайся на сцену, — произнес он и дружески хлопнул Зина по плечу. В ответ тот лишь вяло кивнул, и Хизаки оставил его одного: справляться с собой и делать выводы. Подсознательно Хизаки очень боялся провала, почему-то вспомнив не к месту, как проблемы в личной жизни мешали в свое время Джуке, и под какой угрозой были их концерты в то время. Но Зин удивил лидера, показав, что в короткий срок сумел стать настоящим профессионалом — лайв он отпел не то что привычно хорошо, а даже лучше обычного. На «Azalea» Зин, казалось, вынул из себя душу, его голос подрагивал от эмоций, и это было так прекрасно, что Хизаки почти заслушался, играя машинально, на автомате. Любой певец поет во сто крат лучше, когда влюблен — подумал тогда Хизаки, и не знал точно, как ему относиться к этому неожиданно свершившему факту. …После концерта он вернулся домой очень поздно, в первом часу ночи, неизменно увидев в прихожей Йори, которая, конечно же, вышла его встречать. И Хизаки, вопреки всему, улыбнулся, присев на корточки и взяв кошку на руки. — Привет, — тихо пробормотал он, уткнувшись в ее пушистый мех. Йори мурлыкнула, спокойно сидя на руках, и это было лучшее, что она могла сказать в ответ. Может, и глупо было жить в одиночестве с кошкой, но Хизаки чувствовал, что в данный момент он не хочет ничего другого. Концерт оставил в душе подъем, несколько сгладивший негатив от произошедшего прямо перед ним разговора. И может быть, если бы сейчас Хизаки просто лег спать, наутро он почувствовал бы себя лучше и даже решил, что дела Зина с кем бы то ни было, пусть даже с Камиджо, и в самом деле его вообще никак не волнуют. Но этому не суждено было сбыться, потому что у Юджи была потрясающая способность — объявляться ровно в тот момент, когда о нем думаешь. Он словно мысли каждый раз читал. «Не успел поймать тебя после концерта. Рискую поцеловать твою дверь, но все же будет лучше, если впустишь меня. Получасовая готовность», — снова и снова перечитывая смс, Хизаки мучительно уговаривал себя написать в ответ, что дома его сегодня не будет и вообще лучше встретиться на будущей неделе. Но так и не решился, признавшись себе, что Камиджо опять его обставил. Будто знал, какой разговор был сегодня у гитариста с Зином. — Ты до ужаса пунктуален, — пропуская Юджи в прихожую, сказал он, когда тот явился, не опоздав ни на минуту. — И режим у тебя все такой же кошмарный, — добавил Хизаки, подавив желание зевнуть. Усталость после концерта давала о себе знать ломотой во всем теле и болью в мышцах спины. Камиджо обезоруживающе улыбнулся. Сейчас он был не такой, как во время записи в студии. Словно без Меку он становился больше похожим на себя — того, каким его знал и помнил Хизаки. — Прости, пожалуйста, — искренне извинился Камиджо, — но завтра рано утром у меня рейс в Осаку. — Ты поспать накануне не пробовал? — добродушно усмехнулся Хизаки, кивком приглашая его пройти в комнату. — По дороге высплюсь, — отмахнулся, как обычно, тот. Пару минут Камиджо изучал взглядом Йори, которая в ответ смотрела на него, занимая почетное место на диванной подушке. Потом, видимо, потеряв интерес, зевнула, потопталась, и повернулась к людям спиной, свернувшись в пушистый клубок. Юджи тихо рассмеялся, и сам Хизаки не смог удержаться от улыбки. — Прелесть просто, — заключил Камиджо. — Не знал, что у тебя новый кот. — Кошка. Да и как-то я не собирался заводить. Долгая история. Он пытался вспомнить, когда Юджи был у него дома в последний раз. По всему выходило, что как раз в тот памятный вечер и последнюю ночь, которую они провели