За стенами "мира"

Мрачный кабинет был освещен холодным серым светом. Огромное окно, единственное служившее его источником, заволокло дымкой глухих облаков, которые не предвещают осадков, но лишь закрывают свет. Огромный серый сводчатый потолок, стеклянные мрачные шкафы, заполненные серыми и коричневыми папками, где описывались дела маньяков, убийц, насильников и простых людей, попавших под раздачу - все это мрачно нависало над столом. Настольная лампа была, пожалуй, единственным теплым огоньком среди этой мрачной серости. Стол был завален бумагами. Над ними, как огромная скала, возвышалась черная тень. - Ну и когда вы собирались мне об этом сказать? - со опасным глубоким вздохом произнес Александр, прямо глядя на нервного майорчика, с быстренько бегающими глазками. Тот, обливаясь горячим потом, дергал руками и переминался с ноги на ногу. - Я-я-я, в-в-ваше п-п-превосходительство... - задрожал он еще сильнее. - Ты это мне брось, солдат, - резко прервал его Саша, стуча пальцем по столу. - Не забыл, случайно, кому ты служишь, предатель? Этот человек присоединился к ним недавно, тогда, когда стало абсолютно ясно, что победа будет на его стороне. - Я случайно, товарищ... - тут он замялся и понурил голову. - Черт подери, давай быстро и по делу. Отбрось формальности, - шикнул сидящий перед ним, наклоняясь все больше над столом. - Я хочу знать все. Где, когда вы его нашли, где держите сейчас. Отвечай, живо! Майор от оклика тут же встрепенулся и вытянулся в струнку. - Так точно-с! Как прикажете-с! - Говори уже. - Видите ли, я был там собственной персоной, - сбивчиво начал майор. - Мы нашли его у Корневской. Его, и целый отр... целую дивизию белых с иностранным оружием чуть не массового поражения. Мы сражались, как герои! - продолжал он, все больше воодушевляясь. Ручки его уже тряслись, а глазки мечтательно поднялись к потолку. Похоже, он сам начинал верить в то, что говорил. - Множество из нас пало в бою, но, конечно, каждый из нас забрал с собой по десяти, а то и по сотне вражеских солдат! А потом набросился ОН... И я, знаете, как дам ему в грудь прямо против сердца, и он как упадет замертво у моих ног! И тогда... Черт, это слушать уже невозможно. - Идиот. Такие как он не умирают, - резко прервал его Саша. - Его нашли обессиленного и без сознания. Посреди леса. Так? Он уже давно знал этих имперских офицерчиков, желающих набить себе цену. Он давно изучил все их уловки, все их искусство вилянья задницей перед начальством и все их поганое лизоблюдство. Но зато как гордо звучали из его уст слова "вражеский солдат"! Будто не он недавно так яростно сражался против нынешних "товарищей". Мерзкий предатель. - Так, я спрашиваю, это было? - грозно зарычал Брагинский, поднимаясь. - Не вздумай соврать. Я расстреляю тебя тут же. Майоришка вздрогнул и умоляюще поглядел на начальника. - НУ?! - Н-н-нет, ваше... товарищ... он был в сознании, его глаза были открыты... - Что он говорил? Может, метался в бреду, планы рассказывал, м? - Он м-м-молчал... - Молчал и смотрел на вас? - Так точно, ваше... товарищ... Майорчик снова замялся. Сколько же проблем с этими сучьими детьми! - Куда вы его заперли? И когда? - Ну... Так. Ясно. Они определенно что-то сделали не так. Глубокий вдох. Александр откинулся на спинку кресла и положил обе руки на подлокотники. - Давай уж, говори, собака. Майорчик молчал, дрожа и глядя умоляюще в глаза Брагинского. - Ничего тебе не будет от того, что ты скажешь, говори уже. - М-мы... мы сначала оставили его в амбаре, где... - Где что. Молчание. - ГДЕ ЧТО. - ...где мы немного... немного издевались над ним, а потом перевели его в ближайший острог, и там... - Он все еще там? - прервал его начальник. - Д-д-да, но к нему сейчас не надо... Саша встал. - Заткнись и показывай дорогу. Майорчик шумно сглотнул и повернулся на сто восемьдесят градусов, болезненно ощущая на себе холодный взгляд кроваво-красных глаз... ...