Глубокие воды

Зима, 2014 В последний месяц Камиджо все чаще оглядывался назад и не мог поверить, что с той памятной, почти такой же зимы прошло всего два года. Ему казалось, что промелькнули десятилетия. В который раз он переживал глобальные перемены в своей жизни, как личной, так и творческой, но удивление испытывал каждый раз, словно впервые. После череды успешных сольников и выхода двух альбомов Юджи думал, что продолжит работать в том же темпе, пока однажды не осознал, что в будущем году будет двадцать лет, как он занимается тем, чем занимается. Двадцать. Какая-то невероятная цифра, казалось бы, вот только было десять, и он писал в честь этого «Imperial Concerto». А между тем уже девять лет, как рядом с ним нет Маю, и это ровно столько же, сколько они вообще были вместе. Сплошные некруглые числа, хотя Камиджо и любил незавершенные вещи. — У тебя есть какие-то планы на этот счет? — поинтересовался Меку, когда Юджи с ним поделился по уже установившейся привычке. — Я хочу поехать в мировой тур. — Так, вроде бы, ты и собирался. — Нет. Я не хочу ехать только в Европу и потом вернуться в Японию, дав здесь пять-шесть концертов. Я хочу поехать еще в Латинскую Америку и США и только после этого устроить большой национальный тур. И завершить все огромным концертом, собрав всех, с кем я работал все эти двадцать лет. Меку ничего не ответил, пару минут рассматривая Камиджо, после чего молча потянулся всем телом вперед и подлил ему вина в бокал. — Ты думаешь, я спятил, — даже не спросил, а утвердительно заявил Юджи, наблюдая за его руками. — Я не думаю. Я уверен, — Меку редко улыбался, и сейчас был как раз такой момент. — Но если выгорит, у тебя на все это уйдет целый год. Ты об этом думал? — Думал. Юбилейный тур длинной в год — разве не впечатляюще? Меку промолчал снова, по-видимому, впечатляющим он это не считал. Хотя с ним никогда ни в чем нельзя было быть уверенным. Они опять засиделись сегодня допоздна. Камиджо взглянул на часы и не без удивления отметил, что уже третий час ночи. За разговорами время пролетело незаметно. — Мне пора. Я рискую не уснуть, если уеду еще позже. — Зачем тебе уезжать? Оставайся, если хочешь. Странно, но Юджи нравилось бывать у Меку, хотя обычно он терпеть не мог чужие жилища и старался нигде не оставаться ночевать. Квартира у его гитариста была неожиданно просторная, причем он ее не снимал. Не в привычках Камиджо было проявлять интерес такого рода, но как-то раз Меку сам сказал ему, что это квартира его родителей, и он вырос здесь вместе со своей сестрой. Родители не так давно решили переехать в сельскую местность, а сестра удачно выскочила замуж, и Меку решил, что он теперь тут полновластный хозяин. Юджи отмечал между собой и своим гитаристом множество схожих черт. Оба они любили красоту и дорогие вещи, Меку тоже предпочитал пользоваться услугами клининговых служб, но, в отличие от Камиджо, умел неплохо готовить, что с удовольствием делал. Этот факт Юджи очень удивил, когда однажды Меку накормил его ужином, что-то проворчав о том, что его босс — бесполезное создание, которое сдохнет перед закрытым холодильником. Камиджо не стал его разубеждать, было приятно чувствовать заботу о себе, пусть и от абсолютного эмоционального сухаря. Легко поднявшись с дивана, Меку поставил бокал на низкий журнальный столик, подошел к Юджи вплотную и наклонился, беря его лицо за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Я серьезно, можешь остаться. Твой водитель явно тебе спасибо не скажет, если ты его дернешь среди ночи, а я не буду сидеть и ждать, пока приедет ночное такси. Не дожидаясь какого-либо ответа, Меку склонился сильнее, мягко поцеловав его, и Камиджо с удовольствием ответил на эту скупую ласку, решив, что доводы более чем разумные. Домой он может поехать и утром. Ему доставляло удовольствие двойственность их с Меку взаимоотношений. После той ночи в Париже они только и делали, что трахались, вплоть до самого отъезда в Токио, но и когда вернулись — ничего не закончилось. Выработалась определенная система, благо вкусы и потребности у них были практически одинаковые: несколько раз в неделю, в зависимости от того, кому больше хотелось, после работы они ехали к Камиджо домой, и вдоволь занимались сексом без спешки и торопливых сборов после. Приятно было провести в объятиях Меку всю ночь, сполна насладившись его умением, чтобы утром снова стать коллегами и почти-друзьями, без всяких пошлых намеков. А главное, без допросов, упреков, чувства собственности и дурацкой романтической чепухи. Меку, с присущим ему оригинальным чувством юмора, называл это «партией в теннис». Камиджо почему-то смешило такое сравнение, особенно после того, как Меку прокатил его высказывания в различных интервью о желании стать профессиональным теннисистом, если бы не музыкальная карьера. «Ты бы определенно добился больших успехов», — заявил тогда он, едва заметно вскинув бровь, потому что как раз накануне они более чем классно «разыграли партию» прямо у Юджи в гостиной, не добравшись до спальни. Но в целом они все-таки сами считали себя больше коллегами, чем любовниками. Меку ему ничего не запрещал, не вредничал, не пытался контролировать, хотя сам проявлял заботу и внимание. Пусть и в пофигистичной и деловитой манере, что вообще было его чертой. …Лежа на его плече и отдыхая, после того как Меку в очередной раз отделал его до звезд перед глазами, Камиджо не сразу заметил, что тот не уснул сразу, как обычно. Он расслабленно лежал, медленно водя кончиками пальцев по руке Юджи, и смотрел в потолок. — Я все-таки никак в толк не возьму, — медленно проговорил Меку. — Зачем тебе он? Камиджо сразу же понял, о ком речь, и только поджал ноги, уютнее сворачиваясь под одеялом, прильнув ближе. — Я ведь уже говорил. За ним интересно наблюдать. — Интересно наблюдать неделю-другую. А не полтора года. В голосе Меку не было никаких эмоций, разве что вежливое недоумение. Он и в самом деле интересовался исключительно из брезгливого любопытства. Таким тоном он мог бы спрашивать у Юджи, зачем он пригрел у себя дома блохастого котенка, которого нашел на улице. — Ты хоть осознаешь, что у тебя могут быть проблемы? Доведешь пацана, кто знает, чем это кончится. Камиджо усмехнулся, подняв голову. — Ты боишься, что Кайто, обуреваемый страстными чувствами, однажды придет и пристрелит меня? Сильно сомневаюсь. Поверь мне, ему нужно все это. Иллюзия близкой цели, личное невозможное, ему нравится вариться в этих эмоциях, испытывать их, препарировать оттенки страдания. Иногда получать стимул для новых. — Камиджо замолчал на миг, снова положив голову Меку на плечо. — Когда-то я тоже таким был. — Так вот в чем дело, — тот негромко хмыкнул. — Проживаешь рядом с ним то, что сам больше испытывать не можешь? — Что-то вроде того. Закрыв глаза, Камиджо попытался уснуть, но почему-то ему это не удавалось. Он спокойно лежал, не желая тревожить Меку, который минут через десять все-таки вырубился. Сколько процентов правды было в том, что он ему сказал? Девяносто, никак не меньше. Но были и оставшиеся десять, объяснить которые Камиджо Меку просто не смог бы. Как объяснить, для чего может понадобиться эмпирическое сравнение, что лучше — секс без чувств, или чувства без секса? Юджи помнил, как по возвращении из Парижа его буквально охватило почти маниакальное желание проверить, как больше понравится. При этом спать с Кайто он по-прежнему не слишком хотел, но какое наслаждение доставляло его совращение! Как восхитительно живо тот отзывался на малейшие намеки, летел в расставленную ловушку, как глупая прекрасная бабочка. Иногда Камиджо беззастенчиво любовался им, парень был очень красив. Встреть он такого еще даже лет шесть-семь назад, может, что-то и вышло бы. Что-то кроме этой однобокой жестокой игры, где Кайто заранее был уготован проигрыш. Потому что нельзя помещать в кого-то весь свой мир — от тебя самого не останется в таком случае пустого места. «Я же понимаю, что так нельзя поступать, — иногда отрешенно думал Юджи, особенно после того как в очередной раз обламывал Кайто, испытывал его на прочность и пропадал, не отвечая на звонки. — Понимаю, но делаю все равно. Почему?» Ответа не было. Даже Меку не спешил подсказывать, из-за чего Камиджо порядком на него злился. Почему-то казалось, что уж Меку-то точно все понимает, но нарочно ухмыляется с видом «давай-ка сам, босс. Ты же тоже не из тупых». Однако размышления о Кайто с его нелепыми и удивительно стойкими чувствами обычно не захватывали Камиджо надолго. Как и сейчас — засыпая, он снова переключился на высказанные сегодня планы. Устроить масштабный тур длинной в целый год. Завершить все грандиозным празднованием двадцатилетия карьеры. Может, хотя бы это позволит ему, наконец, поверить, что не все в этой жизни он проиграл, а только что-то одно? Что-то одно, пусть и глобальное, но, по-хорошему, оно ведь уже давно должно было стать прошлым. А почему-то не стало. Мысли остаются мыслями, только пока они в голове — стоит озвучить, и они тут же превращаются в действие. Возможно, именно поэтому уже на следующий день после разговора с Меку, которому Камиджо впервые рассказал о своих еще не до конца оформившихся планах, его охватила жажда действия. Подготовка