Репетиторство

Тони бесит, что кто-то помимо него пьёт в его башне. Нет, правда, это невероятно раздражает. И ладно ещё Наташа, Клинт, Брюс. Они хоть в какой-то мере являются для Старка друзьями. А Роджерс? Тони не представляет, как охарактеризовать для себя идола детства, в котором он так сильно разочаровался, встретив. Они не друзья, они не враги. Союзники — да. Напарники — вероятно. Но Стив слишком застрял «в тех временах» и слишком привязан к «тем нормам», чтобы пытаться со Старком подружиться. Стоит просто признать, что они люди разных кругов. — И я, значит, как дала ему по роже! — Наташа активно жестикулирует и прыгает с места на место, показывая кулаки окружающим ее мужчинам. — Да брось, я тебе не верю! Ни единому твоему лживому слову. — заливисто смеётся Клинт, допивая только ещё третью за вечер бутылку. Он обещал Лоре вернуться домой до полуночи. В запасе целых полтора часа, чтобы повеселиться на славу. Как давно они не собирались вот так? Месяца четыре уже как. Может даже больше. — Я серьёзно! — Не верю. Ну не могла ты в пять лет уложить семилетнего пацана. — Он украл мою куклу. — Да… теперь-то я уверовал. — Ах, так, Бартон? Ну, все, ты покойник! — женщина встаёт в стойку не то раненого журавля, не то обкуренной кукушки. Они веселятся, отдыхают от тяжких супергеройских будней, так почему бы и ей не подурачится? Всего один вечер. А потом снова стать суперсекретным шпионом и убивать людей. С краю дивана удобно устроился доктор Брюс Бэннер, сейчас усердно протирающий запотевшие очки о привычную, но чуть более праздничную, чем всегда, рубашку цвета не ясно чего. Если смотреть против света, то ее можно назвать «цвета гниющей листвы». Он смотрит на Наташу, чуть щуря глаза и улыбаясь краешками губ. Его безмерно радует тот факт, что за два с половиной часа его ещё никто не разозлил. Не зря он приехал. — Эй-эй! Тут же свидетели, Нат, где твой профессионализм? Вот вам и лучший агент! — Фи, Леголас, ну нельзя же так с дамой. — фыркает Тони, выходя из-за барной стойки с двумя стаканами бурбона. Один он вручает Клинту, другой оставляет при себе. По его возвращению за общий стол мало что меняется. Бартон и Романофф шутят о работе, смеются. Наташа полулежит на Бэннере, но тот, кажется, вовсе не против такого расклада. Единственный, кто выбивается из этой идиллической картинки счастливой команды — Стив. Роджерс сидит в одиночном кресле, поставив локти на колени и сложив голову на костяшки пальцев, очень хорошо видных из-за сложённых в замок ладоней. Он выглядит напряженным и скрупулёзно над чем-то раздумывающим. — Не влюбился ли ты часом, а, бравый капитан? — А? — он отрывается от созерцания пробковой подставки под стакан и переводит взгляд на Старка. Но смотрит как-то сквозь, будто ещё не до конца отформатировал четкость мира перед собой. — Что? — Не влюбился, говорю? — у Тони всегда светятся глаза, когда он издевается, сказала бы Пеппер, если бы была рядом. Ее нет в помещении, и Стива некому просветить. Впрочем, он, наверное, и сам все знает. Когда столько времени проводишь с одними и теми же людьми, чертовски хорошо узнаешь их. Но Роджерс, вероятно, готов с этим поспорить. Сколько бы он не сражался бок о бок со Старком — он ничего о нем не знает. Не больше, чем сам Тони хочет, чтобы о нем знали. — Ты гляди, а вон и рубашечка в помаде. — поддакивает Клинт, вытягивая шею, словно пресловутый лебедь. Они все пялятся на Стива, как будто он треклятый экспонат. И ему, само собой, неловко. Боже, да ему испариться хочется, только бы они не начали сейчас двигать эти надоевшие уже речи в стиле «тебе пора начать жить» или «девушки — это здорово». — Кто она? — Кто? — Не прикидывайся, Стив, нам очень интересно. — Наташа забирается на Брюса с ногами, позволяя ему обнять себя за плечи. Стив невольно вспоминает, как долго они к этому шли. К тому, чтобы быть хотя бы похожими на нормальных. К тому, чтобы не пытаться выломать друг другу руки из-за неожиданного прилива нежности. К тому, чтобы не зеленеть от резких поцелуев. Стиву тоже хочется, чтобы он мог после какой-нибудь сложной миссии вернуться домой и стать… обычным. Человеком, у которого есть любимая женщина. Возможно, что и ребёнок. Стив бы хотел детей. Хотел бы воспитать честных и сильных духом людей. Может быть, они бы выросли в великих, смогли бы изменить мир в лучшую сторону… — Ты спишь что ли? — Нет. Нет, я не сплю. Я пойду домой, пожалуй, а то уже поздно. Стив поднимается и быстро продвигается в сторону лифта, слыша вдогонку язвительное старковское: — Она такая страшная, что о ней и спрашивать нельзя?

