Глубокие воды

Лето, 2015 Светлый потолок не таил в себе абсолютно ничего интересного. Камиджо пялился на него уже добрую четверть часа, но так и не смог решиться ни встать, ни досыпать дальше. Спать не хотелось точно, хотя, кажется, проспал он снова всего ничего. «Может, зеркальный сделать?.. — вяло размышлял он. — По крайней мере, было бы сейчас на что посмотреть. Да и не только сейчас». Мысль о практической пользе зеркального потолка все-таки побудила его повернуть голову вправо. Чужие светлые волосы рассыпались по подушке, и это было даже почти мило. Их обладатель еще спал, и слава богу, во сне он был очень тихим. Помедлив, Камиджо все-таки придвинулся ближе, ложась на бок, и обнял спящего Кайто одной рукой за талию, прижимая к себе. На миг его спокойное размеренное дыхание сбилось, но, похоже, этого было недостаточно, чтобы парень проснулся. Он был очень теплым ото сна, и Камиджо поймал себя на мысли, что греется его теплом, вот так держа в объятиях, пока тот спит. Похоже, все эти странные отношения держались как раз на воровстве. Один воровал у другого эмоции и страсть, питаясь ими, потому что уже сам давно не мог что-то такое испытывать. А второй только счастлив был отдавать, но ничто не длится вечно. Рано или поздно он поймет. И осознает, что игра в одни ворота хороша только поначалу. Осторожно отведя в сторону пряди волос с шеи Кайто, Камиджо закрыл глаза и мягко уткнулся губами в это местечко, осторожно целуя. Он прежде мало с кем делал такое — Юичи в принципе не любил, когда его трогали во сне, Маю презрительно отзывался о нежностях и не нуждался в них. По всему выходило, что ласково целовал Юджи только сонного Хизаки, который совершенно так же естественно, как Кайто, принимал это и платил взаимностью. Кайто совсем не был похож на Хизаки. Ни внешне, ни характером. Но почему-то его тоже хотелось касаться, и это было так странно. Камиджо искренне считал, что к этому парню он не испытывает ничего, тогда как Хизаки он любил. Верил, что любит. Кайто все-таки завозился, явно потревоженный, но, просыпаясь, вовсе не спешил отстраняться. Напротив, он прильнул к груди Камиджо спиной и весь плавно выгнулся, как горячая волна. От этого его движения Юджи захлестнуло утренним возбуждением, и он резко сжал Кайто в объятиях, будто с внезапно вспыхнувшей страстью. Врать себе не стоило: как любовник Кайто оказался гораздо лучше, чем Камиджо мог предположить. В нем удивительным образом сочетались чувственность с бесстыдством, казалось, нет ничего такого, что они могли бы не сделать вдвоем, нет ни одного запрета. И Кайто не просто отвечал и позволял, он сам проявлял невиданную прыть, в какой-то момент даже слегка ошарашив этим Камиджо. Но ответ лежал на поверхности и был даже скучен: Кайто просто дорвался до давно желаемого. И видимо, желал он и правда очень сильно. — Только не говори, что выспался, — сонный голос звучал обманчиво мягко, хотя сам его обладатель уже закинул одну руку назад и зарылся пальцами Камиджо в волосы. — Сколько сейчас?.. — Восемь, — целуя его плечи, Юджи с трудом сдерживал себя. Ему самому было непонятно это проснувшееся желание. Справедливости ради, стоило признать, что желание легко сводилось на нет, стоило только подняться с постели и заняться делами. Особенно жаркий секс у них случался после некоторой эмоциональной встряски. Камиджо внутренне усмехался, отмечая, что ведет себя Кайто абсолютно предсказуемо, совершенно точно так же, как вел бы себя сам Юджи. Лет десять-пятнадцать назад. А причина встрясок была всегда одна и та же. Кайто сходил с ума от ревности, хотя явно сам этого стремался, но сдерживать себя у него не получалось еще и потому, что Камиджо сам его провоцировал. Он вполне верил, что с другими людьми или во время работы Кайто вовсе не был настолько эмоциональным, возможно, даже не повышал голос. Но когда он ревновал, Юджи не мог на него налюбоваться, хорошо помня, что сорвался в первый раз именно поэтому — потому что парень наорал на него, взбешенный визитом Меку. Меку, собственно, и был причиной. Камиджо ни разу не заговаривал с Кайто о нем, ничего не подтверждал, не опровергал и не таился. И когда вернулся из тура по Южной Америке, Кайто, разумеется, сразу понял, что Юджи продолжает контактировать с Меку не только как с гитаристом. Восемь утра все же были слишком ранним временем. Камиджо еще раз поцеловал обнаженное плечо любовника, выбрался из постели и накинул халат. Принимал душ он всегда исключительно один, но сегодня еще и выпить кофе в одиночестве было приятным разнообразием. Взглянув на вновь задремавшего Кайто, он выскользнул из спальни. Не сказать, чтобы его присутствие слишком уж досаждало или причиняло неудобства. Но, тем не менее, даже во время отношений с Хизаки Камиджо очень ценил тот факт, что жили они раздельно. Хизаки вообще был очень деликатен и утром, как правило, сразу уходил, даже если дел у него никаких не было, и день вполне можно было провести вместе. Кайто подобным не отличался, вряд ли он вообще осознавал, что даже просто присутствие другого человека в квартире не позволяет Камиджо расслабиться. Любимый сорт кофе закончился. Юджи нехотя подвигал другие упаковки, еще даже не начатые, и отказался от этой идеи. В холодильнике, благодаря стараниям Кайто, теперь всегда водился апельсиновый сок, и день вполне можно было начать с него. …Накануне Юджи вернулся домой крайне поздно, но парень его все равно ждал, не ложился спать. Скорее всего, причина была в том, что предыдущие сутки Камиджо не появлялся вовсе, приняв приглашение Меку. Меку всегда предлагал что-то очень вовремя, будто умел читать мысли. — Ты был у него? — вместо приветствия угрюмо спросил Кайто, едва Юджи переступил порог вчера вечером. Отчитываться было не в его привычках, особенно перед человеком, с которым связывает только постель и ничего больше. — Знаешь, я бы кофе выпил, — вместо ответа, Камиджо просто прошел мимо, невзначай коснувшись ладонью бедра своего временного сожителя. На Кайто в такие мгновения безумно приятно было смотреть. Его и без того очень выразительные глаза словно вспыхивали, темнели, и Юджи уже знал, что сдержаться тот просто не сможет. Его всего колотило от эмоций, которые он так щедро разбрасывал вокруг себя, что купаться в них было сущим наслаждением. Камиджо мгновенно начинал испытывать возбуждение, но совершенно не физическое. Он чувствовал неистребимую тягу немедленно схватить ручку и бумагу и строчить единым потоком все, что в этот момент рождается в душе. Кайто был похож на наркотик, спортивный допинг, от которого начинало казаться, что можешь свернуть горы. И тем сильнее ощущался контраст собственной внутренней пустоты в моменты, когда все было хорошо и спокойно. «Он тебе даже не для отношений нужен, ты просто его используешь, как трамплин», — сказал на днях Меку и как обычно оказался прав. Иногда Камиджо думал, что все это откровенное свинство. Любой человек заслуживает право быть любимым, а не только используемым ради сомнительных целей. Но потом он напоминал себе, по чьей инициативе вообще все это случилось, и приходил к выводу, что если кто здесь и будет виноват в бедах чужого разбитого сердца, то явно не он. Просто следовало получше выбирать, в кого влюбляться. Мысль была занятной, но быстро себя исчерпала. Камиджо надеялся, что успеет уйти до того, как Кайто окончательно проснется, но вышло по-другому. — Тебе все-таки стоит спать больше, чем четыре часа, — заявил тот, появившись на пороге кухни. Он был одет в домашнее, но все равно выглядел так, что немедленно захотелось поймать его за пояс и не отпускать. Именно потому что так сильно захотелось, Камиджо усмехнулся и отвел взгляд, глядя в окно. — Это мой нормальный график, — отозвался он, в два глотка допивая сок. — Прости, я уже слегка опаздываю… Проходя мимо Кайто, машинально ласково тронув его подбородок, Юджи почувствовал, что его удерживают. Остановившись, он