- Может, все-таки повременим? - умоляюще сложив бровки домиком, говорил майорчик, семеня впереди и то и дело натыкаясь на какие-то препятствия: вывороченные из мостовой камни, покосившиеся фонарные столбы, брошенные в спешке телеги и экипажи. - Иди давай, - неслабо подтолкнул его вперед Александр, широко вышагивая по разрушенной до основания дороге мимо обломков. Майорчик, похоже, был в панике. А впрочем какое ему есть дело до предателей? Через несколько минут взору открылся петроградский острог. Место гибели многих, место их перевоспитания... Тяжело стукнули засовы, отворяя огромную дверь. И вот он, как самая главная персона на этом празднике жизни, входит внутрь. Хмуро возвышались низкие приземистые башенки тюрьмы. Серый камень, из которого они были сделаны, казался исполинским, достойным рук Циклопов. Кое-где глухо поскрипывали ставни, шуршали и скрипели старые, подточенные древоедами лестницы, стонали и скрипели кандалы на руках заключенных. - Ай! Больно! Пожалуйста, хватит! - надрывался чей-то хрипящий голос, то и дело срываясь на нескрываемые рыданья. В центре небольшой тюремной площади скопились зеваки: офицеры, солдаты, сторожа. Все с каким-то извращенным удовольствием глядели куда-то в центр, откуда и раздавался душераздирающий крик. Там, в центре, поверх голов что-то свистело. И с каждым таким свистом крик становился все сильнее. Александр в недоумении остановился. Этот голос был ему знаком, но он не мог вспомнить, откуда... - Что там происходит? - обернулся он к майорчику. - Так это там ну... По вашему приказу-с, кажется... - Больно, черт возьми! Смилуйтесь, нелюди! А-А-А! - все кричал чей-то отдаленно знакомый больной голос, терзая душу. - Ну-ка пойдем, посмотрим, кто это там у нас... - Будет исполнено-с, - радостно пролепетал майорчик и, не скрывая своего великого счастья новому поводу выслужиться теперешнему господину, будто собака, залаял на зевак. - Разойдись! Уступи место высшему лицу! А ну!... Я вас щ-щ-щас!... И вот Саша оказался в самом центре внезапно притихшей толпы... Перед ним, опустив голову и тихо всхлипывая, на каком-то подобии стола лежал юноша, лет уже эдак двадцати... Хотя, нельзя сказать наверняка, учитывая то, в каком состоянии он находился. Его огромные грязные штаны, кое-где порванные и прохудившиеся, были приспущены, рубахи не было вовсе. Кости проглядывали сквозь кожу, будто его несколько лет держали на хлебе и воде или на "нулевом пайке". На всем его теле кровоточили глубокие рубцы, на нем не было ни одного живого места. Руки и ноги его были накрепко привязаны к кривым ножкам, а веревки уже пропитались его кровью. На серый, безразличный камень с тихим стуком падали тщательно сдерживаемые огромные слезы. Его палач, какой-то грубый солдат в серой шинели, с безумной и извращенной улыбкой помахивал огромным кнутом, таким, которым погоняют лошадей. - Вот, взгляните-с, мы точно выполняем приказания! - отсалютовал он, глупо лыбясь Александру. - А разве я приказывал бить детей? - тихо и опасно произнес Александр, даже не задумываясь, отчего вдруг этот человек стал у него "ребенком". На секунду повисла тишина. - Так ведь это... Он же не... Он же уже... - Я, кажется, задал вопрос. - Ну так... Приказано же было... Грязные и спутанные темные волосы юноши слегка качнулись на ветру. Двадцатилетний "ребенок" надсадно закашлялся: его спина с каждым хриплым вздохом вздымалась бугром, так что казалось, что он выкашляет себе все внутренности, а голова болталась, словно совсем оторванная от тела. - Пустите... - с хрипом прошептал он, глотая слезы. - Не бейте... Новые приступы кашля согнули его, заставляя все