к любому серьезному и длительному туру всегда начиналась с формальностей совершенно неинтересного рода: заключения договоров с компаниями, которые будут заниматься туром, с лейблом, который должен выделить необходимое количество средств, составления концертной программы и прочее. Камиджо не знал ни одного человека, которому нравилось бы заниматься этими вопросами, но без их решения дальнейшее планирование было невозможно. Работа была трудоемкой, требовала времени и дипломатических усилий, но не являлась сложной — куда больше Камиджо волновало, согласятся ли все потенциальные приглашенные разделить с ним праздник и выйти на сцену. От одной мысли о Маю, который посмотрит на него исподлобья и скажет что-то вроде: «Если некуда девать энергию, Юджи, дорогой, покрась дома стены», портилось настроение. Но Камиджо решил не сдаваться заранее и хорошо обдумать свои слова и действия, прежде чем соваться к бывшему гитаристу и любовнику. С остальными дело должно было пойти легче, но все равно не стоило рубить с плеча. Неожиданно даже для себя он понял, что ему интересно возродить свои старые песни. Без лишней скромности Юджи считал, что сейчас поет на порядок лучше, чем раньше, и поклонникам, следившим за его творчеством давно, наверняка захотелось бы услышать забытые мелодии в новом исполнении. А тем, кто был с ними не знаком, услышать впервые. Меку наблюдал за приготовлениями Камиджо с вежливым любопытством. — Такое чувство, что тур стартует уже завтра, — заметил он однажды утром, услышав, как Камиджо по телефону договаривается о встрече с очередным из менеджеров. — Радуйся, что организационные вопросы тебя не касаются, — отмахнулся Юджи, набирая следующий номер в списке необходимых звонков. — Ну, еще бы, — усмехнулся Меку. — Посмотри на меня — я сама воплощенная радость. Юджи хотел съязвить в ответ, что лицо Меку выражает только пожизненный пофигизм, а когда у него наступает радость, не догадается даже ясновидящий. Но в этот момент в трубке щелкнуло, и он сосредоточился на деле, Меку же выбрался из-под одеяла и, даже халата не накинув, направился в душ. Самой приятной частью подготовки и одновременно одной из самых сложных Камиджо считал выбор песен. У него даже возникла шальная мысль подсчитать, как много композиций он успел создать за эти двадцать лет, но поленился — у него было, кому этим заняться. Руки чесались приступить к делу, и потому он решил, что в свой единственный за последние две недели выходной запрется дома, выключит телефон и обложится собственными дисками, чтобы без спешки окунуться в музыку, подумать и прочувствовать атмосферу. Свою задумку Юджи привел в исполнение — даже выспаться толком не удалось, потому как утром сквозь пелену сна где-то на границе с явью воображение начало рисовать картины предстоящего тура, и ему казалось, что он уже слышит вступительные аккорды самых любимых своих песен. Работа пошла хорошо, Камиджо так захватил процесс, что он опомнился только почти в пять вечера, когда за окном начало смеркаться. Запоздало он вспомнил, что даже ни разу не ел сегодня, в то время как список песен для потенциального плейлиста финального концерта перевалил за пятьдесят позиций. — Надо с этим что-то делать… — пробормотал себе под нос Камиджо, пока на фоне играла «Metamorphose». Перспективы уже не казались радужными, и Юджи всерьез опасался, что такими темпами ему понадобится не меньше полугода, только чтобы составить программу. «Хоть опрос в интернете проводи — «какие песни вы хотели бы услышать вновь», — невесело усмехнулся он и устало провел ладонями по лицу, вставая из удобного кресла. Подцепив со стола телефон, звук входящих на котором он предусмотрительно отключил, Юджи отправился на кухню. Разумеется, ему писали и звонили все, кто только можно — около десятка звонков и несколько смс. Сообщения были исключительно по делу, а вот среди звонков обнаружилось два от Кайто, два от Хизаки и один от Масаши. Внезапная популярность у практически всего состава Jupiter позабавила, в голове мелькнула тщеславная мысль, что бывшие коллеги без него явно жить не могут. Камиджо решил для начала перезвонить Хизаки. — Куда ты пропал? — прямо спросил тот вместо приветствий. — И я рад тебя слышать, Хи-чан, — самым добродушным тоном отозвался Камиджо, открывая дверцу холодильника и тут же досадливо морщась. О еде, как обычно, он не позаботился заранее, даже не подумав, что весь день сидеть дома с пустым желудком и таким же пустым холодильником будет как минимум уныло. — Я тоже, — было слышно, что Хизаки немного смутился своих грубоватых слов. — Мы тебе уже сто раз звонили. — Мы? — захлопнув дверцу бесполезного холодильника, Камиджо подошел к окну и посмотрел в затянутое облаками небо. — Я и Масаши. Ты сейчас очень занят? «Я всегда занят», — чуть не выдал на автомате Камиджо, но удержался. Любопытство разворачивалось внутри него, как распускается цветок, лепесток за лепестком. Происходящее казалось странным: деловой тон и напряжение в голосе Хизаки, который на пару с Масаши пытался добиться его внимания — что могло быть интереснее? — Нет, я не очень занят. У меня как раз выходной, — ответил Юджи и усмехнулся: — ты как почувствовал. — Сможешь тогда приехать? — проигнорировал последнюю реплику Хизаки. — Прямо сейчас. Мы в баре недалеко от нашей первой репетиционной базы. Даже если бы Камиджо был завален срочными делами по горло, после такого приглашения он отложил бы их до лучших времен. Происходило что-то действительно из ряда вон необычное, и у него появилось необъяснимое предчувствие, что сегодня его порадуют. Мысль о том, что ему хотят сообщить плохие новости, показалась абсурдной. — Ладно, — согласился Камиджо. — Пришли точный адрес. Думаю, в течение часа буду. В итоге Юджи справился за какие-то сорок минут. В городе машина не попала ни в одну тянучку, светофоры как по заказу переключались на зеленый. И когда Камиджо остановился у входа в обозначенное Хизаки заведение, он подумал, что, возможно, не стоило так спешить и выдавать свой интерес. Но от этих мыслей он отмахнулся — сейчас ему не хотелось ничего изображать — и толкнул дверь. Было еще не поздно, и бар, обыкновенный, даже заурядный, оказался наполовину пустым. Хизаки и Масаши Камиджо увидел сразу: они заняли дальний столик и дружно повернули головы в его сторону, стоило переступить порог. — Ну, привет, — произнес Юджи, подходя ближе и отодвигая свободный стул. — Где пожар и что горит? Масаши улыбнулся и отсалютовал бокалом, тогда как у Хизаки лишь едва заметно приподнялись уголки губ. Перед ним стоял полупустой бокал с пивом, по которому он несильно постукивал пальцами, выдавая свое волнение. — Пока что ничего не горит, — ответил Масаши после небольшой паузы: он как будто ждал, что ответит Хизаки, но тот словно воды в рот набрал. — Тогда с чего такая спешка? — Камиджо кивнул официанту, чтобы тот принес ему тоже пиво. Пить он особо не собирался и не хотел тратить время на изучение меню. — Есть важный разговор. Точнее, предложение, — Масаши в этот момент смотрел только на Хизаки, явно приглашая его продолжить, но тот лишь кивнул, прикусив губу. Ситуация становилась все более интересной, и у Камиджо появилась догадка, зачем его позвали. В чем-то она была нереальной, даже фантастической — за последние месяцы он привык не ждать и часто думал, что этого уже никогда не случится. А теперь вдруг поверил, когда смотрел на побледневшего сосредоточенного Хизаки. Но помогать ему Юджи не собирался, и потому лишь изобразил недоумение, глядя на него в упор и не моргая. — У тебя что-то случилось, Хи? — как можно нейтральней поинтересовался он. Хизаки отрицательно качнул головой, толком не ответив на вопрос, и спросил: — Юджи, чем ты сейчас занимаешься? Боковым зрением он заметил, как Масаши возвел глаза к потолку. Показалось даже, что басист чуть слышно выругался, и Камиджо почти не сомневался, что под столом он пнул Хизаки ногой, чтобы переходил к делу, а не задавал наводящие вопросы. — Я планирую тур, — лучезарно улыбнувшись, произнес Камиджо, словно не заметил ничего. — Кстати, это отдельная тема, о которой я хотел поговорить с вами — со всеми вами, я имею ввиду, с Юки и Теру тоже. Но, наверное, сейчас не самое подходящее время. — Это уж точно, — со свойственной ему прямолинейностью согласился Масаши. — Мы с Хизаки хотели обсудить кое-что другое. Он немного опустил голову, выразительно глядя на гитариста, который уткнулся взглядом в стол, а Камиджо, сидя между ними и поглядывая то на одного то на другого, с трудом удержался от смеха. Напряжение нарастало, но все же ему виделось нечто комичное в происходящем. Сейчас он был готов поклясться, что Хизаки боится его. Однако Камиджо всегда нравилась в этом человеке напористость и привычка поступать порой неожиданно жестко. Когда обстоятельства вынуждали, мягкий и податливый Хизаки становился точно стальной трос — не переломить его, только руки обожжешь. Потому порой Юджи дико его хотел, особенно когда Хизаки стоял на своем, спорил с ним, или, как сейчас, испытывал страх, но готов был ринуться в бой. — Конец будущего года идеально подошел бы для того, чтобы вернуть Versailles на сцену, — голос Хизаки звучал ровно, но Камиджо хорошо его знал, и