Глубокие воды

Осень, 2014 В жизни Зина началась черная полоса, но никто об этом не знал. Наоборот, со стороны должно было казаться, что у него все прекрасно и великолепно. Jupiter благополучно завершили очередной тур, который прошел на ура. Залы набирались полные, музыканты играли на подъеме, а Масаши как-то раз даже сказал Зину, что он поет будто в последний раз. Зин тогда вежливо улыбнулся, а про себя подумал, что упивается работой, отдается до последнего и поет действительно на каком-то ненормальном надрыве, только чтобы ни о чем больше не думать. В его личной жизни все тоже могло бы быть хорошо. Могло бы, если бы у Зина получилось отпустить самого себя. С ростом популярности недостатка внимания он не испытывал, после каждого концерта с ним охотно познакомились бы с десяток девушек, а может, и не только их, но Зин ловил себя на ненормальной апатии и нежелании предпринимать ответные действия. В особенности после того, как дважды потерпел если не сокрушительное фиаско, то обидный провал точно. Он сам не понимал, что его дернуло однажды после концерта еще во время весеннего тура поддержать флирт особо настойчивой поклонницы. Как ее звали, Зин так и не запомнил, во многом потому, что пил в тот вечер несколько больше своей привычной нормы. Девушка оказалась расторопная и явно без комплексов, они даже не поехали никуда, ограничившись туалетом бара, где вместе с остальными отмечали окончание концерта. Зину становилось противно, когда он вспоминал, как нелепо пытался возбудиться, поглаживая тонкую женскую талию и обтянутые бриджами бедра. Теперь он понимал, что даже алкоголь тогда обвинить было нельзя — девица его просто не возбуждала. Это была отчаянно дурацкая ситуация, ведь кому охота выставить себя перед девушкой слабаком, даже если это девушка на одну ночь. К счастью, его партнерша то ли преследовала какие-то свои цели, то ли просто была понятливой, и когда она опустилась на колени, быстро расстегивая ремень в штанах Зина, он с облегчением закрыл глаза, несильно стукнувшись затылком о стенку кабинки. Слишком легко было представить на месте пухлых женских губ вокруг своего члена совсем другие губы. Эта назойливая мысль потом долго не давала покоя, и в один из моментов, когда Камиджо в очередной раз пропал и не отвечал ни на один звонок или сообщение, Зин снова свел старое знакомство с одним своим приятелем, который всегда был не прочь к нему поприставать. Шинджи он знал давно, несколько раз они даже переспали, но если раньше Зин предпочитал об этом не вспоминать, теперь ему просто хотелось проверить себя. В конце концов, как одна женщина мало чем отличается от другой, так и партнеры мужского пола, по логике, не могли быть в чем-то принципиально разными. Может, стоило просто расслабиться с парнем, и ему бы стало легче. В тот вечер, сначала поболтав с Шинджи по телефону о том, о сем, а потом недвусмысленно позвав в гости на ночь, Зин приказал себе не думать о Камиджо. И, может, у него даже получилось бы, если бы его старый дружок, пойдя на поводу у своих дурацких желаний, не осветлил волосы ровно за неделю до этого. Зин вообще был обескуражен, когда его увидел, хотя не мог не признать, что новая прическа Шинджи определенно шла. Вот только вместо того чтобы устроить себе проверку и убедиться, что достаточно иметь регулярный секс с подходящим партнером, Зин только и делал, что тонул в собственных мечтах, избегая смотреть любовнику в лицо и путаясь пальцами в светлых прядях волос, то сжимая их, то с нежностью поглаживая. Пока их обладатель усиленно старался на нем сверху. В любом случае, это точно был провал, и Зин решил, что к черту все левые ни к чему не обязывающие связи. Уж лучше быть одному, чем с кем попало — страстно желал он только одного человека, и поделать с этой болезненной одержимостью ничего не мог. Хотя тоска порой накатывала такая, что Зин размышлял, не выйдет ли настолько максималистская позиция ему боком. А тут еще Хизаки после формального завершения тура и возвращения в Токио щедро предложил взять два-три дня выходных, что охотно поддержали все участники группы. Зин же согласился вяло, потому что в душе был вовсе не рад небольшому перерыву. Он с трудом представлял, чем занять себя настолько, чтобы не осталось ни времени, ни сил на самокопание и размышления. — Если хочешь, можем завтра прогуляться, — словно прочитав его мысли, предложил Теру, когда они прощались на станции. Он придерживал пальцами ремень гитарного кофра на плече и улыбался, а глаза из-под спадающей челки смотрели насторожено и внимательно. Зину всегда казалось, что прическа у него чертовски неудобная, и постоянно одергивал себя, когда рука сама тянулась убрать мешающие пряди со лба Теру. — Давай, я ничем не занят, — согласился Зин. Они договорились встретиться в парке Гуэн, и Зин явился почти на четверть часа раньше. Купив себе мороженое, он топтался у высоких колонн входа и без особого интереса глядел по сторонам. Погода за долгое время радовала ясным небом и теплым солнцем, и даже похоронное настроение Зина немного приподнялось. — А я вас знаю, — послышался рядом мелодичный голос, и он повернул голову, увидев рядом миловидную девушку. — А я вас нет, — в тон ей ответил Зин. — Вы вокалист Jupiter. Очень люблю вашу музыку. «Вот только не это», — обреченно подумал Зин, но тут же понял, что досада его была преждевременной. Девушка казалась спокойной и совершенно адекватной, она явно не собиралась верещать от восторга и просить сделать вместе с ней селфи. — Спасибо, — коротко ответил Зин и даже растянул губы в улыбке. — А можно попросить автограф? Автограф Зин ей, конечно, оставил, и те минуты, что заняло их недолгое общение, девушка смотрела на него с нескрываемым интересом и улыбкой. Она была милой и очень приятной, невысокой, стройной, с короткой задорной стрижкой, еще и не совсем юной — примерно его возраста. Зин даже вспомнил, что когда-то ему импонировали именно такие девушки. «Возьми у нее телефон. Ну же», — скомандовал он себе, но вслух не сказал ничего, только протянул девушке блокнот. — Спасибо, — поблагодарила та и переступила с ноги на ногу, из последних сил растягивая эту случайную встречу, давая Зину еще один шанс. Которым тот не воспользовался. Она ушла, а Зин, даже не взглянув ей в след, подавил вздох и откусил последний кусочек от мороженого. Почему-то этот незначительный инцидент испортил ему едва улучшившееся настроение. — Попросил бы телефон, — снова выдернул его из размышлений голос, но теперь до боли знакомый. Погруженный в свои мысли, Зин не заметил, как подошел его друг. Улыбаясь, Теру стоял рядом и крутил в пальцах пачку сигарет. — Она не в моем вкусе, — выдал Зин первое, что пришло на ум. — Ты что, подсматривал? — Нет, просто издалека увидел и решил не мешать, мало ли что, — так и не достав сигарету, Теру сунул пачку в карман и кивнул в сторону широкой центральной аллеи