больше выгибать спину со вздувавшимися и кровившими старыми и новыми гнойными ранами. - У-у, да я вижу вы не первый раз так старательно принимаетесь за работу, - с грубым сарказмом протянул Саша. - Так ведь это... Ну приказ... - замялся палач, озираясь в поисках поддержки или путей отступления. Но зеваки быстро куда-то рассосались. - Отвяжите его. - Есть! - тут же последовал быстрый ответ и солдат, в спешке уронив кнут, кинулся развязывать тонкие ноги юноши. Саша осторожно взял мужчину за волосы и чуть потянул вверх, заглядывая в лицо. Глаза его были закрыты, и из-под них тихо сочились слезы, смешиваясь с кровью из многочисленных ран. По щекам и под впалыми глазами расползались огромные кровоподтеки, грубо выделявшиеся на иссиня-белой, как у мертвого, коже. Черты лица осунулись, а щеки впали, оставляя глубокие тени... Да, это лицо было ему знакомо. - Ну привет, Петроград, - прошептал он тихо с улыбкой. Глаза юноши тут же испуганно раскрылись. - Са... Александр Николаевич... - прошелестел он срывающимся голосом, и кожа его стала еще белее, хотя белеть ей было уже некуда. Видно было, что все тело его цепенеет, будто закованное в лед. - Александр Владимирович, Петенька, Александр Владимирович, - хмыкнул Саша, чуть наклоняя голову. Руки Петрограда мелко задрожали и сжались в кулаки. В широко распахнутых глазах его отражалась буря неизведанных, да и самому ему еще неясных чувств и эмоций. - Я... - он шмыгнул носом, - ... я не сдамся просто так! И, будто испугавшись своих собственных слов, юноша нахмурился и задрожал еще сильнее, с ужасом глядя в кроваво-алые глаза. В них даже, кажется, на мгновение промелькнула жажда быстрой и спокойной смерти... Он последний раз шмыгнул носом и вдруг - зарыдал, в полный голос, совсем еще как ребенок. Худые плечи его дрожали, а голос, сорванный от криков и кашля, хрипло заливался, утопая в небе. Даже палач, отвязывавший уж вторую руку, невольно вздрогнул, так дергал за душу этот детский плач. - Мама-а-а-а!- заливался Петр, судорожно давясь огромными слезами. - Мамочка-а-а-а-а! Александр с удивлением смотрел на город, внезапно показавшийся ему таким маленьким и совсем слабым. "Я не сдамся просто так"... Да, ему ли сейчас это говорить... - Я все, - тихо отрапортовал палач, осторожно нагибаясь к Саше. - Свободен, - так же коротко и тихо ответил тот, неотступно глазами следя за рыдающим ребенком. - Ма-амочка-а-а-а! - с горькой болью в голосе кричал юноша. Другие слова будто тут же пропали у него из головы. Он уже безнадежно задыхался, захлебывался собственными слезами. Иногда его рыдания прерывались долгими туберкулезными приступами тяжелого кашля... - Н-ну, тише, - Александр медленно и неуверенно провел по прямым шелковистым волосам, выпуская их из рук. - Давай, Петруша, возьми себя в руки... Можешь встать? Но Петроград только что-то мычал сквозь слезы, в исступлении сжимая кулаки и тяжело дыша. Исполосованная спина вздымалась и прогибалась, почти сливаясь с поверхностью. Было совершенно понятно, что он не сможет не только встать, но и просто двинуть хоть сколько-нибудь значимо руками или ногами: они были избиты и чудом не переломаны... - Ну-ну, хватит плакать... Ты же сильный мужчина! Сам ведь только что говорил, что не сдашься, - Саша все так же осторожно поглаживал слипшиеся волосы, придерживая голову так, чтобы непутевый офицер вдруг не стукнулся подбородком, и раздумывая, что бы с ним сделать. Оставлять его полураздетого на морозе - не самая лучшая идея. Единственным выходом из сложившейся ситуации было бы... Но его размышления внезапно прервали. - Я не хочу... я не буду с вами! - всхлипывал Петроград, дыша рвано и тяжело, будто в бреду. - Я должен остаться... верным присяге! Но я... - тут он разразился новым потоком рыданий. - Не бейте