видел, с каким трудом ему далась эта фраза. Глядя внимательно, без улыбки, Юджи на миг переглянулся с Масаши, понимая, что уточнений не требуется. Эти двое уже обсудили все. — Почему ты считаешь, что именно в будущем году будет уместно? — спросил Камиджо, вновь взглянув на Хизаки. Он ожидал, что тот пожмет плечами, толком ничего не ответив конкретного, но он снова его удивил. — Потому что чувствую, что нам всем еще есть, что сказать и сделать. И мы можем это только вместе. В неизменном составе, Юджи. Кроме того, ты ведь говорил мне сам, что тоже скучаешь. Так вот, ты такой не один. Камиджо в который раз почувствовал радость от своего умения держать лицо, когда обстоятельства того требуют. Откинувшись на спинку стула, он не ответил ничего, но гамма эмоций, бушевавших в его душе в эту минуту, по силе могли сравниться разве что с сокрушительным цунами. Пожалуй, самое главное, что он сейчас ощущал каждой клеткой тела — это триумф. Темный, честолюбивый, в чем-то даже недостойный, но оттого кажущийся еще более сладким. Хизаки пришел к нему. Они все пришли к нему обратно, осознавая, что без него, без Юджи Камиджо, никакого Versailles не будет. Как и возврата к прежнему, великому и грандиозному, погребенному до поры до времени в соборе из застывшей музыки. Будь у Камиджо сейчас под рукой блокнот и ручка — он непременно записал бы хоть часть охвативших его эмоций, плевать, какие слова они примут. Он чувствовал, что в лицо ему бросилась кровь, стало жарко, благо в баре было достаточно темно, чтобы Хизаки и Масаши заметили. — Ты же понимаешь… — медленно произнес он, радуясь, что даже голос его сейчас не подвел и звучал, как обычно. — Ты же понимаешь, что не только от моего согласия все зависит. И не от того, что хотим мы трое. — Остальные хотят того же, — заметил Масаши. Камиджо не удержался, иронично выгнув бровь. — Все? И тут впервые за вечер Хизаки улыбнулся спокойно и открыто. Сделав пару глотков пива, он наконец расслабился, ведь до того сидел на стуле, вытянувшись, как струна. — Юки всегда подчеркивал, что ты профессионал, и ему нравится с тобой именно работать, — дипломатично сказал он. — А ты сам неоднократно говорил, что участникам группы вовсе не обязательно быть друзьями. Масаши кивнул, подтверждая сказанное Хизаки, и подался чуть ближе. — Теру уже дал свое предварительное согласие. Он очень обрадовался, Юджи. Он любит Versailles не меньше других и тоже хотел бы его возрождения. Почему-то в то, что Теру «очень обрадовался», Камиджо слабо верилось. Сам он всегда с теплом относился к Теру и даже скучал по общению с ним, но знал прекрасно, что тот весьма дружен с Кайто. И сомневался, что Теру сильно порадует возвращение прежней группы в ущерб другу и вокалисту группы нынешней. Он уже собирался задать весьма щекотливый вопрос, но встретился глазами с Хизаки и каким-то шестым чувством понял, что здесь и сейчас спрашивать не стоит. Помолчав, даже не притронувшись к пиву в высоком бокале, Камиджо наконец решился. — Мне нужно немного времени, чтобы все обдумать. И я все-таки хочу лично поговорить с остальными. Если мы хотим возродить Versailles, нам с самого начала нужно считаться со всеми. «Ну и кого я обманываю? — подумал он тут же, едва договорив. — Хизаки знает, что мне наплевать на мнение остальных, потому что он ко мне приполз, и теперь я точно соглашусь». Смутное чувство, что его обставили, заставило Камиджо почувствовать себя неуютно. Хизаки не мог не понимать, насколько сильно он осознанно или неосознанно ждал вот этого предложения. Именно в такой форме. Потому и преподнес его так, для надежности прикрывшись Масаши и изобразив испуг и неуверенность. Способен ли был Хизаки на такое? Сам себе Камиджо решительно отвечал — нет. Но это касалось того Хизаки, которого он знал. За минувшее время, в особенности приобретя новый опыт, часть из которого была горьким, Хизаки вполне мог научиться манипулировать и обманывать. А может быть, Камиджо просто как всегда испытывал проблемы с доверием и параноил на пустом месте, подозревая до последней черточки знакомого человека в черт знает каких многоходовках. — Значит, ты согласен подумать и обсудить все с ребятами лично? — подбил итоги беседы Масаши, помолчав и заметив, что его собеседники не нарушают затянувшуюся паузу. Юджи кивнул. — Как только я это сделаю, мы можем собраться уже все вместе и поговорить. Он только теперь заметил, что Хизаки сделал едва ли несколько глотков своего пива, хотя обычно он выпивал все и нередко заказывал еще бокал. Масаши не пил в принципе ничего кроме минеральной воды, из чего Камиджо сделал вывод, что тот на машине. — Ты же тоже что-то хотел нам сказать? — напомнил вдруг он. — Ваша новость была грандиознее, — усмехнулся Юджи. — Как-нибудь в другой раз. Но не исключаю, что довольно скоро. — Ты, как всегда, интригуешь, — тоже рассмеялся Масаши, поднимаясь из-за стола. — Могу вас подвезти обоих, если хотите. Камиджо быстро взглянул на Хизаки, который слегка улыбнулся. Улыбка эта была такая знакомая, что Юджи понял в тот же миг все, что тот хотел сказать. Все-таки, была между ними какая-то особенная связь, разорвать которую не могло, наверное, ничто. — Спасибо, я с водителем, — вежливо отказался Камиджо. И остался сидеть за столиком, пока Хизаки вышел на улицу проводить Масаши, явно собираясь перекинуться с ним еще парой слов. Все еще не верилось, что сегодня случилось именно то, что Камиджо сам себе поклялся не затевать первым. Как никогда четко он понимал, что ни за что не пошел бы к Хизаки, не заикнулся бы о Versailles, и уж тем более не предложил все вернуть. Хотя порой ему хотелось этого до глухой боли в груди. Чувство это было иррациональное, нелогичное, в чем-то даже глупое, потому что ему действительно нравилось то, что он делал сейчас. Нравилась возросшая ответственность и полная свобода. Нравилось творить без оглядки на чье-то мнение, и то, что получалось у него все просто отлично. Но Юджи не любил себе врать и честно признавал, что Хизаки ему не хватало. Особенно сильно не хватало в работе, хотя, справедливости ради, между ними никогда не было только исключительно работы. Камиджо тосковал даже по горячим спорам с остальными при обсуждении новых концептов, понимая, что страдает чистой воды мазохизмом. Теперь, если Хизаки и впрямь настроен серьезно и понимает, во что опять ввязывается, Юджи твердо решил поставить ему ряд ультиматумов, первый из которых — полный и единоличный контроль. Без споров и пререканий. — Прекрати гипнотизировать взглядом пиво. Мы оба знаем, что пить ты его не будешь, будь это даже последнее пиво в мире. Камиджо обернулся. Он не заметил, как Хизаки вернулся и остановился у него за спиной. Усмехнувшись, он поднялся на ноги и оказался почти вровень с гитаристом. Хизаки был в темных очках, глаз его Камиджо видеть не мог, и потому почти невольно опустил взгляд на губы. Хизаки улыбался. — Ты хотел что-то спросить. Камиджо и в самом деле хотел спросить, но в эту минуту почему-то все уже казалось не слишком-то важным. Кроме того, что Хизаки — его Хизаки, его гитарист — все-таки опять к нему пришел. — Юджи. Убери это дурацкое самодовольное выражение с лица, иначе, клянусь, я стукну тебя чем-нибудь, — фыркнул тот и резко повернулся на каблуках. — И куда ты? — Поговорим по дороге. Уже на выходе из бара Камиджо поймал его за руку, чуть сжав запястье. — По дороге куда? — Подбросишь меня домой. Из-за тебя я лишился возможности доехать без проблем в обществе милейшего человека. Мне не улыбается теперь трястись на метро. Не покидало ощущение, что Хизаки сам слегка в шоке от собственной дерзости, но это было именно то в нем, от чего Камиджо так балдел. Он покорно пошел следом и открыл Хизаки дверь машины. Сначала они ехали молча, то и дело переглядываясь или нарочно отводя взгляд в окно. В конце концов, это начало смешить, и Камиджо нарушил молчание. — Я не думал, что ты решишься. Первым. — Я знал, что иначе никак. Ты бы не стал. Им даже не нужны были уточнения. — Я хочу тебя попросить, — произнес Хизаки еще некоторое время спустя, глядя перед собой. Руки он держал на коленях, но Камиджо видел, как-то и дело сжимаются его пальцы в кулак. — Зин пока что не должен знать ничего. В подходящий момент я ему сам все скажу. Он может… понять неправильно. — Раз уж ты заговорил, — хмыкнув, Камиджо подался к Хизаки чуть ближе. Водителю своему он полностью доверял, но бывали моменты, когда не хотелось доносить что-то до ушей постороннего. — Нет, я не собираюсь прекращать работу Jupiter, — жестко выдал Хизаки, хотя Камиджо и рта не успел раскрыть. — Я слишком много вложил в это, мне жаль будет все потерять. Мою музыку и мои тексты, все это результат моего труда и труда моих коллег, к тому же нечестно будет по отношению к Зину. Хизаки рубил слова точно ножом, а ведь еще секунду назад был так мягок. Перемена бросалась в глаза. Камиджо понимающе улыбнулся. — Ты думал, я буду требовать… — Еще скажи, что у меня не было причин так думать. — В таком случае, у меня встречное условие, — Камиджо невольно почувствовал, как холодеют ладони, как бывало всегда, когда он волновался или злился. Или был возбужден. — Я тоже не собираюсь отказываться от своей работы. Мне точно так же это