Намекают постоянно, не прекращая. Намекают не первый год. Намекают деликатно (Минако тоже намекает деликатно, но не очень).
Намекают, что пора бы найти спутницу жизни.
Юри и сам осознаёт, что Тори растёт, и ей нужна мама. Им и вдвоём неплохо живётся, да и его любви хватает с лихвой, покроет и недостаток матери, и отсутствие братьев или сестёр, и ещё останется. Но Тори — девочка, а в жизни девочки есть вещи, которые не обсуждают с отцом.
— Мне будет интересно посмотреть, как мой ученик, краснея и запинаясь, будет рассказывать малышке Тори о половом созревании, — заявляет Минако.
Ну не то, чтобы эта тема его беспокоит больше всего (но она тоже ой как беспокоит, потому что, ну что он может рассказать?! Каким таким опытом поделиться?!)
Больше всего Юри волнуется, что Виктория не сможет ему довериться, если вдруг что, не сможет спросить совета об отношениях, потому что у папы их никогда не было, не сможет даже видеть пример счастливой любви перед глазами.
А когда Тори знакомится с Виктором, Юри начинает волноваться вдвойне, потому что:
— Вы друг другу понравились!
— Мы с Юрой будем братом и сестрой?
— Почему сразу нет? Тётушка Мари говорила, что мужчины тоже могут пожениться!
А в список жизненных целей добавляется пункт «Отчитать Мари».
Юри соврёт, если скажет, что совсем никогда не думал о Викторе в этом плане. Никогда не представлял возможным, это да. Но фантазировать-то никто не запрещал.
Особенно если тебе двадцать семь, ты одинок, и как бы… Это совсем уже неприлично.
И любовь-то начиналась невинно! Юри просто наблюдал за его движениями, восхищался талантом, немного завидовал успехам. И это мотивировало его, заставляло двигаться дальше, тренироваться усерднее, добиваться своего.
А кончилось всё тем, что плакаты в комнате всё ещё висят, ему двадцать семь, он всё ещё одинок, и как бы… Ну вы понимаете.
Поэтому встретить Виктора вживую как-то уж совсем неловко было.
Юри об этом старается не думать, катается с дочкой по Петербургу, они даже случайно находят группу японских туристов и присоединяются к их экскурсии, потому что, почему бы и нет?
А потом начинаются соревнования, и, помимо мужского одиночного, они смотрят и женское, и парное катание. Мари, Минако и Юко с Такеши действительно скинулись и оплатили это всё. Юри вычёркивает из жизненных целей пункт «отчитать Мари», потому что этим она окупила все странности, которые наговорила его дочке.
Мужская произвольная программа всё равно оказывается самой интересной. Тори послушно держит папу за руку, пока они идут по ледовому дворцу, и внимательно слушает его рассказы. Девочка спрашивает о тех временах, когда он сам принимал участие в таких турнирах, о том, что скрыто от глаз зрителей, и о Викторе.
— Вы с ним когда-нибудь соревновались? — глаза сияют от восторга.
— Да, но куда мне до него, — усмехается Юри, пропуская девочку вперёд. — Вот наши места, садись.
Хотя потом всё равно посадит Тори к себе на колени, потому что ей плохо видно.
В этом году в Финал попал Минами Кендзиро, и Юри гордится им безмерно, аплодирует так, что ладони горят. Но на первом месте с золотой медалью на шее не видит никого, кроме Виктора.
Когда на лёд выходит Никифоров, толпа просто сходит с ума. Там уже не важно, кто из какой страны, потому что им восхищаются все без исключения. Последнюю произвольную в карьере он откатывает идеально, Юри чуть не забывает дышать.
Его тема в этом сезоне — семья. На последней ноте он падает на колени и протягивает руки к сыну, наблюдающему за ним из уголка «слёз и поцелуев». Так трогательно, что сердце замирает, и глаза непроизвольно слезятся. Тори прижимает ладошки к губам, она вся сияет, и Юри понимает и разделяет её чувства. Впервые видеть фигурное катание вживую, а не на экране телевизора — невероятно, захватывающе, волнительно, как будто волшебство творится в нескольких метрах от тебя.
