***
Джейс, как настоящий мастер проёбов, с успехом кладёт болт на просьбу странного парня, которого он повстречал на днях. Не то чтобы нарочно, это выходит само собой. Он возвращается с работы, и (не)знакомец, прислонившись к кирпичной стене, с брезгливостью и любопытством разглядывает испачканные (очевидно когда-то белые) кеды. У него светлые волосы, а ещё яркие, чертовски запоминающиеся глаза. Он кажется хрупким с виду, но Джейс отчего-то уверен, что ему ничего не стоит переломить кого-то пополам, не особо напрягаясь при этом. — Снова ты, — тянет скучающим голосом и даже не смотрит. Так хорошо развиты инстинкты? Интересно. — Я просто иду домой, не усложняй, — с раздражением отвечает Джейс. — И раз уж мы пересекаемся второй раз за неделю, могу я узнать твоё имя? Я Джейс. — Джонатан. — Очень приятно. Джонатан бросает на него недоверчивый взгляд и усмехается. — И мне неимоверно приятно. Не улыбка — оскал. В освещении переулка ему чудится кровь на его губах. И это не пугает почему-то. Через минуту Джонатан вжимает его в стену и целует. Через полчаса — они оба пытаются прийти в себя после отменного траха. Джейс образцово лажает по всем фронтам. Алек бы гордился.***
— Что случилось тогда? — спрашивает он, не рассчитывая на честный ответ. — Ну... когда я увидел тебя впервые. — Скажем так, мой побег из психушки не задался, — убийственно спокойно вещает Джонатан. Он чувствует: это не враньё и не глупая шутка. По позвоночнику пробегается холодок, когда Джонатан его добивает: — Что, сбежишь теперь? Ведёт пальцами по пояснице, дразнит, провоцирует. Джейс прислушивается к внутреннему голосу. Ни поучительного тона Мариз, ни занудства Алека, ни сострадания Изабель. Пусто. — А ты хотел бы? — Нет. Рывком — на себя. Губами — в эту ухмылку, выносящую ему остатки мозга, дробящую здравый смысл в труху. — Вот и хорошо. Я не уйду. — Хороший мальчик Джейс... Джонатан с ним играет. Прикусывает шею, сводит с ума прикосновениями. И он сдаётся.***
Они договариваются встретиться в баре. Джейс приходит чуть раньше и становится невольным свидетелем напряжённого разговора Джонатана и какой-то женщины. Она трясёт головой и просит его: — Лучше тебе вернуться... тебе нужна помощь, пойми. Квалифицированные специалисты крайне необходимы в твоём состоянии. — В моём состоянии? Ты ничего не знаешь, поняла меня? По-прежнему слепа. Разве не видишь, что он тобой помыкает? Он спокоен. Наверняка должен бы злиться, но он ненормально хладнокровен, и от этого Джейса бросает в дрожь. — Джонатан... — Уходи. И если ты вдруг сдашь меня ему, можешь больше не искать встреч со мной, Джослин. Женщина вздрагивает. Джонатан разворачивается и замечает его. — Идём! — тянет его за руку, сжимает запястье до боли.***
Он нетерпелив, куда сильнее обычного. Он зол, и, кажется, ярость распаляет его до предела. Горячий, обжигающий, прикоснись — и кожа пойдёт волдырями. Как раскалённые угли. Джейс точно в аду. Джейс сгорает вместе с ним. Джонатан оставляет метки, кусается, двигается жёстко и грубо. — Тише... — шепчет, всё же понимая: бесполезно. — Тише... — Боишься? — вызовом, насмешкой, почти издёвкой. — Не дождёшься. — Даже если я скажу, что моя мать ненавидит меня за то, что я убил свою сестру? Пелена спадает, а воздух мгновенно остывает. Джейс отстраняется от него. — Вот оно. Теперь ты тоже считаешь меня ненормальным, как и все они. Чудовищем. — Я не... — Пошёл вон, а не то и тебя прикончу. Я смогу, будь уверен, рука не дрогнет, — выплёвывает одно слово за другим, хватает за шею и впивается цепко. — Будь уверен, мой милый Джейс. Он неотрывно вглядывается в ярко-зелёные глаза и убеждается: он и правда на это способен.***