дорого. И это будет нечестно по отношению к самому себе. Уже кучу времени между ними не было такого искрящегося противостояния, как сейчас. Но вопреки всем ожиданиям, Камиджо совершенно не было страшно. Он все еще ощущал сладкий вкус триумфа, и видел, что Хизаки так резок только потому что тоже не любит пассивно проигрывать. С давних пор. — И как же мы справимся?.. — словно философски интересуясь в пространство, только и спросил он. — Вытянем вместе, как всегда. Это «как всегда» подействовало на Хизаки магически. Ничего не ответив, он на ощупь нашел на сидении рядом с собой ладонь Камиджо и крепко сжал ее. Юджи в ответ переплел их пальцы. В нем бушевало что-то имеющее мало общего со страстью, но это «что-то» затыкало горло, выбивало из легких воздух, заставляло сердце безумно колотиться о ребра. Он так давно не испытывал ничего подобного. Будто живая кровь, наконец, зажгла вены. Выйдя вместе с Хизаки из машины, когда они приехали к его дому, Камиджо сам не до конца понимая, что делает, захлопнул дверь, поймал Хизаки за талию и крепко прижал к себе, чуть склоняя к нему голову. Тот уперся ладонью ему в плечо, но не оттолкнул, быстро сняв свободной рукой темные очки. И не сказал ни слова. Камиджо подался к нему, прикасаясь к холодным губам, вспоминая до боли знакомое ощущение. Хизаки ответил, но сам так и не обнял его, как сделал бы раньше. Что-то в нем изменилось, а что-то так и осталось прежним, но теперь стало лучше. Определенно лучше. — Спасибо, что подвез, — тихо сказал он, когда Камиджо его отпустил. — И спасибо, что принял мое предложение. — Я еще не принял, — ответил Юджи, глядя в ровную спину удаляющегося гитариста. «Но, конечно, приму. Куда я денусь», — мелькнуло в мыслях. Камиджо вдруг понял, что снова улыбается. Юки опаздывал, но Камиджо не злился, потому что был практически уверен, что тот делает это не специально. Подобные ужимки и дешевое набивание цены в принципе были не в правилах драммера, а значит, существовало какое-то уважительное объяснение его задержке. Чувствовал себя Юджи отвратительно. Еще два дня назад он проснулся утром со страшной резью в горле и всерьез перепугался, что не сможет выступать. А ведь планировался не просто концерт, хотя срыв даже рядового мероприятия был совершенно недопустим — планировался финал тура и запись всего этого для предстоящего DVD, и представить себе более отвратительного стечения обстоятельств Камиджо просто не мог. Однако ударная доза быстродействующего парацетамола, спешно прописанная врачом, и несколько чашек теплого чая сделали свое дело — за три часа до концерта Камиджо чувствовал себя сносно. Но на этом неприятности не закончились. На прогоне ни с того, ни с сего отключился микрофон. Это еще можно было пережить, если бы вдогонку перед самым началом не полетел один из динамиков, который лишь чудом успели починить. На сцену Камиджо выходил издерганный и изрядно на взводе, но как часто бывает в таких случаях, спел он даже лучше, чем мог от себя ожидать. Под конец концерта случился еще один казус, который Юджи даже не сразу заметил: посреди песни у Меку оборвался ремень на гитаре. С горем пополам Дайши доиграл в одиночку, пока лид-гитарист, злой как черт, метнулся за сцену. При этом лицо Меку традиционно не выражало ровным счетом ничего, но Камиджо знал его достаточно хорошо, чтобы понять: Меку готов убивать. Как будто можно было найти виноватых в случившемся. Когда концерт, наконец, благополучно завершился, Камиджо ушел за кулисы, прислонился спиной к стене и неожиданно даже для себя рассмеялся. — Очень весело, — огрызнулся стоявший рядом Меку. — Такое чувство, что сегодня мы пережили все дерьмо, какое в принципе могло случиться. — Вот именно, — согласился с ним Камиджо, но пояснять, что имел в виду, не стал. Он никогда не был суеверным, но в тот день подумал, что и правда все возможные неприятности уже произошли, и значит, дальше будет лучше. Не смыв грим, и даже не сняв концертный костюм, Камиджо прикрыл за собой дверь гримерной и достал телефон. Этот звонок он планировал давно, но все никак не мог собраться. А тут вдруг подумал: когда, если не сейчас? — Юджи, ты, что ли? Голос Юки был преисполнен неподдельного удивления, и Камиджо понимал его. Они не разговаривали целую вечность. — Что ли я, — ответил он. — Не помешал? Юки тяжко вздохнул в трубку, показывая, как он относится к вежливым расшаркиваниям, и спросил без обиняков: — Что ты хотел? — Хотел встретиться, — так же прямо ответил Камиджо. — Зачем? Ему явно удалось удивить Юки дважды за этот разговор, и понимание этого вместе с эйфорией от проделанной работы заставило Юджи снова негромко рассмеяться. — Чем задавать вопросы, не проще ли встретиться и все обсудить уже с глазу на глаз? Тем более, я думаю, ты знаешь, почему я предлагаю это. На том конце воцарилась тишина, Юки обдумывал его предложение, и Камиджо решительно не представлял, почему тот мнется. И так ведь было понятно, что разговора не избежать. — Ты пьян там, да? — наконец спросил Юки, и теперь Камиджо уловил нотки обреченности в его словах. — Нет, я после концерта, — улыбаясь, ответил он. — Ясно. В твоем случае это почти одно и то же. — Давай завтра? — Завтра не могу. Послезавтра во второй половине. — Идет, — не стал торговаться Камиджо. К утру он чувствовал себя вполне сносно, и уже поверил, что загадочный вирус был убит на корню, но в день назначенной встречи температура подскочила до пугающей отметки, голос практически пропал, а в виски словно загнали стальные иглы. — Ну и куда ты вот собрался? — Меку стоял в дверном проеме спальни и разглядывал Камиджо, как опытный энтомолог невиданную тропическую бабочку. — У меня важная встреча, — отозвался Юджи, застегивая длинный ряд пуговиц на рубашке. По счастливому — или, наоборот, не очень — стечению обстоятельств Меку как раз ночевал у него, когда Камиджо подкосила хворь. Сиделка из гитариста была так себе, заботиться в истинном значении этого слова о ком бы то ни было, он не умел, но зато снова позвонил врачу Камиджо, съездил за рецептом и купил необходимые лекарства. К вечеру Юджи чувствовал себя куда лучше, и отменять важную встречу не захотел. — Как ты еще не подох где-нибудь от простуды или просто с голоду за свои сорок лет, не понимаю, — бурчал Меку, бесцеремонно засовывая в сумку Камиджо леденцы от кашля. — Надо же, какие нежности, — поддел его тот, не удержавшись. — Совсем тебе не свойственно Меку-кун, ты не можешь так думать. Меку посмотрел на него с выражением «ну ты и самовлюбленный идиот» поперек физиономии и пожал плечами. — Пообщаешься с тобой, Юджи, и нахватаешься всякого дерьма. Эмоций, например. Камиджо рассмеялся. Подкол за «нежности» был засчитан. — Я, конечно, трижды прошу прощения, что вмешиваюсь, но ты видел, что показал твой термометр? — Меку настолько переполняла ирония, что ее нотки пробивались даже сквозь непоколебимое равнодушие. — Мне нормально. И я ненадолго, — отмахнулся Камиджо. На это Меку только многозначительно хмыкнул и ушел в коридор, бросив напоследок: — Если помрешь где-то, не звони. И вот теперь Камиджо сидел в кафе, медленно тянул капучино и даже вкуса его не чувствовал, потому что к прочим радостям у него еще и заложило нос. Дипломат из Юджи сейчас был весьма посредственный, и он надеялся только на то, что Юки будет в хорошем настроении, и они договорятся обо всем быстро и мирно. — Извини. Виноват, — барабанщик рухнул в кресло напротив так, словно бежал-бежал, а теперь вдруг упал. Вид у него был усталый и озабоченный. — Ничего, — сипло отозвался Камиджо и даже попробовал улыбнуться. — Что-то случилось? — Йоко заболела, — открыв меню и ткнув пальцем в картинку с самой большой чашкой кофе, Юки без слов кивнул официанту. — Серьезно заболела? — Не настолько серьезно, чтобы обсуждать это сейчас. Надо было к врачу отвезти, — Юки откинулся на спинку кресла, пристроив локти на подлокотники, отчего сразу возникла ассоциация, будто он у себя дома развалился на любимом диване. — С тобой-то что? Ты еле говоришь. — Простудился где-то. — Можно было перенести на другой раз, — пожал плечами Юки. — И так уже много раз переносили. Оба замолчали ненадолго, пока вернувшийся официант ставил перед Юки чашку, и тот, едва удостоив ее равнодушным взглядом, снова посмотрел на Камиджо. — Полагаю, нам обоим не с руки сидеть здесь до ночи, потому предлагаю сразу к делу, — Юки закинул ногу на ногу. — Вряд ли ты позвал меня, потому что соскучился. Этот насмешливый полувопрос Камиджо предпочел проигнорировать и устало провел кончиками пальцев по переносице. — Я хотел поговорить с тобой и спросить, как ты относишься к возрождению Versailles, — сказал он. Ответ был не совсем верный, точнее — это была только его часть. Но Камиджо решил все же не рубить с плеча и не спрашивать сразу, как Юки относится к нему самому. — Ты хотел поговорить, как я отношусь к тому, чтобы снова работать с тобой. Драммер никогда не отличался излишней деликатностью, что тоже стало одной из причин возникших трудностей. Умение ходить вокруг да около, вести себя осторожно и аккуратно добиваться желаемого Камиджо считал неоспоримыми достоинствами человека. Он даже испытывал эстетическое наслаждение, когда ему встречался достойный соперник. Юки