Вспоминая сгорать

Джейса колотит. На него волнами находит дрожь, и Джонатан видит это. Видит, как он уязвим сейчас. Даже несмотря на то, что упрямо поджимает губы и смотрит на него с сокрушительным гневом в глазах. Улыбается. Кривой оскал, который пробирал бы до костей — кого-то другого, не его. Они слишком многое пережили, чтобы испытывать страх. — Не скажешь ничего, братишка? Он знает: это взбесит его, заставит злиться, гореть от ярости. Чересчур соблазнительно, поэтому остановиться он не способен. Джейс обманывает его ожидания. Делает это нарочно, разумеется. Смотрит на то, как горит алым Эдом, место, где ещё пару минут в заложниках были его друзья, его семья. Он хмыкает, качает головой, будто что-то принимая для себя. Тишину можно резать клинком. — Они ушли, — выдыхает Джейс, и в его тоне слышна горечь. Они ушли. Какое красивое прикрытие для: «Асмодей едва их отпустил. Вышвырнул в портал на своих условиях». Какая искусная ложь вместо правдивого: «Они оставили его, не подумав, что он не сможет вернуться». У них не было выбора. Пожалуй. От этого Джейсу — Джонатан видит, ощущает каждой клеточкой — не становится легче, тяжесть сковывает его, пригвождает к месту. — Ты можешь уйти, — бросает он, скрывая волнение за маской безразличия. Джейс не отвечает. Молчит, думая о чём-то своём. Ему необходимо время, должно быть. Принять то, что он не дал Клэри пронзить его мечом. Выдернул оружие до того, как Джонатан успел задержать дыхание. Он смеялся, когда наблюдал за тем, как его сестричка глазеет на Джейса в непонимании. Он смеялся холодно и пугающе, до хрипа, а дальше отсчёт пошёл на секунды. Асмодей воспользовался замешательством, и весь их мудрёный план пошёл насмарку. — Я буду у себя, — мягко произносит Джонатан и на пробу касается его плеча. Касание-призрак. Тень от того, как обычно они прикасаются друг к другу. Никаких синяков и боли. Никакой крови — здесь и так ею всё пропитано. — Хорошо. Он по-прежнему не смотрит на него. Ему нужно привыкнуть. Смириться с тем, что он не дал его убить, а ведь это было бы правильно. В конце концов, теперь они оба никуда не спешат.

***

Джейс позволяет себе расслабиться, лишь когда он уходит. Ему хотелось бы закричать, орать так долго, чтобы сорвать голос и не вымолвить больше и слова. Это всё бесполезно — в адском пекле хуже уже просто не может быть. Он пощадил его. Подвёл Клэри. А ещё Иззи, Алека, Магнуса. Он всех их подвёл, и чёртов инстинкт защитить был мощнее, чем отрепетированный, отточенный заранее план. Он был готов до последнего. Он какого-то дьявола не дал ей убить его. Сигнальные лампочки мигали часто-часто, и он, будто в бреду, в бессознательном состоянии, как в одном из тех снов, что размывали грани между выдумкой и реальностью, оттолкнул Клэри. Он ей помешал. Что он, во имя Ангела, натворил? Наверное, стоит признать, что тяга быть с ним никуда не ушла. Как бы Клэри ни отрицала, как бы ни убеждала его, что он хороший, он правильный, выжигание связывающей их руны ничего не изменило. Тьма предприняла тактическое отступление, задремала, усыпив бдительность, чтобы после обрушиться на него с новой силой. Чтобы сковать цепями, заставить склониться пред нею. (Ему никогда не дышалось так легко). Зависимость не исчезла. Кажется, напротив, окрепла. Иначе как объяснить то, что пошёл наперекор долгу, наперекор всему, во что верил и тому, кем хотел быть? Пока Джейс ненавидит себя за сделанный выбор. За то, что отчего-то выбрал его. Ему страшно представить день, когда на ненависть не останется сил, и прошлое сотрётся, а он сам больше не вспомнит себя. Свою светлую и добрую часть, потому что её окончательно поглотит мрак. Этот день наступит непременно. Джейс не глуп: ни Асмодей, ни Джонатан, ни тем более фейри больше не откроют порталов сюда. За ним никто не вернётся. За ним уже никогда не придут.

***

Джонатан выглядит умиротворённым, наблюдая за демонами, что кружат на небосводе. Кроваво-алый режет глаза. Они молчат уже несколько дней или даже месяцев — он потерял счёт дням, они все слились в один. Они не говорят ни слова друг другу, но держатся близко. И это ещё один веский повод себя презирать. Есть себя живьём из-за того, что не получается быть хладнокровным. Из-за того, что бьющееся, живое сердце, не привязанное магически к Джонатану, всё ещё чувствует его, как себя. Впитывает каждую мелочь, отголосок, отзвук. Почерневший местами мотор, качающий кровь, не настроен на омерзение, что бы он ни говорил, как бы ни убеждал, что так нужно, что так правильно. — Ты же понимаешь, что уже не вернёшься к ним? — спрашивает Джонатан у него, усмехаясь. Он разрывает напряжение между ними и тянет его на себя. В его глазах — ни злости, ни засасывающей пустоты. Он как никогда жив, здесь, в обители демонических тварей. (Джейс никогда не признается, что очарован им вот таким). — Кто сказал, что я хочу? — отвечает, показывая: он не забыл правила игры. Они, даже с разорванной связью, равные. Шёпот Джонатана пускает по хребту толпы мурашек: — Тогда добро пожаловать в Ад, братец.