Глубокие воды

Лето, 2009 Лето выдалось изнуряющим и жарким, как в аду. Такие сравнения были особенно уместны всякий раз, когда вечер после длинной репетиции грозил завершиться не как обычно — уходом по домам, а Камиджо не мог и не хотел говорить себе: «Хватит, остановись». И в тот день все было точно так же. Кроме, разве что, явного раздражения, каким наградил его Ю. — Я тебя домой сегодня не повезу, — заявил он, тщательно упаковывая бас. Обычно Жасмин не был столь сходу категоричен, но сегодня был точно сам не свой. — Я и не просил, — Камиджо присел рядом с ним на корточки, осторожно отведя его руки и самостоятельно аккуратно справившись с заевшей молнией. — В чем дело, Ю? Ты решил совсем меня избегать? В глазах Жасмина мелькнуло что-то похожее на усталость. Медленно выпрямившись, несколько напряженно вздернув подбородок, он силился улыбаться как обычно, но Камиджо заметил, как слегка подрагивают у него уголки губ. — Я это решил еще год назад, если помнишь. — Полтора. — Тем более. Вежливо улыбнувшись, Юичи взял свою сумку, перекинув ее через плечо, и направился к выходу. Он всегда уходил последним, но сегодня Камиджо нарочно задержался. Догнав Ю, он уверенно поймал его за плечи со спины, не давая сделать шаг за порог. Несмотря на работающий кондиционер, в помещении было душно, и Жасмин мучительно прикрыл глаза, облизав сухие губы, хотя скулы у него горели. — Мне домой надо, — тихо произнес он, не вырываясь. Камиджо чуть сильнее обнял его и развернул к себе. — Что за глупости? Думаешь, я не вижу ничего? — Думаю, что видишь. И Хизаки видит. Сколько раз мне еще повторить тебе, что на данном этапе я не хочу с тобой иметь ничего общего, кроме работы? От этих слов уже даже обидно не было, Камиджо они просто бесили. Бесили до ужаса, так, что хотелось молотить кулаком в стену. — Еще как минимум один раз точно, — отозвался он на резкие слова, притянув Ю еще ближе к себе, и вдруг неожиданно уткнулся губами в его влажный от жары лоб. — Может быть, сумеешь соврать половчее. Жасмин напрягся в его руках, но не высвободился, просто стоял, как каменная статуя, позволяя себя обнимать. А сам, казалось, даже с дыхания не сбился. — С ним у тебя так же? — только и спросил он, не поднимая головы. — Я же вижу, что ты явно не через силу. — Почему ты вечно переводишь тему на… — Он тебе нравится. — Юи. — Хизаки тебе нравится. Может быть, ты его даже любишь. Иначе, по-другому, но любишь. Едва слышно выругавшись, Камиджо отпустил его, скрестив руки на груди. Им, по-хорошему, не стоило затевать этот разговор, да еще и сейчас. Лучше было тогда уж поехать куда-то вместе, к нему домой или снова в отель, где нет риска быть пойманными. С прошлого марта это успело осточертеть Камиджо до невероятности. — Тебе снова хочется послушать признания в моем исполнении, а, Ю? — серьезно спросил он, чувствуя, как кулаки сами собой непроизвольно сжимаются. — Ты нужен мне. Нужен больше, чем он. Жасмин мило улыбнулся, дружески хлопнув Камиджо по плечу. Выражение его лица было совершенно непроницаемо. — Ты, главное, говори себе это почаще. У самой двери он покачнулся и схватился рукой за косяк. Камиджо не обратил бы внимания на это, но Ю почему-то так и продолжал стоять, низко опустив голову. И хуже всего было то, что случалось с ним это далеко не впервые. Глядя ему в спину, нарочно старательно скользя взглядом с кончиков каштановых волос, скрывающих шею, на плечи, Камиджо никак не мог себя заставить снова подойти, будто между ними было не несколько шагов, а целая бездонная пропасть. — Ю, что с тобой творится? — без всякого перехода прямо спросил он. Жасмин наконец-то опустил руку, обернулся и пожал плечами как ни в чем не бывало. — А что со мной творится? Со мной все хорошо. — Если тебе нездоровится, то… — Я, кажется, сказал, что все нормально. Он не повышал голос, но фраза прозвучала так, что любой другой человек на месте Камиджо больше ни за что не сунулся бы с вопросами. Мучительная жара, как в пекле, жгла заживо его сердце, не позволяя сохранять хотя бы видимость приличий, когда они оставались наедине. Жасмин сейчас должен был развернуться и окончательно уйти, оставив Камиджо в гордом одиночестве, но почему-то он медлил. И это промедление было смерти подобно, во всяком случае, так казалось. — И почему ты все еще здесь? — равнодушно поинтересовался Ю у Камиджо, видя, что тот бесцельно бродит по репетиционной, будто не собирается вообще ехать домой. — Могу задать тот же вопрос. — Я вспомнил, что у меня есть кое-какие дела. — Тут? Сейчас? Жасмин нахмурился, недовольно глядя с видом «как же ты меня задолбал!». Достав телефон и облокотившись на усилитель, он уткнулся в экран, словно разговор был уже окончен. — Иди домой. Я с тобой не поеду. И к себе тебя приглашать не стану. Если до тебя так медленно доходит, выражусь яснее. Иди к черту, Камиджо. К такому Юджи был давным-давно привычен. Ему даже обидно не стало, только заскреблось что-то в самой глубине души. Передернув плечами и вернув Ю недовольный хмурый взгляд, он выскользнул за дверь. День был, по всем параметрам, страшно паршивый. Как назло, даже в холодильнике в комнате отдыха закончился чай, и Камиджо пришлось довольствоваться каким-то почти безвкусным яблочным соком, который нисколько не утолял жажду, только сильнее разжигал ее. У них с Ю дела обстояли в точности, как с этим проклятым соком. Жасмин все время был так близко и в то же время так недосягаемо далеко, что никакую жажду этим не утолишь. И Хизаки тут был не при чем совершенно. Хотя его загадочное молчание тоже порой выводило из себя, и Камиджо хотелось побиться лбом о любую твердую поверхность. Ни у кого ни к кому не было никаких претензий. Особенно стоило Юичи впасть в настроение вроде сегодняшнего, как назло, именно тогда, когда Камиджо уже больше не мог без него, и вот-вот готов был сорваться. Сидя на диване и потягивая сок, он спрашивал себя, почему не идет домой. Стоило последовать «милому» совету басиста и отправиться к черту — думать обо всей творившейся в жизни дряни Камиджо мог бы где угодно. Но Ю кому-то написал. Возможно, собирался с кем-то встретиться. Юджи никогда не думал всерьез, что с ним будет, если Жасмин и впрямь решит увлечься кем-то другим. Из-за неплотно закрытой двери в репетиционную послышался сигнал входящего вызова. Буквально пара тактов, будто Ю держал телефон в руке и ждал этого звонка. — Слава богу, — послышался его голос. Вот только совсем не такой, как Камиджо привык. — Ты можешь приехать?.. Да, я не успел еще даже спуститься. Вести не смогу, так что давай своим ходом, а отсюда сядешь за руль… Камиджо не успел даже удивиться, но краем сознания понял — лучше бы он сейчас ушел. Определенно, лучше. Жасмин из репетиционной так и не вышел, и вообще оттуда не доносилось ни звука. Тихо встав с дивана, Камиджо выскользнул на балкон через боковую дверь, стараясь двигаться бесшумно. Он подсознательно чувствовал, что Ю не надо знать, что он здесь. Раз он хочет зачем-то сохранить конспирацию, значит, ему и впрямь это необходимо. Стоя на балконе, Камиджо наблюдал, как со стороны станции к зданию приближался Юки, с которым они попрощались около получаса назад. Шел он быстро, а у самого входа почти перешел на бег. Вскоре его шаги смутно послышались в студии, они с Ю о чем-то говорили, но о чем — было не разобрать. У Камиджо взмок лоб, и вовсе не из-за адской удушающей августовской жары, от которой, казалось, плавился асфальт, а его масляные пары забивали легкие, мешая сделать вдох. Юки и Жасмин снова показались на улице уже вместе и совсем скоро. В первый миг Юджи почудилось, что их драммер держит Ю под руку, но приглядевшись, он понял, что тот крепко поддерживал его за талию, и без этого, возможно, тот не сумел бы ровно и твердо идти. Усадив его в припаркованную на стоянке машину с пассажирской стороны, Юки обошел Aston Martin и уселся на место водителя. Спустя минуту автомобиль выехал с парковки на дорогу, а Камиджо так и не смог найти в себе сил хотя бы просто вернуться в студию. Машинально достав сигарету, он долго пытался прикурить, в какой-то момент поняв, что так и носит всегда при себе подаренную ему Жасмином зажигалку. И почему-то именно сегодня в ней кончился бензин. Причин для серьезного беспокойства не было, по крайней мере, пока что. Камиджо убеждал