же был простой как задачка для дошкольника, и как ни странно, именно поэтому Камиджо порой не мог представить, как с ним общаться. — Да, и об этом тоже, — кивнул он. Юки молчал несколько секунд, его взгляд стал отрешенным и задумчивым, но он не нуждался в том, чтобы занять чем-то руки, и к чашке с кофе так и не прикоснулся. Казалось, Юки совершенно не напрягает, что собеседник видит его временное замешательство. — Ты не нравишься мне как человек, Юджи, — наконец произнес он. — Но и жениться на тебе я не собираюсь. А вот работать могу вполне. — Что ты можешь, я даже не сомневаюсь. Вопрос, хочешь ли? Вроде бы и волноваться было не из-за чего, но у Камиджо снова разболелась голова, и только осознав это, он понял, как был напряжен. Не явно, внутренне, потому что общаться вот так, чересчур откровенно, с человеком, который не испытывал к нему ни грамма симпатии и даже не пытался скрывать это, было слишком утомительно. Усмехнувшись, Юки покачал головой и соизволил оторваться от спинки кресла, чтобы взять в руки чашку. — Не поверишь, но совсем недавно тот же вопрос задала мне Йоко. Когда мы обсуждали… все это. Подразумевал он под словами «все это» работу в Jupiter или потенциальное воскрешение Versailles, Камиджо не понял, но уточнять не стал. — И тогда я впервые призадумался, — продолжал Юки. — Оказалось, вопрос не такой уж простой. — Думаю, подробности о том, как ты размышлял, можно пропустить, — невольно Камиджо перенял манеру общения Юки, сейчас он был не в том состоянии, чтобы прощупывать почву и действовать тонко. — Верно, — хмыкнул тот. — В итоге я пришел к выводу, что хочу. Потому что, каким бы ты ни был засранцем, лидер из тебя отличный. Самый лучший, как не досадно признавать. Вот только понял я это относительно недавно. Скрыть удивление Камиджо удалось с трудом, потому что Юки фактически признался, что Хизаки как лидер его не устраивает. — Тогда, перед приостановкой, когда ты единолично решил вопрос с контрактом, не спросив никого из нас, я был на тебя жутко зол, — тем временем продолжал Юки, — мне казалось несправедливым и неправильным такое поведение. — Что же заставило теперь думать иначе? — Камиджо не удержался, зная, что в его голосе звучит сарказм. Но Юки даже не усмехнулся, только подался всем телом чуть ближе, поставив локти на стол. — Ты тогда поступил, конечно, как эгоистичная скотина, Юджи. Но, как ни крути, сработал так хорошо, что никого из нас действительно ничего не коснулось. Ты все сам вытерпел, нас не допуская, весь прессинг от лейбла, гору формальностей и прочую хрень. Оказалось, так не все могут. Камиджо был искренне заинтригован. — Кто же не смог? — Так вопрос не стоит. Просто представь, что некий лидер группы сначала заверяет всех, что не о чем волноваться, а потом оказывается, что он облажался в силу каких-то причин. Расхлебывать приходится всем вместе и с запозданием, и это не то чтобы приятно. Даже если к лидеру как к человеку все относятся с симпатией и уважением. «Вот оно что, — неожиданно без злорадства подумал Камиджо. — Выходит, Хизаки где-то успел оступиться, и, похоже, не раз». Всякого он ожидал от этого разговора, но не думал, что Юки потешит его самолюбие. Юджи не ставил целью конкурировать с Хизаки. Или, если быть точным, не ставил в этот конкретный момент. Но услышать от Юки пусть не прямое, но признание, что как лидер группы Камиджо ему нравился больше, было невероятно лестно. — Тогда, думаю, будет уместно сказать, что такого барабанщика, как ты, найти тоже непросто. В ответ тот насмешливо поднял брови: — Ты не меняешься, Юджи. — Возможно. Но я сказал правду, потому что действительно так думаю. — Прекрасно, — Юки развел руками, будто вопрошая, ну что можно взять с Камиджо. — Думаю, взаимных комплиментов на сегодня хватит. И раз уж у нас такой день откровений, может, обсудим еще что-нибудь? Камиджо кивнул: с приятностями на сегодня было покончено. Юки смотрел на него насторожено, с легким недоверием, и сколько Юджи помнил — в рабочей обстановке у него всегда был именно вот такой взгляд. Словно Юки до конца ему не верил. — Я знаю, что никогда тебе особенно не нравился, — произнес Камиджо, тщательно подбирая слова. — Но в какой-то момент мне стало казаться, что ты меня и вовсе ненавидишь. Почему? — Ты правда хочешь знать? — Юки огляделся, обреченно вздохнув, заметив, что в этой кофейне не курят. — Забавно. Вот уже второй раз за последнее время у меня спрашивают, из-за чего я тебя так отчаянно не люблю. — Я тоже всегда терпеть тебя не мог, — вырвалось у Камиджо почти невольно, но почему-то захотелось с облегчением рассмеяться. Что он и сделал. Юки фыркнул в ответ и тоже усмехнулся. — Правда, что ли? Ну, дела. Хоть в чем-то мы с тобой единодушны. Именно такого разговора с предельной долей откровения им обоим всегда не хватало. Камиджо удерживали рамки воспитания и хорошего тона, Юки контролировал себя только потому что соблюдал субординацию. На самом деле им давно стоило высказать друг другу все без расшаркиваний, потому что откровение с коллегами всегда лучше лицемерия. Даже если оно приносит псевдо-мир. — Говорят, люди всю жизнь стремятся получить то, чего им не хватало в детстве, — сказал Юки, передвинув перед собой чашку туда-сюда. — Уж не знаю, чего не хватало тебе, но твои подлые игры с нашими коллегами… Камиджо его перебил. Его всегда раздражали неумелые попытки высказаться деликатно. — Юичи тебе рассказал, да? — спросил он, и как всегда при упоминании Жасмина, горло чуть сдавила холодная невидимая рука. — Юичи сам был тот еще… — запнувшись, Юки только улыбнулся. — Да, он мне рассказал. Не знаю, почему, не в его привычках было делиться. Юки был единственным человеком, с которым Камиджо так и не смог в свое время поговорить наедине о смерти Ю. Как-то само собой разумелось, что все они переживали, барабанщик тогда старался держаться и поддерживал остальных, и все считали, что ему не нужны разговоры по душам. Как оказалось, зря. — Тебе тоже не хватает его? — в голосе Юки было что-то новое, чего Юджи не слышал прежде, но что именно, думать не хотелось. И ответить сразу тоже не вышло, хотя он очень пытался хотя бы внешне выглядеть, как всегда. Скрестив руки на груди, Камиджо закрыл глаза на несколько секунд, чтобы незаметно перевести дыхание и не отвлекаться на тупую ноющую боль где-то под сердцем. — В этом году ровно пять лет, как его нет с нами. И не было ни одного дня, чтобы я о нем не думал. Ты можешь не верить, но это правда. «Мне его не просто не хватает. Я не смог бы дальше жить, если бы остался таким же, как тогда», — этого Камиджо так и не смог сказать, но верил, что Юки понял все правильно. Тот какое-то время молчал, так и не притронувшись больше к своему кофе. Было заметно, что по-хорошему ему уже давно пора бежать, но что-то его удерживало. — Значит, я не ошибся, — кивнул Юки после затянувшейся паузы, будто сам для себя выяснил что-то. Что именно, Камиджо не стал уточнять. Просто поднялся с дивана первым, дождавшись, когда драммер тоже встанет, и протянул ему ладонь. Рукопожатие вышло крепким. Куда крепче, чем было бы простое дежурное. — Рад, что ты смог приехать, и этот разговор все-таки случился, — тихо сказал Камиджо. — Значит, работаем вместе? — Да, — Юки еще раз сжал его пальцы, на сей раз обеими руками. И впервые за вечер улыбнулся искренне. — Ты был прав, что позвал меня. Уже в машине по дороге домой Камиджо хотел было набрать сообщение Меку, но неожиданно передумал, убрав телефон в карман. Слишком долго он запрещал себе думать и вспоминать все, что сегодня всколыхнул в нем разговор с Юки. Хотя Юджи понимал, конечно, что тот здесь ни при чем. Он не имел права сорваться и расклеиться именно сейчас. И потому старался привычно спрятаться в скорлупу, повторяя себе, что надо жить сегодняшним мгновением, а о прошлом еще будет время думать и сожалеть. Но убедить себя получилось с трудом, и Камиджо понял, что завтра с утра он, как всегда, все сможет. Сегодня же его ждет тяжелая ночь. Прижавшись лбом к холодному окну, он закрыл глаза, чувствуя под веками знакомый жгучий песок. Сглотнул и сдержался, как всегда, желая сейчас как можно быстрее оказаться дома. В одиночестве. «Ты похож на бабочку-однодневку», — сказал ему однажды Маю. Это понравилось Камиджо, потому что было правдой, хоть тогда он и напустил на себя нарочно оскорбленный вид. Не иначе как врожденное умение переключаться на один сегодняшний день не раз выручало Юджи, выручило и теперь, в особенности, потому что не было ни одной свободной минуты. Большой сборный концерт в Tsutaya O-West был достойным завершением этого более чем продуктивного периода, и Камиджо искренне хотел как следует повеселиться перед наступлением нового года. Который тоже обещал стать грандиозным. И хотя было безумно приятно вновь привычно оказаться в центре внимания, осознавая собственную значимость, Камиджо не давала покоя одна проблема, упорно маячившая перед глазами. Он сам не понимал, зачем пригласил Jupiter в полном составе, а не ограничился, как раньше, участием Хизаки и, может быть, остальных, в качестве гостей на одну-две песни. Может, сыграло роль невероятное предложение о возвращении Versailles, а может, то, что случилось после, но Камиджо не смог