Джейс не может выбросить из головы слова Джонатана, думая, как бы разузнать побольше. Звонит Иззи в надежде, что она если не поможет, то хотя бы натолкнёт его на какую-то мысль. Он пытается выспросить поосторожнее про парня из богатой семьи — та женщина, вероятно, мать Джонатана, кого-то боялась, а значит, связей и влияния у него было предостаточно — и возможную привязку к заведениям для душевно больных. Выражается максимально витиевато, не желая подкидывать ей повод для подозрений. — Ты про дело Моргенштерна, что ли? Братец, не говори мне, что ты не слышал. Процесс ведь был поистине громким. В убийстве шестнадцатилетней Клариссы обвинили её старшего брата. Шумиха не утихла и три года спустя. Всё это время он находится в психлечебнице. Это широко освещалось в прессе. А зачем тебе? Джейс сглатывает. — Не бери в голову, Из. Спасибо. — Не за что. Боже, и во что он только ввязался?***
Поиски затягивают его, потому что в ход идёт всё: новостные порталы, форумы, интернет-ресурсы, даже газеты. Ему удаётся выбить контакты Рафаэля Сантьяго, адвоката Джонатана на заведомо проигранном, насколько он может судить, процессе. Сантьяго приходит на встречу, бросает на него взгляд, расшифровать который Джейс не в силах. Он неохотно делится информацией, но из его скупых, сухих реплик ему удаётся выделить главное: убийство было совершено под действием наркотика, который поставлял на рынок Валентин, отец Клариссы и Джонатана. Оба эти обстоятельства, разумеется, замалчивали, и при подкупе всех подряд доказать что-либо было невозможно. Все словно ослепли вмиг, Джослин и не думала заступаться за сына, предпочитая жить в иллюзиях, а Джонатана упекли в психушку — это было частью огромного плана, и в поехавшей крыше стоило бы подозревать Валентина. Рафаэль обронил, что столь безжалостный к собственным детям человек явно не в себе, пусть и, как утверждал Джонатан, он оправдывался какими-то там великими целями. Невероятно гениальная мысль — сделать из сына подопытную крысу, тестировать на нём запрещённые вещества, а потом и глазом не моргнуть от последствий. Неудивительно, что Джослин его боится.***
— Ты не имел никакого права, — шипит Джонатан, хватая его за грудки. — Не надо лезть туда, куда не следует. Джейс выгибает бровь. — Без тебя разберусь, что для меня хорошо, а что плохо. В советах не нуждаюсь. — Сука... ты совсем без инстинкта самосохранения, да? Джонатан тянет его за собой, подальше от посторонних. Припечатывает его к стенке, и его накрывает чувство дежавю. — Ты повторяешься. — Заткнись. Просто закрой свой рот. Он зол. И это его настроение Джейсу так знакомо. Когда ему рвёт крышу, сносит и без того ненадёжные тормоза. Ему вполне ожидаемо прилетает по лицу. Джейс отвечает, потому что позволять себя бить — чистый мазохизм, а на это он как-то не подписывался. Схватка вышибает мозги, она будоражит кровь, она делает всё ещё запутаннее, чем уже есть. В полумраке всё того же клятого переулка ему чудится то, что позволило бы Джонатану сойти за умалишённого — нездоровый блеск в глазах и жажда, подчиняющая, обезоруживающая, всепоглощающая. Жажда мести и, возможно, расправы. — Не знаю, что тебе там наплёл Рафаэль, но не тешь себя иллюзиями. — А тебе, видимо, лучше всех известно, что я думаю? Джонатан делает глубокий вдох. — Я видел таких, как ты, и не раз. Цепляешься мёртвой хваткой за крохотную надежду вывернуть всё в свою пользу, за возможность переиначить на свой лад мерзкую правду. Неважно, под чем я был, Джейс, я убил её. Свою обожаемую сестрёнку. Сыграл ублюдку на руку. Я до сих пор помню, как жизнь покидала её тело. Я убийца. Джейс качает головой. — Ты сумасшедший, — произносит Джонатан, немного усмирив свой пыл. — Я же стану твоей погибелью, — бормочет ему в шею с горечью. — Не спеши с выводами. Может, я стану твоим спасением. Благими намерениями выстелена дорога в ад. Его Ад — в паре дюймов, дышит сбито и губами касается плеча. Джейс плавится в пекле, имя которому Джонатан. Добровольно. Осознанно. Самозабвенно.