***

— Пепп? Пепп, ты тут? — Тони идёт по коридору, смело шагая по серому покрытию. На нем домашняя зелёная футболка и темные джинсы. Он на жилом этаже. Да и не критично было бы, придя он так на собрание или вроде того. Это его башня, черт побери. Ему хватило ума все это создать, кому какое дело до того, в трусах ли со Спанч-бобом он это сделал или в скафандре? Да хоть в лифчике из кокосов. — Привет, — Пеппер обнаруживается в их теперь общей спальне. Она сидит, подогнув под себя ноги, посередине кровати, со всех сторон обложившись словарями и учебниками. На планшете перед ней открыта вкладка с переводчиком. Если бы Тони умел рисовать что-то кроме механических деталей, то он бы хотел нарисовать ее сейчас. Такую рыжую, уютную, спокойную и слегка удивленную. Такую красивую. — Ты вчера о чем-то хотел сказать мне. — напоминает Пеппер, и только что выстроенная идиллическая картинка Старка жалкими щепками летит в никуда. Тони молчит, кажется, вечность. Прогоняет у себя в голове собственные слова, представляет рыдающую взахлёб Кэтрин, думает, как могут развиться события, сохрани он все это в себе… — У меня есть дочь. — резко и отрывисто. Как пластырь. В надежде, что больно будет только чуть-чуть, а потом подуешь — и порядок. Но это не тот случай. Собственного ребёнка не оторвёшь, как пластырь. — Что ты сказал?

***

— Это глупая идея. И, если что, она твоя. — Тони! Ты бросил собственную дочь плакать посреди улицы, и обвиняешь меня в желании помочь? — Пеппер ходит из стороны в сторону, обнимая себя за плечи. Ей холодно в помещении с подогреваемым полом. Верно, это все нервы. Да, со Старком станешь нервной. — Помочь с чем? Все просто замечательно! Ты заставила Хэппи поехать за ней, наорала на меня, приказала сидеть и ждать ее. Человека, который мне не нужен. — зло бросает Старк, подходя почти вплотную. Ещё немного и он начнёт шипеть. — А ты подумал о том, что сам можешь быть нужен ей? Что ты, самодовольный идиот, можешь быть необходим. — Пеппер бьет его обухом по голове. В переносном смысле, но сути это не меняет. — Просто вспомни, как относился к тебе твой отец, и подумай, хочешь ли ты, чтобы твой ребёнок так же сильно ненавидел тебя. — Пеппер уходит, не давая ухватиться за свою руку. Не бросает спасательный круг, оставляя утопающего в своём разуме гения наедине с самим собой. Со своими мыслями, прожигающими огромные дыры в его голове куда-то в сторону и без того полуживого сердца.