парка: — пойдем? Еще накануне Зин поинтересовался, почему друг выбрал такое попсовое туристическое место для встречи, где не было даже небольших забегаловок, чтобы перекусить. Теру на это пожал плечами и ответил, что парк его вдохновляет. На что именно, Зин уточнять не стал, но полагал, что здесь Теру черпал вдохновение для своих картин. Деревья были такими высокими, что закрывали небо, даже в солнечную погоду в парке царил полумрак, и прогуливающиеся рядом посетители, которых в будний день было относительно немного, не лишали это место особой атмосферы. Прогулки с Теру были тем хороши, что тот никогда не был навязчив и не лез с разговорами, безошибочно чувствуя, когда собеседнику хочется помолчать. Хотя в этот раз Зин с большей охотой поговорил бы о чем угодно, о любой ерунде, чтобы только не вспоминать, как почти полгода назад совсем недалеко отсюда встречался с другим человеком. Парк Йойоги находился всего в пятнадцати минутах ходьбы от Гуэна, но картинка перед глазами вставала такая четкая, как будто он снова вернулся к тому озеру, где Камиджо сидел рядом с ним на траве и тихо говорил обо всем на свете, а Зин едва ли вслушивался в смысл сказанного, просто наслаждаясь звуками его голоса. Слушать, как Юджи говорит, можно было до бесконечности. Бархатные интонации, мягкость, неспешность — Камиджо никогда не повышал голос, но Зин замечал, что окружающие часто затаивали дыхание, когда тот рассказывал что-то. В голову приходила парадоксальная мысль, что говорил Камиджо даже красивее, чем пел… — У тебя все в порядке? — осторожно спросил его Теру, и Зин выдохнул, выныривая из своих воспоминаний. — Да, — ответил он чуть поспешнее, чем следовало. — Почему ты спрашиваешь? Его друг неопределенно пожал плечами и поднес к губам сигарету. Курить на территории парка наверняка запрещалось, но Теру был не единственным, кто нарушал это правило. Иногда Зину казалось, что тот сам не замечает, как тянется за сигаретой, и если в этот момент напомнить ему, что надо бы найти специально обустроенное место, Теру опомнится и удивится, откуда вообще зажженная сигарета взялась в его руках. — Ты снова ведешь себя так странно, Зин-кун. Издерганный весь, — подобрать правильное слово Теру удалось не сразу. — Но если не хочешь рассказывать, не надо. Я просто спросил. Подобное Теру говорил уже не впервые. Наверное, он искренне беспокоился, потому что, общаясь с ним, Зин не прятался и выглядел совсем хреново. Неожиданно для себя он вдруг почувствовал острое желание вывалить на Теру все. Абсолютно все. О том, как они с Хизаки ходили на передачу, а закончилось это походом в ресторан в компании Камиджо. О том, как после Зин неоднократно провоцировал их встречи. И о Юджи, который, конечно, все видел, но не отвечал ему ни да, ни нет. О парке Йойоги, о поцелуе в студии, о разговоре с Хизаки, после которого Зин не спал всю ночь, и о Меку, который сволочь и сукин сын. Но сработал какой-то внутренний барьер и слова не шли с языка. — Наверное, просто устал, — как можно беззаботней улыбнулся он. — Разъезды для меня — самая тяжелая часть работы. — Для меня тоже. Иногда я думаю, что с удовольствием выступал бы прямо у себя дома, чтобы вообще никуда не выходить, — Теру негромко рассмеялся, а Зин мысленно поблагодарил его за то, что он вот так запросто сменил тему. Вот только легче не стало, он чуть ли не физически ощущал, как безответное чувство и горькие мысли пожирают его изнутри. После того единственного поцелуя, воспоминания о котором были настолько яркими, что Зин порой невольно прикасался кончиками пальцев к своим губам, Камиджо пропал на три недели. Точнее, на три недели и два дня. Зин, что называется, встал в позу и решил принципиально не звонить, вот только принципы его с каждым днем все громче трещали по швам. Руки то и дело тянулись к телефону, и когда он почти сдался, Камиджо написал ему сам. «Сегодня вечером около шести у меня небольшой перерыв. Можем выпить кофе», — Зин перечитал сообщение раз двадцать, прежде чем взял себя в руки и придумал лаконичный ответ, не выражающий ничего, кроме сухого согласия. По пути в кафетерий, название которого указал Юджи, Зин прокрутил в голове сотни вариантов возможного разговора и завершения этого вечера, гадая, какую линию поведения выбрать. Но все пошло наперекосяк с первой же минуты. — У меня полчаса, — сообщил Камиджо, взглянув на часы, и сел напротив Зина, обезоруживающе улыбнувшись. — Дела, дела и снова дела — никуда от них не деться. Что у тебя нового, Кайто? Удивление и разочарование были написаны на лице Зина, он понимал это, и ему за самого себя стало стыдно. О том, что ради этих тридцати минут он почти два часа добирался через весь город в час-пик, Зин уточнять не стал. Он так растерялся, что не сказал ни о чем действительно важном, а Камиджо так ловко лавировал между возможными темами разговора, что Зин и опомниться не успел, как тот засобирался и попрощался. Второй раз они встретились и вовсе случайно: Юджи подъехал к их студии, чтобы встретиться с Масаши по каким-то личным, касающимся только их двоих вопросам, и Зин увидел его лишь мельком. Камиджо дежурно улыбнулся ему и кивнул в знак приветствия, чтобы через пять минут сесть в машину и уехать. Больше всего Зину хотелось все бросить, примчаться к Юджи без приглашения и заорать в лицо: «Какого хрена происходит?!» Может, он так и поступил бы, если бы сомневался, что в ответ Камиджо вопросительно изогнет бровь и невозмутимо ответит: «А что случилось, Кайто-кун?» Самым унизительным было то, что Зин продолжал писать и искать встречи. Бил себя по рукам, сдерживался неделю или две, а потом все повторялось снова. Нередко Камиджо не отвечал ему, иногда отказывался от встречи, ссылаясь на занятость. Раньше Зин думал, что тот забавляется с ним, как кошка с мышкой, наблюдает и с интересом ждет, что же будет дальше, какой еще номер выкинет эта забавная зверушка? Но когда он узнал от Хизаки о Меку и его двойной роли в жизни Камиджо, то пришел к горькому выводу, что Юджи на него просто наплевать, и лишь изредка, когда совсем нечего делать, он снисходит до непродолжительного общения. Убедить себя в правильности собственных предположений Зину мешал лишь один эпизод, выпадавший из общей картины — тот самый поцелуй в студии. Хотя все чаще он думал, что для Камиджо это вообще ничего не значило. Хизаки никак не напоминал о том неприятном разговоре, когда он ему грубо нахамил. Зин не чувствовал его взглядов в спину и не замечал неловкого молчания. То ли лидер был умельцем делать вид, что ничего не случилось, то ли и правда не придавал большого значения тому инциденту. А Зин, не так давно считавший, что ему удивительно повезло в жизни, тонул в черной хандре и решительно не видел выхода из ситуации, в которой оказался. – …и потом я подумал, что надо было сказать по-другому. Аико странная, конечно. Зачем она вообще это