Спустя две недели
Кейт идёт в свой дом. В квартиру, где ее муж, уже бывший, изменил ей. Где он сломал ее жизнь и жизнь ее ребёнка. Она идёт медленно, на ватных ногах, представляя, как увидит сейчас их совместное фото на годовщину отношений, висящее прямо у входа. Но вместе с тем она предвкушает. Предвкушает, как по одной будет выбрасывать его вещи. Носок за носком она отправит на свалку. Ведь только там Фоггу и место. Человек человеку многое может простить. Забывчивость, отсутствие чувства времени, тактичности или чего-либо еще, но предательство — нет. И если кто-то прощает Вам предательство, то знайте, он не простил. И никогда не простит. Он будет помнить его всегда. Будет припоминать Вам. Будет уничтожать Вас и себя изнутри. По чуть-чуть, годами. У Кейт нет цели уничтожать себя. И не было, и вряд ли появится. Ей хочется жить, получая удовольствие. Хочется посмотреть мир. Увидеть пирамиды, Эйфелеву башню, Китайский квартал, наесться хурмы и уснуть под звездами. В ее планах никогда не стояло пережить измену, развод, делёжку имущества и отобрать у бывшего мужа ребёнка при помощи угроз каких-то амбалов, нанятых ее временным начальником и по совместительству хорошим приятелем. Да и у кого такое может быть в плане? Кейт открывает дверь и вдыхает. Воздух сухой. Видимо, Фогг вообще не проветривает. В нос тут же влетает флотилия пыли, своими крошечными шпажками щекоча слизистую. Шаг, шаг, новый вдох. По нервам проходится тупой нож, когда Кейт встречается глазами с первой из десятка фотографий, развешенных по дому. На ней они с Джеком в парке. Сидят на скамье и едят один хот-дог на двоих. На грудь ей капает горчица, а у Джека очки, перемотанные изолентой. Это было летом. Это было их первое лето, проведённое в ролях мужа и жены. Их счастливое лето. Вместе. — Нормально, Кэт, все нормально. — успокаивает себя Кэтрин, снимая кофту и ставя пакет с продуктами на пол. Сначала она обустроит квартиру, потом заберёт Джима от тети. В списке дел на первом месте — собрать все вещи Фогга и выбросить к чертовой матери. — Ну, поехали. Кейт открывает окно в спальне, потом в гостиной и в кухне. Загружает продукты в холодильник, заодно охлаждаясь, потому как в этой духоте даже дышать тяжело, не то что убираться. Из окон в квартиру тут же поступает свежий воздух. Он наполнен чем-то чистым, чем-то свободным что ли. Шторы колышутся, обволакивая рядом стоящие предметы своими тюлевыми телами. Пустая холодная постель заставляет вспоминать многие горячие сцены, происходившие на ней за просмотром фильмов. Когда комкались простони, когда стоны глушили шум стиральной машины, когда стоящее на прикроватной тумбе вино летело в сторону шкафа, обагряя кремовый махровый коврик, когда в этой спальне царили страсть и любовь. — К черту. — именно с этими словами в окно летят домашние тапочки Фогга, которые тот, видимо, забыл, когда в спешке съезжал, получив уведомление из суда о том, что квартира отходит женщине с ребёнком в обмен на то, чтобы он не платил в последующем алименты. Кейт дожидается глухого удара пробковой поверхности об асфальт, и это служит выстрелом. Тем самым, которого ждут собаки, перед тем, как погнаться за механическим кроликом. Кейт сейчас чувствует себя гончей. И выстрела она дождалась. Прямо перед ней кролик — настольные часы, подаренные Фоггом к отъезду в Германию. С оглушительным лязгом они летят в стену, царапая обои, разлетаясь на шестеренки и щепки. Под тумбу попадают стрелки и стекло. Все то, что осталось целым, Кейт добивает ударом ножки, оторванной от табуретки на кухне. Если начинать новую жизнь, то без вещей, напоминающих о старой.***
Карниз валяется у шкафа, шторы в противоположной стороне — у дивана. В коридоре, меж туфель и зимних сапог, половина табуретки на пару с металлической кружкой. Той самой, которую Джек дал ей, когда она собралась уезжать. «Точно не разобьется». — сказал он. И правда, даже после полета из кухни во входную дверь эта кружка осталась целой. Но на каждое действие есть противодействие. И на кружку нашелся молоток. В гостиной, поставив на колени старенький ноутбук, подаренный мамой на десятилетие, сидит Кейт. Сидит с подсохшими слезами на щеках и большой банкой шоколадного пудинга в руках. С каждым кликом из ее жизни исчезает Фогг. Исчезают фото, документы, списки гостей на свадьбу, зарисовки мебели в прихожую. Сейчас, отправляя в рот очередную ложку со сливками, Кейт безумно благодарна бюрократической карусели, не успевшей сменить ее фамилию. — Вот доем и уберусь. — тихо говорит она себе под нос, передергивая плечами. Но начинать не торопиться, даже когда доедает. Не ясно с чего начать. С перьев из раскуроченной подушки, разлетевшихся по всей квартире? Или с шестеренок от разбитых часов, за которыми придется лезть под кровать в царство пыли? А может плюнуть и нанять клининговую компанию? Нет, слишком дорого обойдется. Кэтрин берет швабру, ведро и отправляется в ванную в надежде, что хоть порошок Джек не забрал. Хотя, это же не телевизор, не продашь, зачем ему тогда? Значит, можно не волноваться. Вообще больше никогда не волноваться по этому поводу.