опустил взгляд вниз и, снисходительно улыбаясь, высвободил пояс своего халата из чужой руки. — Я тебя внимательно слушаю, — он шагнул ближе, все еще касаясь пальцами ладони Кайто. — Ты что-то хотел? — Извиниться за вчерашнее, — тот смотрел так серьезно, будто речь и в самом деле шла о чем-то важном, а не о банальном тщательно спровоцированном приступе ревности. — Все в порядке, — Камиджо хотел чмокнуть его в губы, но неожиданно остановился, вглядываясь в его лицо. — Или нет?.. Кайто не отстранялся, но и не подался к нему, как бывало прежде. Вовсе не потому что не хотел, у него на лице было написано все крупными буквами, и особенно было заметно, как он старается держаться своей линии и не сорваться. «Когда все закончится, и ты возненавидишь меня, у тебя останется бесценный опыт. И в жизни, и в других отношениях пригодится», — подумал Камиджо, но вслух ничего не сказал. — Нет. Не в порядке, — Кайто прижался спиной к косяку, сложив руки на груди. Защитный жест. — Я хочу знать, почему ты все еще спишь с этим ублюдком. — У этого ублюдка есть имя, — спокойно заметил Камиджо. — Уверяю тебя, твоё он знает. — Ну конечно. Я для него Барби и «мальчик Хизаки». В голосе Кайто слышался яд и сталь, это было даже неожиданно, но очень приятно. Камиджо подумал, что при иных обстоятельствах он и в самом деле мог бы ответить на его чувства всерьез. — Никакой ты не «мальчик Хизаки», что за глупости. Я знаю, что он тебе не нравится, но, уж извини, я с ним работаю. И планирую работать дальше, потому что он меня полностью устраивает. — Видимо, во всех смыслах устраивает. Ничего не ответив, Камиджо прошел мимо и направился в спальню, одеваться. По дороге он изо всех сил старался думать, что вовсе это не бегство из собственного дома, просто ему и в самом деле было пора, а в студии его сегодня ждал кое-кто куда интереснее и сложнее Кайто. Бросив взгляд на неубранную постель, Камиджо улыбнулся. Перед уходом все-таки стоило немного сгладить углы. Кайто обнаружился в гостевой комнате. Он тоже уже был одет, хотя судя по тому, как резко обернулся к открывшейся двери — успел едва-едва. — Извини, — Камиджо улыбнулся, изучая его взглядом. — Возможно, сегодня я вернусь пораньше. — Очень щедро с твоей стороны, — ответил Кайто, снова отвернувшись, вдевая ремень в штаны. Знакомое возбуждение окатило жаркой волной, и Юджи шагнул в комнату. Тихо подошел к Кайто, обняв его со спины за талию, на ощупь, очень медленно, помогая справиться с массивной пряжкой. Застегнув ремень, он склонил голову ниже, почти дотрагиваясь губами до краешка чужого уха. — Тебе должно быть все равно, с кем еще я сплю, — шепотом произнес он, почувствовав, как по телу Кайто прошла едва уловимая дрожь. Та самая. — Это совершенно не важно. — Он лучше, чем я? Голос звучал как-то искусственно, будто у его обладателя уходили все силы на то, чтобы сохранить в нем лед. Юджи усмехнулся. — Не лучше. И не хуже. И вообще, лучше думай не об этом. — А о чем? — О том, что я постараюсь прийти сегодня домой пораньше ради тебя. О, это волшебное «ради тебя». Юджи прекрасно знал силу этих слов. От них просыпалась надежда, и начисто слепло и глохло все остальное. Встретиться с Теру Камиджо хотел уже давно — по сути, это был единственный участник Versailles, с которым он до сих пор еще не поговорил лично о будущем воссоединении и возобновлении совместной работы. Гитарист был постоянно занят, как и сам Камиджо: помимо работы в Jupiter, Теру всегда немало времени уделял рисованию. Набирая его номер, Юджи думал, что найти вечер, свободный одновременно для обоих, будет не так-то просто. Но неожиданно он ошибся. — Сегодня я совершенно свободен, — по голосу было слышно, что Теру улыбается, и Камиджо хотелось улыбнуться в ответ, пускай этого никто не видел. — По идее у нас сейчас должна идти полным ходом обыкновенная репетиция, но у Хизаки внезапно возникли какие-то проблемы с телекоммуникационной службой, и ему надо весь день торчать дома, у Масаши внеплановый визит к врачу… В общем, это долгая история, но если что, я могу с тобой пообедать. Камиджо не любил, когда важные деловые встречи происходили спонтанно, а этот разговор с Теру был в первую очередь именно рабочим, а не дружеским. Но отказываться от такой удачной возможности было просто глупо, и Камиджо назначил встречу в небольшом ресторане неподалеку от своей студии. Теру он не видел достаточно долго, но увидев, как тот переступает порог и отвечает на вежливое приветствие администратора, подумал, что время идет мимо него. Младший гитарист Versailles ничуть не изменился с того дня, как Юджи впервые его увидел. — Приглашение было неожиданным, но очень приятным, — сказал Теру, усаживаясь за стол после того, как они обменялись приветствиями. — И сдается мне, ты не просто так меня позвал. — Неужели я не могу сделать это только потому, что захотелось? — улыбнулся Камиджо, открывая меню. — Можешь, но не делаешь. Хотя я не лучше. — Дел по горло, — отозвался Камиджо, и Теру, чуть прищурившись, взглянул на него из-под упавшей на глаза челки: — Даже не сомневаюсь. Слова прозвучали ровно, будто и без подтекста вовсе, но Юджи кожей почувствовал, что Теру как бы говорил о том, что прекрасно знает, чего ради Камиджо затеял эту встречу, и можно сразу переходить к делу без долгих околовсяческих бесед. «Я уже и забыл, как с тобой легко», — не без веселого удовольствия подумал Юджи, отмечая попутно, что будет не против, если обед немного затянется. — Что у тебя нового? — все же спросил он, когда заказ был сделан, и официантка удалилась. — Да ничего такого, о чем ты можешь быть не в курсе, — пожал плечами Теру. — Думаю, как дела в Jupiter, ты наслышан. А в остальном все как обычно. Заурядно. — Большинство знакомых мне людей не сказало бы, что возвращение Versailles — дело такое уж заурядное, — откинувшись на спинку стула, Камиджо бездумно постучал кончиками пальцев по столешнице, и Теру отрешенно проследил глазами за этим движением. — Оно пока не произошло, это возвращение. Но ты прав, это и правда было внезапно. Я как-то даже перестал ждать. — Почему? — Да потому что вас хрен поймешь, — ответил Теру и неожиданно от души рассмеялся. Получалось это у него удивительно заразительно, и, не удержавшись, Юджи тоже искренне улыбнулся. — Не обижайся, — добавил Теру, хотя чего Камиджо точно не собирался делать, так это сердиться на такую прямоту. — Но у вас с Хизаки вечно какие-то страсти и приключения, в которые я вникать не могу, да и не хочу, если честно. Если бы вы так никогда и не решились вернуться на сцену — вернуться вместе — я бы не удивился. «Приключения» было на редкость метким словом, как подумалось в этот момент Юджи, но развивать тему ему не хотелось, как наверняка и самому Теру. — Я не обижаюсь, — опершись локтями на стол, Камиджо немного подался вперед. В большинстве случаев собеседники в таких случаях отклонялись назад, но Теру, словно зеркальное отражение, повторил его действия, и теперь их лица оказались очень — даже слишком — близко. Однако Юджи не испытывал дискомфорта. Наверное, Теру был единственным человеком на свете, с которым подобное было возможно. — И я хотел бы знать твое мнение обо всем, что мы задумали, — продолжил он. — Хотел бы понять, как ты относишься к тому, что мы снова будем работать вместе. Последнюю фразу он произнес как-то слишком скомкано, заканчивая свою мысль. Но это было и неважно: Теру точно понял, что Камиджо хотел сказать. — Видишь ли, — потерев пальцами лоб, гитарист поглядел за окно, где не было ровным счетом ничего примечательного, кроме хмурого облачного дня. — Наверное, я тот самый парень, который всегда «за». Потому меня можно и не спрашивать. — Это не так, — поспешил заверить его Камиджо. — Я собирался тебя спросить. И спрашиваю. Просто так вышло, что со всеми остальными я встретился раньше… — Да ты не понял, — снова отмахнулся Теру и бросил на Камиджо такой снисходительно-добродушный