себя в этом весь последующий вечер, а потом и половину ночи, пока не мог уснуть. Перед глазами стояла сцена, невольным свидетелем которой он стал, когда Юки вел Юичи к машине. Думая об этом, он чувствовал, как по позвоночнику тянет холодком, будто от сквозняка. Игнорировать плохое предчувствие никак не получалось. Это ненормально, это очень плохо — с людьми происходит подобное, только когда все из рук вон паршиво. Юджи казалось, что эти слова нашептывает ему внутренний голос, который невозможно заглушить. Руки сами тянулись к телефону, и несколько раз он брал мобильный, чтобы бесцельно посмотреть на дисплей, но так никуда и не позвонить. Жасмин был не тем человеком, который позволял о себе заботиться. Даже воображать не хотелось, как тот за секунды выйдет из себя и пошлет его по известному адресу, если узнает, что Юджи подслушал его разговор по телефону, а потом еще и увидел, в каком плачевном состоянии застал его по возвращении драммер. Ситуация получалась откровенно идиотская, как с досадой отмечал Камиджо. Теоретически он мог позвонить Ю и спросить, какого черта происходит. Теоретически можно было даже набрать номер Юки и потребовать ответа у него. И в то же время на деле оставалось бездействовать и ждать. Ближе к трем часам ночи Камиджо наконец отключился, чтобы в шесть утра проснуться и, чувствуя себя совершенно разбитым, отправиться на очередную запись. Последние пару месяцев у Юджи, как и у остальных участников группы, не было выходных, а рабочий день часто затягивался до самой ночи. Только если до этого на одном только энтузиазме Камиджо мог все стерпеть и вытянуть на себе даже больше, если потребуется, в это утро он почувствовал, как бесконечно устал. Голова болела, ощущение было такое, будто сна вообще не было, и когда он поймал себя на том, что постоянно поглядывает на телефон, ожидая увидеть непрочитанное сообщение, то обругал себя мысленно и велел поторопиться. Юичи часто приезжал раньше — в этом они с Камиджо были похожи. Можно было надеяться, что удача улыбнется ему хотя бы здесь, и он сможет аккуратно спросить у Ю, что с ним происходит. Необязательно ведь при этом признаваться, что он случайно подсмотрел что-то не то, всегда можно сказать «у тебя уставший вид», и попытаться донести, что он, Камиджо, искренне беспокоится и предлагает помощь. «Надо устроить общий выходной», — думал Юджи по пути на репетиционную базу. Можно было убиваться сколь угодно долго, но любому живому существу нужна передышка и хотя бы немного личного пространства. Возможно, после отдыха дела пошли бы бодрее, пускай на производительность они и так не жаловались. Кофе Камиджо пил уже на месте — дома он просто не заставил себя его приготовить. Вопреки ожиданиям, первым пришел Теру, как-то сонно улыбнулся и пожелал доброго утра. У него был рассеянный взгляд, и Юджи без особых эмоций отметил, что Теру, наверное, тоже утомился от непрерывной гонки, на которую они добровольно подписались всей группой. Камиджо чертовски давно не интересовался, как у него дела. — Всем привет, — Хизаки, как всегда, с самых первых минут был собран и серьезен. Порой казалось, что мысленно тот погружается в работу, еще пока идет по коридору. — Ю сегодня не будет, Юки сейчас докуривает внизу, и приступаем вчетвером. Внутри у Камиджо что-то болезненно дернулось, показалось, что он физически почувствовал сосущую пустоту, как будто все самое худшее, что могло произойти, уже случилось. — Почему его не будет? — вопрос даже опередил мысли, но Камиджо было плевать на то, что его слова могли прозвучать чересчур взволнованно. — Сказал, что плохо себя чувствует, — Хизаки передернул плечами. Этот жест должен был выразить невозмутимость или спокойствие — мол, с кем не бывает, но Камиджо почудилось, что на деле Хизаки тоже озадачен и напряжен. — Он тебе позвонил или написал? — спросил Юджи и с запозданием одернул себя, когда понял, как это, должно быть, странно выглядело. — А какая разница? — миролюбиво поинтересовался Теру, тогда как Хизаки нахмурился и вопросительно взглянул на Юджи. — Ю просто никогда не пропускает репетиции, — скрыть оправдывающиеся нотки в голосе у Камиджо не вышло. — Вот уж точно, — покачал головой Хизаки и отвернулся, расстегивая гитарный кофр. — Он мне написал сегодня утром. Я спросил, все ли у него в порядке, и он ответил, что сегодня не очень, но завтра он будет во всеоружии. Последняя фаза, очевидно, была цитатой, но Камиджо она совершенно не обнадежила. Ю был не тем человеком, который не явится на репетицию, запись или в разгар важных концертов из-за ерунды вроде насморка или температуры. Некстати вспомнилось, как еще в самом начале совместной работы Юичи пришел на прогон в маске, со слезящимися глазами и почти без голоса. Ему было так плохо, что даже со стороны было жалко смотреть, но на все заверения, что один раз они справятся без него, и что ему лучше отлежаться и вернуться в строй чуть позже, тот лишь упрямо мотал головой. — Так нельзя, ты посадишь здоровье окончательно, — сердито наседал на него Хизаки. — Не посажу, — сипло отвечал Жасмин. — И нас всех заразишь, — попробовал зайти с другой стороны гитарист. — Это не вирусное, — парировал Юичи. — Откуда тебе знать? — возмутился Хизаки. — Хи, давай не тратить время? — устало предложил тот, и на этом дискуссия была закончена. Жасмин отыграл и ту репетицию, и несколько последовавших за ней, а окончательно вылечился только через пару недель. Камиджо сам не знал, почему так дословно запомнил тот разговор и вообще тот день, и теперь, когда память воссоздала его едва ли не по минутам, осознал, что от тревоги становится дурно. Что могло случиться такого, чтобы Юичи не пришел теперь? Когда в репетиционную вошел Юки, он показался Камиджо хмурым и посеревшим, а круги под его глазами стали еще глубже. Юджи мысленно отметил, что уже начинает себя накручивать, и ничего особенного во внешности драммера не было. Юки скользнул по нему невыразительным взглядом, и Камиджо автоматически отвернулся. На душе скребли кошки, и он решил, во что бы то ни стало, поскорее инициировать перекур, чтобы поговорить с Юки с глазу на глаз. — Даже не спрашивай, — опередил его вопрос тот, когда Камиджо наконец удалось подловить его одного. Точнее, он просто догнал его на улице, когда тот отправился за кофе — до конца работы оставалось еще несколько часов, но все уже порядком вымотались. Остаться с барабанщиком наедине Юджи не удавалось целый день, и уже закралось подозрение, что тот умышленно его избегает. — Я видел вас вчера. Вечером, — в лоб ответил Камиджо, приравниваясь к шагу Юки, и тут же уточнил: — знаю, что он тебе звонил, и что ты помог ему добраться до машины. В другой ситуации он предпочел бы действовать более аккуратно и дипломатично, но за этот бесконечно долгий день Камиджо так вымотался и извелся на нервах, что ходить вокруг да около уже просто не хватало сил. Юки всегда недолюбливал его — Юджи чувствовал это, и рассудил, что намеки тот откажется понимать. — Вот оно как, — негромко произнес Юки. Спрашивать, как это случилось, и почему Камиджо фактически подсматривал, он почему-то не стал. — Скажи мне, что происходит, — Камиджо почувствовал, что требование прозвучало грубовато, и поспешил добавить: — пожалуйста. Мне необходимо знать. Юки молчал несколько долгих секунд. Впереди появился Старбакс, к которому они шли, и Камиджо уже хотел спросить, болен ли Ю, и если да, то чем и насколько все серьезно. Но Юки опередил его. — Я ничего не буду тебе рассказывать, — его голос звучал строго, но почудилось, что за резкостью Юки пытается скрыть усталость и даже какую-то обреченность. — Спроси у него сам. — Я бы спросил, — невесело усмехнулся Камиджо. — Но мы это уже проходили. Он не станет слушать, скорее всего, даже трубку не возьмет. — Значит, съезди, — пожал плечами Юки. — Избавиться от человека, который стоит на пороге, куда сложнее, чем от того, чей голос слышишь по телефону. Даже не притормозив у входа, Юки свернул в кофейню, и Камиджо, чуть замешкавшись, вошел следом. Он безучастно смотрел, как Юки заказывает кофе в стаканчиках на вынос, но не сосредотачивался на этом и не прислушивался. Запоздало до него дошло, что Юки не стал его успокаивать и отмахиваться. Он не сказал, что все в порядке, не намекнул язвительно, что у Камиджо паранойя. По