Вспоминая сгорать

Впервые ты слышишь о метках лет в двенадцать. На вопрос о том, а когда же у тебя появится своя, отец велит забыть о всяких глупостях и высекает тебя розгами. «Любовь для слабаков, а метки и вовсе чушь, выдумки жалких людишек», — раздаётся в ответ ядовитое, колючее, холодное, а ты мужественно сдерживаешь слёзы. С годами ты забываешь о том, что в детстве представляло для тебя огромный интерес. Воспитание Валентина даёт о себе знать. «У меня большие планы на этот мир, сын. И ты станешь частью новой истории». Бунтовать — себе дороже, решаешь для себя, но зёрна обиды и жгучей ненависти прорастают, пуская корни в душе. Отец приводит в укрытие некого Джейса Эрондейла, и ты едва ли не хохочешь, видя парня, убеждённого в том, что он твой брат. Ты открываешь ему глаза на его истинное происхождение и чувствуешь жжение в районе ключицы. «Джонатан». После смерти Моргенштерна нет времени горевать и оплакивать его. Родитель-то из него, надо сказать, паршивый. «Я сожгу мир дотла и стану частью новой истории», — клятвенно обещаешь себе, начиная продумывать детали. И Джейс Эрондейл разделит с тобою триумф. Метка покалывает, а ты ухмыляешься, рассчитывая всё до мелочей. Он будет твоим. Заручившись поддержкой матери Лилит, ты связываешь ваши души, уверенный в том, что он твоя судьба. Без него ты сдохнешь, и мир у твоих ног без него не будет иметь никакого значения. Он покорно следует за тобой. Только ты вопреки ожиданиям не чувствуешь удовлетворения или счастья. Вот он, живой, рядом с тобой, но что-то не так. Ехидный смех суки-судьбы размозжит тебе однажды мозги. Впиваешься в столь желанные губы жадным поцелуем, не чувствуешь сопротивления, спускаешься ниже, к шее, в ответ — лихорадочное дыхание и стон, сносящий остатки контроля, срывающий всевозможные предохранители. Ты ждал так долго, что задыхаешься. Рассыпаешься на молекулы. Цепляешь пальцами ткань кофты, оголяя белоснежную кожу, и видишь то, что вмиг отрезвляет. Чёрной вязью — восемь букв, не имеющих с тобой ничего общего. «Кларисса». Человечность медленно умирает, издавая вой раненого зверя. Единственный, кто важен, принадлежит не тебе. А он смотрит на тебя золотистыми глазами и спрашивает робко, боясь потревожить: — Что-то случилось, Джонатан? — Метка… — хрипишь, не узнавая своего голоса. — Она, да? — Я сейчас с тобой, — испуганно, как загнанная птица, отвечает практически беззвучно. Тянется к тебе. А ты не можешь противиться. Урываешь ещё мгновение, пока можешь. Целуешь до звёздочек перед глазами, до разноцветных слепящих пятен, до головокружения. Кусаешь в порыве злости, запоминаешь каждую мелочь: россыпь родинок на щиколотке, чувствительное местечко у колена, шрамы, серебристыми полосами украшающие его кожу, руны, хаотично выделяющиеся и мерцающие в лунном свете. Обводишь языком впадинку у ключицы, срываясь на рык. Он зарывается пальцами в твои волосы, слегка оттягивая их. В момент, когда ты сминаешь его губы, выпивая его до дна, понимая, что не в силах утолить жажду, ведь тебе всегда будет мало, катастрофически мало, он царапает тебе спину и дышит прерывисто. Твоё сердце заполошно бьётся в грудной клетке, так и норовя её проломить. Ты доведён до края, возбуждён до предела, а зверь, раздирающий рёбра, ревностно урчит «мой, хотя бы сейчас ты мой». Посылаешь вселенную в преисподнюю, когда он льнёт к тебе, когда целует сам. И на мгновение, что для тебя длится целую вечность, ты позволяешь себе забыться. Он твой.

***

Ты не спишь. Смотришь на него, расслабленного, обнимающего подушку. Красивый, думаешь отстранённо. Эти ночи — время, когда ты не таишься, не скрываешь чувств, которые душат тебя с каждым днём всё сильнее. Джейс никогда об этом не узнает. На долю секунды ты отпускаешь себя. И действительно веришь, что тот, кто мерно сопит рядом с тобою в кровати, целиком и полностью твой. Ты не сомкнёшь глаз и услышишь ненавистное тебе имя, слетающее с уст того, кто сам целовал тебя будто в прошлой жизни, а не каких-то пару часов назад. Понимание затопит лёгкие так, что будет трудно дышать. Ты захлебнёшься этой любовью, до которой никому нет никакого дела. Но всё это будет потом. А пока ты выиграл раунд у судьбы, которая никогда не была к тебе милосердной. Сколько таких будет, ты не знаешь. Но сдаваться не намерен уж точно.