взгляд, что тот действительно немного смешался. — Я имел в виду, что меня можно не спрашивать, потому что я всегда и однозначно согласен. И я буду счастлив, когда Versailles снова соберутся вместе. Камиджо в ответ лишь растеряно кивнул. Не то чтобы он ожидал от Теру какого-то иного ответа — в любом случае тот был в курсе, что происходит, и Хизаки, говоря о воссоединении, подразумевал участие их бессменного ритм-гитариста. Вряд ли он предлагал бы что-то подобное, если бы не был уверен насчет остальных участников. Просто Камиджо отвык от такого прямого и искренне-честного признания чувств. Ни Юки с Масаши, ни сам Хизаки не озвучили этого простого «буду счастлив». «А я ведь тоже буду счастлив», — вдруг подумал Камиджо, из-за чего сердце дрогнуло и забилось чуть чаще, а он сам опустил глаза, будто те могли выдать его искренние чувства. — Это хорошие новости, Теру-кун, — медленно произнес он. — И я рад это услышать. — Да ладно тебе, Юджи, хоть передо мной не напрягайся. Поди, лопаешься от восторга, что все так вышло. И что наша группа вернется. Если бы нечто подобное заявил Хизаки или тот же Юки, Камиджо изобразил бы каменное выражение лица и нашел достойный ответ, что каждый из них заинтересован, и он сам — не больше остальных. Но юлить и выдумывать что-то рядом с Теру не было необходимости. — Ты совершенно прав, — вкрадчиво произнес Камиджо и демонстративно возвел глаза к потолку, как школьник, который читает заученное стихотворение. — Я и правда лопаюсь от восторга. Ответить Теру ничего не успел. К ним подошла официантка с подносом, и пока она выставляла на стол тарелки, они оба сохраняли молчание. Теру задумчиво глядел куда-то в сторону, а Камиджо смотрел на него и думал, что найти более простого и прямого в общении человека просто невозможно. — Наверное, я был единственным, кто видел абсурдность всей этой затеи, — словно ни к кому не обращаясь, произнес Теру, и Камиджо поднял на него глаза. — Я имею в виду приостановку деятельности. — Нам это было необходимо в тот момент, — сухо заметил Камиджо. Касаться этой темы ему не хотелось. — Возможно, — Теру пожал плечами. — В смысле, с вашей стороны, возможно, оно и было нужно. Но лично мне казалось, что останавливаться не стоит. — А ты не чувствовал, что группа истощилась? — с неожиданной даже для себя горячностью вдруг спросил Камиджо. — Тебе не казалось, что наша музыка стала тогда… Слабее, что ли? Что в ней нет больше той жизни? Нет огонька?.. — Честно? — Теру едва ли не перебил его на полуслове. — Нет, не казалось. Любая группа проходит свой цикл. Свой временной этап. Каждая песня, записанная в тот или иной период, находит своего слушателя. И если тебе кажется, что ты сдал и написал хуже, чем в прошлый раз, это еще не означает, что никому не понравился результат. Возможно, кто-то всегда ждал от тебя именно такой песни. Натянуто улыбнувшись, Камиджо склонил голову чуть в сторону, сжав пальцами стакан. — О подобном я не думал, — честно признался он. — Я стараюсь оценивать музыку по тому, нравится или не нравится она мне самому. — Ты просто мыслишь как композитор, — заметил Теру. — Ты тоже композитор. — Да, случалось, — слабо улыбнулся тот. — Но и ты, и я понимаем, что в первую очередь никакой я не композитор, а самый что ни на есть заурядный исполнитель. — Ну, я бы не сказал… — поспешил возразить Камиджо, однако Теру рассмеялся, перебивая его: — Юджи, ты сейчас говоришь с такой постной миной, будто я сказал, что я не исполнитель, а какое-то унылое говно. Таких слов Камиджо уж точно не ожидал и, растерявшись на мгновение, многозначительно хмыкнул: — У меня и мыслей таких не было. — Вот прямо таких — может быть. Но подумал ты явно о чем-то подобном. А все потому, что ты никогда не смог бы стать только исполнителем, и в этом слове тебе слышится едва ли не ругательство. Камиджо неуверенно передернул плечами. Он не знал, что сказать на подобное заявление. — Нам с тобой друг друга никогда не понять, — спокойно произнес Теру. О еде, которая остывала в тарелках, он, похоже, и не думал, как не вспоминал о ней и Камиджо. — Для тебя важно творить, поэтому ты всегда будешь разрываться между проектами — сольным, Versailles, каким-нибудь еще. А мне просто доставляет удовольствие то, что я делаю. Меня радует сама игра и люди, которые меня окружают. Люди, пожалуй, это самое главное. В этот момент Теру одарил его таким взглядом, что Камиджо стало немного не по себе, словно тот сказал, что само сотрудничество с ним для него большая честь и радость. Некоторое время они сидели молча, все-таки приступив к обеду, хотя голода Камиджо уже почему-то совершенно не чувствовал. Теру тоже, как обычно, почти не проявлял интереса к еде, словно задумавшись. — Есть еще кое-что, о чем я бы хотел поговорить, раз уж мы встретились, — вдруг сказал он. Камиджо удивленно посмотрел на него. — И о чем? — Зин, — коротко отозвался Теру, снова опустив взгляд в тарелку. «Та-а-ак, — подумал Юджи, внутренне подобравшись, — это уже становится интересным». — А что с ним? — невинно поинтересовался он, делая вид, что решительно не понимает, при чем тут какой-то Зин. — Это все не мое дело. Нет, правда, не смотри так! — Теру неуверенно улыбнулся, только уголки губ дрогнули. — Я уверен, тебе это уже не раз говорили точно такими же словами… Камиджо прервал торопливый поток слов гитариста многозначительным покашливанием. А потом долго смотрел собеседнику в лицо, стараясь понять, отчего вообще тот завел этот разговор. — Теру-кун. Ты говоришь так, будто считаешь, что между мной и Кай… Зином есть что-то серьезное. Выражение лица его спутника заметно изменилось, будто Камиджо сказал что-то крайне странное. Теру молчал, задумчиво глядя куда-то поверх его плеча, в глубину зала. И впервые за все время их встречи это молчание было очень осторожным и почти тягостным. — Что-то не так? — на всякий случай Камиджо убрал с лица снисходительную улыбку. — Ты зовешь его Кайто? — Ну… да. Как-то так получилось. — Он очень не любит это имя. Я точно знаю, поскольку он — мой друг. Близкий друг, Юджи. Настолько близкий, что ему даже не пришлось говорить мне что-то о тебе. Я сам догадался. На миг Камиджо ощутил неприятный холодок вниз по спине, и это ощущение вернуло его чуть ли не в школьные годы, когда, сделав какую-нибудь глупость, ждешь неминуемой отдачи и последствий. Либо когда точно знаешь, что вот-вот отчитают родители. Смесь беспокойства и стыда шевельнулась в его душе, когда Теру произнес это простое и четкое «Зин — мой друг». — Я знаю, что вы друзья. Он часто о тебе говорит, — соврал Камиджо, пресекая неосознанный порыв скрестить руки на груди. — Но я все еще не совсем понимаю. Он знал, что Теру всегда старался избегать разговоров об отношениях внутри группы. По большому счету Камиджо устраивало, что Теру никогда не высказывался, воспринимал это как обычно, и не делал проблемы из того, что лидер группы, в которой он играет, открыто жил с лид-гитаристом той же группы. Естественно, Камиджо и Хизаки никогда не афишировали свои отношения перед другими коллегами и друзьями, но все, кто надо, были в курсе. И Камиджо сомневался, что решительно все относились к этому столь же мудро и легко, как Теру. Вдвойне странным сейчас был такой разговор с его подачи, ведь если они с Кайто такие друзья, Теру просто обязан знать, что его друг спит не только с женщинами. — Я не знаю, в курсе ты или нет, но до того, как начать работать с нами, Зин жил с одной девушкой, — сказал гитарист, и было понятно, что завел он как-то очень издалека. Камиджо хотелось попросить его пропустить этот лирический момент, но он только кивнул. — Он мне говорил. — И у них было все достаточно серьезно. Зин вообще… не ветреный. Однако они расстались, потому что он выбрал место вокалиста в Jupiter. Для него это оказалось важнее тогда, но я не уверен, что так же будет и теперь. — Я все еще не понимаю, как это связано со мной. Я