***
— Здравствуй, Джейс. Они сейчас в Венеции, кажется. Отец не то чтобы посвящает их в свои планы. Обычно ставит перед фактом. Джонатан сидит за столом и с аристократичной леностью ковыряет вилкой в тарелке зелень. — Доброе утро. В ответ — хищный оскал. Он отпивает вино, не отводя взгляда. В этой квартирке не особо просторно, поэтому выбирать не приходится: Джейс садится рядом, чувствуя: вот-вот рванёт. Наливает вина и себе, мимоходом отмечая, что ему нужно выпить не один бокал и не два, чтобы не ощущать каждой клеточкой напряжения между ними. — Даже не поздравишь меня? Подначивает, словно их отношения хоть сколько-нибудь напоминают нормальные. Валентин с детства стравливал их, будто нарочно. Всегда выделял, но никогда не хвалил. Подавал это как нечто само собой разумеющееся. Джейс лучше играл на пианино, Джонатану не было равных во владении клинком в ближнем бою, с двумя он управлялся так мастерски, что перехватывало дыхание. (Джейс никогда не признается в этом). Конкуренция, соперничество, агрессия, злость — каждый старался выделиться, доказать своё превосходство. Это всё бесполезно — он всё равно бы не полюбил их, как бы ни лезли из кожи вон. Понимание, правда, пришло слишком поздно. Когда они были полны неприязни до самых краёв. Когда судьба в очередной раз напомнила: они ничего не решают. — С днём рождения, — бросает он с раздражением. Не помогает. Он чувствует взгляд Джонатана на себе. — Тебе не кажется, милый Джейс, что нам стоит поговорить? Он не-на-ви-дит этот его тон. Сахарно-сладкий и вместе с тем кислотно-разъедающий. Заставляет себя оторваться от тарелки и вскинуть глаза на него. — Мы связаны. Как думаешь, много ли у нас времени, прежде чем Валентин выяснит и придумает, как использовать это против нас? — Ты недооцениваешь меня. Я знаю, как снять защиту с квартиры и выйти отсюда. В его тёмных глазах, что будто тоннели, загорается мятежный огонёк. Он тянет губы в улыбке. Джейс пытается осознать: он улыбается. По-настоящему. Искренне. Ему. Он бы солгал, если бы сказал, что внутри не ёкнуло ничего. — Кажется, теперь мы и впрямь заодно? Прямо как он хотел, да?***
— Джонатан, вы не должны драться. Вы должны быть дружны. Чушь. Они обязаны подчиняться беспрекословно, тренироваться на износ, чтобы однажды пригодиться ему. Валентин с трудом расцепил их. Первый спарринг, в котором они едва не убили друг друга. Поддались всепоглощающей ревности, и снесло тормоза. У Джейса кровь кипела, когда видел, как брат ему усмехался. Не упускал случая ранить колкой фразой. «Я слышал про того сокола, Джейс. Как жаль». «Замолчи, ты и понятия не имеешь». «Любить — значит уничтожать. Ты так и не усвоил». Вечером был урок игры на пианино. Валентин ломал пальцы обоим. Наносил иратце и, не дожидаясь, пока кости срастутся, заставлял играть снова. Боль дисциплинирует. Усмиряет.***
Они бегут сломя голову, подстёгиваемые азартом и адреналином. Они бегут, не оглядываясь. Джонатан приводит их в какой-то обветшалый домик. — Ты планировал это, ведь так? — Разумеется, — холодно в ответ. — Ждал удобного случая. Кто же знал, что на свой день рождения я получу такой ценный подарок? Издевается. Это искусство он освоил на ура. Он подходит к нему и дёргает за рукав. Хватает за запястье, и его зрачки расширяются, когда видит, что Метка скрыта. Джейс практически слышит, как у него внутри разрывается бомба. Он пережимает руку, едва не выворачивает сустав. Хочет причинить боль — иначе они не умеют стараниями отца. И вдруг замирает. Он наверняка тоже чувствует это. Как устанавливается Связь. Вопреки всему она крепнет. Джонатан пялится, как зачарованный, и ослабляет хватку. Подносит его руку к губам и целует. Джейс не сдерживает судорожного вздоха. Закрывает глаза, чтобы не упасть. Ему больше не больно. Ему тепло и спокойно. — Перестань, — умоляет его еле слышно. Это слишком. Чувствовать его так сильно и полно. Он сводит с ума. — Мы связаны с рождения, братец, и это не изменится. Джейс смотрит на него. И он сейчас кажется невозможно красивым. Джейс смотрит на него. Видит своё отражение. Видит себя. — Я же с детства тебя ненавидел. — В какой-то момент я был уверен, что убью тебя. Если тебе станет легче, конечно, — смеётся беззлобно. Это неправильно — гремит внутренний голос раскатисто. Это неправильно — повторяет про себя, глядя на то, как Джонатан приподнимает бровь, будто ожидая чего-то. Это неправильно, но побороть эту тягу он не в силах. Он целует его, подчиняясь вспыхивающему желанию. Целует, потому что ничего никогда так не хотел.