сделала?.. Эй, Зин, ты меня слышишь? — А? — Зин вынырнул из своих мыслей обратно в парк, и несколько раз моргнул, глядя на Теру растерянно. — Я спрашиваю, ты тут или уже нет, — слабо улыбнулся тот, но Зин подумал, что такое невнимание не могло не обидеть его, пускай Теру никогда в этом не признался бы. — Прости, — пробормотал он и провел ладонью по лицу. — Зачем странная Аико что-то там сделала… Я только прослушал, кто это. В ответ Теру рассмеялся и по-дружески хлопнул его по плечу. — Забей. Это и правда была не очень интересная история. Куда менее интересная, чем-то, о чем ты думаешь. — Тебе лучше не знать, о чем я думаю, — честно ответил Зин, отвернувшись. — Это я уже понял. Мимо прошла толпа хохочущих школьниц в одинаковой серой форме, и Зин проводил их рассеянным взглядом. Теру замолчал, он шагал рядом и смотрел прямо перед собой, но почему-то Зину казалось, что друг не так уж сильно погрузился в свои мысли и исподтишка наблюдает за ним. Сделав несколько глубоких вдохов, Зин вдруг понял, что если он и не готов рассказывать все, молчать тоже не получается, то поделиться можно только частью переживаний, не уточняя, о ком идет речь. Самое сложное, как известно, начать, потому он решил хотя бы попробовать. — У меня все еще кое-какие трудности в личной жизни. Мы как-то с тобой говорили… Теру кивнул и медленно повернул голову в его сторону, но ничего не сказал, ожидая продолжения. — Есть один человек, и он ведет себя странно. — Все-таки «он»? — осторожно переспросил Теру. Зин мог бы ответить, что абстрактный человек — «он» и есть, однако это не означает принадлежность к мужскому полу. Вот только юлить еще и здесь ему не хотелось, тем более они с Теру уже говорили об этом. — Да. Он, — кивнул Зин. — И что не так с этим человеком? Нервно передернув плечами, Зин сунул руки в карманы джинсов и уставился на носки собственных ботинок. — Я не могу понять, чего он хочет и о чем думает, — начинать действительно было самым трудным, но дальше признание давалось легче. — Он однозначно знает о моих чувствах, но порой такое ощущение, что он просто играется, что ему нравится смотреть на мои… знаки внимания. «На мои жалкие попытки вызвать заинтересованность», — было бы правильнее сказать, но произнести подобное вслух было выше сил Зина. Его гордость и так немилосердно страдала. — Он старше меня, опытнее, я знаю, что у него было немало связей, и что сейчас он тоже не совсем одинок. Меня предупреждали, что лучше не иметь с ним дела, но устоять не получается. Он вроде и не постоянно рядом, но в силу обстоятельств нам нередко приходится сталкиваться. Можно было бы попытаться не обращать на него внимания, но это невозможно. Когда он заходит в комнату, все взгляды тут же прикованы к нему. Он слишком… Подобрать слово не получилось сразу, и Теру неуверенно подсказал: — Великолепный? — И это тоже. У него все как-то «слишком», с какой стороны ни посмотри. Слишком ярко, слишком хорошо, слишком правильно, но при этом и слишком необычно. Горько усмехнувшись, Зин опустил голову, погрузившись в свои мысли, и потому не сразу заметил, что Теру замедлил шаг, и что он смотрит на него во все глаза. — Что? — опомнился Зин, только когда Теру остановился, и вскинул голову. Выражение его лица было сложно описать словами, но во взгляде читались одновременно бесконечное изумление и нечто похожее на жалость. Последнее Зину не понравилось. — Скажи мне, что я с ним не знаком, — едва ли не по словам отчеканил Теру. В желудке неприятно царапнуло — это был не страх, а простое понимание, что Теру догадался, о ком идет речь, и мысленно Зин отвесил себе подзатыльник. У него никогда не получалось ни врать, ни даже замалчивать правду. Неопределенно качнув головой, он снова неторопливо пошел вперед по дорожке, чувствуя сосущую пустоту внутри. От друга он мог ожидать какой угодно реакции, но только не такой. — Охренеть просто, — полушепотом произнес Теру себе под нос и несколько раз нервно щелкнул зажигалкой. Такое поведение было ему совершенно не свойственно. — А что не так? — не слишком убедительно возмутился Зин — в этот момент он испытывал только бесконечную неловкость. — Да все не так. Теру выдохнул дым и снова лихорадочно затянулся. — Камиджо — мой друг, и он искренне мне нравится, — сказал он. — Но это не очень хорошая идея. Честно. Зина всего передернуло. Имя Юджи, произнесенное вслух, будто под дых его ударило, из-за чего сбились даже мысли. Зину хотелось попросить Теру заткнулся, однако у него не повернулся язык. — Не очень хорошая идея — что? — грубовато отозвался он, но Теру не заметил напряжения в его голосе. — То, что ты делаешь. Я не уверен, что из этого получится что-то, кроме проблем. В душе всколыхнулась неподдельная злость. Откуда Теру было знать, что у него получится, а что нет? И тот, словно подслушав его мысли, чуть извиняющимся тоном произнес, объясняя: — Пойми, Зин, я его знаю лучше, чем ты, мы ведь знакомы куда дольше. Юджи может быть замечательным другом. Но переступать эту черту… Я бы тебе не советовал. Это не самая лучшая затея для такого человека, как ты. Конец реплики прозвучал вовсе виновато — видимо, Теру понял, что наговорил лишнего, и прикусил язык, в то время как у Зина в голове крутился с десяток достойных ответов, которые могли за секунды поставить Теру на место. «Твоим мнением никто не интересовался», — был самым вежливым из них. — Я приму во внимание то, что ты сказал, — холодно и чересчур официально произнес Зин. — Прости, — он заметил, что Теру кусал губы, и это тоже было так на него не похоже, что Зин уже не знал, что ему и думать. — Проехали. — Правда, извини. Это не мое дело, я понимаю. Просто прозвучало так неожиданно, я даже не сразу поверил, что ты говоришь о Камиджо… Теру махнул рукой, словно сам себя останавливая, а Зину захотелось попросить больше не упоминать это имя вслух. — Проехали, я же сказал, — угрюмо повторил он. — И давай закроем эту тему. — Конечно, — Теру покорно кивнул. — Прости еще раз. Не надо было мне все это говорить. «Вот уж точно», — язвительно подумал Зин. Раздражение никак не хотело успокаиваться, он ругал одновременно и себя за то, что начал этот разговор, и Теру за его несдержанность. Подспудное понимание того, что друг отчасти мог быть прав, окончательно портило настроение. Если на минутку забыть о своих чувствах и подумать здраво, картина получалась откровенно нехорошая. Человек, который знает Камиджо и симпатизирует ему, едва ли не за сердце хватается, когда узнает, какие Зин испытывает чувства. Здравый смысл подсказывал, что над этим стоит всерьез задуматься, даже если совершенно нет желания. Устало вздохнув, Зин с горечью отметил, что этот и без того не радостный день испорчен окончательно и бесповоротно. Как оказалось позже, «странно», по мнению Теру, вел себя не один Зин. Хизаки тоже явно что-то мутил, до поры до времени не делясь с группой. Но несколько