ведь уже сказал, между нами ничего серьезного не… Осекшись под взглядом Теру, Камиджо замолчал. В глубине души он уже прекрасно все понял, но очень не хотел, чтобы роковые слова прозвучали вслух. — Ты никогда не считаешь себя виноватым, Юджи, даже если что-то сделаешь. То, что из-за тебя мучаются и страдают другие люди, для тебя не важно — ведь ты всегда даешь выбор. Только вот чаще всего выбора никакого нет, а ты, как бы не отрицал, все-таки несешь ответственность за свои поступки. И поступки того, кто тебя любит. Теру говорил очень спокойно и тихо, без упреков и наездов, но так было еще хуже. Камиджо куда легче стерпел бы негодование, претензии и даже презрение в своей адрес — от этого он уже наловчился отбиваться, а чаще всего не воспринимал вообще. Но сказанное вот так, да еще и человеком, в котором всегда видел хорошего, пусть и не слишком близкого друга — это почему-то вошло в самое сердце острой иглой, и Юджи вдруг понял, что не может найти достойных слов в ответ. Потому что Теру был прав. — Я не думаю, что он любит меня, — только и произнес Камиджо не слишком уверенно, откинувшись назад, на высокую спинку стула. — Ты говорил так же и о Ю. А он тебя любил. Это был запрещенный прием. С кем угодно, но только не с Теру, который сейчас, казалось, сам понимал, что наступает на больное. Понимал, потому что смотрел сочувственно, и будь они сейчас где-нибудь наедине, точно сжал бы плечо Камиджо, по-дружески прося прощения за эти необходимые слова. — Это нельзя сравнивать, — наконец ответил Юджи, проведя рукой по глазам. Очень хотелось спрятаться за темными очками. — Я не хочу, чтобы меня любили. Особенно Зин, — вдруг неожиданно для себя добавил он, озвучив то, чего не говорил даже сам себе. — Ты пойми. Я ведь говорю не затем, чтобы задеть тебя или еще что-то такое. Но это такой сложный клубок, Юджи… Если ты сделаешь Зину больно, это отразится на его работе с нами. Потому что он скоро узнает о планах возрождения Versailles и дальше он тоже будет знать и видеть, что мы все работаем с тобой. Хизаки всегда очень ценил тебя и уважал, — Теру сделал паузу, явно чтобы не сказать вслух еще кое-что, что Камиджо знал и так. — Зину невыносимо будет общаться и работать со всеми нами, если ты проедешься по нему и выбросишь. Юджи почувствовал, как в нем поднимается возмущение. — Каким ублюдком, по-твоему, я должен быть?.. — выдохнул он. — Никаким особенным, просто ублюдком, — Теру сказал это так спокойно и без эмоций, что невозможно было даже обидеться. — Тебе нравится быть таким, уж признай. И не буду спорить — это выглядит порой очень привлекательно, но только не в том случае, когда речь идет о чувствах моего хорошего друга и коллеги. Он ни в чем не виноват. Камиджо мог бы сейчас поспорить насчет этого утверждения — он-то всегда считал, что люди сами виноваты в своих бедах, и в том, что касается любви и отношений, тоже не бывает «виноватого бывшего». Всегда достаточно пошире открыть глаза перед тем, как бросаться очертя голову в омут. Но почему-то он не смог сейчас этого произнести, в ушах вместе с бьющим набатом пульсом стучало «Он ни в чем не виноват». Был ли Зин, и в самом деле, виноват в том, что Versailles остановили деятельность, в том, что Хизаки мог и хотел продолжать работать, потому что он талантлив? Был ли Зин виноват в личных обидах Камиджо на бывших коллег? Был ли виноват, что по всем параметрам он — лучше? Моложе, добрее, и главное — великодушнее. — Тебе удалось затронуть мою давно дремлющую совесть, — выдохнул Камиджо после долгой паузы и даже нашел в себе силы улыбнуться. Теру только плечами пожал. — Ты хороший человек. Что бы ты сам о себе ни думал. От высказанной фразы стало как-то легко на душе, хотя Юджи совершенно не понимал, почему вдруг. Он не любил, когда ему приписывали те качества, которых, по сути, не было, да еще и восхваляли их, но сейчас почему-то было приятно. — Откуда такая уверенность? — Плохой человек не смог бы писать так, как ты. Как нельзя кстати им принесли десерт, Камиджо знал, что его Теру всегда предпочитает всему на свете. Вот и теперь он увлекся своим печеным яблоком в карамели и орехах, словно закрыв неприятную тему. Хотя, если подумать, тема не была такой уж неприятной, скорее — обезоруживающе честной. К честности Юджи был готов далеко не всегда. — Ничего себе, — удивленно выдохнул Кайто, аж замерев на пороге, глядя на Камиджо, который стоял, прислонившись боком к косяку гостиной, встречая его в холле. — Первый раз тебя так рано вижу дома. Что-то случилось? Отрицательно мотнув головой, Юджи медленно шагнул ближе, беря Кайто за руку и слабо потянув к себе. Тот поддался, все еще недоверчиво глядя. На прошлой неделе Камиджо легкомысленно пообещал ему прийти домой пораньше, но в итоге слово свое не сдержал — на редкость плодотворный вечер плавно перерос в ночь, и порог своего дома Юджи переступил в четвертом часу утра. Даже рекордсмен ожидания Кайто не выдержал и срубился спать, а утром они не встретились — парень уехал на запись очень рано. Он и словом не обмолвился об этой ситуации, но, живя бок о бок с кем-то, невольно чувствуешь чужие настроения и даже мысли. Камиджо тоже чувствовал волны досады и обиды, и его это порядком нервировало. Но после сегодняшнего разговора с Теру — разговора, оставившего после себя длительные размышления, Камиджо решил хоть раз за все время, что Кайто его знает, не быть сволочью. — Я не слишком по тебе скучал, но подумал, что ты будешь рад, — честно признался он, легко обнимая его за талию. Кайто был чуть ниже, ростом точно как Хизаки, и обнимать его было хорошо и удобно. Смотрел он все еще с легким недоумением, будто предчувствовал какой-то подвох. Но Камиджо знал, как это исправить, и уже спустя мгновение Кайто отвечал на его поцелуй, делая это, пожалуй, слишком нежно, Юджи больше нравилось, когда партнер проявляет норов. Но сегодня он считал, что Кайто заслужил немного радости, и, отступая назад спиной, потянул его за собой в гостиную. В комнате Камиджо решительно усадил его на диван, сам расслаблено вытянувшись на свободном пространстве рядом, ложась головой парню на колени. Если Кайто и удивился, то сказать попросту ничего не успел. Лежать вот так оказалось очень удобно, и Юджи блаженно прикрыл глаза, слабо улыбаясь. — Не будь таким напряженным, мне лежать жестко, — пошутил он, приоткрыв глаза и глядя на Кайто снизу вверх. Тот и в самом деле был будто натянутая струна, но постепенно его отпускало. И прошла, наверное, целая вечность, прежде чем Камиджо ощутил робкие прикосновения его пальцев к своим волосам. Это было так приятно, что хотелось зажмуриться, но Юджи нарочно старался сохранить самообладание. — Знаешь, ты иногда меня просто поражаешь, — вполголоса, будто ни к кому не обращаясь, пробормотал Кайто. Некоторое время он просто гладил и перебирал пряди его волос, а потом, осмелев, зарылся в них пальцами и стал массировать. Это уже невозможно было выносить молча, и Камиджо тихонько ободрительно простонал. — Это сейчас прозвучит не очень в тему, но вроде бы ты говорил, что договорился с кем-то о новой квартире для себя? — заметил он, впитывая ласкающие прикосновения. Руки Кайто на миг дрогнули от его слов. — Да, я уже подыскал жилье, не беспокойся. Если я тебе мешаю, то могу съехать хоть завтра, и… Перехватив его запястье, Камиджо потянул узкую кисть к себе и легко поцеловал пальцы и ребро ладони. Словно за всем этим пытался спрятать снисходительную улыбку. — Ты мне не мешаешь, — немного покривил он душой. — Я все равно по большей части здесь только ночую, ты же сам видел. И тут достаточно места, чтобы мы при желании не пересекались совсем. Но я спросил не поэтому. Кайто прикасался к его лицу, и даже не столько гладил, сколько будто изучал зачем-то, запоминал кончиками пальцев. Камиджо неожиданно ощутил, как резко и сильно забилось сердце, а к щекам прилила горячая кровь. Этого не могло быть только