Вспоминая сгорать

Лазурная гладь Гранд-канала рябит, отблёскивая в свете ночных огней. Ночью чувствуется некая умиротворённость, туристы больше не снуют по узким улочкам, восторженно фотографируя здания неимоверной красоты и достопримечательности, которые никак нельзя пропустить. Наступает затишье. В душе Джейса Эрондейла, напротив, поднимается буря. То ли ему в самом деле неспокойно, то ли это отголоски волнения того, кто задумчиво и даже мечтательно смотрит вдаль. Он перестал понимать природу своих чувств с тех пор, как на груди была выжжена демоническая метка. Охотник отдал бы всё, чтобы на мгновение заглянуть в сознание Моргенштерна, чтобы понять, что творится в его голове. Ему хочется получить ответы на миллионы вопросов, хотя, пожалуй, ему хватило бы одного: — К чему всё это, Джонатан? — он произносит вслух, проклиная себя за любопытство. Предсказать реакцию собеседника практически невозможно, как и предугадать его дальнейшие действия, что делает его определённо достойным врагом, которого уж точно не стоит недооценивать. А враги ли они? Они как две стороны одной медали: тёмная и светлая ипостаси идеального воина, выращенные Валентином. Как инь и ян, чёрное и белое. Два мальчика, из которых одному повезло значительно меньше. — За эти несколько недель ты успел меня изучить, так ответь на свой вопрос сам. — Джонатан поворачивается и смотрит пристально в золотые глаза, в которых сейчас сверкают язычки пламени. — Ты же умный мальчик, Джейс, — скалится, ожидая ответа. — Даже не знаю, — самоуверенно растягивает слова, ухмыляясь. — Ещё не решил для себя, дело в непомерных амбициях или неуёмном желании что-то доказать. Или может… — осекается, не решаясь продолжить. — Договаривай, — приказной тон заставляет кровь стыть в жилах. Ослушаться он, впрочем, не в силах. Его существо бунтует от непослушания. Влияние клейма Лилит, страх или его собственное нежелание уходить от ответа? Он понятия не имеет. — Или ты просто добиваешься любви, которой никогда не знал. Моргенштерн молчит. Джейс ожидал чего угодно: вспышки ярости, гневных слов в свой адрес, физической расправы. Только не тишины, от которой внутренности сжимаются в тугой узел. — Любить значит уничтожать, — как ни в чём ни бывало продолжает Джонатан, прерывая затянувшуюся паузу, — так что в чём-то ты прав. — Ты ничего таким образом не добьёшься, — хмыкает Эрондейл, глядя на то, как изменяется в лице (не)брат. — Ну почему же? Ты здесь, со мной. Джейс не знает, откуда в нём эта храбрость, откуда силы перечить тому, с кем он связан до самой смерти, откуда это нелепое геройство. Но, несмотря на это, он выпаливает: — Но я никогда тебя не полюблю. От злости Джонатана, которая вспышками пульсирует в груди, ему становится нечем дышать. Агрессивный поцелуй, настигнувший его пару секунд спустя, начисто выбивает из него дух. — Не стоит зарекаться, — шепчет, опаляя дыханием шею. А после отстраняется, будто и не было ничего, а Джейс думает о том, что, может, ему это приснилось? Мёртвая тишина ночного города режет слух, не принося желанного успокоения. *** Утром Джейс находит его в гостиной. Характерный звук возвещает о том, что Джонатан точит клинки. Он предельно сосредоточен. Руки выверенным движением скользят по оружию, и в этот момент Эрондейл ловит себя на мысли, что парень, сидящий прямо перед ним, ничуть не смахивает на вселенское зло. Так выглядит любой сумеречный охотник, с упоением ухаживающий за клинками, которые помогают убивать демонов, время от времени посещающих их измерение. Моргенштерн — не такой, как все, одёргивает себя Джейс. Он готов сжечь мир дотла. Он никого не спасает. Забыть об этом значит