раз Зин видел, что тот обсуждал что-то с Масаши, и оба они замолкали, едва к ним кто-то присоединялся. Все это нервировало, хотя сейчас, после длинного изматывающего тура, его, кажется, нервировало все на свете. Он чуть не психанул, когда узнал, что Камиджо пригласил Хизаки участвовать в своем хэллоуинском концерте. Смолчал Зин только потому что Юки выразительно взглянул на него, когда Хизаки сообщил эту новость. Что произошло весьма буднично, тур они на тот момент завершили, оставался только финал, и репетиции в тот день у них тоже не было, только собрание с целью обсудить план работы над новым альбомом. — Кстати, он всех пригласил, — добавил Хизаки, словно спохватившись в последний момент. — Всех пригласил с ним выступить? — уточнил Юки. — Нет. Пригласил в качестве гостей. — Я лично иду! — сразу же заявил Теру. — Обожаю Хэллоуин, а Юджи всегда что-то классное устраивает. Можно будет отлично повеселиться. Хизаки взглянул на Юки и Масаши. Оба кивнули, хотя на лице барабанщика большого энтузиазма заметно не было. — Я, конечно, приду. Но с Юджи, если помнишь, я не общался уже года два точно. От слова совсем. Зин чуть удивленно взглянул на него, вспомнив, что задним числом ему что-то когда-то вскользь говорили о каком-то конфликте, случившемся у Юки с Камиджо еще в бытность Versailles. — А я, наверное, к родителям съезжу, — сказал Зин в наступившей тишине, как бы подводя черту. — Раз после финала тура будет несколько свободных дней, то, наверное, я вам тут не буду нужен. Хизаки смерил его внимательным взглядом и сложил руки на груди. — Вообще-то Камиджо пригласил и тебя тоже, — медленно произнес он. — Всех нас, как группу. Юки насмешливо фыркнул. — Ага, вот только черта с два он даст нам там выступить как группе … — Да ну заткнись, — добродушно протянул Масаши глуховатым басом. И Юки замолчал, только плечами пожав. Зин же весь кипел от негодования, и только чудом удержал себя в руках. Этот долбаный сукин сын мог бы и лично сказать, что приглашает его на свой концерт. Что за человек. Впрочем, подобное было как раз в стиле Камиджо. В какой-то момент Зину ужасно захотелось отказаться. Просто сказать «О, как жаль, но я уже известил родителей, что приеду. Передайте Юджи мои искренние извинения». Может, если бы он так сделал, это что-то изменило бы — либо началось движение в противоположную сторону от этой однобокой болезненной страсти, либо Камиджо напрягся и понял, что кто-то надумал выскользнуть из-под его руки. Но Зин ничего не сказал и только кивнул. От него не укрылся внимательный взгляд Хизаки, хотя лидер не стал еще что-то говорить и вскоре всех отпустил. …На «Halloween special live» Камиджо Зин приехал чуть раньше остальных и долго сидел в самом конце зрительного зала, надежно укрывшись в полумраке. Камиджо с Хизаки были уже здесь, Зин их видел — то вместе, то по отдельности. Почему-то не хотелось, чтобы Хизаки знал, что он уже давно тут. Дурацкая это была идея — прийти к Юджи в гримерку, пока тот не успел переодеться и нанести грим. Но они так давно даже просто не разговаривали, что Зин физически ощущал тупую тянущую боль в грудной клетке. Когда Камиджо смеялся, переговариваясь со своими музыкантами и стаффом, боль одновременно становилась и сильнее, и глуше. Сколько бы Зин отдал, чтобы Юджи вот так просто говорил и смеялся с ним. Идя по коридору, он обратил внимание на очень высокого и очень худого парня, лицо которого показалось ему смутно знакомым. Тот курил, копаясь в своем телефоне, и внешне вроде бы не особо отличался от какого-нибудь менеджера. И только когда Зин уже прошел мимо, просто кивнув ему, на него вдруг обрушилось понимание, что он только что поздоровался с Шаурой. Остановившись у двери в гримерную Камиджо, Зин обернулся, посмотрев на него. Шаура был совсем не похож на того себя, каким его помнил Зин, хотя лично они были и не представлены друг другу. Выглядел он неплохо, но… обычно. Ни следа того яркого человека, чья карьера в свое время обещала стать грандиозной. Шаура поднял голову и посмотрел на него. Пару секунд он изучал его взглядом, а потом улыбнулся и махнул рукой. Зин ответил тем же, но заставить себя подойти не смог, проскользнув за дверь. Здесь пока что никого не было, но он точно знал, что Юджи вот-вот появится. Если ему повезет — может быть, даже появится один. И хотя в последнее время Зин настолько сомневался в собственном везении, что слабо верил в такой вариант, он уселся на стул спиной к двери, закинув ногу на ногу, глядя на свое отражение в зеркале. Возможно, фортуна любит настойчивых. Зин подумал об этом, когда услышал в коридоре шаги, несколько фраз, которые не смог разобрать, знакомые голоса — всего два — один из которых принадлежал Камиджо. Словно закаменев, Зин смотрел на дверь, и когда та распахнулась, ему показалось, что случилось это как в замедленной съемке. Камиджо с интересом посмотрел на него и обвел взглядом гримерку. — Ты чего сидишь тут в гордом одиночестве? — мило поинтересовался он, прикрывая дверь и шагнув ближе. Зин поднялся ему навстречу, слыша и чувствуя, как в ушах стало отчего-то глухо, и он словно бы слышал гулкие удары собственного пульса в барабанных перепонках. Странное состояние то ли безумной ярости, то ли отчаянного счастья. Камиджо стоял перед ним, слегка улыбаясь, на лице его пока что не было концертного или какого-либо еще грима, но выглядел он так, словно побывал на отдыхе и как следует расслабился. Припомнив, что в последнюю неделю он не ответил ни на одно его сообщение, Зин почему-то решил, что так оно и было. Он молчал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не засветить кулаком в это улыбающееся лицо, чувствуя, как любовь и ненависть в нем отчаянно свиваются в один клубок. Наверное, Камиджо это почувствовал, потому что выражение его лица вдруг стало хищным, будто он почуял добычу, и это пробудило в нем какой-то первобытный азарт. — Ты восхитительно выглядишь сегодня, — тихо заметил он, медленно опуская взгляд с лица Зина вниз, на его плечи, и еще ниже, цепляясь за украшенный цепочками ремень, вдетый в пояс черных обтягивающих штанов. — Не думай, что я старался для тебя, — резко выдохнул Зин, и впервые ему не захотелось взять свои слова назад. Камиджо чуть прищурился, все еще улыбаясь. — Вижу, ты обижен. Ты слишком часто делаешь это, Кайто… — Мог бы пригласить меня сам, а не передавать через Хизаки, — резко перебил его Зин, но против воли почувствовал в горле ком, просто зацепившись взглядом за расстегнутый ворот шелковой рубашки на Камиджо, в котором виднелись цепочки и подвески с крестами. — Зачем? Я ведь знал, что Хизаки непременно тебе все скажет, — Юджи шагнул еще ближе, и Зин невольно отступил назад к зеркалу. Хотя должен был вперед. Или вообще остаться стоять на месте, как вросший в землю столб. Должно быть, концентрация обиды и нереализованных желаний в нем в этот момент устроили