потому, что Кайто гладил его и дотрагивался едва ощутимо, с каким-то невыносимым трепетом. В густом полумраке Юджи всегда лучше думалось и в принципе легче жилось. Но сейчас ему отчаянно хотелось включить яркий свет, чтобы рассмотреть получше мелькающие в глазах Кайто невысказанные слова и мысли. Тот часто прятался за очками, хотя зрение у него было не такое уж плохое, вполне можно было обходиться линзами или вообще забить на легкую близорукость. Но очки будто придавали уверенности, хотя по идее должно было быть все наоборот. Камиджо заметил, что Кайто всегда упрямо наезжал на него и рисковал спорить, только когда надевал очки. Это было по-своему мило, но сейчас хотелось другого. Протянув к нему руку, Юджи осторожно сжал дужку его очков и аккуратно снял их, отложив в сторону. Кайто коротко рассмеялся, поерзав чуть-чуть и сев удобнее, все еще удерживая голову Камиджо на своих коленях и играя с его волосами. — Ты расслабляешь зрительный нерв, когда постоянно носишь очки, и зрение становится еще хуже, — заметил Юджи, невольно стараясь получше почувствовать прикосновение теплых нежных пальцев. Кайто ни на чем не играл, и подушечки его пальцев не были мозолистыми. — А ты откуда знаешь про зрительный нерв? — усмехнулся тот. — Ты же не врач. — Для этого и врачом не нужно быть. Окончательно разнежившись на чужих коленях, Камиджо не сразу понял, что Кайто теперь легко поглаживает его за ухом, касаясь мочки и сережки, которую Юджи забыл сегодня снять. Она была крохотная и очень неудобная — мелкий гвоздик в форме розы постоянно норовил выскользнуть из пальцев при надевании. Камиджо вдруг подумал, что стоило бы, наверное, подарить Кайто что-то из коллекции. Ему точно подойдет. — Так почему ты спросил меня о квартире? — тот тем временем вернулся к брошенной вскользь теме. Юджи некоторое время задумчиво смотрел на него. — Ты ведь теперь уже можешь позволить себе не снимать, а купить квартиру, верно? Почему бы тебе этого не сделать? Кайто ничего не ответил, запустив всю пятерню в волосы на макушке Камиджо, долго массируя, так долго и так приятно, что впору было вообще потерять нить разговора. Но Юджи стало интересно, и он тоже упорно молчал, ожидая ответ. — Я как-то не думал, что у меня будет когда-нибудь своя квартира, — ответил, наконец, Кайто, и по его тону было ясно, что всей правды он не сказал. — А ты? — вдруг поинтересовался он. — Как давно ты живешь здесь? Камиджо едва заметно пожал плечами. — Здесь — лет восемь или около того. Эта квартира гораздо больше моей прежней. Там я прожил больше десяти лет. — Ты выбрал ее сам? — Мне помог мой отец. Юджи вдруг понял, что вообще впервые сказал Кайто что-то о своей семье. И сам понятия не имел ни о чем таком с его стороны, никогда не спрашивал и даже не особо хотел интересоваться. — Ты жил не один? Камиджо ожидал новых вопросов и даже приготовился отбиваться, но первый же застал его врасплох. Приоткрыв глаза, он взглянул Кайто в лицо, отмечая опущенные ресницы и какое-то абсолютно замкнутое выражение. Настолько замкнутое, что даже неловко просить так не делать. Наверное, это тоже что-то вроде защитного рубежа. — Не один, — честно признался Юджи. Повозившись, он лег на бок, свернувшись почти в позу эмбриона и сильнее подставив под ласкающие руки Кайто свой затылок. Так тоже было удобно лежать, и Камиджо уткнулся ему в живот, чувствуя взявшееся из ниоткуда острое желание задрать на парне футболку и пройтись поцелуями вокруг пупка. — Я жил с одним человеком очень долго, в какой-то момент даже осознав, что это почти семейная жизнь. А когда все кончилось, то просто… — …не смог жить там, где раньше всегда был не один, — подхватил Кайто, неожиданно точно угадав. Он в целом не отличался проницательностью, но иногда попадал поразительно в точку. Камиджо кивнул, приподнимаясь и ловко перемещая руку так, чтобы удобнее было обнять его за пояс, сильнее прижавшись к нему. — И тогда мне приглянулась эта квартира. Она будто была сразу создана для меня. Я даже не искал никакие другие варианты, просто зашел, понял, что хочу здесь остаться, и купил ее. Кайто сдержанно усмехнулся, наклонившись и уткнувшись губами ему в волосы, касаясь едва ощутимо края уха. — Как у тебя все просто, — шепнул он. — А что, если я еще не нашел такое место, где мне сразу захотелось бы остаться? — Когда у тебя есть свой дом, это совершенно особое чувство. Неважно, какой, главное, чтобы было место, принадлежащее только тебе, где ты можешь быть всегда собой… Это дает уверенность. Что бы ни произошло в жизни, даже то, что выбивает почву из-под ног. Камиджо сам не понимал, зачем сейчас говорит это. Но в душе что-то металось и маялось, требовало заставить этого человека возвести хоть какую-то защиту вокруг себя, потому что сбить его с ног одним щелчком, словом или поступком все еще казалось чересчур просто. Камиджо впервые за долгое время снова почувствовал, что легкие победы не делают чести. Теплые поцелуи стали увереннее и настойчивее, Кайто скользил губами по его щеке, слегка улыбаясь. — Иными словами, ты хочешь, чтобы я обрел дополнительную уверенность, и для этого мне нужна своя крепость? — снова прошептал он ему на ухо, уже откровенно запуская пальцы обеих рук в волосы, сжимая их. Юджи почувствовал знакомую теплую дрожь, снова медленно перевернувшись и оказавшись на спине. Кайто низко склонился над ним, держа в своей власти, и смотрел так, будто забыл на нем взгляд. Камиджо не смог сдержать улыбку и собственные руки, ответно прикасаясь к Кайто, отводя с его лица растрепанные прямые пряди, заводя за уши. — Что-то вроде того. И тебе стоит подумать о своем будущем. Мы ведь живем не только сегодняшним днем. — Что страшного в завтрашнем дне?.. Кайто явно был с ним не согласен, потому что он-то в данный момент жил вообще всего лишь одним-единственным мигом. Их губы соприкоснулись сначала легко и невесомо, но постепенно раскрывались все более жадно и жарко навстречу друг другу, горячее дыхание металось от одного к другому, и на двоих его было слишком мало. Кайто прерывисто вздохнул первым, беря лицо Юджи в ладони, поглаживая скулы, и коротко прихватывал поцелуями то верхнюю его губу, то нижнюю. Будто дразнил, нарочно уходя от глубоких бесстыдных поцелуев. — Я подумаю об этом, — тихо хрипло выдохнул он, прижимаясь своим лбом ко лбу Камиджо, а тот чувствовал, что парень обнимает его, будто какое-то сокровище. — Я всегда думаю о твоих словах больше, чем следовало бы… — тихо добавил Кайто и не выдержал. Прильнул крепко, целуя с той же нежностью и страстью, с которой минутами ранее гладил и перебирал его волосы. Юджи лежал поперек его колен, обнимая за шею одной рукой, другой медленно скользя по его спине вниз, нарочно дразняще поглаживая открытую краем футболки голую поясницу. «Тебя так легко подтолкнуть к нужной мысли», — мелькнуло в голове, но мысли почему-то уплывали, растворялись, и Камиджо уже сам не был уверен, что в этом есть какой-то смысл. Главное сейчас было в том, как страстно и голодно его целовали. Волноваться перед репетицией, когда ты без малого двадцать лет на сцене, выступаешь перед залами в тысячи человек и постоянно чувствуешь на себе испытующие взгляды окружающих, было как минимум глупо. Только Камиджо все равно волновался. Поймав себя на том, что уже в третий раз включает подсветку на зеркале, чтобы убедиться в безупречности собственного внешнего вида, он понял, что пора обуваться и выходить. Почему-то верилось, что стоит ему переступить порог, как станет легче, однако он прогадал и тут. По пути в студию Юджи, как правило, старался не терять бесценное время: отвечал на сообщения, делал необходимые звонки и просто пролистывал новостную ленту. Но в этот раз у него не получалось сосредоточиться, и в итоге он убрал телефон, откинулся на спинку сидения и смотрел на проносящийся за стеклом город, пока в голове путались и мелькали разнонаправленные мысли. Эмиру пришел