опять унизить детище Хизаки, которое тот с завидным упрямством тащил за шиворот. Юджи уступил, посчитав, что совместный концерт — неплохой ход, который уже давно пора было сделать. Вот только загвоздка случилась там, где он не ожидал. Кайто проплыл мимо него с ровной спиной, чуть вздернув подбородок, весь в чем-то невыразимо развратном, хотя и полностью черном, но каскад россыпи страз и черного меха на скромно сидящем точно по фигуре одеянии заставил Камиджо удивленно раскрыть глаза. Парень выглядел настолько эффектно, что на него и впрямь все оборачивались, хотя что же такого особенного в этом концертном костюме, не сказал бы, наверное, никто. Лучше всех отреагировал на такое явление Меку. — Ну, офигеть. Мальчик Хизаки вырядился в дорогого хоста, — заметил он, тоже провожая вокалиста Jupiter взглядом. — Скажи еще, что тебе не нравится, — немедленно отозвался Камиджо, с любопытством взглянув на Меку. — Не совсем в моем вкусе, ты знаешь. Но я бы его зажал где-нибудь. Меку всегда говорил то, что думают. И не важно — он или окружающие. «У меня уже сил нет. Ты сволочь, Юджи. Потому что не говоришь ни «да», ни «нет»», — вспомнил вдруг Камиджо. Он вообще порядком удивился, когда Кайто набросился на него тогда с твердым намерением трахнуть прямо в пустой гримерке. Но удивление было приятным, и отвечать на исступленные поцелуи тоже нравилось, вот только тогда время для чего-то большего еще не пришло. «Может, пришло теперь», — думал Камиджо, то и дело поглядывая на Кайто. Который почему-то перестал смотреть на него глазами влюбленной школьницы и вообще держался с ним холодно и отстраненно, хотя с остальными был само радушие и любезность. Это напрягало, и Камиджо не сразу понял, что хмурится, провожая его взглядом и отказываясь понимать, в чем дело. Его собственный костюм в этот вечер был не слишком удобен, но, без сомнения, на что-то менее грандиозное Юджи был не согласен. Он всегда знал, что ему безумно идет это роскошное белоснежное сияние, которое остроумный Меку называл коротко и емко: «Чудо в перьях». Оставалось понять, почему на упомянутое чудо Кайто совершенно никак не реагировал. Выступление Jupiter было приблизительно в середине вечера. Камиджо наблюдал за ними из-за кулис, исподтишка не сводя глаз с Кайто. Хотя, справедливости ради, сейчас там, на сцене, был Зин — порывистый, какой-то удивительно свежий, как декабрьский ветер, в черном глянцевом блеске своего умопомрачительного одеяния. И кто его дернул вообще придумать что-то такое, да еще и вырядиться так именно сегодня? Хизаки напоминал себя прежнего, времен Versailles, больше обычного. На нем снова было ярко-красное платье, на сей раз больше подходящее не принцессе, а королеве. Мысленно проведя параллель с собственным «коронационным нарядом Луи», Камиджо оценил иронию. Когда-то они с Хизаки были принцем и принцессой. Теперь стали королем и королевой каждый своего маленького государства, да и принцы у них завелись собственные, правда, очень уж разные. Уходя со сцены, музыканты Jupiter проходили мимо него, как всегда, сияющие и переполненные эмоциями, как бывало и после каждого выступления Versailles. Камиджо вдруг понял, что разницы между тем, что было, и тем, что стало, действительно нет никакой. Только Кайто прошел рядом с ним без улыбки, лишь голову на миг повернул, окинул взглядом, и пошел себе дальше. Плечи его были гордо расправлены. Так гордо, что выдавали, как и его быстрый, слишком уж ровный шаг. Он так старался казаться айсбергом, что, кажется, сам испытывал недоумение от того, что это вдруг дало свои плоды. «Интересно, кто тебя надоумил», — посмеивался про себя Камиджо, готовясь к выходу. Было странно ловить себя на мысли, что весь вечер он думает исключительно о человеке, которого до этого даже не особенно хотел видеть в качестве любовника. Выступление прошло блестяще, без упрека и изъяна, и за кулисы Камиджо уходил довольный собой и своей командой. А еще ему казалось, или просто было приятно думать, что он действительно ощущал, как от первой до последней песни его прожигал взгляд одного конкретного человека. Разумеется, Камиджо прекрасно понимал, из-за чего его вдруг перемкнуло, и почему Кайто, о котором он вспоминал от случая к случаю без особо острых эмоций, вдруг занял мысли на целый вечер. Дешевый, но практически всегда безотказно действующий метод игнорирования. В другой ситуации Юджи усмехнулся бы и продемонстрировал своим холодным равнодушием, что Кайто не на того напал и пусть в следующий раз придумает что-то не столь пошлое. Вот только почему-то Камиджо не сомневался: тот не играл и не притворялся, он не ломал комедию, пытаясь привлечь внимание. Кайто действительно решил прекратить бессмысленную гонку по кругу, раз уж Юджи никак не отвечает на его чувства. Это было досадно. Камиджо нравилось слепое обожание, которое преследовало его уже так долго. Да и кому не польстила бы влюбленность молодого, красивого и безусловно талантливого музыканта? Он вдруг осознал, что будет обидно, если все закончится вот так, даже не начавшись. — Можно тебя на пару минут, Зин-кун? — войдя в комнату отдыха, громко произнес он так, что все присутствующие на секунду умолкли и обернулись в его сторону. Здесь собрались не все участники вечера: кто-то наблюдал за выступавшими в этот момент MU, кто-то вышел на перекур. Юки, лениво разлегшийся в кресле, листал журнал и мельком взглянул на Камиджо, чтобы мгновенно потерять интерес и отвернуться. В дальнем углу Кайя негромко переговаривался с кем-то из стаффа, еще пара человек обсуждали что-то с Теру. Кайто не заметил появления Камиджо, он сидел на диване, задумчиво глядя перед собой, покусывая губы и уже знакомо выбивая пальцами дробь по колену. Переодеваться было рано, предстоял еще общий выход на анкор, и Юджи снова отметил, как же хорош был костюм на Кайто. И как привлекательно смотрелся он сам в таком наряде. — Что? — тот поднял голову и растерянно моргнул. Камиджо подарил ему самую очаровательную из своих улыбок. — Я спросил, можно ли тебя отвлечь ненадолго? Остальные собравшиеся здесь вернулись к прерванным разговорам, и только Кайто прищурился и упрямо сжал губы. Он явно хотел отказать, заявив, что если Юджи есть что сказать, то пусть говорит здесь. Но не устраивать же сцену перед посторонними людьми. На это Камиджо и рассчитывал. Не сказав ни слова, Кайто поднялся на ноги и направился к выходу с таким лицом, будто делает огромное одолжение. Камиджо понял, что происходящее забавляет его все сильнее. В самом конце коридора было пусто, сюда доносились приглушенные звуки идущего полным хода концерта. Выступление MU только началось, и это означало, что оставалось немного времени, прежде чем вокруг начнут суетиться другие музыканты. — Что ты хотел? — резковато бросил Кайто, остановившись. При этом в глаза Камиджо он не смотрел, а глядел куда-то в переносицу, но тот все равно заметил это и убедился в своих догадках. Внезапная холодность была откровенно напускной. — Хотел сказать, что ты отлично пел сегодня, — тихо, почти интимно сказал Камиджо. Он специально остановился так, чтобы его и Кайто разделяло от силы полметра, и тому некуда было отступать, потому что дальше была только стена. — Спасибо. Ты для этого вытащил меня в коридор? — Ну что ты, я никуда тебя не вытаскивал. Ты сам пошел. Что ответить на это, Кайто сразу не нашелся, потому снова вздернул подбородок. — А еще у тебя великолепный костюм, — вкрадчиво продолжал Камиджо. — Просто загляденье. Кто придумал дизайн? — Я сам, — уже не так грубо, скорее немного растерянно, ответил парень. — Так я и думал. Протянув вперед руку, он провел пальцами по расшитому блестящему воротнику, будто невзначай коснувшись шеи Кайто, и тот на секунду прикрыл глаза, отклоняясь немного, разрывая контакт. — Что ты делаешь? — мгновенно севшим голосом спросил он, уже даже не пытаясь выдержать взгляд Камиджо и глядя в сторону. — Восхищаюсь. Разве непонятно? Было очень интересно послушать, что Кайто ответит ему. Эти слабые лепетания были по-своему очаровательны. Совсем юным Кайто не был, неопытным и подавно, и от понимания этого эго Камиджо все сильнее тешили смятение и волнение влюбленного в него человека. Как же долго и сильно тот хотел его. Потрясающая выдержка, особенно учитывая, что его чувства не подпитывались взаимностью. Кайто упрямо молчал, и Камиджо понял, что, видимо, реакции не дождется. Пора было действовать. Ладонями обеих рук он провел по чувствительной коже на его шее, уже в открытую поглаживая, чувствуя, как под подушечками пальцев бьется сумасшедший пульс. Кайто обреченно закрыл глаза, но тут же распахнул их, на мгновение стиснув зубы. — А как же не здесь и не сейчас? — зло выплюнул он, явно передразнивая Камиджо. Но отбросить слабо ласкавшие его руки не смог, хотя Юджи не сомневался, что тот очень хочет это сделать, продемонстрировать свое равнодушие и показать Камиджо, что тот поздно опомнился. «Кто тебе сказал, что здесь и сейчас что-то будет?», — чуть было не выдал он по привычке. Осаживать Кайто стало доброй традицией для него. Но не в этот раз. Сколько бы тот не строил из себя холодную глыбу, стоило Камиджо прикоснуться к его губам, Кайто сдался мгновенно, приоткрывая рот и отвечая, когда