И Виктор побеждает вне всяких сомнений, стоит на пьедестале между Минами и семнадцатилетним фигуристом из Канады, улыбается, но не так ярко, как в ранние годы — и уходить тоскливо, и оставаться не хочется, и просто устал. Ужасно устал.
— Давай подождём их! — просит Виктория, когда они выходят в холл.
— Нет, Тори-чан, ждать очень долго придётся, ты устанешь, — мягко отказывает Юри.
— Не устану! Хочу поздравить! И ты хочешь тоже! — Тори топает ногой и смотрит сурово.
Тут и возразить нечего — Юри правда хочет поздравить лично, вот только у Виктора сейчас столько поздравляющих вокруг, что нет в этом никакого смысла.
Так что он говорит и про репортёров, и про все важные-важные дела, которые Виктору как победителю предстоит сделать, и про усталость в конце концов.
А пока он сотрясает воздух, ладошка девочки выскальзывает из его ладони, и в следующий миг хрупкий силуэт сливается с толпой, Юри преграждает обзор большая группа людей, а Тори уже исчезла из поля зрения.
Паника накатывает сразу же, сердце колотится изо всех сил, объявляя тревогу всему организму, и Юри начинает метаться, бежать, проталкиваясь через толпу, искать девочку взглядом, выкрикивать её имя, терять счёт времени, паниковать всё больше и больше…
И чуть не плакать, когда выходит в более-менее свободную часть коридора. Миллионы ужасных вариантов развития событий уже толкаются в очереди к его сознанию. Он останавливается, переводит дыхание, пытается взять себя в руки и подумать логически, что же делать, как кто-то касается его плеча.
— Хэй, не это ищете? — весело говорит ужасно знакомый голос.
Юри даже не замирает, видя Виктора перед собой, потому что Никифоров держит за руку его дочь — целую и невредимую, и она намного важнее всяких кумиров.
— Прости, папа. Я подумала, что если потеряюсь, то мы задержимся и сможем их встретить. А Виктор меня нашёл, — Тори виновато улыбается, объясняясь с папой на родном языке.
Юри падает перед ней на колени, совсем как Виктор в конце своей произвольной, прижимает девочку к себе, потом отстраняет, держа за плечи, смотрит в глаза и говорит строго:
— Не смей больше так делать! Ты меня до смерти напугала! Никогда, слышишь?! Никогда не убегай от меня в толпе!
И ему плевать, что детям не принято что-либо запрещать, потому что он просто не может иначе.
— Демонов, папа. Они призывают демонов, — чётко проговаривает Юра, серьёзно глядя на отца.
Виктор смеётся, треплет сына по голове, напоминает, что их язык тоже не звучит для иностранцев как пение ангелов, и возвращается к английскому:
— Всё в порядке? Выглядишь потерянным. Ну же, всё обошлось, она нашлась и больше так не будет, правда, Тори?
Девочка кивает, а Виктор улыбается — не так, как на льду, живее и искренней — и протягивает руку, помогая Юри подняться.
— Да, спасибо… — растеряно отзывается Юри, оглядывая Никифорова, стоящего перед ним в олимпийке поверх костюма, и запоздало понимает, что тот всё время был здесь и, вообще-то, привёл его дочь. — А что ты здесь делаешь?! То есть, там же…
— Мы сбежали на минуточку, — улыбка становится хитрой, и Виктор подмигивает, поднося указательный палец к губам. — Надеялись вас увидеть и вот, нашли Тори.
— Это я её заметил, — важно заявляет Юра.