первым, и Камиджо успел перекинуться с ним парой слов, когда дверь открылась во второй раз, впуская в помещение Мачи. Впрочем, его громкий голос Юджи услышал, когда тот еще шел по коридору. — Я ж и говорю — не узнал бы его, если бы не эта идиотская прическа… Так, нам сюда? О, здоров, Юджи! Эмиру, ты чего такой толстый?.. Ого, ничего себе у тебя хоромы! А это что? Мачи ничуть не изменился. Камиджо вспоминал, что в самом начале их знакомства черт-те сколько лет назад нередко ловил себя на мысли, что его родители не одобрили бы такого друга своего сына. Мачи был многословным, шумным, суетливым и очень темпераментным. Даже когда он не делал ничего плохого, все равно создавалось ощущение, что ведет себя Мачи как-то не слишком прилично. Стоило ему появиться, как он мгновенно заполнял собой все пространство, и, как правило, с его приходом разряжалась самая напряженная обстановка. В этот раз правило не сработало, Камиджо все равно чувствовал себя на взводе — возможно, потому что напряжение было не внешним, а внутренним. — Привет, — произнес он и, прежде чем Мачи успел возмутиться, заключил его в некрепкие объятия, из которых тот сразу вывернулся. — Тьфу, Юджи, убери от меня свои руки, ты же знаешь, я терпеть этого не могу, — весело фыркнул Мачи. — Здорово, Эмиру. Я уж и забыл, как ты выглядишь. — Мы виделись неделю назад, — флегматично заметил Эмиру. — И сам ты толстый. В ответ Мачи громко заржал — заявление басиста было и правда комичным: даже через мешковатую футболку, которая болталась на острых плечах Мачи, можно было пересчитать ребра. — Классно у тебя здесь, Юджи, — продолжал, отсмеявшись тот. — Эх, жаль, не было у тебя такой студии двадцать лет назад. Вечно всякие пороги приходилось обивать да в сараях выступать… Веселости бывших согруппников Камиджо не разделял, хотя и пытался вымученно улыбаться. В какой-то момент он поймал себя на том, что стоит, сунув руки в карманы пиджака, и сжимает их в кулаки, в то время как его плечи были отчаянно расправлены — так, что едва ли не сходились лопатки. Опомнившись, Камиджо заставил себя расслабиться, непроизвольно провел влажными ладонями по штанинам и бросил взгляд в сторону входа, где стоял помалкивающий Маю. Именно с ним переговаривался Мачи: случайно или по договоренности они встретились раньше и пришли вместе. Юджи попытался еще раз улыбнуться теперь уже ему одному, но Маю в ответ посмотрел задумчиво и серьезно, немного отрешенно, словно мыслями он был отнюдь не здесь, и от этого пустого взгляда Камиджо стало вовсе не по себе. Прошлое накрывало его — вот в чем была причина беспокойства и внутренней дисгармонии. Прошло так много лет с того дня, когда они в последний раз собирались вместе, чтобы работать над общим материалом, и каждый из них изменился до неузнаваемости. Сараи, о которых говорил Мачи, остались в воспоминаниях, как и огромные концертные залы, как та музыка, те костюмы — само настроение и дух того времени. Камиджо думал, что когда Lareine соберется на репетицию, его будут одолевать совсем другие мысли. Например, о том, что они действительно постарели, или что «все уже совсем не так». Однако вышло наоборот. Юджи вдруг почудилось, что ему снова двадцать лет, что он угловатый вчерашний подросток, который хочет добиться всего, но не знает, с какого края подступиться к исполнению своей мечты, и не уверен даже в том, получится ли у них собрать зал в свой первый концерт. Получится ли продать хотя бы десяток дисков. Все это было как-то слишком. Камиджо не покидало ощущение, что его затягивает в воронку, а шутливая перебранка Мачи и Эмиру, как в старые добрые времена, как и извечно холодное молчание Маю, только усиливали эффект. — Предлагаю прекращать трепаться и переходить к делу, — перебил барабанщика Маю, когда тот пустился в рассказ о том, как встретил какого-то Кенджи — Камиджо упустил, кто это был такой, пускай и подразумевалось, что все собравшиеся должны его знать. — Юджи уже засыпает. — Ничего я не засыпаю, — возмутился тот и одернул себя: прозвучал это как-то нетипично для него. Нетипично для него нынешнего, в то время как Камиджо прежний часто вот так неуверенно и не аргументировано оправдывался и пытался спорить с Маю, который его без устали подкалывал. — Ты как был клизмой, Маю, так и остался, — демонстративно поморщился Мачи, но тут же потер руки, оглядываясь. — Ладно, где тут можно заняться делом? Заставив себя встряхнуться, Камиджо кивнул в сторону двери, за которой находилась непосредственно репетиционная. Вольно или невольно, но несколько последних недель он постоянно отвлекался на мысли о том, как пройдет эта первая встреча спустя столько лет и как будет выглядеть первая репетиция перед одним из самых важных в его жизни концертов. Камиджо казалось, что поначалу у них ничего не будет получаться. Из всех бывших участников группы только он и отчасти Эмиру остались на сцене, тогда как остальные уже много лет были не у дел. — Глаза боятся, а руки делают, — усмехнувшись, произнес Эмиру, дернув струны бас-гитары, и густой звук заполнил помещение. Должно быть, он тоже испытывал нервное беспокойство, как понял в этот момент Камиджо. — Глаза боятся, а руки из жопы, — отозвался Мачи, поигрывая палочками в пальцах. — С чего начнем? Юджи, у тебя же был какой-то план? — Я его уже рассказывал, — отозвался Камиджо и прокашлялся: голос звучал непривычно хрипло. — А песни? Про песни ты ничего не рассказывал. Ты составил сет-лист? — Примерный. Можем внести корректировки, если вам что-то не понравится. — С ума сойти, Юджи Камиджо интересует наше мнение, — бросил через плечо Маю, и Мачи рассмеялся. — Наше мнение всегда его интересовало, но это не значит, что оно имело какое-то значение. «Мы подумали, и я решил». Да, Юджи? Слова Маю прозвучали совершенно беззлобно, Камиджо понимал это. Так подкалывают старых друзей, когда вспоминают некогда смешное, но порядком подзабытое и теперь уже неактуальное происшествие. Вот только теперь даже улыбку выдавить он не смог. Камиджо казалось, что он превратился в один сплошной комок нервов, к которому как ни прикоснись, все будет больно и неприятно. — Не понимаю, о чем ты, — как можно невозмутимее произнес он вслух, обращаясь к Мачи. — Мы подумали, и я решил, что первой мы сыграем «Metamorphose». Повернувшись ко всем спиной, Маю настраивал гитару, ремень которой перекинул через плечо. Камиджо то и дело поглядывал в его сторону, пока внутри нарастало болезненное напряжение. Ощущение было тягостным: словно в груди надувается воздушный шарик, давит на легкие, мешая дышать, давит на сердце, которое бьется тяжело и через раз вхолостую. Легче не становилось, и Камиджо вдруг понял, что если у него не получится выбросить лишнее из головы, петь он не сможет. Раньше у него не случалось панических атак, потому Юджи имел весьма смутное представление о том, что это такое, но предполагал, что сейчас с ним происходит именно это. Маю на пробу касался струн, что-то покручивал и снова дергал их. Голову он опустил очень низко, его непривычно короткие волосы рассыпались по плечам — Юджи вспоминал умопомрачительный каскад длинных прядей, спускавшийся гитаристу ниже пояса. В свое время у Маю были невероятно красивые волосы, когда-то Юджи мог часами ими любоваться и, наверное, изначально влюбился именно в них, а потом уже в самого Маю. Эти волосы было так приятно перебирать пальцами и дергать с силой, когда Маю быстро доводил его до разрядки всего несколькими грубыми прикосновениями… Камиджо тряхнул головой. Вот такие воспоминания уж точно были совершенно неуместными. Как давно все это было — страшно даже посчитать. Юджи знал, что все уже прошло, не забылось, конечно — разве можно забыть первую любовь? — но бесповоротно закончилось. Он уже несколько раз встречался с Маю, они говорили спокойно и без лишних эмоций, они были рады друг другу, и без прежнего болезненного чувства их общение можно было назвать вполне