язык Юджи коснулся его языка. В этот раз все было иначе. Кайто не хватал его за руки, не стискивать в объятиях и не целовал так, словно собирался съесть. Напротив, он стоял, прислонившись спиной к стене, его руки были безвольно опущенный вдоль тела, а ресницы слабо дрожали, когда он отвечал на поцелуй. И так было даже лучше: Камиджо чувствовал, что время игр закончилось, просто Кайто не верит до конца в происходящее и вряд ли вообще соображает, сон это или явь. У него был очень легкий парфюм со слабым, почти неуловимым, но приятным ароматом. Отпустив губы Кайто, Камиджо нежно провел носом дорожку по его шее, щекоча дыханием, а потом повторил это уже губами, слегка прихватывая, пока руками забирался под легкий пиджак, поглаживая плотную ткань, обтягивающую поясницу. Все это длилось не дольше пары минут, но Кайто, не выдержав, тихо застонал сквозь плотно стиснутые зубы и сжал руки на предплечьях Камиджо, почти сразу отпустив. Голова пошла кругом от осознания, как сильно его хотят. Юджи давно уже не помнил, чтобы чье-то тело отзывалось такой страстью на его прикосновения, что совершенно невозможно было сдержать себя. Кайто фактически не прикасался к нему, не делал ничего, только принимал почти невинные ласки, но уже этого было достаточно, чтобы Камиджо почувствовал волну возбуждения внизу живота. Немного отстранившись, он сжал пальцами его подбородок, пока второй рукой свободно водил по чужому бедру, не чувствуя при этом под своей ладонью ничего, кроме трех слоев ткани. — Зачем так мучиться, Кайто? — чуть слышным шепотом произнес он в его губы. — Не сдерживайся. Так и не открыв глаза, тот зажмурился еще крепче, заставив Камиджо улыбнуться. Его тело, напряженное и горячее, сейчас можно было сравнить со сжатой пружиной или с тугим узлом. В нем вибрировал каждый нерв и окаменела каждая мышца. Со стороны даже могло показаться, будто ему больно, но Юджи прекрасно знал, что это напряжение совсем другого рода. Ладонь скользнула с внешней стороны бедра на внутреннюю, и он уверенно провел рукой между ног Кайто, задирая блестящую повязку на поясе, напоминавшую нечто среднее между юбкой и поясом. «Ничего себе», — чуть было не восхитился в голос Камиджо и успел прикусить язык только в самый последний момент. Впрочем, вряд ли сейчас Кайто могли смутить какие бы то ни было комментарии. Ткань брюк была не такой уж плотной, да и сидела не совсем в обтяжку, потому Юджи смог почувствовать, насколько сильно он был возбужден. Член, горячий даже сквозь материал, натягивал стрейч и так удобно ложился в ладонь Камиджо, что тот не удержался и с силой стиснул твердую плоть. Реакция Кайто была совершенно потрясающей. Шумный выдох почти напоминал стон, он широко распахнул глаза, глядя Камиджо в лицо. Который ожидал чего угодно, но только не того, что Кайто пошло поведет бедрами и тут же повторит это почти неприличное движение. Он терся о его ладонь, вел себя как блудливая кошка, и его глаза, с расширенными пульсирующими зрачками, в эту минуту казались абсолютно пьяными. Пуговицы на блестящей рубашке выглядели хлипкими, едва держали, и Камиджо не утерпел — свободной рукой тут же расстегнул сразу три верхние, надетым на палец стальным когтем проведя по коже Кайто прямую линию вниз. Хотелось вообще сорвать с него одежду, и это неожиданно страстное желание вызывало недоумение, а пальцы уже сами расстегивали с трудом нащупанную потайную молнию на его штанах. — Юджи… — шепотом ахнул Кайто, дрожащей рукой все-таки обняв его за шею. Сквозь шорох белых перьев, которые он случайно задел на его плече, Камиджо все казалось каким-то нереальным, будто происходящим в сюрреалистичном сне. Он едва удержался, чтобы не дернуть мешавшуюся ткань штанов, все жарче и откровеннее поглаживая член Кайто. Замок молнии царапал кожу, когда Камиджо, запустив руку дальше, принялся массировать ствол через тонкую ткань трусов. Кайто всего колотило, он почти всхлипывал, сдерживаясь из последних сил, чтобы не быть слишком громким, и прихватывал губами губы своего мучителя, будто нарочно не решаясь на более откровенные поцелуи. Будто нарочно хотел смотреть в глаза и верить, что это правда. «Он потрясающий», — вдруг подумал Камиджо, жадно впитывая чужое наслаждение. В Кайто оказалось столько страсти, что она могла с размаху размазать их обоих по асфальту. Было неудобно, тесно, темно, не говоря уже о сомнительной идее трахаться в концертной одежде, но Камиджо не хотел сейчас по-другому, ничто на свете не заставило бы его прерваться. И он четко видел, что Кайто было бы легче ударить по голове до нокаута и утащить в бессознательном состоянии, чем в очередной раз обломать. Рывком сильнее вжав его в стену, одной рукой рванув в сторону край тонкой рубашки, Юджи припал к шее парня, жадно целуя, вылизывая и кусая, вдыхая его горячий запах. Тот, едва дыша, стоя на то и дело подгибающихся ногах, вдруг уверенно накрыл его руку в своих штанах, и стиснул изо всех сил, будто без слов умоляя. — Да ты спятил, мой мальчик, — выдохнул Камиджо ему на ухо, лизнув мочку с крохотной вдетой в него сережкой. Он сам возбудился так сильно, что тоже не прочь был почувствовать руки на своем теле, но об этом можно было забыть. Проклятый концертный наряд для такого был не предназначен. Кайто вместо ответа, явно осмелев, нагло впился ему в губы, ошалело целуя как в последний раз. И, наверное, делал это только чтобы не застонать в голос. — Я больше не могу, сделай что-нибудь, — прерывисто произнес он, вновь умоляюще заглянув Камиджо в глаза. Двинув рукой сильнее, расстегивая молнию в штанах Кайто до самого конца, Юджи ловко нырнул ладонью под резинку белья и накрыл его член уже безо всякой помехи, сразу же начав быстро массировать, задевая влажную головку. — С ума сошел, как ты на сцену выйдешь теперь? — не узнавая собственный голос, прошептал Камиджо Кайто в губы, ловя жаркие безмолвные стоны парня. — Сделай так, чтоб вышел… Вообще было загадкой, как тот в таком состоянии еще умудрялся что-то связно отвечать. Он был просто невероятно красив в эту минуту, вот так близко, с пылающими от поцелуев губами и горящим лицом — румянец проступал даже через слой тонального крема. Разок он все-таки не выдержал, тихо вскрикнув и зажмурившись, резким толчком подаваясь в ладонь Камиджо. Одной рукой Кайто все еще держался за его плечо, другой скользнул по бедру, натыкаясь на бесчисленные слои сияющей ткани и стразы. — Это потом, — почувствовав его порыв, Камиджо чуть улыбнулся. Ему тоже хотелось, о да, хотелось просто до безумия, между ног тянуло сладким спазмом, а члену было тесно и тяжело без единого прикосновения. Но иной раз, как сейчас, Юджи готов был поступиться собственными желаниями и вопреки оголтелому эгоизму сосредоточиться только на наслаждении того, кого он ласкал. Кайто, без сомнения, заслужил. Отпустив его талию, Камиджо свободной рукой медленно провел по его ходящей ходуном от быстрого дыхания груди, отведя ткань в сторону еще сильнее, задев при этом бренчащие подвески и цепочки. Твердый сосок оказался точно под пальцами, и Юджи сначала погладил его, а потом сжал, одновременно с этим быстро двигая другой рукой в штанах Кайто, который от такого почти забился, как пойманный зверек. Он чуть не оборвал ему эполеты с костюма, весь содрогаясь и с трудом подавляя оргазменный стон. Камиджо еще пару раз успокаивающе провел по его члену влажной ладонью и осторожно убрал руку, стараясь не задеть одежду. Кайто, все еще подрагивая, не с первого раза кое-как нащупал ширинку, попытавшись застегнуться. Вышло с трудом, но в его состоянии это был почти подвиг. Камиджо тронул губами его горячую щеку, почти у самого уголка приоткрытых губ, нежно целуя. Он тоже еле сладил с дыханием, и чувствовал себя так, будто кончил минуту назад сам. Все еще придерживая Кайто за талию одной рукой, Юджи поднял другую, пару секунд глядя на испачканную спермой ладонь и пальцы. А потом провел указательным по губам Кайто, ошеломленно видя, что тот не то что не сопротивлялся, но еще и машинально взял кончик его пальца в рот. — Тебе надо привести одежду в порядок, — тихо произнес Камиджо, деликатно поправляя на нем рубашку. Пуговицы и правда расстегивались и застегивались чересчур легко. Кайто наконец приоткрыл сумасшедше мерцающие глаза, и в этот миг он — прижатый к стене, обласканный, с похотью во взгляде, облаченный в блеск черного атласа, меха и гипюра — казался поруганным черным лебедем. — Я сам решу, что мне надо, — неожиданно спокойно ответил он, привлек Камиджо еще раз к себе и утомленно поцеловал его. Юджи же думал, что окажись он на месте Кайто — давно убил бы сволочь, столь долго его мучившую. Даже в самых смелых мечтах он и не подозревал, что тот хочет его так сильно. Определенно безумием было устраивать такое прямо в коридоре, куда кто угодно из персонала или участников других групп мог попасть совершенно беспрепятственно, но Камиджо всегда верил, что дерзким, как правило, везет. Повезло им с Кайто сказочно. В этот раз, чуть ли не впервые, тот не задал своего привычного вопроса о следующей встрече или звонке. Камиджо чувствовал, идя по коридору в сторону уборной, что Кайто смотрит ему вслед, но был благодарен его новой реакции и отсутствию вопросов. Так