сути, он признал, что происходит нечто очень нехорошее, пускай и не объяснил, что именно. Юки легко было советовать съездить, однако Юджи был совершенно уверен в том, что для Ю не существовало особой разницы, не пустить его в дом или не снять трубку, когда на дисплее светится его номер. Но возможно, именно сейчас стоило плюнуть на все и поехать, и пускай он наступит на те же грабли уже в неизвестно какой по счету раз. Ждать дальше и ничего не делать Камиджо уже просто не мог. Жасмин никогда не баловал его излишним вниманием или покладистостью, но последние два-три месяца потянулись совсем тяжело. Камиджо пытался логически определить, что стало переломным моментом, и каждый раз терпел суровое фиаско. По собственному убеждению, он не сделал ничего, что могло заставить своенравного Ю ограничить с ним все общение за пределами студии, хотя, если бы Юджи был предельно с собой честен, он бы непременно отметил, что все же, кое-какая причина у Жасмина была. Почти полтора года назад Ю заявил, что на данном этапе у них не может быть того, чего они оба друг от друга хотели бы. Потому что слишком много было поставлено на карту, слишком зависело их общее будущее от отношений Камиджо с Хизаки и в принципе от Хизаки. Юджи тогда был вне себя от злости и досады, и понял далеко не сразу, что Юичи его все-таки обманул — не только о собственном будущем он пекся так честолюбиво. Довольно много раз за последний год Камиджо убеждался, что хоть дружить Жасмин и не умел, но Хизаки искренне считал своим другом. Он ни за что бы не признался в этом, скорее, назло отмочил бы какую-нибудь пакость, выставляя себя бесчувственным засранцем, которому не нужны друзья. Но работало это только пока Юджи не узнал Ю достаточно, чтобы разглядеть в нем мотивы гораздо более тонкие, чем те, что лежали на поверхности. Хизаки был для них обоих чем-то вроде якоря. Не той бесполезной мертвой железкой, цепляющейся за дно и не позволяющей уйти в открытое море — Хизаки дарил им обоим ощущение почвы под ногами, надежности и уверенности. Камиджо ценил в нем необыкновенное спокойствие и уверенность, Жасмин же любил Хизаки за то, что тот умел преданно дружить и всегда протягивать руку помощи. А иногда и тянуть за шиворот. У них случился этот во всех отношениях примечательный откровенный разговор всего раз — именно перед тем, как Юичи вдруг по непонятной причине решил избегать Камиджо. Это была неделя отпуска после национального тура, и как-то утром Юджи к немалому своему удивлению ответил на входящий звонок Ю (что в принципе случалось крайне редко), чтобы тут же не раздумывая принять его приглашение съездить в Камакуру, на побережье. День выдался не очень жаркий, то и дело хмарило, и Камиджо, поглядывая на небо, отчаянно не хотел, чтобы ливень испортил такой неожиданный во всех отношениях день. Жасмин был не похож на себя, молчаливый и будто задумчивый, он смотрел на дорогу, и за все время пути всего раз или два повернул голову в сторону Юджи. — Ты меня похитить решил? — усмехнулся тот, заметив, что Ю не свернул с автострады на дорогу к общественному пляжу, а поехал дальше. — Угу. Свяжу тебя, спрячу в рыбацкой лачуге и начну названивать Хизаки, страшным голосом требуя выкуп, — пошутил в ответ Юичи, и по его губам скользнула легкая улыбка. Остановил машину он только когда наконец нашел то, что искал, хотя часть пути до совершенно пустынного берега им обоим пришлось идти пешком. Камиджо сразу же разулся и пошел по теплому белому песку босиком, запоздало оглянувшись и заметив, что Ю нарочно отстал на пару шагов, внимательно разглядывая цепочку его следов. — Надеюсь, ты хоть взял что-то с собой, чтобы мы могли посидеть тут подольше? — спросил Камиджо, приставив ладонь козырьком к глазам. Жасмин развел руками, медленно приближаясь к нему. — Увы. Даже плед с собой не прихватил, хотя, может, в машине и завалялся. Но — зачем?.. Подумав, Камиджо решил, что им, и правда, это ни к чему. Усевшись на теплом, прогретом солнцем камне, он закатал штаны и осторожно водил пальцами ног по мокрому песку, выводя какие-то узоры, которые тут же смывали слабые набегающие волны. Был отлив, неровное песчаное дно обнажилось, тут и там виднелись островки, обильно покрытые мелкими ракушками. Жасмин переходил от одного крошечного кусочка суши посреди воды к другому и подбирал эти морские сокровища. Ветер трепал шифоновые складки его широких летних брюк и длинный асимметричный край такой же блузки, расстегнутой так, что она сползала с одного плеча. Плечо это казалось Камиджо ослепительно белым, и он не удержался — слез с камня и подошел к Ю ближе, идя прямо по воде, хотя было здесь отчаянное мелководье даже без отлива. — У тебя очень оригинальные представления о том, как следует «съездить куда-нибудь развеяться», — тихо произнес он и опустил ладони ему на талию, обняв со спины. Вопреки обыкновению Жасмин не отстранился, не шелохнулся даже, продолжая внимательно разглядывать переливающиеся перламутром ракушки. — Разве тут плохо? — только и спросил он, не обернувшись. Камиджо закрыл глаза, мягко уткнувшись губами в его затылок, вдыхая запах волос. Они мягко струились вокруг его лица, потому что стояли они с Ю по ветру. — Тут хорошо. Даже слишком. — Слишком хорошо не бывает. Юджи чуть было не ляпнул, что бывает, еще как — когда они вместе, но смолчал. Ю терпеть не мог, когда ему напоминали о его слабости. Слабость заключалась в том, что, несмотря на решение годовой давности, у них обоих так и не вышло быть только коллегами и друзьями. — Посмотри, — Ю вытянул руку ближе к Камиджо, демонстрируя довольно крупную пустую раковину улитки. — Здесь когда-то обитало живое существо. И это была не просто его защита от мира, это была часть его тела. Как рука или нога. А теперь этого существа уже нет, а пустая скорлупка осталась. Мы же привыкли любоваться этим, как красивыми вещицами, как украшениями или драгоценностями, не понимая, что носим на шее или на запястьях ожерелье из мертвых домиков и пустоты. Сжав пальцы, Жасмин некоторое время смотрел на свой кулак, а потом осторожно стряхнул хрупкие осколки панциря улитки на мокрый песок у своих ног. — В мире есть много красивого, но пустого и бессмысленного, — тихо заметил Камиджо, ласково целуя Ю в шею и за ухом, все еще не выпуская из объятий. — Может быть, стоит наполнить это смыслом. — Если это пустая ракушка — зачем? — А по-твоему, придавать смысл нужно только важному и полезному? — Хотелось бы в это верить. Жасмин некоторое время молчал, откинув голову Камиджо на плечо, и вдруг тихо рассмеялся. — Ну вот, например, ты, — сказал он, и по голосу было ясно, что он все еще улыбается. — Ты красивый, но совершенно бесполезный. И то, что я к тебе что-то чувствую — заведомо бессмысленно. Так что же, выходит, мы просто зря коптим небо? Камиджо ожидал от Ю чего угодно, но только не разговора об их непростых отношениях, да еще и в такой форме. И потому в первый миг даже не нашелся, что ответить, только обнял его крепче. — Приятно слышать, — пробубнил он, наконец. — Что именно? — Что ты считаешь меня красивым и бесполезным. Юичи снова рассмеялся, аккуратно высвободившись из обнимающих рук, и обернулся, сам положив Юджи ладонь на шею сзади под волосами, заставляя чуть наклониться к себе. — Я ждал от тебя длинных умных фраз, которые наверняка бы меня в чем-то убедили, — заявил он, прижавшись своим прохладным лбом ко лбу Камиджо и закрыв глаза. — А ты только подтвердил мои догадки. — В любви всегда нет смысла, Юи. И если ты все еще сомневаешься, что это она, тогда какого черта мы сейчас здесь? — Вот ты как всегда… — Ты бы меня сюда не привез. — Камиджо. — И даже не предложил бы съездить. — Ну, хватит. — И вообще нам было бы просто прекрасно, если бы ты не решил, что… Жасмин не дал ему договорить, порывисто приподнялся на носках и накрыл губы поцелуем, таким решительным, что не ответить просто не было возможности. Морской ветер здорово мешал и трепал его волосы, так что Камиджо в какой-то момент зарылся пальцами в каштановые прядки Ю, сжав их и усмирив, отведя от его лица. «Ты просил меня подождать год или около того. Что теперь?», — так хотелось ему спросить, но нутром он чуял, что этим вопросом разрушит всю красоту этого мига, всю их убийственную близость и чувственность, и Жасмин снова закроется от него, спрятавшись, как