Они втроём ещё что-то говорят, но у Юри в голове стучит лишь фраза «надеялись вас увидеть». То есть, это… Виктор Никифоров сразу же после победы в соревнованиях, которые объявил финальными в своей карьере, сбежал от тренера, от прессы, чтобы встретиться с ним? Это вообще возможно? Он спит или ещё что-то?
Ему приходится напоминать себе, что Виктор действительно такой же человек, их дети знакомы, а несколько дней назад они вместе сидели в семейном кафе и, вообще-то, разговаривали.
А потом Юри отмирает, поздравляет, улыбается, высказывает своё восхищение и произносит много каких-то слов, совсем незначительных, потому что сама ситуация стоит дороже любых сказанных или несказанных фраз.
Юри говорит, и в его глазах восторг настолько умилительный, что сложно отвести взгляд. Не такой, как у девочек-фанаток, которые визжат только из-за красивого лица, спортивного тела, да обтягивающих костюмов. Восторг человека знающего, понимающего в фигурном катании, восхищающегося творчеством Никифорова, а не тем, как он выглядит.
А у Виктора сердце выдаёт жалобный «тудум» и заходит на комбинированное вращение.
Он благодарит, смеётся, смотрит с нежностью и думает, какой из миллионов вопросов задать первым. Но где-то вдалеке уже слышится голос Якова, и Витя понимает, что плохи его дела — хорошо хоть сына с собой взял, сильно ругать не будут.
— Вы придёте завтра на показательные? Подождёте нас после? Дадите номер телефона? — на одном дыхании выпаливает Виктор, слыша приближающегося тренера. Он просто надеется, что застал Юри врасплох, а объяснит всё позже. Ну или не будет объяснять. Как пойдёт.
Юри не успевает проанализировать все вопросы, поэтому бормочет «да, да…» и автоматически записывает свой номер в протянутый телефон.
А когда смотрит на Тори, которая радостно пищит рядом, понимает.
Понимает, что, в общем-то, ничерта не понял, что только что произошло.
Следующим утром Юри долго говорит с сестрой по телефону, рассказывая о впечатлениях, о России, и о том, как счастлива Тори.
— Я же говорила! — восклицает Мари. — Она вдохновилась?
— Ещё как! Особенно парниками. Говорит, что хочет стать фигуристкой, — смеётся Юри.
— А ты как? Ностальгия не замучила?
— Всё хорошо. Приятно вспомнить эту атмосферу.
Он правда рад окунуться в это ещё раз, но сердце действительно сдавливает от воспоминаний. Быть на трибунах, а не там, в свете софитов, непривычно. Странно, очень странно оказаться по другую сторону.
— Следи там за самолётом, — предупреждает сестра. — У нас погода портится, рейс могут перенести.
Юри принимает это к сведению, заходит на сайт авиакомпании, а после проверяет его каждый час.
Они выезжают из отеля, оставляют вещи в камере хранения и двигаются в сторону ледового дворца. У них останется пара часов после показательных, прежде чем нужно будет ехать в аэропорт, так что они смогут увидеться с Никифоровыми, если получится.
— О чём задумалась? — интересуется Юри, дёргая приунывшую дочь за руку.
— Мне здесь очень понравилось. Не хочу уезжать, — грустно отвечает Тори.
Юри хочется сказать: «Я тоже», но вместо этого:
— Ну чего ты! Там же бабушка с дедушкой, тётушка Мари, Аксель, Лутц и Луп…
— А здесь Виктор и Юра.
Что есть, то есть.
Когда они уже сидят на трибунах, телефон Юри пищит, и Кацуки с удивлением смотрит на новое сообщение с незнакомого номера:
«Мы сбежим сразу после моего выступления, поэтому подождите у выхода, хорошо?))))))»
Юри сохраняет номер Виктора, набирает «Хорошо» и безуспешно пытается сдержать улыбку.
— Тори-чан, — шепчет девочке на ухо, — сегодня не убегай от меня, мы подождём.
И они действительно ждут около получаса, прежде чем звезде, которую все хотят заполучить, удаётся вырваться.