цепную реакцию, Зин и сам не понял, что его дернуло. Опомнился он, только когда осознал, что крепко сжимает в кулаке воротник рубашки Камиджо, несколько пуговиц которой при этом расстегнулись еще ниже. Юджи не выглядел испуганным, он наоборот смотрел ему в глаза и толкал в пропасть. — Ну же… — почти зло прошипел он, сжав Зину пальцы другой руки, которой тот все еще цеплялся за край стола, пытаясь удержать равновесие. — Сделай уже что-нибудь! Вдоль спины прошла волна тока от этих слов. Не соображая, что делает, он схватил Юджи за шею, сжав, что есть сил, подался вперед и грубо прижался к его губам, целуя, сразу же заставляя приоткрыть рот и пресекая всякую попытку увернуться или не ответить. Это было ему совершенно не свойственно, он не любил причинять кому-то боль, особенно тем, к кому испытывал чувства, но Камиджо довел его своим отношением до белого каления, и Зин не просто хотел сделать ему больно — он был готов его придушить. Что угодно, только не позволить самолюбиво отстраниться, как тогда, в студии. Чувствуя ладони Камиджо у себя на поясе, отдаленно слыша, как позвякивают стальные цепочки, Зин не отпускал, хотя поцелуй стал уже просто непристойно-вульгарным. Но чем сильнее он кусал губы Юджи, очень скоро почувствовав стальной привкус, чем настойчивее задевал его язык своим, распаляя, тем сильнее в голове стучало понимание, что даже сейчас, даже в этой ситуации он не решает ничего. Это Камиджо его подтолкнул на такое, а вовсе не он сам решился. — Что ж ты столько терпел, — хрипло протянул Юджи, когда поцелуй на секунду прервался. И усмехнулся, сам подаваясь к нему опять. — По лицу только не бей. Зин рассмеялся бы, если бы эти слова не были так удивительно в тему. Камиджо, вероятно, очень хорошо чувствовал, что именно ему сейчас грозит, ведь Зин сам едва ли мог ответить на вопрос, чего желает больше: убить его или завалить прямо на пол гримерной, а дальше будь что будет, плевать на все. От вставшей перед глазами картины в голове поплыло, и Зин резко притянул Камиджо снова к себе, не попал в губы, прижавшись к подбородку, а потом скользнул ниже, прихватывая гладкую кожу шеи. От Камиджо одуряющее пахло уже знакомым тяжелым парфюмом, этот запах не подошел бы больше ни одному человеку в мире. От слабости подкашивались ноги, а внутри все сжималось от напряжения, когда его руки скользили по спине Камиджо, и тот покорно запрокидывал голову, подставляя беззащитное горло. Зин почти задыхался от его близости, испытывая острое желание понаставить следов на коже, чтоб все видели. Пальцы сами потянулись к волосам Юджи, которые вдруг показались ему неожиданно мягкими, может потому что еще не были привычно уложены в прическу и закреплены лаком. Это было новое ощущение, и Зина вдруг обдал жар от мысли, что вот так, наверное, можно гладить и перебирать его волосы после секса, когда он уснет. От этого в паху тяжело приятно заныло, и Зин отчаянно поцеловал Юджи снова, крепко прижимаясь к его губам, прерывисто выдохнув и закрыв глаза. — Кайто, остановись… Ну не здесь же. Он даже не сразу сообразил, что Камиджо говорит ему что-то, когда тот, с силой сжав плечи, заставил его отстраниться. Зин часто дышал, будто до этого долго бежал, и как только смог собрать разбегающиеся мысли, представил, как выглядит теперь — раскрасневшийся и возбужденный, перед Юджи, который и так отлично читал его мысли, а теперь и вовсе видел все, как в открытой книге. Если бы сейчас Зин услышал привычное «я занят» и «перезвоню тебе на днях», он точно врезал бы ему в челюсть, с размаху и от души, и плевать было, как после этого Камиджо будет петь. Но тот или по его глазам понял, что делать так не стоит, или был слишком удивлен случившимся. — Ты очень красивый, — негромко сказал Камиджо, внимательно и явно с удовольствием изучая его лицо, и Зин на миг затаил дыхание, потому что ожидал услышать что угодно, но только не такое признание. — Я бы сказал, даже слишком. Кто угодно был бы рад твоим чувствам. — Зачем мне кто угодно? — отозвался Зин. Он медленно приходил в себя, и с каждой секундой все больше казалось, что сумасшедшие поцелуи ему привиделись. В голове была такая сумятица, как будто он хорошо выпил. — Каждый желает себе самого лучшего, — Камиджо усмехнулся, беззлобно, почти ласково, и вдруг провел тыльной стороной ладони по его щеке, мягко взял за подбородок, все так же внимательно глядя ему в глаза. По позвоночнику Зина прошла дрожь, отдавшаяся в кончиках пальцев. Если бы не это прикосновение, он обязательно вспылил бы и ответил, что самомнение Камиджо не лезет ни в какие ворота, и кому он вообще сдался со своим непомерным, раздутым до слоновьих размеров чувством собственного величия. Но Юджи был слишком близко, он легко касался его лица, и улыбка, притаившаяся в самых уголках его губ, не казалась Зину обидной, скорее отрешенной, как будто Камиджо думал о чем-то постороннем, но, однозначно, приятном. — У меня уже сил нет, — севшим голосом выдал Зин и прикрыл глаза, когда Камиджо все же отнял руку. — Ты сволочь, Юджи. Потому что не говоришь ни «да», ни «нет», а я… — Я уже сто раз говорил тебе «нет», Кайто. Просто ты не хочешь слышать. Зрачки Камиджо чуть-чуть пульсировали — расстояние между ними было слишком мало, чтобы Зин не заметил этого. И вместо того, чтобы сосредоточиться на том, что слышал, он думал лишь, до чего у Юджи красивые глаза. Все красивое. Камиджо походил на тяжелый наркотик: Зин понимал, что до добра пагубное пристрастие не доведет, но не видел ни единого способа соскочить и выбросить из головы. — Сволочь и есть, — выдохнул он. Камиджо чуть заметно повел плечами, должно быть, этот жест означал, что спорить или переубеждать он не собирается. Решительным шагом Зин направился к выходу и с большим трудом удержался от того, чтобы не хлопнуть дверью. А оказавшись в коридоре, где, к счастью, никого не было, оперся на стену одной рукой, а другой провел по лицу. На кончиках собственных пальцев он чувствовал запах духов Камиджо — он ведь зарывался руками в его волосы несколько минут назад. Не удержавшись, Зин с силой пнул стену. Ему казалось, что этот запах впитался в него, что сам он переполнен Камиджо и уже никогда не сможет этого изменить. Оставаться здесь дальше он не хотел и не особо задумывался, что ему потом скажет Хизаки о таком неуважительном уходе. На сегодня с него было достаточно. Зин решительно шагал по коридору, возле выхода его окликнул кто-то из знакомых, и он, не глядя, махнул рукой в ответ, тут же толкнув дверь черного входа. На улице было заметно свежее, чувствовалась осенняя прохлада, пускай дни все еще оставались теплыми. Зин едва ли заметил это, только неосознанно вдохнул глубже. Шел он быстро, по сторонам не глядел, и чуть было не выругался, когда налетел на кого-то. — Какого… — грубо начал он, вскинув голову, и осекся. — Какого, вот именно, — удивленно хмыкнул Юки, которого