улитка в свой хрупкий панцирь. — Это не бессмысленно, — только и сказал он упрямо, целуя уголки губ Ю. Тот вздохнул и улыбнулся, погладив его по плечам. — Ну, конечно. Весь смысл в том, что мы оба очень честолюбивые ублюдки. Отпустив его, он снова медленно побрел по песку, потом по воде, будто не замечая, как намокают края его легких летящих штанин, тяжелея и облепляя щиколотки. Камиджо какое-то время смотрел Юичи в спину, а потом вернулся на берег и уселся на сухом песке, вытянув ноги. По небу, бурно клубясь, ползли пушистые облака, как раз такие, из которых обычно к ночи шел проливной дождь. Но пока что они еще были белые, ватные, солнце то пряталось за ними, то появлялось вновь — и то и другое было приятно. Жасмин вернулся с целой кучей ракушек, которые набрал в свой шарф, сел рядом с Камиджо и принялся их перебирать, отбирая самые красивые. — А как же ожерелье из пустоты на шее и запястьях? — поинтересовался Юджи, подползая ближе и помогая ему, столь же придирчиво оглядывая со всех сторон окаменелый перламутр, чуть ребристый под пальцами. — Ты напишешь песню о русалках, которые обрели ноги, оказавшись на суше, не смогли больше вернуться в море и находили единственную радость в том, чтобы собирать на берегу ракушки да цветные камешки. И тогда эта пустота перестанет быть бессмысленной, — тихо ответил Ю, не поднимая головы. — Ты мне очень сильно льстишь, — усмехнулся Камиджо, как всегда не понимая, шутит Юичи или говорит всерьез. — И с такой темой лучше к Хизаки. Жасмин посмотрел на него, будто всерьез раздумывал над его словами. И кивнул. — Ты прав. Хизаки действительно напишет. Знаешь, что меня больше всего в нем восхищает? Это была опасная тема, Камиджо почувствовал неприятный холодок по позвоночнику, и вдвойне было плохо то, что Ю это заметил. Заметил и тут же расхохотался, чуть не рассыпав по песку свои драгоценные ракушки. — Я все жду, когда же ты, наконец, станешь смелее, и поймешь, что даже при самых опасных темах нападение — лучшая защита. Успокойся, я просто говорю с тобой о своем друге. — Друге? — А ты думал? То, что ты живешь с ним и крутишь со мной, не делает Хи моим врагом. Я вообще не думаю, что что-то способно сделать нас врагами, — взгляд Ю потеплел, и он мягко провел ладонью по щеке Камиджо. — Даже ты, мой прекрасный. Поймав за руку, Юджи коротко мягко поцеловал его пальцы и центр ладони, где кожа была самая мягкая и нежная. Никому другому он не позволил бы говорить о себе такое, но у Жасмина был пожизненный иммунитет и безлимитное разрешение. — Меня восхищает в Хизаки его цельность, — задумчиво проговорил Ю, — он ведь весь как монолит. Удивительно завершенный и наполненный до краев, будто никогда не испытывающий мучений поиска. Иногда мне кажется, что все идеи и мелодии Хизаки достает, точно фокусник из шляпы. Я не знаю, что должно произойти, чтобы Хи мучился вопросом «что теперь?» Камиджо знал, что именно таким вопросом довольно долгое время мучился сам Жасмин. И именно Хизаки тогда помог ему завершить этот замкнутый поиск ответа, пригласив стать участником своей группы. Хотя, в общем-то, совершенно был не обязан этого делать и уж тем более настаивать. Но — настоял и, по крайней мере, уж в этом смысле было ясно, в чем корень извечной признательности Юичи. — Он гораздо лучший человек, чем я, — улыбнулся Жасмин, глядя Камиджо в глаза. — По совести сказать, чем мы оба. Юджи благоразумно не возражал. Ю выбросил последнюю ракушку, красота которой показалась ему неокончательной, в сторону, а оставшиеся аккуратно завязал в свой шарф. Потянувшись, он медленно откинулся назад на песок, забросив руки за голову и ложась затылком на них. Камиджо остался сидеть с ним рядом, вглядываясь в горизонт, где небо встречалось с безбрежной водной гладью. Почему-то он чувствовал себя абсолютно счастливым, хотя никаких видимых изменений этот день не принес. Они все так же бежали по кругу, как лошади с завязанными глазами, и решительно никак не могли покинуть этот круг. Но уже одно то, что Жасмин продолжал гонку и не сходил с дистанции, дарило какую-то призрачную надежду, что делает он это не просто так, а во имя чего-то. Пусть даже такого пустого и бессмысленного, как перспектива открыто любить и быть любимым, не прячась за честолюбивыми амбициями и требованиями. С того дня в Камакуре прошло почти три месяца, и все это время Камиджо убеждался, что теперь личный персональный ад для него гостеприимно распахнул свои ворота. Потому что Жасмин в очередной раз проявил чудеса своей непостоянной переменчивой натуры и словно забыл начисто, о чем они тогда говорили. Заодно перестав звонить, кроме как по вопросам работы, решительно отказывался встречаться вне студии, а порой и вовсе вел себя вызывающе грубо. По идее, Камиджо должно было все это отпугивать и обижать, но единственное, что он чувствовал — непроходимую и неутихающую тревогу. Вполне вероятно, что Ю бы ему просто не открыл. Либо открыл и тут же велел катиться куда подальше решительнее, чем когда-либо. Камиджо ненавидел в себе отвратительную робость, когда Ю резко выговаривал ему что-то или резал словами. Поделать он ничего с собой не мог, каждый раз соглашаясь играть по правилам басиста, но сегодня осознанно пошел на нарушение всех мыслимых и немыслимых status quo. «Только попробуй выставить меня за дверь», — думал Юджи, поднимаясь на нужный этаж в лифте, который отчего-то еле полз. Собственный ключ от домофона подъездной двери он, втайне от Ю, заимел уже давным-давно. На кнопку звонка Камиджо нажал в тот же миг, когда остановился у двери. Отступать в любом случае было поздно, но отчего-то казалось, что в последний момент решительность покинет его, и, так и не позвонив, он развернется и уберется восвояси. В глубине души Камиджо полагал, что это не худшее из возможных решений. Открыли ему так внезапно быстро, словно только и ждали его появления — ждали под самой дверью. От удивления Юджи невольно отступил на шаг. — Да? — на него смотрел молодой парень, совсем юный, с волосами до плеч и в какой-то несуразной клетчатой рубашке. Взгляд у него был серьезным и внимательным. Словно рыба, выброшенная на берег, Юджи открыл и закрыл рот, в первую секунду подумав, что ошибся квартирой, и тут же сообразил, что это невозможно. Квартира, на пороге которой его встречал незнакомый парень, однозначно принадлежала Юичи. — Здравствуйте, — выдавил из себя Камиджо. — Здравствуйте, — бледно, скорее вежливо, чем искренне, улыбнулся ему парень. — А я вас знаю. — Да ну? — вырвалось у Юджи. В голосе проскользнули грубоватые нотки, слова опередили мысли, и он не успел с собой справиться. В голове настойчиво стучал вопрос, что этот тип делает дома у Ю, и пускай строить предположения было просто абсурдно, Камиджо чувствовал, как внутри него поднимается острая неприязнь к незнакомцу. — Да, — парень кивнул. Невежливые интонации он или не заметил, или сделал вид, что пропустил их мимо ушей. — Вы — Юджи Камиджо. А я Хироши, брат Юичи. За мгновение Камиджо испытал несколько разнонаправленных чувств — от облегчения, что это всего-то родственник, до слабой паники, что такого могло случиться, чтобы понадобилось приезжать брату Ю. — Проходите? — полувопросительно произнес Хироши и отступил вглубь прихожей, пропуская Камиджо. То, что ситуация куда хуже, чем он мог предполагать, он понял уже через полминуты, когда в коридоре появился второй брат Юичи, а также его мать. — Здравствуйте, Камиджо-сан, — поприветствовала она, и тот неловко поклонился, затрудняясь определить, что испытывал в большей мере: смущение из-за своего внепланового визита или растущую тревогу от того, что Ю встречать его не вышел. «Соберись немедленно», — зло скомандовал себе Камиджо, гоня прочь все неуместные сейчас мысли и сомнения. — Юичи сегодня не пришел на репетицию, вот решил его проведать, — с самым невозмутимым видом сообщил он вслух так спокойно и небрежно, словно это было в порядке вещей — вваливаться без приглашения домой к каждому приболевшему согруппнику. — Ему и правда неважно сегодня, — голосом, не окрашенным эмоциями, сообщила Кагеяма-сан. Камиджо показалось, что оба младших брата Ю дружно отвели глаза в сторону. — А можно его увидеть? — решительно спросил он, заранее предчувствуя, что ему откажут, однако здесь, наверное, впервые за весь