Вспоминая сгорать

«Лучше бы я убил тебя тогда, Светолюб». Эта мысль никак не покидает бессмертную голову Рафаэля Сантьяго, когда он видит Льюиса с ней. Что он вообще забыл в этом типично (отвратительно) примитивном месте? Почему смотрит, как Льюис накрывает её руку своей, как смеётся над её наверняка-не-смешными шутками? Почему не может отвести взгляда и глотает обиду, подпуская её к сердцу, которое и чувствовать-то не должно? «Почему ты делаешь это со мной?» Рафаэль знает, что вся эта сопливая романтика закончится, стоит Саймону проводить волчицу домой. Напускная важность иссякнет, исчезнет бесследно с наступлением глубокой ночи. А Льюис придёт к нему, совершенно неуклюже для вампира пересечёт комнату, положит руку на плечо — будто проверяя. Пальцами пробежит по воротнику пиджака невесомо и непривычно трепетно, словно извиняясь. Сантьяго может легко предсказать, что случится меньше, чем через четыре часа. Саймон прильнёт к нему, не обнимая — укутывая нежностью, от которой сердце предательски дрогнет. Каждый раз так. А он ещё не привык. Он продолжает тайно надеяться именно на этот исход. Льюис будет шептать какие-то глупости, не имеющие значения, а затем затихнет и снова подчинит его своей воле. Сильный глава клана перед жалким мальчишкой абсолютно беспомощен. Рагнор не поверил бы своим глазам. «Ты не имеешь права превращать меня в того, кем я не являюсь».

***

— Раф… — голос потрескивает в воздухе, раскалённом от напряжения между ними. Громкие шаги. Осторожное касание рукой. Ближе. Ближе. Он смеётся. Надрывно, хрипло, так, словно сама необходимость издавать этот звук вызывает у него отторжение. — Всё в порядке? — отстраняется неохотно, разворачивая Рафаэля к себе. — Чем же ты удивляешь свою девушку, Льюис? — обиды в голосе со злостью напополам. Непонимающий взгляд. Лишь стёкол очков не хватает. Порой Рафаэль скучает по тому примитивному я-не-могу-быть-вампиром Саймону. Когда вызывал недоумение, а не ревность в грудной клетке и неспособность съязвить. Потому что больно-больно-больно. В нём гордость умирает, раздирая самоконтроль на части. — Тебе не стоит быть столь предсказуемым, — шипит и, глядя на впервые настолько растерянного за всё время их недолгого знакомства парня, ухмыляется. Саймон пятится назад. «Правильно, бойся меня. Я чудовище. Как и ты. Но признать это значит наступить на горло себе, своим убеждениям и подружкам». — Наверное, здорово флиртовать с ними, целовать, обнимать, делать вид, что нормальная жизнь для тебя возможна, — Рафаэль приближается к нему, отрезая пути для отступления. — И всё же возвращаться ко мне. — Раф, я… — слова песком царапают горло. — Из нас двоих у меня хватит мужества, чтобы прекратить этот фарс, — он не Саймона, а себя истязает. Тот никогда не узнает об этом. — Ты не можешь, — умудряется выжать из себя Льюис. — Лучше не попадайся мне на глаза, — в его словах отчётливо улавливается намёк. «Я не упущу представленной мне возможности убить тебя». Может, ему станет легче. И он сможет, как и прежде, ненавидеть себя.

***

— Осторожнее! — в ушах гремит звук свёрнутой шеи. На него смотрят карие глаза, в которых благодарности столько, что его осеняет — не прошло, не перегорело. Всё так же разъедает и превращает его в ходячую развалину. — И я считал тебя частью своего клана, — за маской, за холодным презрением — кристально-чистая, яркая, ослепляющая его мысль: «Ты только что едва не погиб». Саймон подойдёт к нему резко, коснётся рукой плеча. Оставит наедине с этим противным до тошноты чувством. Ничего не прошло. Не плевать. И не станет никогда. «Лучше бы ты убил меня тогда, Светолюб».