только больше, пожалуйста-а-а-а! Ах, так вот оно что. Многолетняя выдержка шла трещинами - не хочет предавать присяги, но больше не может терпеть побои. Тяжелый случай, да... - Где его камера? Майорчик, доселе стоявший в стороне, тут же подозвал одного из сторожей - лысого сгорбленного старика. Тот коротко кивнул, с опаской глядя на Александра Владимировича и, развернувшись, двинул рукой, приглашая последовать за ним. Саша осторожно поднял трясущегося будто в предсмертной агонии Петра и, прижав к себе мужчину, как двухлетнего ребенка, последовал за провожатым... ...Скрипнула железная дверь, открывая вид на холодную и промозглую комнатенку. В углу было наспех набросано сено, сильно примятое и кое-где подгнившее. По всей комнате разлетался запах отвратного тления и сырости. Трещины в стенах были аккуратно заделаны тонким слоем скисшего хлебного мякиша. Видимо, юноша приучился к тюремным порядкам: не хочешь быть искусанным клопами - пожертвуй своей едой. В углу комком лежала смятая рубаха. В другом углу стояло переполненное ведро, из которого исходила соответствующая отвратительная вонь. - И это то место, где вы его держите? - поморщился Александр. - Д-да, барин, - сглотнув, кивнул старый сторож с огромной грязной и морщинистой лысиной на всю голову и черными гнилыми зубами. Саша не обратил внимания на неправильное обращение. - Даже на псарне его держать было бы гораздо человечнее... - медленно проговорил он. - Так ведь это... - Найдите для него новую комнату. Сейчас же. - Но начальник... - Я здесь начальник! - потеряв терпение, выкрикнул Брагинский, нетерпеливо ударив кулаком о косяк железной двери. Мгновенье — и лысого след простыл. От его крика Петроград вздрогнул и сжался в комочек. Грязные, черные и синие полуотвалившиеся ногти со скрипом вцепились в темный мундир, а плечи, едва, было, расслабившиеся, ссутулились, вновь напрягшись. Александр осторожно коснулся волос юноши, поддерживая его другой рукой. Он был легче пушинки: если закрыть глаза, то можно было бы представить, что держишь небольшую собачку. От его невинного прикосновения Петруша будто весь оцепенел. Александру даже показалось, что он прекратил дышать. - Эй, ну хватит, - с тяжелым вздохом сказал Саша. - Если бы я захотел тебя и дальше мучить, я бы оставил все, как есть, не так ли? Пленник осторожно и тихо кивнул, а потом странно согнулся, видимо, пытаясь сдерживать кашель. Ногти еще сильнее вцепились в мундир. И все же, грубый кашель снова согнул его, так что ему пришлось упереться лбом в плечо Александра. - Да, именно так. И нечего меня так бояться. Петроград осторожно поднял глаза на Сашу. Саша старался смотреть ласково и нежно, но на глазах юноши все равно еще блестели слезы, а из груди вырывались нервные всхлипы и тот же надсадный туберкулезный кашель. Да, совсем он не был похож на того, прежнего аристократа... - Вспоминаю времена, когда ты вел допросы, - улыбнулся вдруг Саша. И тут же пожалел об этих словах. Петр только шире открыл глаза и резко прижал к голой груди руки в испуге. Александр нахмурился. Теперь это был уже не тот храбрый и надменный офицер с брезгливым изломом губ: это был слабый и маленький юнец, которого жестоко избили и посадили на цепь. - Что же они с тобой сделали, Питер... Через пару минут показалась блестящая лысина их провожатого. Тот семенил быстро, часто спотыкаясь и неотрывно следя за руками Александра Владимировича, несущими, по его мнению, гораздо большее разрушение, чем все остальные части тела. Таковы уж привычки бывшего раба. - М-мы н-нашли камеру получше, - заикался он. - Если ты сейчас не схватишься за меня, ты упадешь головой вниз, - едва слышно прошептал Саша. Петр тут же испуганно обхватил истрепанными руками его шею, тихо шипя от боли: каждое движение давалось