день, удача ему улыбнулась — Он как раз недавно проснулся. Пойдемте. Юджи не так часто бывал в этой квартире, однако почему-то очень хорошо помнил каждый угол и каждую незначительную мелочь в интерьере. Вот только теперь все здесь казалось незнакомым и безликим, быть может, из-за людей вокруг, которые были ему чужими. — Ю, к тебе гость, — сообщила мать Юичи, толкнув дверь в спальню. Камиджо внутренне подобрался. Он был практически уверен, что если бы его оставили в гостиной, а Юичи предупредили с глазу на глаз, кто именно к нему пришел, тот потребовал бы, чтобы гостя выставили за дверь. Но здесь или сыграл эффект неожиданности, или тот факт, что незваный визитер уже стоял в дверях. — Может, вы хотите чаю? Или кофе? — спросила Кагеяма-сан, пропуская его в комнату. — Ничего не нужно, спасибо, — автоматически пробормотал Камиджо, внутренности которого скрутило от напряжения, и против воли уставился в пол вместо того, чтобы смотреть прямо. Только когда дверь тихо закрылась за его спиной, Юджи нашел в себе силы поднять взгляд, и Ю, видимо, собрался в тот же миг и не без усилия сел на постели. Он был очень бледен — до серости, а черты его лица показались Камиджо заострившимися. В груди что-то больно дернуло, и Камиджо не сразу сообразил, что это банальный страх. Сложно было представить, что он видел Жасмина совсем недавно, так сильно тот изменился за какие-то несколько дней. Глаза на осунувшемся лице казались огромными и очень темными, в них было физически трудно смотреть, но Камиджо заставил себя сделать это и даже выдавил тусклую улыбку: — Привет. Ю ничего не ответил на это, кивнул — или, что вероятней, устало покачал головой — и снова откинулся на подушку. Несмотря на то, что за окном стояло лето, и в комнате было душно, Ю до пояса был укрыт толстым одеялом. Руки, которые почти до локтя скрывали рукава футболки, вдруг показались Камиджо совсем худыми. Посчитав, что в случае Жасмина молчание — это почти что радушное приглашение, Камиджо неуверенно прошел вперед и опустился на краешек постели. Боковым зрением он заметил ряд каких-то пузырьков на прикроватной тумбочке, но Юичи, проследив этот взгляд, невесело усмехнулся и отвлек его внимание: — Любопытство кошку сгубило, Юджи. Не слышал о таком? Вчитываться в этикетки не стоило — Камиджо был уверен, что если рассердит Ю, тот не постесняется своей семьи и все же выставит его вон. И хотя больше всего ему хотелось схватить Юичи за шиворот, встряхнуть как следует и потребовать ответа на вопрос, что здесь происходит, он лишь набрал побольше воздуха в легкие и произнес нарочито спокойно: — Это не любопытство, это беспокойство. Не слышал о таком, Ю? Улыбка Жасмина была слабой, откровенно неживой, и внутренне Камиджо передернуло от этого зрелища. — Не стоило тебе приходить, — тихо произнес он, глядя в потолок. Длинная челка упала на глаза, и Ю поднял руку, чтобы смахнуть ее со лба. Камиджо померещилось что-то неуверенное в этом движении, как будто Юичи пришлось приложить усилие, чтобы не промазать мимо собственного лица. Он хотел ответить, что по телефону Ю все равно послал бы его к черту, вот и пришлось приехать, но нужные слова позабылись, когда Камиджо смотрел на то, как заторможено двигается Ю. Как будто он находился под водой. «Это какой-то дурной сон», — мелькнула спасительная мысль, и Камиджо, наверное, разрыдался бы от счастья, если бы сейчас проснулся. — Объясни мне, что происходит, — негромко попросил он, словно со стороны слыша, как предательски дрогнул голос. — Тебе не кажется, что я имею право знать? — Не кажется, — даже в самом плачевном состоянии Юичи оставался собой. — Если бы казалось, я бы тебе сообщил, так ведь? — Прекрати, Ю, — потребовал Юджи, но ни раздражения, ни досады он при этом не испытывал. — По-моему, сейчас не время. — Ты так говоришь, как будто я умираю, — безрадостно заметил Жасмин и кивнул в сторону небольшого столика, стоявшего чуть поодаль. — Подай мне… Обернувшись, Камиджо нахмурился и снова перевел взгляд на Ю, который поморщился, будто от зубной боли. — Что подать? — Да этот… Воды. — Стакан? — Именно, стакан, — выдохнул Ю, и в его голосе послышалось облегчение. Наливая воду из небольшого аккуратного графина, Камиджо почувствовал, что у него подрагивают руки. Он отказывался понимать, что здесь происходит, как и отказывался верить, что все это по-настоящему и всерьез. — Чем ты болен, Ю? — спросил он, протягивая стакан. На миг ему показалось, что он сейчас выскользнет из пальцев Юичи, но тот сжал тонкие стеклянные стенки неожиданно крепко, даже ногти побелели. — Ничего серьезного, — произнес он неожиданно спокойно, почти ласково, но Камиджо такая перемена не понравилась куда больше, чем могла не понравиться привычная издевка. — Я знаю, что выгляжу паршиво, но все не так плохо, как кажется. Камиджо вдруг вспомнилась его бабушка. Ему было пятнадцать, когда та умерла, и воспоминания сохранились частично. Бабушка прожила долгую жизнь, и умирала она от старости — не от конкретной болезни, а просто потому, что организм износился. Медленно ее покидали силы, движения становились плавными, и большую часть времени она спала. Только тут Юджи осенило, что именно ее сейчас напоминает Жасмин, и что эта страшная ассоциация возникла в подсознании в тот момент, когда он переступил порог, но мозг как будто заблокировал столь ужасное сравнение. Мотнув головой, Камиджо погнал прочь эту мысль. Как можно ставить в один ряд старую женщину и совсем молодого, полного сил Ю? — Чем я могу тебе помочь? — спросил Камиджо и решительно протянул руку вперед, чтобы стиснуть пальцы Юичи в своей ладони. Рука у него была холодной, но вырываться Жасмин не стал, напротив, несильно сжал ладонь Камиджо в ответном прикосновении. — Не надо мне ничем помогать. Видишь, сколько помощников набежало? Улыбнувшись впервые искренне за этот день, Ю кивнул в сторону двери, подразумевая всех своих родственников. — Это меня и беспокоит. Раз вся семья приехала, значит, случилось что-то серьезное. — Юджи, я тебя умоляю, — демонстративно возвел глаза к потолку Жасмин. — У тебя будто своих родителей нет. Паника поднимается даже из-за насморка. «Паника поднимается из-за насморка, когда тебе два года. Но не теперь», — мог бы парировать Юджи, однако предпочел промолчать. Юичи ничего ему не скажет, не примет помощь и не позовет, даже если произойдет нечто из рук вон плохое — Камиджо чувствовал это каждой клеточкой, знал без тени сомнения, как-то, что дважды два — это четыре, а небо — синее. А еще Юджи казалось, что он слышит, как тикает секундная стрелка часов. Время уходило, пускай он и не желал задумываться о том, до какого именно события начался последний отсчет. — Убери это траурное выражение со своей физиономии, Камиджо. Оно тебе не идет, — строго потребовал Юичи, возвращая Юджи в реальность. Пальцы в его ладони стали чуть теплее, Жасмин не спешил отнимать руку. — Мне просто кажется… — неуверенно начал он, но тот перебил его: — Я поправлюсь, Юджи. Все будет в порядке. Хватит раздувать вокруг меня драму. И прошу тебя, больше не прибегай… вот так. Ты же знаешь, как я этого не люблю. Выдохнув и молча кивнув, Камиджо приказал себе не говорить больше ничего, не спорить и не требовать. Это не принесло бы результата, а Юичи выглядел слишком утомленным, чтобы спорить. Вместо ответа он притянул руку Ю ближе к себе и несколько раз поцеловал его пальцы, заметив, что даже сейчас Жасмин остался верен себе и любимым перстням. Он закрыл глаза, и Юджи подумал было, что тот сейчас уснет, но вспомнил, как Кагеяма-сан сказала, что Ю ведь только проснулся. — В последнее время мне все чаще кажется, что мы с тобой здорово ошиблись, Юджи, — произнес Юичи, не открывая глаз, и улыбка, застывшая на его губах, казалась горькой. — Надо было все сделать наоборот… — Наоборот? — нахмурился Камиджо. — В смысле, наоборот? Жасмин не ответил ему, хотя Юджи не сомневался, что вопрос услышал. Он продолжал лежать без движения, а через несколько минут по выровнявшемуся дыханию Камиджо понял, что Юичи все же уснул. В полной и какой-то абсолютной тишине стрелка часов на стене тикала просто оглушительно, и Камиджо отстраненно подумал, что надо бы заменить их на другие, с плавным ходом. Хотя, по большому счету, подобное неудобство возникло впервые за все то время, что они работали, и