Вспоминая сгорать

Он его с самой первой их встречи... ...невозможно сильно хотел. Не в том самом пошлом и грязном смысле. Хотел просто-напросто забрать себе навсегда. Рафаэль заталкивал куда подальше дурные предчувствия, в кои-то веки соглашаясь с Катариной: он ненормальный параноик, и пятьдесят с лишним лет бессмертного существования лишь усугубили это. Неловкий взгляд сквозь стёкла очков, взгляд, не предвещающий ничего хорошего, заикание и болтовня, от которой голова начинает трещать. Причитания и смешные угрозы его подруги, с истеричными нотками, что с вампирским чутьём сродни пытке. Внимательные и перепуганные карие глаза, изучающие, рассматривающие. Как глупо. У него не было ни единого шанса. Судьбы сплелись ещё до того, как успел принять и осмыслить. Что-то внутри — мёртвое, холодное — откликнулось почему-то. И вело, вело за собой, не отпускало ни на секунду. Когда спасал его от Камиллы, когда пришлось прояснить Фрэй, что выбор делать не ему, когда наблюдал за ним постоянно, не в силах ни на миг ослабить контроль, забыться. Вернуться к нормальной жизни. Жизни, которой давным-давно нет. В венах холод, на сердце иней, но этот мальчишка упрямый — боится обрывать нити, прощаться. Наивно и пылко стоит на своём, игнорируя, что он часть клана, что подчиняется новым, совсем другим и, быть может, противным для себя законам. Рафаэль знает: надежда — путь к страданиям. Он и сам надеялся когда-то. Что вернётся к матери и сестре, и они проведут воскресенье в церкви, а после сядут на тесной кухоньке и станут зачитывать отрывки из рыцарских романов вслух — глаза Розы загорались ярко-ярко, стоило ему открыть очередную книгу. «Ты же знаешь их практически наизусть». «От этого они не становятся менее увлекательными, Рафа». Она была не по годам умна, его Роза. Только он так и не понял, не постиг этой мудрости — однообразие и серость ломала, травила, как бы он ни пытался сбежать. Он его захотел — неловкого, смешного и остро-резкого, слепяще-яркого. Потому что ядом в кровь не унылость и скука, а он — странный, не умеющий вовремя замолкать, живой. Он его захотел и подписал себе приговор, ощущая нутром: близость их погубит. «Ты душишь меня, Рафаэль». «Твоя жизнь уже не будет прежней». «Никогда не приму это». «Придётся». «Я не ты». Я не ты. Пять букв просвистели в воздухе, рассекли и разрезали иссохшее сердце. Рафаэль засмеялся, выталкивая из себя кошмарные звуки. И произнёс невыносимо спокойно. «Убирайся». Разбитый взгляд, не скрытый очками. Яркий, горячий, ненормально живой для мертвеца. Он ещё чувствует боль. И поэтому лучше уйти ему, пока не стало слишком поздно. Саймон покинул Дюморт, не забрав ничего. Его гитара по-прежнему пылится где-то в углу рабочего кабинета, а плеер с наушниками мозолит глаза на комоде. Саймон покинул Дюморт, не забрав самого важного — себя.

***

Его любимый магазин комиксов. Наверное, это жалко и слишком сентиментально. Тор, Железный человек, Мстители… Целый мир, вселенная, до невозможности единая, цельная. Пугающая своим разнообразием, переплетением линий, историй и жизней. (Как он себя — постоянством). Всё могло быть иначе, пожалуй. В каком-нибудь параллельном измерении, где нет ни вампиров, ни оборотней, где они не прокляты. Где они живы, и им подарено счастье дышать и стареть, где обоих ласкают лучи утреннего солнца, и на языке жжётся крепкий кофе с корицей. — Рафаэль? Его голос, что всё так же мурашками по хребту и кинжалами в спину. Невозможно забыть, не вспоминать и не думать. — Что ты делаешь здесь? — спрашивает Саймон практически беззвучно. «Ищу тебя. В каждом звуке и шаге. В хлопках фейерверков, капающем по крышам дожде и переливах мелодий. Ты везде и одновременно так далеко». Но всего этого он не скажет. Не потому что проснулась нелепая гордость. Уверен: стоит только присмотреться, и все трещины-надрывы-заломы как на ладони. — Чтобы что-то изменить, вечности бывает недостаточно. Саймон подходит чуть ближе и касается его руки несмело, будто боится. Забавный, взъерошенный, пугливый. Живой. — Пойдём домой, Раф, — зарывается носом в воротник пиджака и выдыхает: — Я искал тебя слишком долго. Рафаэль знает: надежда — путь к страданиям. И всё же он позволяет себе снова попасться.