чуть не сбили с ног. Драммер стоял в паре метров от входа и курил, Зин обратил внимание, что в его пальцах оставалось еще полсигареты. Чуть поодаль топталась небольшая группа таких же курильщиков, но, видимо, Юки с ними не был знаком и потому оставался в одиночестве. — Прости, — пробормотал Зин. — Я задумался. — А выглядишь, будто призрака увидел, — покачал головой Юки, затянулся и выпустил дым в сторону. — Что-то ты рано приехал. «Да я уже уезжаю», — хотел бросить в ответ Зин, но прикусил язык, представив, как удивленно уставится на него Юки и начнет расспрашивать, что на него нашло. — Не рассчитал по времени, — пробормотал Зин и сунул руки в карманы штанов. Он вдруг искренне пожалел, что сам не курит. Было бы неплохо чем-то занять себя и попытаться успокоиться. — Угу. А я думал, тебе не терпится увидеть нашу суперзвезду во всей красе. Моментально вспыхнув, Зин во все глаза уставился на Юки, но тут же ощутил, как секундный страх отпускает. Юки явно не имел в виду ничего такого, он флегматично смотрел в сторону и не собирался делать намеки. — Думаю, ему сейчас не до меня, — как можно равнодушней пожал плечами Зин. — И почему мне кажется, что «суперзвезда» прозвучало с иронией? — Тебе не показалось. Зин чуть было не возразил, что такое звание без шуток подходит Камиджо более чем, как человеку действительно известному и популярному. Но он одернул себя, напомнив, что сейчас, на нервах и надломе, когда у него все еще слегка онемевшие после поцелуев губы, обсуждать, насколько Камиджо прекрасен, точно не стоит. — Почему ты так его не любишь? — в лоб спросил Зин, и даже успел немного пожалеть об этом: время и место для подобных бесед было явно неподходящим. Но Юки, похоже, так не считал. — Не люблю? Разве? — он перевел на Зина насмешливый взгляд, от чего тот смутился. — Ну, по-моему, ты уже не первый раз отзываешься о нем как-то… — Ты неверно ставишь вопрос. Я не «не люблю» Юджи. Я просто считаю, что он часто бывает неправ. Последняя фраза прозвучала с такой издевкой, что Зин даже не усомнился: Юки хотел сказать, что считает Камиджо редким говнюком. — Все бывают неправы, — осторожно заметил Зин. Сильного любопытства он не испытывал и расспрашивать не собирался. Наверняка Юки не нравились особенности поведения Камиджо, быть может, имели место старые разногласия из-за паузы в работе Versailles. Мало ли, что еще. — Неправы бывают все, это ты точно подметил. Но далеко не все используют людей просто из прихоти. Почувствовав, как внутри него что-то перевернулось, Зин, до этого изучавший землю под ногами, уставился на Юки, который упорно глядел в сторону с самым безучастным видом. — То есть? Он никак не ожидал подобных откровений от барабанщика, который почти никогда не общался с ним по душам. Наверное, и сам Юки не собирался говорить об этом. — Нехорошо сплетничать, Зин-кун, — без особой радости улыбнулся он. — Это просто мое мнение. — Нехорошо сказать «раз» и не добавить «два», — парировал Зин и попытался непринужденно улыбнуться. — Кого он использовал? — Проще сказать, кого это не коснулось, — коротко рассмеялся Юки. Он снова оглянулся на компанию курящих, стоявших чуть дальше, словно искал кого-то глазами. — Я был уверен, что найду тут Джуку. — Он минут десять назад был там, — Зин слегка дернул подбородком в сторону коридора, откуда сам только что вышел. — Вот, кстати, и за примерами далеко ходить не надо, если ты хочешь знать, кого, когда и как использовал Юджи, — заметил Юки, в пару затяжек докуривая сигарету. — Пойдем, холодно тут стоять. Зин уже хотел сказать, что он вообще-то уходит совсем, но неожиданные откровения Юки поставили его перед выбором — уйти или все же остаться? Было смутное предчувствие, что больше такой удачной ситуации для разговора не представится, не будет же он, в самом деле, бегать за Юки и ни с того ни с сего усиленно интересоваться Камиджо. — Постой, еще пару минут, — он решительно поймал барабанщика за рукав. — Расскажи мне. — Что рассказать? — У Камиджо с Шаурой… тоже что-то было? С досадой и запоздало он осознал, что «тоже» говорить не стоило. Но было поздно. Юки пару секунд очень внимательно смотрел на него, будто что-то вычисляя, но сделал он какие-то выводы или нет, по его лицу было не понять. — Нет, — сказал он, наконец. — Нет, что ты. Ничего у них не было. Да и быть не могло. Потому что они всегда терпеть не могли друг друга, рискну даже утверждать, что Хироки ненавидел Камиджо. Это был внезапный поворот, и Зину понадобилось какое-то время, чтобы уложить услышанное в голове. На улице становилось все прохладнее, явно собирался дождь, но какая это сейчас была мелочь. — Обычно к тем, кого ненавидят, на концерты не приходят, — заметил Зин, чтобы как-то отреагировать на слова Юки. Тот только хмыкнул, подумав, и достав вторую сигарету, видимо, решив, что не стоит терять зря возможность устроить масштабный перекур. Выпуская излишки дыма, Юки какое-то время без особой цели изучал взглядом кровлю, задрав голову, но потом все же заговорил: — Если честно, я не тот, кто должен тебе это рассказывать. Вообще не понимаю, кстати, зачем тебе это надо, но я успел неплохо тебя узнать, Зин-кун, и знаю, что так просто ты не отстанешь, — барабанщик беззлобно усмехнулся. — Ты ведь знаешь, кто такой Жасмин Ю? Это имя прозвучало настолько неожиданно, что Зин в первый момент хотел спросить «а при чем тут вообще он, если мы говорим о Камиджо и Шауре?» Но он сдержался, понимая, что Юки не из тех, кто будет петлять вокруг да около, и раз уточняет, значит это зачем-то надо. Он кивнул на вопрос. — Лично я его не знал. Но, конечно же, я о нем слышал. — Юичи был мне хорошим другом, — тихо сказал Юки, глядя в сторону. — Мы ведь с ним работали на пару гораздо плотнее, чем с остальными. И я первым заметил, что он… словом, когда он начал чувствовать себя плохо. Он был моим другом, — повторил он еще тише. В груди Зина шевельнулось что-то вроде угрызений совести. Он знал Юки полтора года, работал с ним, зачастую они проводили прорву времени вместе, но как-то вышло так, что Зин почти ничего о нем особо не знал. И теперь он молчал, боясь перебить, и чувствуя страшную неловкость. — Я не знаю в подробностях, что там случилось, — продолжал Юки, стряхивая пепел с сигареты. — Это было еще до мейджер-дебюта. Просто в какой-то момент в конце совместного тура в 2007 грянул страшный скандал с участием Хироки, когда он полез на Камиджо с кулаками. Я, если честно, в тот момент посчитал, что парень просто перепил, с кем не бывает. И нес он какой-то полный бред. — Про что? — Что-то о том, что Камиджо увел у него Ю. Джука и Жасмин тогда встречались. Под ногами что-то качнулось, но Зин просто завел руку назад и крепко сжал металлическое ограждение, стараясь держать лицо и выглядеть так же, как секунду назад. Он пока еще ни о чем не узнал, но и сказанного было достаточно, чтобы зло подумать, что