Вспоминая сгорать

Джейс настораживается, когда бросает ключи на тумбочку. Что-то не так. Может, это всё мнительность, подпитанная усталостью и нервными днями подготовки к новому туру, но его не покидает ощущение, что он ничего не надумал. Что-то впрямь не так. Он достаёт из ящика кинжал — подарок Алека на двадцатый день рождения. Очередное напоминание о неудавшейся карьере военного. Он не жалеет, если начистоту. Даже радуется тому, что всё сложилось именно так, и во время одной из миссий ему разворотили бедро в мясо. Лишь благодаря мастерству врачей он не остался инвалидом, стал непригодным для службы, но жил как и все, ни больше ни меньше. Люди — глупые создания, думает Джейс. Им нужно увидеть смерть своими глазами, приблизиться к ней настолько близко, насколько это возможно, чтобы понять: дело дрянь. Он давно живёт вне поля боя, но инстинкты, приобретённые в армии, никуда не испарились, и поэтому он знает ещё до того, как заходит в спальню: в комнате кто-то есть. У окна стоит парень, который оборачивается тут же – его не получается застать врасплох. — Как ты сюда попал? — спрашивает Джейс максимально миролюбиво, впрочем, не прекращая сжимать оружие в руках. Мало ли. Незнакомец вздрагивает и... будто рябью идёт. В буквальном смысле. Что за чертовщина? Он, конечно, впахивал как проклятый в последнее время, но до таких галлюцинаций никогда ещё не доходило. — Сложно объяснить, — расплывчато отвечает и почему-то улыбается. Странный какой-то. Джейс решает вернуть себе преимущество: бросается к окну и хватает его за локоть. Застывает как вкопанный. Рука проходит насквозь. Рука. Проходит. Насквозь. — Я схожу с ума, — выдыхает, глядя на свои ладони. — Ну зачем же так категорично? — насмехается парень, очевидно, находя в сложившейся ситуации что-то забавное. — Если ты не спешишь, я всё тебе расскажу. Его голос звучит вкрадчиво и почти снисходительно, отчего под кожей пузырьками лопается раздражение. Ему и так известно: теперь он точно никуда не денется.

***

Джонатан погиб от руки своей сестры — с этого он начинает свой рассказ. Говорит, что поддался эмоциям, позволил внутренним демонам сорваться с цепи, что не может винить её, она была напугана, она защищалась, и любой бы поступил так на её месте. После смерти было темно и очень больно. Каждую клеточку тела жгло так, будто его засунули в котёл и решили сварить заживо. Потом наступило смирение. Полнейшее безразличие. Он себя отпустил. А ещё какое-то время спустя очутился именно здесь, в незнакомой обстановке. Он до сих пор не знает, почему здесь. Почему не загнивает где-то, где нет ни надежды, ни веры, ни света. Почему не остался там, в жгучем пекле, обречённый переживать адскую боль снова и снова. Он говорит, что тут впервые почувствовал отголоски покоя. Того, который мог бы поставить точку и отправить его туда, за черту. У Джейса почему-то при мысли об этом колет в груди. Он улыбается и думает: люди – безумцы. Люди заранее выбирают невозможное. Обрекают себя на страдания.

***

— Я люблю красивую музыку, — извещает о своём присутствии Джонатан, и Джейс не дёргается. Привык за три недели к такому вот соседству. Люди глупы до невозможности, в который раз убеждается Джейс. Ему бы уйти, ему бы сменить место жительства и быть самым нормальным, без привидения в качестве собеседника. Хотя бы попытаться притвориться, что ничего сверхъестественного не происходит. — В детстве я ненавидел занятия на фортепиано, — делится он, пролистывая ноты. — Отец ломал мне пальцы, если я плохо играл. Но спустя какое-то время музыка почему-то стала единственным, что приносило мне радость. Джонатан кивает. Без лишних расспросов, без идиотского наигранного сочувствия. И шепчет: — Сыграешь мне? Джейс знает: это неправильно, однако всё его существо тянется, не в силах сопротивляться. Он не может отказать. Джонатану – не может. И это должно бы ужасать, если бы не необъяснимое счастье, греющее рёбра изнутри.

***

Новые композиции пишутся на удивление легко. Словно кто-то нажал на волшебную кнопку, и он забыл о головняке последних недель. Мелодия льётся сама собой. Она — это яркие сине-зелёные глаза, светлые волосы и губы, искривлённые в усмешке. Она — это безнадёжность и спасение. Это демоны и ангелы, танцующие бок о бок. Это благоговейный трепет и мрачный ужас жизни. Так звучит свобода.

***

— Я не могу остаться, моё время на исходе. — Почему всё... так? Джонатан не отвечает. Он просит, как и много раз до этого: — Сыграй мне, мой Джейс. Джейс понимает: это последний. С каждой нотой внутри обрывается что-то. Музыка сейчас его совершенно не лечит. Она не спасает. Он закрывает глаза на финальном аккорде и дрожит, когда чувствует прикосновение холодных губ к виску.