***
— Братец, — Иззи шипит в тренировочном зале. Джонатан не входит и, не особо мучаясь угрызениями совести, слушает её увещевания. — Сколько можно цапаться с ним? Алек устал выгораживать вас, все эти выходки… Вам что, по десять? Джейс склоняет голову и смотрит на Изабель так, словно она несмышлёный ребёнок. — Не лезь в мои дела, будь добра. — Тон холодный и неожиданно жёсткий. Надо же. Иногда Джонатану кажется, что вселенная здорово ошиблась, распределив роли подобным образом.***
Клэри находит его в оружейной. Чистка стали неизменно успокаивает, умиротворяет. Сконцентрироваться на блеске металла, на выгравированных рунах, удобной рукояти. Машинально выполнять нужные действия и не думать, не думать, не думать. Не возвращаться подсознательно к Джейсу. К Лилит всё это. Сестрёнка что-то сбивчиво бормочет — он всегда ненавидел эту её манеру. Как стрекотание кузнечиков, жужжание пчёл. Неразборчиво, смазано. Он невольно выхватывает осточертевшее порядком имя. Джейс. Всего одно имя — и уже плавит кости, размягчает сознание, а желание наконец к нему прикоснуться и узнать, каково это, когда он не упирается, выжигает благоразумие. — Что, прости? Клэри моргает часто-часто и повторяет: — Ты не знаешь, у Джейса кто-то есть? Я просто думала… Она думала. Она посмела думать. Джонатан сдаётся под напором горячей ревности, что разъедает его всего, цепляет нервы и взрывает сосуды. Гнёт, рвёт и ломает самоконтроль. Пока не остаётся потребность. Потребность им обладать. — Есть. Клэри таращится на него так, словно ждала совсем иного. Открывает рот, чтобы что-то уточнить, но Джонатан явно пугает её ответным взглядом — она уходит, так и не задав ни одного вопроса.***
Алек отправляет его оповестить всех о внезапном совещании. Мол, всё равно будет идти к себе. Перед комнатой Джейса он медлит. И проклинает себя за это. — Алек сказал… — начинает с порога и осекается. Джейс улыбается. Он без футболки. И эту самодовольную ухмылку так невозможно сильно хочется подправить. Врезать разок-другой по его хорошенькому личику, дёрнуть за волосы до боли и заставить на себя посмотреть. Джонатан уверен: Джейса пришлось бы ломать до хруста, пока не треснут кости одна за другой, пока он не начнёт кашлять кровью. И даже тогда не дастся. Скорее сдохнет от приступа этой ненормальной сучьей гордости. — Да? — спрашивает с издёвкой. — Ты вдруг растерял все слова, Джо-на-тан? Он знает. Он прекрасно отдаёт себе отчёт в том, как действует на него — них обоих — это упрямство. Но продолжает гнуть свою линию. Выводит. Бесит до трясучки. Ярость попадает отравой в кровь, на секунду почти ослепляя — руна смирения гнева не более чем бесполезная татуировка, пятно на коже. Всего на миг он теряет контроль. Этого хватает. Рывок — и он уже стоит перед ним. Дёргает за футболку, которую Джейс собирался надеть. Они оба застывают. В голубых глазах Джонатан видит сомнение и растерянность. Нить, что протянута между ними, дрожит. Вибрирует от напряжения. Джонатан тянет руку к его лицу. Не ощущает сопротивления. Он вплетает пальцы в волосы, и от прикосновения оба вздрагивают. Джонатан ощущает, как в Джейсе зарождается волна протеста, что вот-вот обрушится и снесёт всё к дьяволу. — Ублюдок, — почти по губам, а громче им и не надо. Эрондейл молчит. Джонатан слышит, как бьётся его сердце. Стучит из принципа ему наперекор, через раз, обманывая, путая, разочаровывая. Сбивая с толку. В голове тикает мерзко что-то, барабанит о черепную коробку. Ещё немного. Джонатан сжимает руку в волосах сильнее. Знает: большего ему не позволят. Две… — С тобой не бывает просто, да, Джейс? Он фыркает и… скидывает его руку с отвращением. Кожа горит, как от ожога. Сучоныш. Произносит небрежно: — Я буду через три минуты. Выметайся. Не помню, чтобы я разрешал тебе входить. Его голос впивается иглами куда-то под лопатки — не вытолкнуть, не выдернуть. Нить, вопреки всему, прочнеет. Джонатан выходит из комнаты, награждая Джейса — он надеется, что это действительно так, — полным ненависти взглядом. После часа на нуднейшем собрании ладонь начинает покалывать приятным теплом. До него доходит. Джейс с ним играет.***