Камиджо, похоже, никого не пропускал. — Словом, Джуке тогда никто не поверил. Мне, знаешь ли, вообще было пофигу, — Юки усмехнулся, но вышло у него это как-то не радостно. — Так или иначе, Ю и Хироки расстались. Да и группы Хизаки уже не было, мы как раз вплотную начали заниматься только Versailles. Потом мы в первый раз поехали в Европу и в штаты, все завертелось, даже толком не помню, что когда происходило… А перед самым финальным концертом, когда мы объявили о переходе в мейджер, Ю мне многое выложил. Не знаю, что его дернуло, он все-таки был всегда очень скрытным и очень одиноким. Может, ему требовался в тот момент просто друг. От Зина не укрылся тот факт, что Юки говорил о Жасмине без особой радости, но явно не испытывал к нему никакой неприязни. Так обычно говорят те, кто потерял очень близких людей, и хотя времени прошло достаточно, боль потери все равно до конца не прошла. — Мы с ним тогда даже не выпивали, хотя и такое бывало. Жасмин рассказал, что почти год назад у них с Камиджо начались отношения. Которые, конечно, держались в строгой тайне от Хизаки. Со слов Ю я понял, что наш дорогой и прекрасный погнался за двумя зайцами практически одновременно, и, не поверишь, умудрился заарканить обоих. Вот тогда я и посмотрел на Юджи другими глазами. Кто-то распахнул в этот момент дверь, и Юки пришлось замолчать. Зин боялся, что это окажется кто-то из знакомых, и окончания он уже не услышит, хотя в целом драммер уже и так все ему рассказал. Но мимо них проскочил какой-то менеджер Камиджо, коих у него было бессчетное количество, и почти сразу же удалился. — Не думай, что я такое высоконравственное дерьмо, которому есть дело до того, кто с кем спит, — фыркнул Юки, как бы подводя итоговую черту под своим рассказом. — Мне плевать, пусть Юджи хоть бордель содержит. Но во всем этом оказались замешаны мои друзья и коллеги, люди, которых я ценю и уважаю — Хизаки в первую очередь. Камиджо ведь ему бессовестно лгал всю дорогу, с самого начала использовал по полной программе. Как и Джуку в свое время. Ты же знаешь, что Хизаки в итоге предпочел ему Юджи как вокалиста. С Юичи вот все было не так просто, у Жасмина характер был — будь здоров, еще вопрос, кто кем крутил. Но все это мучило его, никогда не забуду, какие у него глаза были, когда он рассказывал. Зин потер замерзшие ладони. Он чувствовал такую усталость, будто Юки не рассказом о прошлом с ним поделился, а взвалил ему на плечи непомерный груз. Как они вообще со всем этим живут? Ответа он не находил, но в глубине души только теперь понял, что угодил в историю, которая началась задолго до него. — Значит, причина твоего отношения к Камиджо в этом? Юки ответил не сразу. Нечитаемым взглядом он некоторое время смотрел на Зина, и ему казалось, что тот видит его насквозь. Его и его жалкие ни к чему не приводящие стремления. — Я высказал Юджи все в лицо только раз, — произнес Юки, — один-единственный раз, и все, случился скандал, прямо под новый год. Честно говоря, не думал, что Камиджо что-то способно так задеть, чтобы он настолько эмоционально среагировал, но… В иных обстоятельствах я бы, может, давно и забыл, хотя ничего ведь тогда так и не разрешилось. А через полгода Ю не стало. Для всех это был страшный удар, но я не мог и представить, что Юджи накроет настолько. Помню, подумал еще тогда, что, может, хоть к кому-то он что-то чувствовал по-настоящему. Видя, что Зин явно ошарашен этими словами, Юки слегка хлопнул его по плечу. — Вот я знать не хочу, зачем тебе все это нужно, но не я должен был тебе это рассказывать. Лучше бы ты пошел с вопросами к Хизаки. — Не лучше, — покачал головой Зин, с трудом пробормотав. — Камиджо не самый отпетый гад на свете, определенно нет. Но и не добрый друг, не тот, с кем будет хорошо и комфортно, на кого можно положиться. Держись от него подальше, Зин-кун, это искренний совет. Не дожидаясь, пока ему что-то ответят, Юки все-таки расстегнул куртку и быстро скрылся за дверью, нырнув в служебный коридор. Возможно, ему самому неловко было рассказывать то, что его напрямую не касалось, но Зин был благодарен. Хотя благодарность — не совсем то чувство, которое он сейчас испытывал. Мыслей было слишком много и, как водится, на передний план лезли самые тяжелые и неприятные. Поэтому Зин ухватился за спасительно мелькнувшее с запозданием понимание, что так и не спросил у Юки, как же тогда так вышло, что при взаимной неприязни из-за чувств к одному человеку Камиджо пригласил сегодня Шауру выступать на своем концерте. По большому счету Зину было все равно, и ответ не слишком хотелось знать. Но лучше уж он будет размышлять об этом, чем свыкаться с мыслью, что Хизаки оказался, как обычно, прав — он, Зин, никогда не станет для Юджи Камиджо чем-то большим, чем «один из». Насколько лучше было думать прежде, что тот просто не способен на какие-то истинные глубокие чувства, насколько лучше было считать, что виновата природа, создавшая его таким. А не события, которые Зин просто не успел застать, частью которых он никогда не будет. К сожалению или к счастью. Постояв немного на ветру, ощутив, как на лоб падают первые капли все-таки собравшегося наконец-то дождя, Зин машинально развернулся и побрел обратно в клуб, передумав уходить. Что-то в рассказе Юки перевернуло в нем все с ног на голову, и он ощущал смутное желание, по крайней мере, сегодня еще раз увидеть Камиджо на сцене. Постепенно зал наполнялся, и Зин видел вокруг все больше знакомых лиц. Пару раз ответив на приветствия и заверив знакомых, что дела у него идут хорошо, он понял, что сейчас не в состоянии вести светские беседы. А когда наткнулся на Масаши, который спросил, почему он так плохо выглядит, постарался забиться в самый дальний угол, чтобы никому не попадаться на глаза. Относительно недалеко от сцены Зин заметил небольшой выступ, бывший то ли колонной, то ли просто частью несущей конструкции здания, возле которого он и остановился, подперев плечом стену. Пообещав себе посмотреть совсем немного и уйти, Зин попытался отрешиться от мыслей обо всем, что случилось за этот вечер. Он затруднялся сказать, что потрясло его больше: сумасшедшие поцелуи в гримерке или откровения неожиданно разговорившегося Юки. Отчего-то Зин верил ему от первого до последнего слова. Юки мог быть предвзятым, потому что не любил Камиджо, но Зину, напротив, чудилось, что именно поэтому он был чертовски объективен — намного объективнее других людей, которые были очарованы Юджи. И нелюбовь драммера к нему была прямым следствием той истории, которую он рассказал. «Хоть к кому-то он что-то чувствовал по-настоящему», — вторило эхо в голове Зина, и от этого было даже не больно, а просто горько. Хоть к кому-то, но, конечно, не к нему. Наверное, очень страшно потерять единственного дорогого человека — потерять навсегда, потому что только смерть действительно необратима. Зин мог лишь догадываться, каково