Вспоминая сгорать

Он замирает в дверном проёме. Не решается войти. Боится. — Кто ты? — во взгляде Джейса обеспокоенности напополам со страхом, и это полосует на части. Нет, нет, нет. Нет. Не может быть. Джонатан собирается с мыслями и выдавливает еле-еле: — Я пришёл тебя навестить, — голос крошится, рассыпается — словно не его вовсе. Голос — не его. «Джейс тоже», — безумная мысль раскраивает подсознание, рвёт на ленты, разбирает на запчасти. Нет, нет, нет. Нет. — Мы знакомы? — произносит Эрондейл неуверенно, растерянно — до звона в ушах непривычно. Наверное, он должен объяснить, понять, осознать. А ему… Ему только остаётся смотреть на него. Джейс здесь, Джейс рядом. И становится легко — ненадолго, всего на пару мгновений паника его отпускает, разжимает мёртвую хватку. Живой. Вдруг накатывают воспоминания. Он просидел в приёмном отделении не один час, ждал, истязал, накручивал. Отдалённо слышал всхлипы Изабель. Плач, рассеивающийся на фоне его собственных мыслей. Лихорадочно повторял: «Не смей так со мной поступать». Не смей поступать так с нами. С тем, что осталось от нас. Ведь осталось? Они никогда не врали. Ссорились, расставались не единожды, ранили колкими, язвительными, ядовитыми фразами, после которых, казалось бы, нет пути обратно. «Но всякий раз мы возвращались друг к другу». Вопреки желанию, здравому смыслу, Джонатан отвечает неестественно спокойно: — Нет. Видит непонимание в глазах, мысленно считает до пяти — не насмотреться на тебя никогда — и спешно покидает палату. Изабель смотрит на него не то с жалостью, не то с сочувствием — ему не нужно ничего из этого. Ему плевать на то, что чувствует она. Он проходит мимо неё, не говоря ни слова. Когда он покидает здание, до него доходит. Она знает. Знает, что Джейс его не помнит. Ему тошно. От того, что теперь ничего не исправить. От презрения к самому себе.

***

Они не видятся семь месяцев, и Джонатан помнит каждый из них. Они начинались одинаково. Он просыпался, потревоженный ночными кошмарами, в которых переживал худший день в своей жизни. Звонок Алека, его дрогнувший голос на словах об аварии, его тихое, огревающее по темечку слабое «Джейс». Часы мыслей, хаотичных и беспорядочных, среди которых только одна постоянная переменная. ДжейсДжейсДжейс. На третий месяц он узнаёт, что Лайтвуды переехали. На семьдесят четвёртый день без Джейса в нём с тоскливым воем загибается надежда. Они не видятся семь месяцев, но ему не становится легче. На сто девяностый день, который омерзительно напоминает предыдущие, они сталкиваются в кафе на окраине Нью-Йорка. Джонатан видит его и не верит. Беспорядок на голове, нахальный взгляд голубых глаз и улыбка. Когда-то ты так улыбался мне. — Почему ты соврал? — неожиданный вопрос выбивает землю из-под ног. Потому что такой, как я, не ровня тебе. Потому что все были против нас. Потому что я не хотел без тебя, ничего не хотел, зная, что не нужен. Потому что чувствовал вину каждую чёртову секунду, видя, как тебе хорошо без меня. Вину за то, что сам тебя отпустил. Вину за то, что так и не сказал. — Я люблю тебя. Вселенная снова собирается по осколкам, из трухи и пепла, когда в ответ раздаётся невозможное, пробуждающее никуда не девшиеся, не выжженные, намертво вшитые под кожу чувства: — Я тоже.