Виктор перестаёт отдавать себе отчёт в своих же действиях. Его за такие самоволки по головке точно не погладят. Он сомневается, что ему вообще можно вот так уходить. Раньше купался в лучах славы, домой не торопился и послушно шёл, куда велят. А теперь ему всё можно, он на лёд выходить больше не собирается и терять нечего. Нужно же выкинуть что-то эдакое напоследок!
— Скорее, скорее, пока не догнали! — с детским озорством хватает Тори за руку и выбегает на улицу.
Никифоров не ссылается ни на здоровье, ни на усталость, а лишь обещает дать интервью в другое время, потому что сейчас хочет побыть с семьёй.
И уходит из ледового дворца с двумя детьми и бывшим фигуристом из Японии.
***
Когда Юра и Тори видят карусель и убегают кататься, Юри смотрит в экран телефона и недоумевает.
— Что-то случилось? — спрашивает Виктор.
— Похоже, дома штормовое предупреждение. Наш рейс отменили.
Внешне Виктор выражает сочувствие, но внутри обещает благодарно помолиться японским богам за такой подарок. Потому что его необъяснимо тянет к Юри, хочется говорить с ним, хочется узнать больше, хочется видеть, хочется, чтобы Юрочка подружился с Тори.
И проявить русское гостеприимство ой как хочется.
— Ну куда вы пойдёте на ночь глядя, переночуете у нас, — предлагает он, когда Кацуки уже собирается ехать обратно в отель.
— Нет, нет, мы не можем! — Юри смущается и машет руками перед его лицом. — Это же было твоё финальное выступление, это важно, и ты, наверное, устал и хочешь побыть с сыном, и это неудобно, и…
Виктор, проигнорировав голос в голове, кричащий «что ты собираешься сделать?!», наклоняется слишком близко, практически касаясь чужого носа своим, кончиками пальцев приподнимает лицо Юри за подбородок и говорит шёпотом:
— Если бы это было неудобно, я бы не предлагал.
И, кажется, это выглядит немного двусмысленно? Совсем чуть-чуть?
Юри стремительно краснеет, дышит через раз, и Витя понимает, что переборщил. В голове ясно звучит «Папа — осёл!» голосом Юрочки.
— Ну что, едем? — отстраняется и улыбается как ни в чём не бывало. Внутренний Виктор требует Оскар.
У Юри горит лицо, горят уши, и он поспешно отворачивается, чтобы объяснить всё Тори. Бессовестный Никифоров себя бессовестным вовсе не считает, зато умиляется, глядя на такого Юри — он смущается как школьница, ей богу.
Виктор трещит без умолку всю дорогу, пока они забирают вещи из камеры хранения, пока заезжают в магазин за конфетами для детей и пока поднимаются на нужный этаж в доме.
А пропуская обоих Кацуки в квартиру, почему-то неожиданно затихает.
Видеть в собственной гостиной чужих людей, в принципе, дело привычное — постоянно кто-то приходит помочь с сыном, которого одного нельзя оставлять дома, потому что в этот самый дом Виктор ещё хочет вернуться. После получаса слёзных уговоров можно притащить Милу или Гошу посидеть с Юрочкой, а если уж совсем прижмёт, то вызвать очередную няню (ни одна из них не приходит дважды, и Витя уж не знает, что Юра с ними делает). Ну или в самом крайнем случае — набраться храбрости и позвонить отцу Катерины, который внука-то обожает, а вот Витю не очень.
Но два японца на его диване — как-то слишком. Как-то уж вообще обалденно, необычно, и просто вау.
Виктор вспоминает, что он здесь хозяин, а гостей — да и сына — надо бы накормить, и отправляется на кухню. А все остальные следуют за ним, потому что Юри считает своим долгом помочь, Тори не отходит от папы, а Юрочка просто хотел спросить, где зарядка от его телефона, а попал в объятья отца.