вместе, сразу после приостановки деятельности группы и перед записью этого кошмарного альбома. Судя по тому, как Камиджо на него смотрел, сам он думал сейчас примерно о том же. — Я принес тебе подарок, — вдруг сказал он, вытаскивая какой-то бархатный сверток из кармана. Хизаки удивленно вскинул брови. — Ты примчался ко мне в час ночи, учитывая, что у тебя утром рейс, чтобы подарить мне подарок? — Согласись, я как всегда непредсказуем? — улыбнулся Камиджо, доставая что-то блестящее. Это оказался серебряный браслет с красными камнями, похожими на гранаты. Припомнив, Хизаки сообразил, что, похоже, эта вещь из коллекции, созданной совместно с Artemis Classic. Камиджо застегнул замочек на его запястье, пару секунд рассматривая. — Тебе очень идет. Буду рад, если иногда станешь надевать это. Браслет и правда был красивый, он мерцал холодным благородным сиянием и удивительно подходил почти под все костюмы Хизаки. — Спасибо. Правда, я очень тронут. Но с чего вдруг?.. Камиджо чуть пожал плечами и прошелся по комнате. С его последнего визита сюда многое изменилось, Хизаки в какой-то момент решил, что хватит быть гостем в собственном доме. И теперь здесь было больше вещей и каких-то безделушек, создающих уют или его подобие. — Хотел тебя поблагодарить, — произнес Юджи, наконец, не оборачиваясь. — Для меня действительно важно было твое участие в этом альбоме. Хизаки снова взглянул на браслет. А потом сам не понял, как шагнул вперед, сокращая расстояние до своего бывшего вокалиста, но остановился ровно в полушаге, глядя ему в спину. — Я знаю, что ты тоже скучаешь. Не по мне. По Versailles. Камиджо обернулся. Они стояли очень близко, глядя друг другу в глаза, и Хизаки понимал, что есть между ними какая-то прочная связующая нить, которую не в силах разорвать ничто. Они могут не видеться, заниматься совершенно разными вещами. Но то общее, что они увидели друг в друге однажды, не исчезнет и не растворится, потому что у него нет срока давности. — Скучаю, — признался Камиджо, улыбаясь тепло и как-то светло. — Странно было бы, будь это не так. Какое-то время они молчали. Пока Хизаки не тряхнул головой, разрывая затянувшийся миг наваждения. — Будешь кофе? — спросил он привычно. Так, будто Юджи заходил к нему каждый день. — Лучше чай. — Тогда пошли. В кухне тоже многое изменилось, Хизаки заметил, как Камиджо с любопытством оглядывался по сторонам. И неожиданно, пока заваривал чай, Хизаки вдруг понял, что именно сейчас он может говорить с ним обо всем, и нет ни одной запретной темы. Все точно так, как было когда-то давно, до их первого совместного тура, до того судьбоносного концерта, когда все изменилось. — Гитариста ты себе взял просто отпад, — заявил Хизаки, наливая чай. — Хотел сказать сразу, но решил проявить уважение. — Ты ему тоже не нравишься, — очень довольно заявил Камиджо, осторожно беря из его рук горячую чашку с чаем. — Но вот незадача, вы оба нравитесь мне. — Даже не сомневался, — себе Хизаки все-таки предпочел сделать кофе. Он стоял спиной к Юджи, но почему-то точно знал, о чем тот сейчас думает. В конце концов, они всегда умели понимать друг друга без слов. — Да, я с ним сплю, — спокойно сказал Камиджо, мелкими глотами отпивая мятный чай. — Но тебя это, похоже, не удивляет? Хизаки пожал плечами. — Мне все равно, с кем ты спишь. Он сел напротив, осторожно дуя на горячий кофе. Камиджо смотрел на него, как кот на мышь. Впрочем, весьма добродушный и явно не голодный кот. — Пожалуй, это правда. В том, что касается именно тебя — тебе все равно, — он выдержал