с трудом... ... - Вот так, - Брагинский осторожно уложил юношу ничком на кровать, застеленную белым чистым бельем. - И, да, не забывайте его кормить, пожалуйста. Сколько вы ему давали еды? - Так это не ко мне, барин! - простодушно ответил старый сторож. - Я за другими камерами слежу. - Так иди и передай тем, кто следит за этими камерами! - Саша развернул его и легко пнул под зад. - И лекаря позови! Если еще раз увижу его в таком состоянии, шкуру здесь со всех спущу, а с тебя буду спрашивать лично! - Слу-слушаюсь! - едва удерживая равновесие прокричал сторож и бросился наутек. Александр осторожно подошел к кровати Петра. Расправив одеяло, он бережно укрыл им офицера, стараясь не сильно бередить подсохшие немного раны. Тот только свернулся в комочек, прячась под одеялом полностью и стараясь сохранить тепло. Он все еще нервно всхлипывал и отчаянно кашлял. Петроград уже спал... ...Майорчика он нашел тут же. Он разговаривал с лысым, очень быстро и волнительно что-то объясняя и о чем-то прося. Завидев Александра, он тут же замолчал и отчаянно-подобострастно улыбнулся. Лысый, видимо, совершенно не понял, что ему только что говорили и просто глупо вылупился на своего нерадивого собеседника. - Надо же, - хмыкнул Саша, - не представлял увидеть здесь столько знакомых лиц! Ну что, теперь вернемся к изначальной цели нашего визита? Майорчик шумно сглотнул. - Проведи нас, милейший, к тому, которого доставили... ммм... - тут он перевел испуганный взгляд на Александра, - ... три месяца тому назад... Лысый непонимающе сощурился, а потом со всей силы хлопнул себя по морщинистому лбу. - А, этот, странный который? У нас его "обоссанным" прозвали, когда он к нам только приехал. К нему за все время не заходили - боялись пропахнуть. А еще... Но тут он поперхнулся своими словами: кроваво-красный взгляд прожигал в нем дыру. Майорчик снова пришел в состояние нервного возбуждения: то почесывал руки, то моргал глазами, то теребил свой носовой платок. - Ну вот, Александр Владимирович, давайте мы в другой раз придем, его как раз подготовят, помоют, приоденут там... - Веди, - холодно прервал его Саша. - Немедленно. Иначе я вас на месте расстреляю... ...Мерзко. Мерзкий запах распространился всюду. Он - это темнота вокруг. Он - это каждый камешек, впивающийся в тело. Он заполняет легкие, как ядовитое смертельное вещество: кажется, еще один вдох - и все, смерть... Отвратительно... Еще не так давно он слышал все, что происходило за стенами: эхо отражалось где-то над его комнатой, и до него доходили только отголоски. Но теперь, когда от отсутствия кислорода шум в голове становился все сильнее и ему было все труднее находиться в сознании, он слышал только самые громкие звуки. Крики. Свист и крики. Он давно уже опознал этот голосок - это Питер. И так продолжалось каждый день. Часа три он кричал, практически не переставая, а потом внезапно замолкал. Только тогда его, похоже, относили в его камеру. Шум в голове... Сегодня что-то пошло не так... Скрипы... Кто-то ходит в коридоре... Нет сил даже подняться от полу... - Это здесь? - хмыкнул Саша, подходя к двери, из-за которой исходило жуткое зловоние. - Именно тут, - просипел сторож, зажимая нос одной рукой, а другой отворяя дверь. - Позвольте, я не пойду с вами: уж больно противно... тем более с врагом народа... Александр не обратил на него никакого внимания и зашел в темное помещение. В углу, раскинув руки, навзничь лежал Иван. Под кожей четко прорисовывались кости, синими полосами отражался на ней кишечник. Едва-едва шевелилась кожа там, где должно быть сердце... У Александра не возникло и мысли о том, что прикосновение к этому человеку, грязному, сирому и убогому, может быть неприятно. - Эм... Александр Владимирович... Легко приподняв с пола тело Вани, он развернулся. Майорчик и сторож отшатнулись от него, как от прокаженного. Точнее, не от него. От того, что у него в руках. - Ну что, голубчики, - с жесткой улыбкой произнес Александр. - Для начала мы все идем в ванную комнату. Иван не открывал глаз... ...