Говорят, чтобы Твой Человек признал тебя, тебе нужно ни много ни мало — завоевать его доверие. Дать понять ему, что опасности нет, что ничего страшного не случится. Что это отношения, в которых оба важны. Трижды «ха». Джонатан думает, что ещё не изобрели инструкции, которая помогла бы подобраться к такому, как Джейс. Он пытается анализировать Связь. Понять для себя, почему Джейс не разорвал её — боль его точно не испугала бы. Всё летит в бездну, когда Эрондейл возвращается к своему любимому занятию — клеит симпатичных охотниц и зажимается с ними по углам. Клэри с грустью смотрит на это, но гордо поднимает голову и не позволяет себе убиваться из-за какой-то ерунды. Не знает. Не представляет. Или же старательно делает вид, его маленькая умная сестричка. Джонатан касается легонько конца нити — там неконтролируемая жажда подчинить, заставить себя слушаться. И… отчаяние. Он не то чтобы эксперт в чувствах, но чужое отчаяние вышибает из него дух. Джейс делает шаг назад, натягивает нить до звона и не собирается отпускать. Он ему не доверяет. Сука.***
На миссию Алек отправляет их обоих, руководствуясь острой нехваткой нефилимов. Читает скучную лекцию о том, что он из-за них не собирается ударять в грязь лицом на посту главы Института. Они синхронно закатывают глаза. Стоп. Они? Синхронно? Джейс отстраняется от него демонстративно, словно он ему противен. И уверяет Алека в том, что всё будет нормально. Джонатану не нужна Связь, чтобы понять: он лжёт. Лжёт и даже не краснеет, подонок.***
Всё идёт под откос рекордно быстро даже по их меркам. Джонатан замечает засос у Джейса на шее, и после того, как тот беспечно упускает одного демона, слетает с катушек. Перестаёт контролировать, подавлять гнев, злость на того, кто игнорирует его столько дней. Делает вид, что всё это не имеет значения. Не поддаётся. Не ослабляет бдительность ни на минуту. Выбивает почву из-под ног одним своим существованием. Тем, что именно он с ним связан, и не то чтобы у них был выбор. Джонатан вонзает клинок в склизкую тварь и — Разиэль, нет больше сил — теряет контроль. Чувствует, как земля раскаляется до предела, и фокус плывёт, смазывается. — Посмотри на меня. Повелительно. Командные нотки. Сталь в голосе, так что Джейс ведёт плечами и оборачивается. Чуть-чуть, еле заметно. У Джонатана едет крыша. Он понимает: это опасно. Он может всё испортить. Он его может сломать, и нить лопнет — не склеить ничем. Он так устал. — Я сказал: посмотри на меня. Проходит грёбаных пятнадцать секунд, прежде чем Джейс ему подчиняется. Поворачивается и встречается взглядом: в ярких небесных радужках с хрустом загибается непокорность. Вот оно. То, чего ждал, чего так долго, с упоением ждал. — Ненавижу тебя. Это недопризнание, их обыденный обмен любезностями не поражает. А вот Джейс, делающий шаг навстречу, — бесшумно, мягко — напротив. Джейс делает шаг. Между ними и так расстояния всего ничего. Ещё чуть-чуть — и дыхание одно на двоих, и бешеное биение сердца, чьего — не разобрать. Разиэль. И поэтому Джонатан взмахивает клинком и цепляет лезвием его подбородок. Джейс не произносит ни слова. — Знаешь, я ведь могу убить тебя. Эрондейл делает шаг. Лезвие упирается в глотку. Бунтарь. Или просто псих. У Джонатана внутри всё сжимает судорогой, и ни одной, ни единой, во имя Ангела, мысли, кроме невыносимо яркого, одуряющего «хочу». Хочу себе... Навсегда... И никто больше не посмеет, не сможет… Только мой… Не отдам никому. Джейс усмехается и произносит нахально: — Знаю. И я позволю тебе это, Джонатан.