Вспоминая сгорать

— Рафаэль, я… — смотрит бездонными карими глазами, в которых сожаления через край. Так, что не вздохнуть, не переварить. Только впитывать в себя этот взгляд и чувствовать, как внутри что-то гниёт, умирает, обращается в прах. — Убирайся, — отрезает Сантьяго, глядя в окно на огни ночного города. Сверхчеловеческое чутьё улавливает шаги Льюиса, которые затихают через пару минут. Хлопает дверь. Рафаэль чувствует адскую боль, стежками прошивающую ему кожу. *** Магнус открывает практически сразу. Он всегда знал, кто стоит за дверью, а потому не боялся незваных гостей. Едва ли верховного мага Бруклина можно испугать, думает Рафаэль, ухмыляясь. Понимает, что идея дерьмовая, когда кожа начинает пылать от попытки улыбнуться. Бейн смотрит, замешкавшись на несколько секунд, а после провожает к креслу и скептически осматривает лицо Сантьяго. — Снова этот мальчишка? — произносит недовольно, размешивая в плошке какие-то травы и масла, не спешит прибегать к магии. Взгляд Рафаэля красноречивее любых объяснений. — Никогда не видел, чтобы шрамы проступали так болезненно, — отмечает Магнус, обрабатывая кровоточащие раны дурно пахнущей смесью. Вампир никак не реагирует, но Бейн знает, что это сродни пытке. — Разве с Камиллой было не так? — хмыкает Рафаэль. — Так, — слышит в ответ. Они никогда не упоминали Камиллу в разговорах. Сантьяго знал, что она та ещё стерва, и мягкому и великодушному Магнусу никак не подходила. Но он любил её до потери пульса, до безумия, а она разбила ему сердце. Оказаться по ту сторону баррикад — будто лишиться кислорода. Вместо него отчаяние и тягучая, вязкая безысходность заполняет каждую клеточку, каждый сосуд, и течёт прямо к сердцу, которое не бьётся уже больше шестидесяти лет. Вампирам не нужно дышать. Почему так мучительно больно тогда? Магнус молча протягивает другу виски, который, по его нескромному мнению, самое время продегустировать. За виски в ход идут коктейли Дивного народца. Тем вечером они напиваются в стельку. *** Саймон объявляется на следующий день, оббивая порог отеля Дюморт. Сантьяго, предупредив заранее не пускать вампирёныша в здание, сидит в кабинете, борясь с искушением наплевать на собственные принципы и таки выслушать, чего же хочет упрямый пацан. Он решает игнорировать настойчивые попытки Льюиса миновать охрану — кажется, сегодня за главную Лили, мимо неё он точно не просочится. Некоторое время спустя он слышит обрывки фраз, которые оседают на подкорке. — Пропусти, Лили! — кричит возмущённо. Какой же он мальчишка. Тишину разрывает трель мобильного. Упёртый. Не спешит отвечать, а когда принимает вызов, произносит высокомерно и обманчиво равнодушно: — Прекрати доставать моих подчинённых, скажи Лили, что я разрешил тебе войти. Краткий миг — и они встречаются взглядами. Слышит едва заметный хрип, вырывающийся из груди. Верно, Магнус сказал, что шрамы полностью затянутся через трое суток только. Быстрее никак. — Что случилось? — спрашивает потерянно. Приближается потихоньку, шаг за шагом, будто боится пересечь невидимую границу. Рафаэль мог бы соврать, мог бы сказать, что сцепился с оборотнями или кем-то похлеще, но не хочет. Он устал. — Думаю, ты и сам знаешь ответ. — Почему ты не сказал? — шепчет, не отрывая взгляда тёмно-карих глаз. Изучает шрамы, лентами пересекающие лицо главы клана вампиров. — Что бы это изменило? — не ведётся на слегка обвиняющий тон. — Я…я… — Льюис слов не находит, а Сантьяго испытывает злорадное торжество от недосказанности, что парит в воздухе, натянутой струной звенит между ними. — Что? Бросил бы свою охотницу? — отвечает, поражаясь, сколько яда в голосе. И почти не больно. Просто не чувствует ничего. Онемело. Застыло ледяной глыбой. Жидким азотом вплавилось в вены, не растопить. Холодно. До невозможности холодно. Ответа на риторический в сущности своей вопрос так и не получает. Ему и без того известна истина. Саймон глядит пристально, а после, не произнеся ни слова, уходит. Оставляет Сантьяго наедине с внутренними демонами. Следующим утром Рафаэль ни капли не удивляется, обнаружив новую полосу, рассекающую висок.