приемлемым и ровным. Юджи даже почти поверил, что все у них получится, и что задумка пригласить на юбилейный концерт свою первую группу была не такой уж рискованной и безумной. Но стоило Маю взять в руки гитару, как Камиджо накрыло. Наверное, потому что когда-то между ними было нечто большее, чем любовь. Быть может, потому что музыку Маю он любил больше самого Маю. А может, потому что их песни были неотделимой частью той любви, и если желание и страсть со временем угасли, то мелодии остались навсегда. Юджи уже сейчас было плохо, воспоминания резали без ножа, а что произойдет, когда они начнут играть, страшно было даже подумать. «Зря я это затеял», — обреченно подумал он. Голос дрогнул на первой же ноте, чего с Камиджо уже очень давно не случалось. Он знал свои песни. Знал их как свои пять пальцев, до последней ноты, до малейшего полутона. Теперь ему куда легче было управлять собственным голосом, чем даже еще десять лет назад, не говоря о периоде юности. Юджи стало страшно, он даже не сразу ощутил, что судорожно цепляется за микрофон и сжимает стойку так сильно, что немеют пальцы. Слова крутились в голове будто сами собой, он даже не напрягался, чтобы вспомнить следующую строчку, и, несмотря на то, что тональность теперь была значительно ниже, Камиджо сумел удержать дыхание, переходя в малую терцию на припеве. Это место раньше всегда давалось ему тяжело, но почему-то не теперь, хотя от нервяка сами собой сжимались пальцы, а под кожей гулял мелкий неприятный ток. Где-то слева звучали знакомые до боли гитарные переборы Маю, Мачи привычно держал ритм, так, будто вовсе и не покидал сцену, и только вчера они отыграли свой потрясающий концерт в Шибуйе. Только на Эмиру Юджи все же смог посмотреть. Тот в ответ поймал его взгляд и едва заметно улыбнулся, безмолвно кивнув. Все хорошо отдавали себе отчет, что это не более чем проба, прощупывание почвы перед работой, ведь слишком много нужно было понять и оценить, сыграться заново. Но тем не менее, минут пять после того, как смолк последний аккорд, все дружно молчали. Первым это густое молчание нарушил Маю. Не снимая с плеча гитару, он зачем-то еще раз пролистал собственные партитуры и спросил, не глядя на Юджи: — Вот скажи мне одно. Почему ты не пел так раньше, с нами?.. Что можно на такое ответить, Камиджо не знал и просто развел руками, неуверенно усмехнувшись. «Знать бы мне еще самому, как же я только что пел», — мелькнуло в голове, но всего на короткое мгновение. — Да уж. Если бы я знал, что рано или поздно настанет такой день, когда меня восхитит вокал Юджи Камиджо, может, я бы остался на сцене, — хохотнул Мачи. — Очень приятно такое слышать! — невольно повысил голос Камиджо, сложив руки на груди. — Вы всегда были такого высокого мнения о собственном вокалисте, что это просто очаровательно! — Да уймись ты, психованный, он же тебя похвалил. Как всегда, — фыркнул Маю, точь-в-точь как пятнадцать лет назад. И тут у Юджи будто пелена с глаз упала. За своими нервами он даже не осознавал, насколько остальные испытывали ровно то же самое. Флегматик Эмиру прятался за молчаливостью, хотя прежде любил потрещать. Мачи подчеркнуто эмоционально удерживал определенный настрой, будто боялся сорваться. А Маю… Сердце захлестнуло теплой волной, когда Камиджо подумал, что Маю просто не знает, как себя вести теперь, после стольких лет. И поэтому отчаянно хватался за ту схему поведения, которая была Юджи когда-то знакома и привычна. Он не успел что-либо сказать, как услышал, что тихо хлопнула основная входная дверь. Обычно в этот час в студии всегда кто-то торчал, но Камиджо решил использовать этот момент как повод улизнуть и остаться хотя бы ненадолго наедине со своими взбудораженными мыслями. — Я сейчас, — коротко бросил он остальным. — Погоняйте пока, мне кажется, в этой тональности звучит очень хорошо. Хотя я ее на пробу прикинул, и… — Ох, Юджи, да иди ты уже, не маленькие! Как же ты любишь всем руководить, всегда таким был, — усмехнулся Мачи, вскинув руки, и хорошенько зарядил по альтам, будто завершая свои слова. Оставив бывших-нынешних коллег в репетиционной, Камиджо прошел через комнату отдыха, и, открыв дверь монтажного зала, замер на пороге. Спиной к нему за монитором сидел Меку, и как Юджи успел вскользь заметить, явно собрался работать с вчерашними записями. — Привет, — удивленно произнес он, все-таки зайдя и прикрыв за собой дверь. — Ты что тут делаешь? Меку обернулся вместе с креслом и смерил его как всегда малость усталым взглядом с толикой безграничного терпения. — Я с тобой тут как бы работаю, если ты забыл. Сказано это было так, что Камиджо невольно заулыбался. Появление гитариста его почему-то безмерно порадовало, будто тот выскочил из ниоткуда очень вовремя, схватил его за руку и, что есть сил, потащил из этого эмоционального эпицентра, куда Юджи угодил. — Просто не думал, что ты сегодня придешь, — осторожно заметил он, подойдя ближе. — Я тоже не думал, — флегматично отозвался Меку. Открыв папку с собственными партиями, он принялся чистить дорожку, работая, как заправский звуковик. С оттенком гордости Камиджо вспомнил, что еще совсем недавно Меку не касался этой стороны работы, но с его подачи заинтересовался и в кратчайшие сроки достиг больших успехов. Камиджо считал даже, что у Меку определенно открылся талант звукоинженера — ухо у него было крайне чуткое. Постояв некоторое время, глядя своему гитаристу в макушку, Юджи все-таки решился пойти обратно, но едва открыл дверь, как Меку снова подал голос. — Если что, я буду здесь, — размыто сказал он, не конкретизировав. Но Камиджо вдруг понял, зачем он пришел сегодня, в свой законный выходной. «Уж что-что, а на людей тебе всегда везло», — сказал ему однажды Маю и, как всегда, оказался прав. Подходя к репетиционной, он ожидал услышать знакомый гул голосов, смех, перебранку, словом, что угодно, кроме того, что услышал. Мелодия «Fuyu Tokyo» всегда будила в его душе какие-то странные эмоции, слишком личные, чтобы высказывать их вслух, и то, чего Камиджо не мог сказать — он облек в лирику и спел. Когда-то очень давно. Сейчас он слушал, прислонившись спиной к двери, нарочно медленное гитарное соло из этой старой красивой песни, чувствуя, как губы сами невольно шевелятся, напевая врезавшиеся в память слова. Впервые за сегодня он пристально изучал взглядом своих бывших коллег — только коллег, потому что друзья бывшими не бывают, как никогда не остывают чувства к тому, кого когда-то так сильно полюбил. Пальцы Маю скользили по струнам совершенно без усилий, у Юджи что-то защемило в сердце, когда он снова услышал плавный, текучий звук его гитары. Руки у гитариста остались все такими же изящными, он будто не зажимал струны, а высекал звук кончиками пальцев. Так, как делал это всегда. Так, словно только этим и занимался всю жизнь, и не было между ним и этой гитарой такого длинного расставания, стольких лет порознь. Мачи тоже слушал гитарное соло, весь в него погрузившись. Он все еще сидел за ударной установкой, но палочки лежали поперек рабочего, а сам Мачи казался задумчивым. Он редко бывал таким, а Камиджо вдруг вспомнил, что когда-то этот человек был его самым лучшим другом. Наверное, он им и остался, и даже не верилось, что они не виделись почти четырнадцать лет. Как так вышло? Почему?.. «Есть время разбрасывать камни, — Юджи будто слышал, как Мачи произнес бы сейчас это, слегка улыбаясь как обычно, будто насмешничая. — А есть время собирать. Поменьше думай о причинах, мой друг, и почаще смотри в будущее. Встретились — значит, судьба». Может быть, Мачи сказал бы это иначе, не столько торжественно. Но Камиджо не мог себя заставить нарушить поразительный миг, произнести хоть слово, когда все они, затаив дыхание, вели безмолвный диалог, слушая гитару Маю. Эмиру сидел, забросив ногу на ногу и прислонив свой бас рядом. Сцепив пальцы в замок, он подпер ими подбородок, вжимаясь локтями в