подставиться, рискнуть жизнью просто оттого, что на мгновение потерял бдительность. — Я знаю, о чём ты думаешь, — этот голос неизменно пускает мурашки вдоль позвоночника, заставляя волосы встать дыбом. Он знает, что ответить сейчас смерти подобно, но почему-то сдержаться не может. Их совместное проживание в какой-то момент превратилось в состязание, в игру, из которой победителем выйдет лишь один. Связанные узами, что не разорвать так просто, они оба не желают сдавать позиции, подчиняться. И если Джонатан уж точно в преимуществе, то для Эрондейла это единственная возможная тактика. Нападение — лучшая защита, верно? — Да? — щурится недоверчиво. Принимает вызов. Смотрит с этим огоньком. Дразнит. Выводит из себя. — Ты уверен, что рано или поздно Кларисса нас найдёт. И избавит тебя от необходимости коротать время со мной. У неё наверняка есть какой-то план. В идеале, конечно, надо убить меня, но пока по известным причинам это не представляется возможным, — говорит спокойно, уверенно, словно сообщает прогноз погоды на завтра, а не делится соображениями насчёт собственной смерти. — Я и сам могу убить тебя, для этого Клэри мне не нужна, — шипит Джейс, взвинченный от этого тона, от слов, которые заставляют тьму, что всегда жила в нём, просачиваться, обнажая порывы отнюдь не чистого сердца. — В твоей жертвенности во имя благого дела я не сомневаюсь, — кажется, он нисколько не тронут громкими заявлениями, — но убить меня ты не сможешь. В тебе недостаточно ненависти ко мне. Быть может, я и брат Клариссы, но она меня таковым не считает, я ей никто. С тобой всё совершенно иначе. Ты не сможешь, — повторяет с издёвкой, продолжая опасную игру, в которой они оба постепенно вскрывают то, что каждый пожелал бы утаить. Ставки слишком высоки. Но он не намерен сдаваться без борьбы. — Не думай, что хоть немного понимаешь меня. Огрызается, осознавая, что Джонатан не так уж далёк от истины. Но позволить ему выиграть этот раунд значит поддаться, потерять и без того ветхую стойкость. — Ты знаешь, что я прав. Только боишься признаться себе в этом, Джейс, — прерывается, и на миг золото встречается с нефтью. — Моя дражайшая сестрёнка, вероятно, скоро нас найдёт, но на твоём месте я бы не лелеял напрасных надежд. Ты никуда не денешься. Резко встаёт, пересекая комнату, и подходит так близко, что их разделяет от силы несколько дюймов. Джейс смотрит. Не может оторвать взгляда. Все мысли вылетают из головы. Моргенштерн медлит, будто раздумывая над чем-то, но Джейс уже видит этот импульс, зарождающийся внутри, гонимый по венам мощной дозой адреналина. Ярость волнами настигает его, практически вышибает дух, но он не станет уступать. Проклиная всех богов, в которых он никогда толком не верил, он смотрит слегка высокомерно и, можно сказать, задиристо. Он играет с огнём. Противостоит дьяволу, который испепелит его не задумываясь. Игра, в которой один хищник, а второй неизменно жертва. И будто в подтверждение его мыслей Джонатан резко смыкает пальцы на шее, перекрывая ему кислород. — Ты мой, мой, и я ни за что тебя не отпущу. Джейс жадно глотает воздух, по-прежнему надменно глядя на своего мучителя. Моргенштерн ослабляет хватку, показывая, что как бы он ни надеялся, его жизнь ему не принадлежит. Как бы он ни надеялся, эту связь не разорвать. Дело в метке Лилит или же в том, что порой узы, возникшие давным-давно, с течением времени восстанавливаются и крепнут, он не знает. Он знает только, что они связаны. И что над своей жизнью он больше не властен. Капкан сомкнулся, жертва загнана, и ей уже не спастись. Колокольня на Площади Святого Марка мерно отбивает шесть утра. Тихая Венеция оживает.