может быть, в иной ситуации никто ничего бы и не заметил. Хизаки даже не притронулся к своему кофе, только гипнотизировал чашку взглядом так, будто она могла дать какие-то ответы. Он выглядел усталым, то и дело убирал за ухо выпавшие из хвоста прядки волос, и Камиджо точно знал, что это не от переутомления. Просто Хизаки, как и он сам, за ночь не сомкнул глаз. Юки тоже сидел, как каменное изваяние, скрестив руки на груди, напряженно о чем-то думая. Камиджо долго смотрел на него, но барабанщик словно не чувствовал его взгляд, только нервно покусывал краешек губы. Таким его Юджи тоже никогда не видел. Теру ходил туда-сюда у окна, будто бы физически не мог сейчас усидеть на месте, либо в его голове метались мысли, требующие хоть какого-то выхода. — Нет, — наконец сказал он, остановившись и обернувшись, глядя в упор на Камиджо. — Я считаю, неправильно выходить на сцену без Ю. Юджи про себя отметил, что другого ответа он от него и не ждал. Для него вообще всегда было загадкой, почему с Теру Жасмин общается настолько тепло и тесно, хотя ему это было совсем не свойственно. Отчего-то вспомнив открывшего ему дверь Хироши, Камиджо вдруг подумал, что, быть может, Теру чем-то напоминает Ю младшего брата. — Юки? — полувопросительно взглянув на драммера, Хизаки сцепил пальцы в замок. — Я тоже против. Использовать запись баса непрофессионально, а за такой короткий срок мы никого не найдем. К тому же, не уверен, что хочу играть без Ю. Камиджо промолчал, оставив при себе тот факт, что кое-кого он уже успел найти и даже заочно договориться об участии. Он не сомневался, что Хизаки его поймет и расценит такое решение как правильное, но Теру и Юки могли и взбрыкнуть. — Я считаю, нельзя отменять и переносить концерты, — тихо, но решительно высказался Хизаки, снова передвинув перед собой чашку с кофе по столу. — Мне тоже не хочется выступать вчетвером, и я хочу, чтобы Ю поскорее вернулся в строй, — добавил он, поймав взгляд Теру. — Но не забывайте, что у нас есть и обязательства. Билеты распроданы, стафф подписан в этот день на работу. Это не только наше решение. Воцарилась тишина, посреди которой снова раздражающе тикали настенные часы. У Камиджо, ко всему прочему, страшно гудела голова, и он с трудом сдерживался, чтобы не встать и не выбросить эту штуку в окно. Не выдержав, он выбил из пачки сигарету, игнорируя взгляд Хизаки, и закурил, стараясь хоть немного успокоиться. — Я согласен с Хи, — коротко высказал он свою точку зрения и отвернулся, глядя в окно. Камиджо знал, что обсуждать они тут могут еще что-то до второго пришествия, но при раскладе «двое за, двое против», когда «за» — они с Хизаки, остальным придется подчиниться. Может, это и лишало смысла всеобщее обсуждение, но Камиджо сейчас об этом не очень-то думал. Он думал, что утром пытался связаться с Ю, но тот не взял трубку. Это вообще было импульсивное желание, к тому же прямо во время записи, но Юджи вдруг почему-то очень захотелось услышать голос Ю. И пусть бы он сказал что угодно, даже привычно проворчал. Камиджо звонил ему в перерыве, а потом снова и снова, но ответом были ровные монотонные гудки. И именно тогда в душу закрался ледяной липкий страх, сковав там все настолько, что Юджи даже не стал скрывать от Хизаки, кому он звонит. И почему-то тогда в его глазах он увидел не горечь и осуждение, вперемешку с ревностью, а тень собственного страха. Это было невыносимо видеть. — Саппорт басист будет играть за сценой, — подытожил Камиджо, загасив недокуренную сигарету в пепельнице, и взглянул на Юки. — Я знаю, что тебе будет трудно, но пожалуйста, постарайся. Юки как-то неокончательно пожал плечами с видом «да кто меня спрашивает?», и поднялся из-за стола. Камиджо обернулся к Теру, сидящему на подоконнике. — Ю не хочет, чтобы мы отменяли концерты, так что, считай, это его решение. И Хизаки прав. У нас есть обязательства. Теру только отвернулся немного, рассеянно кивнув пару раз, и не сказал ни слова. В иной ситуации Камиджо бы задержался и поговорил с ним с глазу на глаз, обычно это всегда помогало. Но сегодня он чувствовал, что Теру начнет задавать вопросы, на которые Юджи не сможет ответить, либо ответит то, от чего всем, и в первую очередь самому Теру, будет только хуже. — Ты уже кого-то нашел, да? — поинтересовался Юки совершенно неокрашенным голосом, и Камиджо предпочел считать, что осуждения в нем не было. — Есть контакт одного человека. Думаю, он нас выручит. — Ему уже звонили? — Хизаки подался вперед. Камиджо покачал головой. — Я позвоню сам. И надо сказать Нао и Тадаши, пусть подготовят официальное сообщение для сайта. Теру соскочил с подоконника, зацепив со стола свои солнечные очки и быстро спрятав глаза. — Свяжусь с ними, — тихо сказал он и выскользнул за дверь. За ним потянулся Юки, и какое-то время Камиджо и Хизаки сидели молча вдвоем, будто каждый боялся заговорить первым. Юджи почему-то не хотелось думать, что Хизаки всегда все знал и понимал. Все те разы, когда Камиджо встречался с Ю или проводил с ним ночи. Все те ужасающе редкие моменты, когда они уезжали только вдвоем. Все те минуты, когда Юджи обнимал одного из них, но думал о другом. — Ты был у него, — даже не спросил Хизаки, просто констатируя факт. — Как он? Только на самом деле. Камиджо не смог ему соврать. Оказалось, в сухом изложении, все выглядело даже не так плохо. Но какие слова он мог подобрать, чтобы описать то, что невозможно было увидеть, только почувствовать? Как рассказать Хизаки, что Ю угасает, и это видно, это понимают все, кто находится с ним рядом. Как посмеяться над собственными страхами и паникой, когда в глубине души понимаешь, что страх этот имеет под собой реальную почву, а паника вовсе не беспричинна? В этот день они поехали домой к Камиджо вместе. И чуть ли не впервые для этого не было каких-то высказанных вслух причин, приглашений и просьб. «Останься сегодня со мной», — безмолвно думал Юджи, и чувствовал, что Хизаки его и правда не оставит, потому что сам нуждается в нем столь же сильно. Концерты без Ю действительно прошли совсем не так, как обычно. Все это чувствовали, атмосфера была тяжелая, даже к середине лайва не удавалось отвлечься. Камиджо в глубине души радовался своей способности улыбаться и вести себя, как обычно, даже когда внутренне он умирал от тревоги и больше всего хотел оказаться где угодно, кроме концертной площадки. После завершения концерта они вчетвером неожиданно обнялись, без каких-либо слов со стороны каждого, и Юджи почувствовал, какие ледяные пальцы у Хизаки, когда он сжимал его руку. А спустя два дня им сообщили, что Ю госпитализирован. Камиджо не сомневался, что меньше всего Жасмин сейчас хочет, чтобы все шастали к нему толпой и мучили своим встревоженным видом. И здравый смысл боролся с неясным предчувствием, Юджи бросало из крайности в крайность: то он чуть ли не кидался торопливо одеваться и ехать в больницу к Юичи немедленно, то усилием воли останавливал себя, вспоминая его решительное «ты же знаешь, как я этого не люблю». Это было ужасно глупо, но Камиджо и правда понимал, что для Ю показаться не в том виде, в каком его привыкли видеть — сущее мучение. А так как, судя по всему, ему и так плохо, незачем еще больше портить ему настроение. Отрицательные эмоции, как известно, оттягивают выздоровление. Так Камиджо уговаривал себя, слоняясь по квартире, решительно не находя себе места. Он то садился за синтезатор, пытаясь отвлечься, но ничего в голову не шло, а пальцы неуверенно соскальзывали с клавиш. То пытался читать, но книги тоже не приносили покоя, Юджи буксовал на одной строчке, пока не понял, что даже не осознает, что читает. В конце концов он задремал перед телевизором, отключившись чуть ли не в самом начале фильма. …Разбудил его телефон. Понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и стряхнуть остатки незапланированного сна. Голова слегка кружилась, когда Юджи, с трудом выудив из кармана мобильный, ответил на вызов, по сонливости не взглянув, кому он вообще понадобился в начале третьего часа ночи. — Да… я слушаю, — сонно выдохнул он, откинув голову на валик дивана и прикрыв глаза. — Поверить не могу, что ты спишь, полуночник, — вкрадчиво, будто живым шепотом на ухо прошелестел в трубке голос Жасмина. Камиджо распахнул глаза, глядя перед собой. — Юи? — неуверенно