***

Джим уверен, что как только двери лифта откроются — он увидит Железного Человека. Вот прямо во всей красе. В броне, с широкой улыбкой и блокнотом, в котором он распишется специально для него, Джима. Иначе, зачем его позвали в саму башню Мстителей? Двери раздвигаются, позволяя увидеть огромное помещение с диваном, несколькими цветами в горшках, название которых Джим никогда не выговорит, сколько бы их грозный логопед из садика не взирал на него и не повторял, постепенно заплевывая всех ребят их группы и убивая мух своим дыханием. Мистер Олсен никому не нравится, по правде говоря. От него постоянно кошмарно пахнет, он регулярно приходит в старых рваных носках, а его все никак не увольняют. Джим помнит, что маме он тоже не нравится. Но она просит его перетерпеть, утверждая, что если он научится терпеть таких людей, то в будущем сможет легко ставить их на место. Джим верит маме, безусловно, но все же предпочитает притворяться больным на занятиях по речи, чтобы уходить на тихий час, потому что однажды он видел, как на собрании его добрая и милая мамочка просто подошла к мистеру Олсену и попшикала духами. Джим не совсем понял почему, но на неё тогда все ругались. — Кейт! — Джим видит Вирджинию, мамину ученицу, и улыбается. Она ему нравится. Она добрая и волосы у неё совсем как у его любимой куклы. Ну, любимой после фигурки Бэтмена, железной дороги и плаката с Железным Человеком, который он принёс с собой, чтобы получить подпись. — Здравствуйте… Вирджиния. — мама сильнее сжимает его ладонь, и Джим тоже напрягается. В свои четыре он очень даже умный. Он уже читает многие слова из пяти букв и умеет считать до сорока пяти. А ещё понимает, когда мама волнуется или расстроена. Больше всего ему не нравится, когда она плачет. Это случается очень-очень редко, но он точно знает, что это самые худшие моменты из его жизни. Потому что когда мама плачет, ему тоже хочется плакать, а на грудь будто сваливаются сразу все его ящики с игрушками. — Тони рассказал мне о… — женщина задумывается, как правильно сформулировать то, что она хочет сказать, но почти сразу же продолжает. — О случившемся. Я понимаю, как Вам сейчас тяжело. Поймите и меня, у моего мужчины появляется взрослая дочь, и это несколько пугает, правда. Но мы с Тони поговорили и решили, что нам всем стоит обсудить это. — она смотрит чётко в глаза Кэтрин, и Джим сжимает губы, потому что хватка на его руке становится болезненной. Он бы не хотел сейчас волновать маму. Лучше просто потерпеть. — Нормально обсудить. — Чего вы от меня хотите? — Джим поднимает глаза на маму, прекращая ковырять мыском ботинка пол, и хмурится, потому что мама смотрит не на мисс Поттс, а куда-то за неё — он не видит, куда именно. — Как и сказала дорогая Пеппер, — Джиму хочется подпрыгнуть от восторга. Он чуть отходит, перекладывает вес на правую ногу и наклоняется, чтобы увидеть Железного Человека. Пускай он и без костюма, но все равно крутой. Ведь он очень умный и у него супернавороченная штуковина в груди, благодаря которой он живет. — Мы хотели бы с тобой все обсудить. Ещё раз. — Хотите ещё раз меня унизить? — Я не унижал тебя и в первый раз. — Вы бросили меня одну на улице. Даже подросток на велосипеде оказался сострадательнее, чем Вы. О чем нам говорить? Я не претендую на какое-либо наследство, я не собираюсь трепаться прессе, я даже не настаиваю на каких-то отношениях «отец-дочь»… — Правильно, не настаиваешь. — кивает мистер Старк, складывая руки на груди и отворачиваясь. — Потому что на них настаиваю я. А теперь успокойся и пойдём поговорим. Джим смотрит на маму и видит, как она тяжело дышит, приоткрыв рот, жмурит глаза, а по щекам текут слезы. Ему тоже хочется заплакать, но она резко поворачивается к нему и встаёт на одно колено, хватая его за плечи. — Эй, зайчонок, все в порядке. Хочешь, я тебя обрадую? — Джим кивает, как болванчик, который стоит у них на кухне. — Теперь ты можешь хвастать, что твой дедушка очень крутой. Знаешь, почему? — Джим перестаёт даже дышать, абстрагируется от всего вокруг. Когда мама говорит таким вот заискивающим тоном — это означает, что она говорит о чем-то очень-очень важном. — Твой дедушка — Железный Человек. — Джим распахивает глаза так широко, как только может, коротко вскрикивает и принимается выкрикивать радостные лозунги, обнимая маму. Все-таки, она у него самая лучшая мама в мире.