свое колено, и безмолвно созерцал, впитывал музыку. Юджи вспомнил, что раньше они могли болтать обо всем на свете, строить такие грандиозные планы, что сами пугались перспектив. Но с Эмиру это было легко, так же естественно, как дышать. Он тоже был мечтателем, и, возможно, таковым и остался, именно поэтому все еще не сворачивая со своей стези. Подсознательно Камиджо всегда мог положиться на Эмиру, зная, что если позвонит ему — тот выслушает и никогда не скажет «нет, прости, мы ведь больше не работаем вместе». Последняя нота смолкла. Маю сидел, все так же низко склонившись над грифом, забросив ногу на ногу. А Камиджо ощутил, что сжимавшая его горло и сердце паническая лапа медленно разжалась. — Я хочу петь с вами, хочу, чтобы мы вышли на сцену в этот день все вместе, — сказал он. — Хочу и должен. Как и вы. Вы все это знаете. — Ну, мы же пришли на твой концерт в Нагое, — Мачи склонил голову. — Ты стал чертовски крут, я говорил? — Не подлизывайся к нему, — усмехнулся Эмиру, вставая со своего стула и подходя к Маю. — А ты если еще раз где-нибудь ляпнешь, что гитарист из тебя посредственный, я тебе подзатыльник дам. — Разумеется, ляпну, — серьезно заявил Маю, но Камиджо, глядя на него в эту минуту, готов был поклясться, что сказано это было, только чтобы не рассмеяться. Впрочем, не помогло. Остаток дня прошел не в пример лучше, чем его начало, это было ясно уже потому, что в какой-то момент все потеряли счет времени. Юджи отвык так работать, и тем сильнее его закрутило и понесло, возвращая в те времена, когда еще не нужно было старательно носить маску, следить за лицом, за словами, за поведением — своим и чужим. Было одновременно и страшно и весело от такого, будто он попал в машину времени, но ни на секунду не забыл, что таким, как когда-то давно, он уже никогда не будет. Остался только отголосок, слабая тень себя прежнего, ухватить которую так трудно. — Завтра не разогнусь, — пожаловался Мачи, уже на пороге рассовывая по карманам мелочь и ключи. — Отвык от такого темпа, прежде бывало, по три месяца за барабаны не садился. — Ты будешь терпеть эту боль с радостью, — заметил Камиджо, нарочно растягивая время. Не хотелось покидать студию вместе со всеми, то ли из страха, то ли потому что день был слишком странным и неровным. Эмиру уже ушел, а Маю будто нарочно возился слишком долго, потом ему кто-то звонил, и он бесконечное, как Камиджо показалось, количество времени, трепался о чем-то в комнате отдыха. Выйдя туда же, Юджи автоматически отметил, что Меку все еще был здесь — из-под двери монтажной пробивалась полоска света. Пугающая перспектива остаться один на один с Маю вынудила Камиджо все же шагнуть трусливо к этой двери, но тут его мягко, но настойчиво поймали за руку. Прикосновение было такое нетипичное для Маю, что Юджи даже неловко дернул рукой, ощутив, как по запястью скользнули чужие пальцы — и отпустили. — Ты что-то хотел? — он обернулся, глядя на гитариста. Спасительная дверь была за спиной. Маю задумчиво смотрел куда-то в сторону, будто не решался посмотреть Юджи в глаза. Но пересилил себя и поднял голову. — Хотел попросить тебя перестать от меня шарахаться. Мне тоже сложно, но мы же взрослые люди. Камиджо уже собрался горячо запротестовать, что и не думал ни от кого шарахаться, что Маю просто кажется, и ничего такого нет, но, увидев что-то знакомое прежде, но совершенно забытое в его глазах, он промолчал, только кивнув, и отпираться не стал. — Мы давно не встречались, я думал, что отвык от тебя, — продолжал тем временем Маю и вдруг усмехнулся. — Но, оказывается, это не так-то просто. — Взаимно, — ответил Юджи, чувствуя, что нервный ток под кожей вернулся вновь. Он совсем забыл, что раньше постоянно ощущал это, когда Маю был рядом. Слишком высокое напряжение, досадное электричество. — Так что ты, все-таки, хотел? Не только ведь попросить меня о чем-то? Когда-то Маю умел читать его как открытую книгу, а сам Камиджо бился над характером и эмоциями этого человека, как над загадочным Сфинксом. Маю всегда казался ему страшно нелогичным, непоследовательным, порой пугающим, но именно осознание, что никогда не знаешь, чего от него ждать, делало его таким неотразимым в глазах Юджи. Разгадать Маю он так и не смог, как никогда не мог предугадать его действия. Он даже от его пощечин никогда не уклонялся не потому, что нравилось, а потому что не знал, в какой момент Маю его ими наградит. — Я мог бы приехать к тебе как-нибудь на этой неделе, — сунув руки в карманы джинсов, предложил вдруг гитарист. — Только удивленное лицо не делай. — И не собирался. В комнате отдыха в любое время суток царил рассеянный почти барный полумрак, окон здесь принципиально не было. И который час теперь, Камиджо не знал, но по ощущениям прошла целая вечность, а не несколько минут, что они с Маю находились наедине. Он уже собрался ответить, но заметил вдруг, что свет, льющийся из-под двери монтажной, перекрыло тенью. — Меку? — Маю вопросительно чуть вскинул брови. — Да. Он работал тут с обеда. — Верный рыцарь. Камиджо стало смешно. Сложив руки на груди, он рассмеялся — вот так просто и легко, как никогда прежде при Маю себе не позволял. — Что за глупости. Какой еще рыцарь, Маю… — Твой, какой же еще. Ты ведь иначе не мог никогда. У тебя были пажи, феи, прекрасные героини красивых грустных историй, еще куча чепухи в голове, потом появилась принцесса и весь твой балаган, — Маю так беззлобно отзывался обо всем этом, что обижаться на него не хотелось. — Но, пожалуй, твой Меку мне нравится больше всех. — Потому что на тебя похож? — не удержался Юджи, подколов. — Увидел сходство? — Не совсем, но в чем-то определенно да, похож. Разница только в том, что он не любит тебя, но, по всему видно, уважает. А я любил, но не уважал. Пожалуй, его вариант правильнее. Камиджо всего на секунду ощутил, как из легких выбило весь воздух, словно ударом кулака по диафрагме. Глядя на Маю, он искренне хотел верить, что ослышался, не так понял, или вообще всего этого нет. Кем надо быть, чтобы заявлять такое? Да еще и после стольких лет и ТАК. «Подонок ты, Маю, — подумал Юджи, — всегда им был, есть и будешь. Как же я по тебе скучал». — Я не против, если ты зайдешь ко мне в четверг вечером, — подумав, он припомнил, что в начале недели Кайто съедет в свою квартиру. Впервые за день Юджи вспомнил о Кайто, с каким-то даже удивлением отмечая, что и думать о нем забыл. Так, будто тот вообще был персонажем какой-нибудь истории, а не живым человеком. — Я зайду, — пообещал Маю, ни о чем таком и не подозревая. Развернувшись на каблуках, он пошел к выходу, но Камиджо остановил его ехидным смешком. — А куда заходить, ты узнать у меня не хочешь? Постояв секунду, Маю обернулся. Теперь между ними было добрых метров пять, и на таком расстоянии Юджи уже мог закрыться от него, нацепить на лицо привычное насмешливое выражение. — Ну, ты хорош, признаю, уел, — хмыкнул Маю. — Мне следовало догадаться, что с твоей тягой рубить с плеча ты давно переехал. А кстати, правда, давно? — Почти сразу, — Камиджо чувствовал, что улыбка на его лице застыла как приклеенная. — Нисколько в тебе не сомневался. Жду адрес в смс. Махнув ему на прощанье рукой, Маю удалился. Юджи какое-то время постоял посреди комнаты, не находя в себе сил сдвинуться хоть куда-то, а потом медленно сел на диван. Слишком, преступно много эмоций за один день. Много даже для него. Дверь монтажной открылась, и в комнату отдыха неторопливо вышел Меку, уже собранный и явно закончивший работу. Выключив в рабочем помещении свет, он подошел ближе и остановился напротив Камиджо. — Подвезу тебя домой, пошли, — подумав, выдал он. — Это моя машина и мой водитель, так что, скорее, это я тебя подвезу, — вяло возразил Юджи, но на ноги поднялся. Меку не стал спорить, пропустив его первым в коридор, и все время, пока они спускались вниз, шел в полушаге позади, за его плечом. И в самом деле — как верный рыцарь.