— А ну-ка будь золотком и поговори с Викторией, — шепчет Витя на ухо сыну.
— Но…
Тори Юре совсем не нравится. У неё и внешность не типичная, и голос писклявый, и вообще он её видит третий раз в жизни!
— Отправлю к маме на выходные.
Это ведь явно запрещённый ход, как не стыдно! Юрочка складывает руки на груди в ответ на папину улыбку, подходит к девочке, но даже не пытается сделать лицо подружелюбнее.
— Ладно уж, но, если нам придётся… дружить, — на последнем слове мальчик кривится, будто сел на что-то острое, — то я буду звать тебя Вика.
— Би-ка? — по слогам тянет Тори.
— Вика. Так в России сокращают твоё имя. «Тори» звучит глупо!
— Да? Тогда я буду звать тебя Юрио, — девочка встаёт в ту же позу, что и Юра.
— Что? Почему это? — мальчик злится, сводит брови к переносице, вытягивает руки вдоль тела и сжимает ладони в кулаки.
— Потому что «Юра» звучит глупо! — передразнивает она.
Виктор и Юри переглядываются, понимающе улыбаясь и хихикая. Смотрят на детей, болтающих о чём-то своём, хотя оба едва ли говорят по-английски, но всё равно как-то понимают друг друга. Так уютно, что хочется остаться в этом мгновении и провести так целую вечность.
Эта мысль посещает обоих мужчин.
Виктор выключает телефон, прекрасно зная, что там уже больше сорока пропущенных от Якова.
А позже, когда Юри вовлекает детей в какую-то игру, Виктор смотрит на них и пытается не поддаться тоске, которую откладывает весь день. Поэтому и сбегает от обязательств, от журналистов, от всех тех людей, которые хотят заставить его говорить об уходе. А он боится сорваться.
Хочется напиться, но нельзя.
Для него это действительно был финальный прокат. Такая вот точка. Но Никифоров себе бы не простил, если бы и эту точку не размазал, как дурак.
Прощаться с этим всем непросто. Он и жизни-то без соревнований не помнит — сплошные тренировки, турниры, опять тренировки, костюмы, программы… Шесть последних лет талантливо совмещал бурную спортивную жизнь с воспитанием сына, но с последним как-то налажал — Юра нелюдимый, необщительный, вечно хмурый и закрытый. И в этом Виктор винит только себя.
А теперь что? Все говорят, что путь один — в тренерство. А он с чужими заниматься не хочет — и так уже тренирует Юрочку в тайне ото всех, чтобы потом поразить публику снова — не собой, так сыном. И всё же, всё уже не то и не так. Свободного времени будет намного больше, а значит, больше времени наедине с собой.
Потому что, как известно, девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества, а Витя, вообще-то, натура весьма утончённая.
Все, включая его самого, недоумевают, зачем вообще до тридцати лет катался. Тело уже не такое послушное, да и энергии у подростков побольше, чем у него — отца-одиночки, который всё никак со льда уйти не может. А он правда не может. Отпустить вот так дело всей жизни, податься в тренеры, посвятить жизнь семье…
Была бы семья…
Сын маленький, не поймёт. Постоянно с кем-то другим — папа в его жизни появляется в межсезонье.
Ребёнку нужна любовь, и Виктор любит его безмерно, но выражать это по-настоящему так и не научился — слишком много себя отдал катку. И понимает вроде, что Юрочка совсем одиноким растёт, что ему нужна полная семья, что братики-сестрички не помешали бы, но сделать ничего не может.
А Юри появляется в его жизни весь такой нежный, с дочки пылинки сдувает, даже с Юрой каким-то невероятнейшим образом общий язык находит, и Виктор смотрит на этого чужого вроде бы человека, играющего с двумя детьми, а видит семью — настоящую и счастливую.
Напиться всё ещё хочется, в тумбочке под раковиной как раз припрятана бутылка.