паузу, словно подбирал слова. — Но я вижу, что тебе не все равно по другой причине. Хизаки очень хотелось ругнуться. Не потому что его бесила ситуация, а потому что Камиджо почему-то всегда умудрялся его читать, даже в моменты, когда, казалось бы, это невозможно. — Хорошо, твоя взяла, — сдался он, поставил чашку и чуть подался всем телом вперед, внимательно глядя гостю в глаза. — Юджи, какого хрена? Он выдал это резко и безо всякого перехода и уточнения. Может, в глубине души Хизаки хотел увидеть в глазах Камиджо какую-то тень страха, или еще лучше — стыд. Но ничего такого не увидел. Даже странно было, насколько мало этого человека волновало то, что кто-то испытывает к нему чувства. — Вижу, он тебе рассказал… — Не совсем так, — быстро перебил Хизаки. — Но, так или иначе, у меня был разговор с Зином, и не самый приятный. Ты же понимаешь, почему меня все это тревожит. Камиджо заулыбался с таким видом, что его очень хотелось за это стукнуть. — Хи-чан, если ты думаешь, что сам факт моего существования как-то угрожает благополучию твоей группы и душевному состоянию ее участников, то я даже не знаю, что тебе сказать. Могу заметить только, что сам я никаких шагов не предпринимал. Это Кайто стал то и дело звонить мне, по его инициативе мы иногда встречались и общались. — Иногда ли? — фыркнул Хизаки. — Не перебивай, когда я говорю, — хмуро заметил Камиджо. Совершенно так же, как раньше. — Я, кстати, предупреждал его, что ты все это не одобришь. — Что «все это»? Что ты залез на моего вокалиста, который от тебя голову потерял? В иной ситуации, еще даже год назад, они наверняка поскандалили бы. Но сейчас Хизаки не просто чувствовал, что время подобного разговора пришло, но и ощущал, что Камиджо тоже поддержит подобную честность. — Попридержи коней, — недовольно проворчал тот. — Ни на кого я не залезал. Говоря «все это» я имел ввиду наши с ним встречи, плюс он советовался со мной по части некоторых текстов. — Это как раз я бы, может, и одобрил, — совершенно искренне заметил Хизаки. — Вот только есть у меня подозрение, что одними встречами, звонками и текстами дело не ограничилось. Камиджо не ответил, уткнувшись в чашку с чаем, но никак не показал, что его загнали в угол. Хизаки всегда нравилась самоотверженная смелость Юджи, граничащая с наглостью. Даже когда обстоятельства были против него, он никогда не сдавался, всегда атакуя в ответ. — Сам подумай, — сказал он после некоторой паузы. — Способен ли я был не отреагировать, когда так усиленно ухаживают? — Ну, ради разнообразия… — не слишком уверенно отозвался Хизаки. Однако он знал Юджи очень хорошо, чтобы понимать, что тот действительно никак не мог остаться равнодушным. Похоже, все-таки, чужие чувства по отношению к себе его все же волновали, правда, исключительно в честолюбивом и самолюбивом ключе. «Ну ты и гад», — подумал Хизаки, в два глотка допивая кофе. Странное дело, но вместо усталости после концерта он чувствовал необъяснимый прилив сил. Раньше так всегда бывало, когда он общался с Юджи, тот словно заражал своей энергией, и рядом с ним Хизаки мог не спать сутками. Камиджо тоже прикончил свой чай и сложил руки на груди, откинувшись назад на спинку стула. — Знаешь, в чем отличие Меку от тебя и даже от Кайто? — тихо спросил он. Хизаки знать не очень хотел, но кивнул, показав, что слушает. — Ему плевать на чувства. Любовь для него — что-то вроде историй об инопланетянах. — Ну и что в этом хорошего? — спросил Хизаки. Недаром этот заносчивый наглец ему не понравился с первой встречи. — Он умеет мыслить холодно