Странно. Теплая вода... Кто еще когда-нибудь радовался теплой воде вот так, не имея возможности двигаться? Что-то осторожно трет кожу, будто стараясь не навредить. Хотя... вредить-то уже и нечему. Вряд ли от него хоть что-то осталось, кроме кучки костей. Руки... Мягкие, будто бы добрые... Кто это?... ...Уложив пленника на кровать, Александр тут же отослал этих бесполезных двоих за каким-нибудь бульоном, или что там в таких случаях дают... Теперь Иван лежал на чистой белой простыне, как замороженный призрак. Кожа его отливала трупной синевой, а глаза... глаза все так же были закрыты. Да, сказать, что он был зол - значит, ничего не сказать. Тот человек, которому он стремился отомстить, тот, в чьей тени он находился постоянно, тот, кого он хотел убить, даже несмотря на бессмертие, за всю свою испоганенную жизнь, проведенную около помойки - и вот он, лежит, совершенно беспомощный, и все его существование теперь зависит только от Саши. Разве этой МОЛЧАЛИВОЙ ПОКОРНОСТИ он ждал?! Разве он пришел за безвольным телом?! Дрожа от беспомощной ярости, он мерил комнату шагами. Невозможность подчинять то, что уже подчинилось, заставляло его выть от злости. Глаза его неотступно следили за бездыханным телом. Он даже не заметил, как оказался прямо напротив кровати, нависая над братом. - Эй. Никакого ответа. - Эй ты! Снова молчание. - Да черт тебя подери! Он замахнулся и что было сил ударил сверху ногой прямо по животу Ивана, там, где синими лентами сплетался кишечник. Тело послушно вдавилось в кровать с тихим, едва различимым стоном. Саша замер, различив его в поражающей тишине. - Даже не пытайся делать вид, что ты умер, братишка, - произнес он с нервным смешком. Лежащее навзничь тело все же не двигалось. Только обшарпанный палец на правой руке чуть двинулся, будто поманивая. - Ты хочешь, чтобы я наклонился? Движение повторилось. Александр медленно опустил голову. Судя по тому, что его брат так легко позволил себя ударить, он не сможет противостоять ему никоим образом. Если, конечно, это не часть его плана. Глаза пленника оставались закрытыми и лишь губы что-то беззвучно шептали... "...не кричи, я тебя прекрасно слышу..." - Слышишь? Тогда открой глаза, а то мне кажется, что я разговариваю с трупом! Плечи этого мертвого тела едва дрогнули, будто он смеялся. "Я не могу. Да и если бы мог, не стал бы." - Сколько ты здесь лежишь? "Я не знаю..." Дверь снова скрипнула. Александр быстро подошел к вошедшим, забрал тарелку, и так же грубо, как и в прошлый раз, выпнул их за порог. Осторожно приподняв тело брата, он усадил его. Голова Вани упала на грудь. - Потерпи немного. Сначала, наверное, будет больно, потом привыкнешь. Сколько там тебя не кормили... Давай, открывай рот, что тебе как маленькому... Через минут сорок, если не больше, (Саша, пожалуй, уже успел устать и разувериться в том, что такие как они не пропадают в реках беспощадной бесконечности) щеки едва заметно порозовели, и тусклые аметистовые глаза загорелись на лице. - Ну и долго ты приходил в себя, братишка, - вздохнул Александр. В глазах его едва заметно мелькнула улыбка. - Мне казалось, я уже видел ад, - хрипло отозвался Ваня и, превозмогая слабость, поднял руку, стараясь дотянуться до тарелки. Но в ту же секунду, когда она должна была оказаться у него в руках, Саша резко отодвинул ее. - И куда? Тебе больше нельзя. Ты что, с голодающего Поволжья? В ответ ему прозвучало хищное рычанье. - Ну-ну, ты еще слишком слаб, чтобы даже руку протянуть. Лучше лежи спокойно и просто отвечай на вопросы. - Ты же знаешь, что ничего от меня не добьешься, - хмыкнул Иван и откинулся на кровать, прикрывая руками глаза и нос, видимо, чтобы не дразнить изголодавшийся организм. - Даже если бы мог, ты бы из меня ничего не вытянул... - Можешь не болтать зря? Ты ведь сейчас откинешься, если хоть слово лишнее скажешь... - Не такой уж я и хрупкий. Иван обиженно взглянул на него. Обиженно, рассерженно - прямо как раньше. - Хорошо. Что они... - слова внезапно сами слетели у него с языка. - ...