Поэтому и зовёт Юри в гости — чтобы помог отвлечься своими милыми скромными рассказами о дочке. Почему-то от разговоров с ним становится легко.
Но эти странные чувства делают жизнь ещё сложнее, и хочется не только напиться, но и головой приложиться о стенку, чтобы всякую ерунду оттуда выбить.
«У тебя ребёнок, Никифоров, возьми себя в руки», — повторяет про себя.
— Виктор? Ты в порядке? — Юри обеспокоенно заглядывает ему в лицо и садится на пол рядом.
— Да, — пытается улыбнуться, но выходит хреново. — А дети где? — даже не заметил.
— Юра показывает Тори свой зоопарк, — смеётся Кацуки. — Он действительно любит животных, да?
— Юный анималист, — усмехается Виктор, опуская голову.
Они сидят молча минуту, две, три… Юри смотрит не отрываясь, а Виктор чувствует этот прожигающий взгляд, но поднять глаза не решается — пропадёт ведь. Давно с ним такого не было.
— Пап, — Юрочка появляется в гостиной, с твёрдым намерением обратиться к Юри, но не решается. — Вика на ходу засыпает.
Горе-отцы спохватываются, смотрят на часы, охают и ахают, что уже полночь, а дети до сих пор не в кроватях.
— Ляжете у меня, а я здесь на диване, — сообщает Виктор, раскладывая вышеупомянутый диван.
Юри пытается быть вежливым, сказать, что они с Тори — гости и не должны выселять хозяина дома из его комнаты, но Виктор лишь берёт его за руку — что творит?! — и ведёт за собой.
— Знаешь, Юри, поразительное дело: когда ты начинаешь мне возражать, я внезапно становлюсь абсолютно глухим. А мне всего тридцать.
А Юри смотрит на их ладони и забывает сопротивляться.
***
Он не спрашивает, когда они собираются улетать, потому что боится узнать ответ.
Без Юри он сорвётся, как два года назад, когда потерял и мотивацию, и стимул, и всё на свете. Когда впервые так позорно проиграл в Барселоне. Когда всё-таки добрался до заначки, а потом смотрел в глаза четырёхлетнего сына и видел там только разочарование.
— Надеюсь, что вернусь живым, — говорит, уходя. — Но, если что, Юрочка, знай, я тебя любил, — против его воли целует в щёку, машет гостям и отправляется к Якову.
И морально готовится к тому, что ему сейчас устроят.
— Ты что, доверяешь человеку, которого меньше недели знаешь, квартиру и ребёнка, Витя? — недоверчиво спрашивает тренер в первую очередь, как только слышит, где Юрочка и с кем.
Он доверяет и сам не может сказать, почему. Но чувство такое, будто они знакомы много лет, будто через многое вместе прошли, будто Юри — очень важный для него человек.
Может потому, что не один год думали друг о друге, будучи формально не знакомыми? Может потому, что вдохновляли и поддерживали друг друга, сами того не подозревая? Или, может, Витя просто влюбился с первого взгляда, как мальчишка-подросток?
Когда Юри думает о Викторе в одиночестве, он думает о кумире, о недосягаемой звезде, о божестве каком-то, что ли. А когда говорит с ним — говорит с приятным человеком, с коллегой, с отцом маленького Юрочки. И это поразительно, как просто им даётся общение. Юри думал раньше, что знает о Викторе очень много, но о том, какой он на самом деле, как оказалось, не знает ничего.
И то, что узнаёт, ему нравится.
Нравится, как он общается с сыном, как готовит и сдувает мешающую чёлку со лба, как говорит, смеётся и улыбается, как водит машину, как играет с Маккачином и как спит (Юри подглядел с утра украдкой).
Ему нравится в Викторе всё.
И это уже другое «нравится», нежели много лет назад.
Погода в Японии приходит в норму на следующий день.
Юри и Тори живут в квартире Виктора ещё неделю.