пробормотал он, все еще не веря, что тот почему-то позвонил ему. Сам, без какой-либо причины, да еще и среди ночи. — Кто же еще, — немного иронично отозвался Жасмин. Сон как рукой сняло, Камиджо вскочил на ноги и сделал несколько лихорадочных шагов в одну сторону, а потом обратно. Он не заметил, что стискивал телефон почти до боли в пальцах. — Что-то случилось? У тебя все в порядке? — выпалил он, даже не подумав о том, что Юичи может рассердиться из-за этих слов. Однако тот оставался совершенно спокойным. — В порядке. Мне уже намного лучше. Наконец-то. Шумно выдохнув, Камиджо, до этого метавшийся по комнате, остановился четко напротив окна. Город не спал даже ночью, далекие небоскребы сияли одинокими окнами, улицы были ярко освещены, и редкие машины такси развозили по домам опоздавших на последний поезд пассажиров. Юджи знал, что до его слуха должен доноситься далекий автомобильный гул, но в этот момент почему-то не слышал его. — Это самая лучшая новость за последнее время, — тихо произнес он, прижавшись лбом к стеклу. Оно не было прохладным, Камиджо не сомневался, что на улице сейчас куда жарче, чем в комнате, где работает кондиционер. — Да, еще немного, и все закончится, — согласился с ним Жасмин. — Скорее бы, — слабо улыбнулся Юджи. Только теперь он ощутил, как успокоение медленно накатывает на него, будто морская волна, которая касается босых ступней, а потом поднимается все выше и выше, ласково трогает лодыжки, колени. Камиджо думал о том, как все это, в сущности, глупо: можно сходить с ума от беспокойства, можно не спать ночами и нервничать днем, пока все валится из рук. И лишь один-единственный телефонный звонок и тихий шелест родного голоса в трубке мгновенно все расставят по своим местам. Чтобы все стало снова таким, каким должно быть. Стало правильным. Если бы он только мог как ни в чем не бывало звонить Юичи, когда захочется. Если бы тот умел отвечать, ни о чем не думая. — Знаешь, Ю, мы с тобой такие идиоты, — молчание в трубке затянулось, и Камиджо негромко рассмеялся. — Знаю, — было слышно, что Юичи тоже улыбается, Камиджо его будто видел перед собой, как наяву. — Наверное, я тебе позвонил именно потому, что хотел сказать то же самое. — Да? А я думал, ты позвонил просто так. — Разве мы звоним друг другу просто так? — Нет. Но могли бы. — Должны были, — тихо вздохнул Жасмин, после чего послышался невнятный шорох — он или шел куда-то, или, может, ворочался на больничной койке. — Мы должны были все сделать не так, Юджи. Надо было поступать так, как хочется, и теперь все было бы совсем по-другому. Не стоило нам откладывать. — Не стоило, — эхом повторил за ним Камиджо, но Юичи будто и не услышал его. — Хизаки справился бы, он умный и очень сильный, — продолжал он. — Ты был бы куда счастливее, наша музыка, быть может, была бы даже лучше, чем есть сейчас. А я… Я бы, наверное, теперь ни о чем не жалел. Камиджо слушал и думал, что все это ему снится. Он задремал в кресле с мыслями о Юичи, и ему приснилось, что тот позвонил сам, а теперь говорит такие невозможные, фантастические и удивительно прекрасные вещи. Подумать только, как все могло бы сложиться, отпусти они себя в свое время, дай волю чувствам и запрети себе анализировать и оглядываться. Почему-то картинка перед глазами расплывалась, полутемные дома, которые он видел из окна, таяли, как акварельный рисунок, на который по неловкости плеснули воды. Камиджо не думал ни о чем — так ему казалось, пока Ю говорил. В эту минуту он просто верил или даже знал, что они ошиблись. И что если бы в свое время они решили жить и любить так, как того хотелось им обоим, сейчас все было бы куда лучше. — Еще не поздно, мы все исправим, — сказал он, когда в трубке воцарилась тишина, но даже через нее было слышно тихое дыхание Юичи. — Думаешь? — ровно произнес он. — Уверен. Никогда не поздно. Завтра утром я приеду к тебе, и мы поговорим обо всем. И если ты будешь против, я все равно приеду. Жасмин тихо рассмеялся, коротко и как-то незнакомо, отчего Юджи почувствовал слабый укол в груди: на мгновение ему подумалось, что все это розыгрыш, и он разговаривает с каким-то другим, чужим человеком. Однако длилось это недолго, потому что Юичи — знакомый до последней черточки — ответил: — Я не буду против. Приезжай. Надо было прощаться, диалог подошел к своему логическому завершению, но Камиджо было страшно нажимать на сброс, страшно было отключаться. В этом разговоре, коротком и, по сути, не содержательном, было больше, чем во всех их беседах до этого. У Камиджо подрагивали руки, казалось, что сама душа дрожала, пока он вслушивался и ждал, не скажет ли Жасмин еще что-нибудь. — Спокойной ночи, Юджи, — наконец произнес он. — Я люблю тебя, Ю. Слова сорвались с губ раньше, чем Камиджо успел подумать, о чем говорит. Это получилось так легко, словно он уже неоднократно говорил Юичи о своих чувствах, так просто, как должно было быть всегда. Камиджо был уверен в том, что никогда не пожалеет о сказанном. — Никого никогда так не любил, — продолжил он, хотя Жасмин молчал. — Сейчас мне кажется, что все мои чувства, все отношения, которые были в моей жизни, существовали только для того, чтобы теперь я понял… «…понял, насколько все было ничтожно по сравнению с тем, что я чувствую к тебе», — хотел сказать он, но в легких закончился воздух. Отступив от окна, он почувствовал, что колени подгибаются, и чуть было не опустился прямо на пол, устояв лишь в самый последний момент. — Я знаю, Юджи, — тихо ответил Жасмин, и сложно было понять, чего в его голосе было больше: печали или тихой радости. — Знаешь? — Всегда знал. И хотя Камиджо казалось, что он может говорить часами, объясняя Юичи, что именно чувствует, рассказывая обо всем, что накопилось за долгое время, что они были и не были вместе, в этот момент он понял: слова не нужны. Потому что Ю действительно все знал. Какими же дураками они были, когда решили, будто смогут скрывать это чувство, когда верили, что смогут найти на него управу и сдерживать его так долго, как только понадобится. — Я приеду завтра, с самого утра, — повторил Камиджо, пускай в этом не было нужды. — Будь так любезен, — чуть насмешливо отозвался Жасмин. — И поторопись. — Обязательно, — улыбнулся Юджи. — Я знаю, как ты не любишь ждать. — Просто я ждал слишком долго. Прощаться еще раз Юичи не стал. Камиджо не услышал, когда именно он отключился, но по глухой, не нарушаемой ничем тишине в динамике, он понял, что Жасмин положил трубку. Медленно отняв нагревшийся телефон от уха, Камиджо провел ладонью по лицу и тяжело вздохнул, чувствуя, как грудную клетку до боли сжимает невидимыми тисками. В горле стоял ком, под веками жгло, а руки и ноги стали ватными и плохо слушались. Только при этом Камиджо чувствовал такое умиротворение, которого не испытывал уже долгие месяцы. Все слова были сказаны, шаг в омут сделан, и они вдвоем с Ю летели в пропасть, дна которой пока не было видно. Юджи знал, что теперь все изменится и как прежде уже не станет. Они рискнут всем, и неизвестно, что получат взамен. Предстоял тяжелый разговор с Хизаки, впереди ждало много проблем, но сейчас, в эту ночь, Камиджо чувствовал небывалый подъем, словно все резервы его сил одновременно высвободились. Пока Юичи будет рядом, ему все нипочем. Взглянув на часы, Камиджо покачал головой и решительно направился в сторону спальни. Нужно было попытаться поспать хоть сколько-то. Не включив свет, торопливо раздевшись, он забрался под одеяло и закрыл глаза. Будильник он решил не заводить — все равно проснется вовремя, тут хотя бы уснуть для начала. Он не сомневался, что до утра будет крутиться в постели, и совсем не заметил, как мгновенно провалился в сон, едва коснувшись головой подушки. Это было похоже на острое дежавю — уже было. Сон никак не хотел отпускать, сказалось напряжение последних дней, и Юджи долго не мог себя заставить хотя бы шевельнуться. Может, он все еще спит? Тогда понятно, отчего так надрывается телефон — после разговора с Ю ему просто снова снится эта застывшая временная петля. Но телефон продолжал трезвонить с каким-то садистским упорством. А когда к трели мобильного присоединился еще и более громкий звонок домашнего телефона, Камиджо понял, что ответить ему все же придется. На ощупь накинув халат, даже не взглянув на время — спальня была