что они делали с тобой? Брагинский отвел глаза. - Давай, отвечай, ты же не хрупкий, - усмехнулся Саша, сложив руки на груди. - Может, нам не стоит говорить об эт.... - Отвечай. Иван глубоко вдохнул и крепко зажмурился. - Они били меня. Хуже, чем кто-либо раньше. Сажали на вилы и держали так дня три. Вставляли в раны железки и зашивали, так, что мне приходилось разрывать кожу и плоть вручную. А потом... - он закрыл лицо руками и уши и шея его залились пунцовой краской. - ...потом они использовали меня в качестве, ну... общественного туалета. Оттого и зловоние в камере... Зачем тебе все это знать? - жалобно застонал он, наконец. - Тебе угодно смеяться надо мной? Александр крепко сцепил пальцы. Смотреть на него было бы сейчас очень страшно: жилы на шее надулись, а кожа побледнела. Вот только Иван не смотрел. - Я проведу воспитательные беседы по этому поводу, - вздохнул, наконец, генерал. - Такого... - С кем? - внезапно прервал его пленный. - С тем предателем? Мне казалось, что его судьба предрешена... - Тебе не казалось. Я убью его, когда придет время. - Но... - Ты не в силах хоть как-либо повлиять на мое решение, - резко шикнул Александр. - И никогда не был в силах. Именно поэтому я нашел лазейку в твоей системе и пришел к власти. - Ты совершил переворот... - Это не важно! - генерал вскочил. - Я теперь у власти, и ты ничего с этим не сможешь сделать! Ваня осторожно убрал руки и снизу вверх взглянул на брата, так, как никогда не смотрел. Казалось, из него выветрилась вся его гордость, все его громадное и полное побед и поражений прошлое забылось, улетело далеко в небо или провалилось в самые глубины ада. Исчезла та печаль, та злость, которая окружала его с самого детства, вся жизнь. Так обычно глядят на взрослых новорожденные дети... - Я знаю, Саша. И поэтому... могу я тебя хотя бы просить? Я сделаю все, что в моих силах ради этого! Хотя, - промямлил он, - твое дело, как поступить, но... - Именно. Мое дело. - Пожалуйста. Есть люди, которых я прошу тебя отпустить. Многие из них умирают от голода... Я... Могу я написать список? - Ты можешь делать все, что хочешь. Меня это больше не касается. - И все же... Иван робко, будто и не он несколько месяцев назад командовал людьми, посылал их на смерть, сам убивал, - робко, совсем как ребенок, тронул брата за рукав. Пальцы его совсем не слушались: они скользили по грубой ткани и никак не могли ее ухватить. Жалкий. Беспомощный. Ребенок. - Ты ведь помог Петрограду. Обычно они били его до полусмерти, так, что к концу он совсем замолкал. А сегодня я слышал, как его перестали бить... А потом пришел ты... Это ведь ты помог Питеру... Александр грубо отдернул свою руку и, резко развернувшись, вышел из камеры. - Его тоже кормить. Так, чтобы он хотя бы на человека был похож, - бросил он на ходу этим двум: будущему предателю-мертвецу и жалкому пережитку прошлого. - Я буду проверять: еще раз увижу их двоих в таком состоянии - не сносить вам головы. Генерал проходил ряды камер быстро, не поднимая головы, так, будто заключенные не тихие люди за дверьми, а он сам. Те двое отчаянно закивали головами. - Да, и еще одно, - сказал он, внезапно остановившись и развернувшись через плечо. - Занесите ему чернил и бумаги. Посмотрим, кого ты там запишешь, братишка...