было гораздо лучше. Возможно, год, подобный этому, просто не мог завершиться иначе, вот только Камиджо не сомневался, что сегодня победа принадлежала Кайто. Хотя подобный проигрыш был слишком сладким, чтобы сожалеть. Впереди было окончание блестящего концерта, выход на бис и еще долгий вечер с полным осознанием того, что жизнь прекрасна. …Сначала он не мог ничего разглядеть, хоть и всматривался в молочно-белую мглу, напрягая зрение. Но постепенно стали заметны очертания пустой автострады, уходящей серым полотном вперед в перспективу, низких бетонных ограждений и дорожный знак, указывающий поворот налево — Камиджо все это показалось смутно знакомым. Словно было уже это когда-то, где-то он видел подобное. Впрочем, поездив не только по всей стране, но и по континенту, он уже ничему не удивился бы. Наверное, подсознание играет. Он сидел в машине, скорее чувствуя, чем слыша, как ровно и тихо урчал мотор. Теперь Камиджо, без сомнения, сразу же узнал этот салон, отчего стало ощутимо не по себе. Этого ведь просто не могло быть. Проведя рукой по гладкой белой коже, которой была обтянута ручка дверцы, он нажал кнопку, опуская окно. Ни единого звука, никакого шума, не слышно даже птиц, все словно молочно-белый вакуум. — А все было не так в тот раз, да? — раздался голос слева, и Камиджо медленно повернул голову. Рядом с ним, за рулем, сидел Ю. Как обычно — выставив локоть в окно и машинально мучая пальцами прядки волос у лица. Совершенно такой же, как и всегда, и одетый в простую белую футболку. Камиджо не помнил, чтобы Ю когда-нибудь носил ее, но чего не бывает. Может, и забыл. Жасмин посмотрел на него безо всякого удивления, только слегка пожал плечами. — В тот раз я тормознул, и вокруг неслись машины. И сигналили как бешеные. Помнишь? — Да. Собственный голос показался Камиджо каким-то чужим. А может, это все полное отсутствие эха. — Ты не оставил ее себе, да? — Жасмин медленно погладил рукой приборную панель, и Юджи вдруг понял, что она не светится мягко огоньками, как было, когда они с Ю гоняли на этой машине. — Я же хотел, чтобы ее забрал ты. — Это был твой подарок, — только это он и смог сказать. Жасмин повернулся к нему, долго внимательно смотрел в глаза, будто искал что-то в лице. И вдруг улыбнулся ласково, медленно подавшись чуть ближе. — Ты изменился. Годы тебя красят, знаешь? — А ты остался таким же. — Ну, я и должен. Ю действительно был точно таким, каким Камиджо его помнил. Так же чуть томно смотрел из-под тяжелых век, верный себе и легкому макияжу. Так же были сомкнуты его полные красивые губы. Так же падали на шею рваные концы каштановых волос. Нет, Ю не смог бы остаться таким, будь все на самом деле. Что-то все равно неуловимо изменилось бы. — Это сон? — Камиджо перевел взгляд вперед и откинулся на мягкий подголовник кресла, глядя перед собой. — А как ты хочешь? — Просыпаться не хочу. — Придется, Юджи. Жасмин редко называл его по имени, почему-то всегда предпочитая «Камиджо». «Юджи» он назвал его всего несколько раз, и в последний — когда позвонил сам за несколько часов до своей смерти. Снова задумавшись об этом, Камиджо хотел было на него посмотреть, но почему-то не смог, так и глядя в белый туман. — Почему ты мне ничего не сказал? Ю ответил не сразу. Он тоже что-то разглядывал впереди, иногда чуть щурясь. Но, кажется, так ничего и не увидел. Зато в открытые окна влетел едва ощутимый ветерок, странно прорезавший вакуум, и Камиджо ощутил запах моря. — Я сам не знал, — ответил наконец Ю, тоже вдыхая полной грудью. — Ты должен был знать. Хотя бы под конец. — Под конец — уже конечно догадался. Но зачем бы я стал тебе говорить? В этом был весь Ю. Тот, прежний, хотя какой там прежний — единственный настоящий. Юичи существовал только в том виде, в каком Камиджо его запомнил, и это было прекрасно и страшно одновременно. — Ты сказал тогда… Что это не навсегда, и может, через год или чуть больше у нас будет возможность. Ты знал? — Ну откуда я мог знать. Подумай и сам поймешь, что это было просто невозможно. Камиджо должен был вздрогнуть, когда Жасмин положил ладонь ему на щеку, но прикосновение его не удивило. Он потянулся всем телом к этой руке, чувствуя ее живое тепло. Как может быть так тепло, если тебя уже нет, а все это сон? — хотел он спросить, но промолчал, лишь склонил голову ниже и принялся легонько целовать ребро ладони Жасмина, чувствуя неописуемое счастье от того, что тот его не отталкивает. Не отнимает руку. Пережив несколько мгновений с бешено колотящимся сердцем, он все же посмотрел на Ю снова, хотя и боялся. Раньше Жасмин ему тоже снился — бессчетное количество раз за прошедшие пять с лишним лет, но никогда еще сон не был таким реальным, и в то же время таким сном. Раньше Камиджо ловил образ Ю в самых неожиданных формах, бежал за ним, обнимал его, и почти всегда упускал из объятий, понимая, что это не Ю. Другой, похожий на него, человек, появившийся в его снах. Но не в этот раз. В этот раз он был до самой последней родинки на шее тем самым. Обхватив Юичи за пояс и потянув к себе, Камиджо крепко сжал его в объятиях, зарывшись лицом куда-то в шею. И с бесконечным ощущением радости понял, что Ю мягко упирается руками ему в плечи — совсем как раньше, заставляя себя отпустить. Вот только улыбка у него была какая-то иная, слишком теплая. Камиджо откуда-то уже знал, что Жасмин сейчас ему скажет, и поспешно мотнул головой, кончиками пальцев накрыв его губы. — Нет. Не надо это говорить. — Это же бесполезно, — ответил Ю, не разжимая губ, продолжая смотреть, а голос его просто звучал у Юджи в голове. — Я должен тебя забыть, — даже не задавая вопроса, а просто констатируя факт, Камиджо отпустил его, продолжая чуть поглаживать предплечья. То ли ему казалось, то ли туман, окутывающий Aston Martin на пустой дороге, стал гуще. Жасмин чуть самодовольно фыркнул, совсем как раньше. — Ну, забыть меня ты вряд ли сможешь, но надо жить дальше. Так живи. Никогда не знаешь, как и когда все закончится. Камиджо ничего не ответил, не желая тратить драгоценные крупицы времени. Становилось холоднее, что-то давило на плечи и кисти рук. Наверное, кто-то пытался его разбудить. Это было так понятно, так кристально ясно, будто сознание промыли в ключевой воде. — Я постараюсь. Только такое обещание он и мог дать, подавшись к Ю и крепко прижавшись к сомкнутым губам. Он видел, как дрогнули и опустились ресницы Юичи, прежде чем сам закрыл глаза и нырнул в темноту. …Он лежал на спине, рвано и тяжело дыша, чувствуя, что рядом с ним на постели кто-то сидит. — Воды дать? — непривычно обеспокоенный голос Меку ворвался в гудящую голову. — У тебя, кажется, приступ был. — Приступ? — Ты метался и чуть меня на пол не скинул. Открыв глаза, Камиджо привстал и сел, откинувшись спиной на высокие подушки. Меку включил ночник и почему-то все еще держал его за запястье довольно крепко. — Что ты делаешь? — Юджи пошевелил рукой. Голова просто раскалывалась. Медленно он вспоминал, что вернулись они вдвоем чуть ли не в три часа ночи, и Меку, как обычно, остался ночевать. — Почему ты разбудил меня? — Ты стакан разбил. Рукой, наверное, случайно задел во сне. Сиди спокойно, — Камиджо никогда не видел Меку таким, и понял, что тот считает его пульс, и именно поэтому держит за руку. — Сто пятнадцать. Может, врача твоего вызвать? — Смеешься? Высвободив руку, Камиджо закрыл ладонями лицо, пролежав так несколько минут. — Принесешь обезболивающее? По крайней мере, в доме теперь всегда были кое-какие лекарства, благодаря своевременному контролю Меку. Когда он ушел, Камиджо посмотрел с кровати вниз, увидев осколки бокала. Надо бы это убрать, а то к утру он забудет, встанет и напорется ногами. — У тебя был кошмар? — вернувшийся гитарист протянул ему таблетку с водой, но снова присаживаться на край кровати не спешил. — Нет, не кошмар. Просто сон. Или не совсем сон. — Я тут уберу. А ты спи. Кивнув, решив не спорить и отставив стакан на столик, Камиджо отполз на другую половину кровати, подальше от края, чтобы снова не смахнуть что-то во сне со своей стороны. Слыша, как Меку прибирает осколки, он понимал, что уже не уснет снова, но все равно закрыл глаза, обняв подушку. Был ли это сон? А если не сон — то что? Может, он просто слишком сильно соскучился по Юичи. Почувствовав, как сухо защипало глаза, а в горле встал знакомый колкий комок, Камиджо глубоко вдохнул пару раз, приказывая себе успокоиться и попытаться уснуть. В конце концов, он ведь дал Ю обещание. Ночник в спальне погас, и Меку лег рядом, подтянув повыше одеяло. Иногда Камиджо засыпал на его плече, и это было самым большим проявлением их контакта за исключением секса. Но сейчас Меку без лишних слов придвинулся ближе, взяв Юджи за пояс, подтащил к себе и обнял со спины. В этом жесте по-прежнему не было ни капли нежности, но почему-то Камиджо ощутил покой. — Мне приснился человек, которого я любил, — неожиданно для себя сказал он, глядя в темноту. — Он умер пять лет назад. Меку никак не отреагировал, только чуть крепче его обнял. — Спи, Юджи. Сейчас спи, а потом расскажешь, — голос его звучал, как всегда, спокойно и деловито. Но с какой-то непонятной ноткой на самой глубине. — Это тот случай, когда я действительно хочу что-то от тебя услышать.