это, потому что его миновала такая участь. Теперь же у него было странное ощущение, будто он стоит на пороге понимания — еще немного, и он разгадает, что творится в голове Камиджо. Но тонкая грань, отделявшая его от Юджи, была слишком плотной, и сколько ни мечтай, он никогда не поймет этого человека до конца. Совет Юки держаться подальше от Камиджо показался Зину мудрым, даже более чем. Вот только он получил его слишком поздно, да и предупреди его кто-то раньше, Зин сомневался, что ему хватило бы ума не вляпаться. Наоборот, любое разумное предупреждение остерегаться только распаляет любопытство. Где-то он слышал, быть может, в фильме каком-то, что глупых наивных девочек влечет к плохим парням. И от этого сравнения хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Из невеселых размышлений его вырвали вступительные аккорды «Death Parade». Зину пришлось несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать зрение на сцене, после чего он уже не думал ни о чем постороннем. Видеть Камиджо в мрачном карнавальном гриме было непривычно и странно, но даже в образе живого мертвеца тот оставался ослепительно великолепным. У Зина сжималось горло, будто кто-то давил на него ребром ладони, когда он смотрел, как Камиджо улыбается всему залу, а кажется, будто каждому конкретному зрителю. Как слегка наклоняет голову и сжимает микрофон. Как непринужденно двигается, словно на него не смотрят сотни глаз. Он пел прекрасно, пел как дышал, будто в его жизни и не случилось ничего, будто не было поцелуев в гримерной, не было злого разговора, когда Зин бросил ему в лицо оскорбления. Хотя скорее всего, Юджи просто не придавал им никакого значения, и ему не нужно было брать себя в руки. Музыканты отыграли три песни, прежде чем Зин вспомнил, что хотел лишь немного посмотреть, а потом уйти. Когда он смог оторваться от Камиджо, взгляд против воли устремился в сторону Меку, стоявшего слева от Юджи. Зина снова захлестнули эмоции, но теперь совсем другого рода. «Что в нем такого?! — все внутри кричало от злости и неконтролируемой ревности, когда на деле он стоял как будто спокойно и незаметно стискивал кулаки. — Чем он лучше?..» Казалось, что у Меку вообще не было эмоций — его лицо, словно вырезанное из камня, действительно напоминало фрагмент статуи, навеки застывшей и неспособной на чувства. Меку казался Зину совершенно обыкновенным, непримечательным, разве что играл, как бог, и смотреть на его руки, скользящие по струнам, можно было до бесконечности. Но какое отношение это имело к личному? Зин знал немало хороших музыкантов, которые были теми еще подонками, и немало ничем не примечательных людей, хороших и во всем приятных. Что Камиджо нашел в нем? Ведь в общении Меку был откровенным хамом. Собственные чувства доводили до внутреннего мандража. Если бы Меку был славным добродушным красавцем, стало бы легче. Зин тешил бы себя надеждой, что Камиджо наиграется и бросит его, а там, чем черт не шутит, может, что-то изменится уже для самого Зина. Но глядя, как холодно Меку смотрит в зал, как презрительно вздергивает подбородок, пока его руки без усилий и совершенно непринужденно создают сложную музыку, Зин чувствовал бессилие. Словно ребенок, который стоит перед стеклянными дверями гостиной и отлично видит, как за ними празднуют и веселятся взрослые, но точно знает, что его не позовут. Он не ушел после первого выхода Камиджо и его музыкантов, не ушел и когда отыграли MU и Schwarz Stein. Зин стоял и смотрел, пока на периферии сознания крутилась мысль, что и в жизни его все так же. Он — наблюдатель, не участник. У него есть чувства, но главным героям нет до них дела, и Зин то хочет, то не хочет уходить, но как бы то ни было, он не находит в себе сил сдвинуться с места. — А сейчас я хочу пригласить особенного гостя, — голос у Камиджо, когда он говорил, был немного хриплым, с придыханием. — Хизаки! Он не упомянул название Jupiter, как отметил про себя Зин, просто взмахнул рукой. И почему-то подумалось, что Юджи сделал это не специально — Хизаки для него был просто Хизаки, без привязки к какой бы то ни было группе. Уже давно Зин не видел из зрительного зала, как его лидер выглядит на сцене. Во время выступлений он стоял рядом, и в такие моменты Зину было не до поглядываний по сторонам. Хизаки держался уверенно и спокойно, он слабо, почти вежливо улыбнулся, когда вышел на сцену, а потом они с Юджи переглянулись. Это длилось даже не секунду, меньше, и глупо было думать, что Зин мог заметить что-то, однако ему показалось, что так оно и есть. Что-то незримое промелькнуло между ними двумя, но не исчезло, когда Хизаки опустил голову и прикоснулся к струнам, а Камиджо, напротив, направил взгляд в зал. Зин не мог припомнить точно, кто написал музыку к Masquerade, а может, и не знал этого, но почему-то был почти уверен, что автором был Камиджо. Однако эта мелодия была словно создана для Хизаки, она так гармонично сочеталась с ним, как будто Юджи написал эту песню специально для него. Зин не мог четко сформулировать, обозначить словами то, что чувствовал в этот момент, но у него словно глаза открылись, когда он смотрел на сцену и слушал. Даже Меку отступил немного в сторону — быть может, тоже почувствовал нечто особенное, к чему причастен не был. Но о нем Зин почти не вспоминал, когда смотрел на Камиджо и Хизаки на сцене и не видел больше никого. Ему никогда не заменить Юджи — вот о чем думал Зин. И ни Меку, ни какой-то другой, пусть трижды талантливый гитарист, не займет место Хизаки рядом с Камиджо. Дело было не в чувствах и не в личной стороне их отношений, сейчас речь шла только о творчестве и о музыке. В эту минуту Зин искренне верил, что красивая легенда о существах, которых разделили надвое разгневанные боги, не такая уж сказка. Разделили не ровно, а с рваными краями — так, чтобы существовала только одна, своя, единственная и неповторимая, недостающая половинка, при слиянии с которой вновь возникла бы гармония. Жить можно со многими, Зин убедился на своем опыте. Спать и просыпаться тоже. В этом была своеобразная мудрость мироздания: каждому человеку подходил не кто-то один конкретный, существовало немало людей, с которыми можно найти счастье и поделить жизнь. И работать можно с множеством музыкантов, но творить по-настоящему, чувствовать друг друга и создавать прекрасное — лишь с кем-то одним. Если очень повезет, такого человека рано или поздно встретишь. Прижавшись лбом к стене, Зин почувствовал, какая та холодная, и как пылает его собственная кожа. Хизаки как раз исполнял соло, и Зин понял, что больше не может это слышать. Медленно он двинулся вдоль стены к выходу, стараясь не привлекать внимание и ни на кого не натыкаться. Когда он был уже у дверей, Камиджо снова запел припев, и Зин с трудом удержался, чтобы не закрыть ладонями уши, сжимая себе голову, чтобы в нее не проник больше ни один звук.