и рационально, и мне такой человек необходим. Я всегда знаю: что бы Меку ни сказал — он действительно будет думать именно так. — Зачем ты тогда с ним… — недоверчиво протянул Хизаки. Камиджо чуть улыбнулся. — А почему нет? Это как партия в теннис. Встретились, сыграли, пожали друг другу руки, разошлись довольные. Никого ведь не тянет провести остаток жизни с партнером по корту? Возможно, Камиджо действительно было нужно именно это. Хизаки не разделял его точку зрения, но мог ее принять. Он ведь знал, что тот же Маю много лет пытался силой выбить из Камиджо черты, которые ему не нравились. Сам Хизаки старательно закрывал на них глаза, подсознательно мечтая, что однажды Юджи изменится. И только Меку, похоже, принимал его таким, какой он был. Без желания что-то менять, потому что даром ему это не сдалось. Хизаки собирался что-то ответить, но заметил на пороге кухни Йори. Его кошка обладала даром всегда приходить вовремя, в отличие от всяких бывших вокалистов. Тихо позвав ее, Хизаки слегка отодвинулся на стуле, и спустя секунду уже ласково запускал пальцы в рыже-черно-белую шерсть любимицы, которая устроилась у него на коленях. — Немного странно продолжать серьезный разговор в присутствии женщины, — рассмеялся Камиджо, вставая, — да и мне уже пора. Тебе надо отдохнуть после концерта. Выйдя проводить гостя, Хизаки размышлял, что пришло время что-то менять. Он упустил ситуацию, погрузившись в собственное эгоистичное желание что-то доказать Юджи, а вместо этого теперь получил на свою шею новую проблему. Всего-то из-за того что вовремя не понял — им просто нельзя было начинать эту во всех отношениях милую и приличную с виду войну. — Ты ведь ждал, что я всегда буду с тобой, да? — спросил он, когда Камиджо уже почти взялся за ручку входной двери. Тот замер, впервые за вечер действительно застигнутый врасплох. Будто окаменев, Юджи не двигался с места. — Ты правда хочешь сейчас обсудить еще и это? — тихо спросил он, но хоть и старался говорить как обычно, Хизаки уловил, как дрогнул его голос. — Ты ждал, что я поддержу тебя. Что мы останемся вместе, как коллеги. Ты хотел, чтобы я дал тебе время, и потом ты бы позвал меня. И делал бы все, что делаешь сейчас, со мной. И те твои слова, что ты больше не можешь пока со мной работать… Я ведь должен был тебя разубедить, верно? С момента встречи с этим человеком и до настоящего времени Хизаки прошел длинный путь, без преувеличения считая, что у него был хороший учитель. Камиджо умел наносить решающие удары в четко выверенный момент, когда собеседник уже расслаблялся, и, по-видимому, передал Хизаки еще и эту свою черту. Разница между ними была в том, что он делал это намеренно, у Хизаки же получалось непроизвольно. Повернувшись к нему лицом, Камиджо посмотрел так, словно умолял сейчас молчать и не говорить что-то еще. — Уже не важно, что я хотел. — Просто ответь честно, что я прав. Юджи покачал головой, заведя руку назад и все-таки открыв дверь. — Может, и прав. Но какая разница? Все сложилось, переигрывать что-то смысла нет. — Есть смысл вновь вернуть то, что нас объединяло. Определенно, это был совсем неподходящий момент для столь серьезного заявления. Которое Хизаки, по совести, и не обдумывал никогда всерьез, не обсуждал и не верил, что оно ему настолько нужно. Но оказалось — нужно, еще как. Особенно когда он понял, что снова научился слышать Камиджо. Тот не ответил ему ничего, хотя, конечно, понял мгновенно, о чем речь. Он тихо выскользнул за дверь, щелкнув замком, оставив Хизаки стоять в одиночестве посреди коридора.