красноречиво залита рассветными сумерками, он снял заходящуюся звонком трубку, хотя его мобильный тоже продолжал трезвонить. — Камиджо-сан, простите, я знаю, что сейчас очень рано, но мне нужно было вам дозвониться, — зачастил какой-то смутно знакомый голос. Юджи напрягся, стараясь стряхнуть с себя остатки сна, и все-таки посмотрел на часы — было начало седьмого. Звонившим оказался главный менеджер группы. Камиджо очень хотелось сказать ему пару крепких слов, но он сдержался, постаравшись, чтобы голос не звучал сонно. — Я слушаю, Коичи, что случилось? По ту сторону несколько мгновений царила тяжелая тишина, хотя Камиджо слышал дыхание собеседника. — Мне очень тяжело сообщать это вам. Ю-сан скончался час назад. В больнице. «Это сон», — крутилась одна-единственная мысль в абсолютно пустой голове. Это сон, просто дурацкий сон, вызванный тяжелой августовской жарой и эмоциями. Потому что это просто не могло быть правдой. — С нами связались только что, я посчитал, что надо сообщить вам лично, и… Камиджо-сан, вы слушаете? «Ю умер. Его больше нет». — Да. Да, я слушаю, — Камиджо сам не понял, в какой момент сел на кровать. — Нам сказали, что Юичи-сан некоторое время назад перенес на ногах обширное кровоизлияние в мозг. Его родные… — Остальным уже сообщили? — Я позвонил вам первому. — Спасибо, Коичи. Камиджо медленно положил трубку, не слушая, что ему могли еще сказать. Самое главное он услышал, все остальное разом утратило смысл. Он не знал, сколько времени просидел вот так, оцепенев, не в силах зацепиться ни за одну мысль в голове, кроме одной. Почему-то он вспомнил о перламутровых ракушках, о пустоте, лишенной смысла, о мертвых домиках на запястьях, и просто не мог совместить в сознании имя Юичи и слово «смерть». Медленно подняв телефонную трубку снова, Камиджо машинально набрал номер Хизаки и долго ждал, прорываясь через монотонные гудки, пока тот ответит. Слышать голос Хи, но не осознавать, что тот говорит и спрашивает — Юджи надолго запомнил это ощущение и потом никак не мог себя заставить звонить ему снова первым. — Юичи больше нет, — тихо произнес он, чувствуя, как под кожей гудит ток, а в горле что-то дрожит. — Мне сообщили только что. Хизаки молчал. Молчал, казалось, целую вечность, а потом Камиджо услышал, что тот плачет прямо в телефонную трубку. Почему-то он знал, что так будет, и наверное именно поэтому позвонил ему сам. — Хи… — повторил Юджи, чувствуя жжение в ладони. Перевел взгляд и увидел, что так сильно сжимал пальцы в кулак, что на коже осталась кровь от ногтей. — Почему?.. — только и смог произнести Хизаки, и Камиджо не знал ответа на этот вопрос. Отчего-то ему казалось, что Хизаки сейчас изо всех сил зажимает рот ладонью, чтобы не разрыдаться в голос. — Я буду через час на базе, — с трудом выдохнул Юджи. Он не помнил, как одевался, как вызывал машину. Как снова и снова отвечал на звонки, которые сыпались один за другим. Он ведь должен был поехать к Ю. Сейчас. Утром. Поехать к нему, и тот не был бы против. Ему следовало поторопиться, потому что Ю и так ждал слишком долго. Был ли это простой разговор? Или — прощание? Никогда прежде Камиджо не чувствовал такой ледяной стужи в душе, будто в него ворвалась шаровая молния и все там пережгла. По лицу сами собой бежали слезы, пока он ехал в такси, он снова и снова стирал их, поправляя темные очки, но знал, что это бесполезно. Кто сказал, что в минуты самого тяжелого горя люди не плачут?.. Утро было солнечным, каким-то удивительно прохладным, а может, ему так казалось, и все звуки были словно милосердно приглушены. Когда Юджи приехал, почти весь их персональный стафф уже был на месте, ему что-то говорили, но слова не доходили до сознания. Перед глазами плыли лица — посеревшие, застывшие, будто каменные. Юки курил, сидя за столом, казалось, не видя перед собой никого и ничего. Теру едва сдерживал слезы, но промолчал, только двинулся Камиджо навстречу, когда тот зашел в комнату. Он ничего не сказал, как и остальные. Может, просто не находил слов. Хизаки пришел последним. Камиджо стоял, прислонившись к стене, и просто смотрел на него, чувствуя, что каждый вздох, каждый удар сердца в груди отдается глухой нестерпимой болью. Ему хотелось заорать. Заорать в голос, чтобы вместе с воем ушло отчаяние. Но он не мог произнести ни звука, только шагнул к Хизаки, губы которого предательски дрожали, взял его за запястье и притянул к себе, прижав к плечу. Юджи видел, что если он этого не сделает, то тот разрыдается прямо при всех. Хизаки мелко трясло, вцепившись одной рукой ему в рубашку на спине, он плакал тяжело и мучительно, как человек, не умеющий терпеть горе, а самого Юджи замкнуло, будто ударило током, и он осознавал происходящее через пелену шока. Хизаки же принимал реальность оголенными нервами и едва ли мог это выносить. Юки молча поднялся из-за стола и подошел к ним вплотную, как-то неловко, будто неуверенно сжав плечо Хизаки, слегка потрепав. Теру так же, не сказав ни слова, подошел к Камиджо с другой стороны. Какая есть разница — страдать от потери того, кого любил, с кем-то или в одиночку? Юджи не знал и не был уверен, что так лучше, но в его руках плакал от горя Хизаки, рядом были Юки и Теру, и каждый из них переживал случившееся глубоко в себе. Наверное, разницы нет. Боль остается болью, потеря — потерей. Камиджо слышал когда-то историю о стихотворении, названном «Утрата», в нем было всего три слова, которые мудрец соскоблил. Потому что утрату нельзя прочесть, ее можно только почувствовать. Он не считал себя трусом и не считал это бегством. Просто находиться дома, в собственной квартире, больше не мог. Номер в отеле стал своего рода убежищем и одновременно обернулся адом. И ад разверзся, потому что убежать от собственных мыслей Юджи не мог. Ему только и оставалось вот это последнее — оплакивать Ю, скрывшись от всего мира. Но перед этим была встреча с его убитыми горем родными, разом постаревшими родителями, молчаливыми братьями. И даже бессильно злиться на Юичи Камиджо не мог, хотя теперь-то знал, что проблемы со здоровьем у него начались достаточно давно, а сильнейшее кровоизлияние — врачи называли его субарахноидальным — случилось, возможно, и вовсе на репетиции или во время записи дней десять назад. Когда точно — Жасмин, наверное, и сам не знал, потому что единственным на тот момент симптомом могла быть сильная головная боль. Сильная боль, которую он, конечно же, решил просто перетерпеть. Он вообще предпочитал никогда не жаловаться. «В какой-то момент однажды он вдруг ни с того ни с сего перестал попадать в ритм и успевать за мной, — только и сказал Юки, не глядя ни на кого. — Мы ведь так слаженно играли вместе, он просто не мог вдруг сбиться с ритма и забыть». Камиджо помнил все, снова и снова повторяя в памяти последние дни, последний раз, когда видел Юичи, последний раз, когда слышал его голос. И перед глазами снова появлялась мутная пелена, и слезы лились сами собой, уже, казалось бы, пора было им иссякнуть, потому что не может быть столько слез. Но они не иссякали, Юджи чувствовал, как они собираются под веками, даже когда он пытался уснуть. В конце концов он понял, что не хочет запомнить Ю таким. Почему-то он верил, что Жасмин, может быть, тоже был бы того же мнения, с него бы сталось запретить Юджи приходить к себе на похороны. «Хочу ли я помнить тебя мертвым?» — спрашивал Камиджо не то у себя, не то у него, глядя в потолок гостиничного номера. И сам себе отвечал, что, конечно, нет. Он хочет навсегда запомнить Жасмина таким, каким любил его — любил нестерпимо, всем сердцем, всей душой. Он не поехал в Аичи, и не стал узнавать, поехали ли остальные. Юджи не знал, правильно ли поступает, хотя четко понимал, что рано или поздно ему придется выйти из своего убежища — из хрупкой скорлупки, вроде той раковины улитки, о которой говорил Ю. Потом, позже, он выйдет и найдет в себе силы, найдет слова, найдет возможность разделить скорбь по нему со всеми. Но пока что его боль была укутана в одиночество, как в вату, и только поэтому еще не убила. …В те бесконечно тянущиеся дни, ночи, сменяющие друг друга сутки Юджи чувствовал, что любит Ю сейчас сильнее, чем когда-либо, сильнее, чем вообще было возможно. Что эта любовь останется с ним навсегда. И почему-то искренне верил, что Юи, уходя, знал и это тоже.