За стенами "мира"

- Да-да, подождите немного, сейчас подойду! Ох, месьё, секундочку, я скажу, что делать, секундочку! Мадам, вы выглядите чудесно, словно вешний цветок! Да что же ты делаешь, не так, oh, mon cher, совсем не так! Здравствуйте, здравствуйте, проходите! Мишель, разодетый по последней моде в черный пиджак, лавировал между людьми с поразительной ловкостью, успевая раздавать указания, жать руки приезжим важным гостям, улыбаться, делать комплименты дамам и мягко корить зазевавшихся или провинившихся работников. Туда-сюда-оттуда - то и дело его светлая косичка взлетала в толпе из-под приподнятой в приветствии шляпы. И только изредка, остановившись в чуть менее людном месте, он позволял себе устало вздохнуть украдкой, а затем снова пускался в свой путанный петлявый путь, полный ярких встреч, восторженных комплиментов и важных указаний. - Да, неплохо вы все тут устроили... - Так, знаешь ли, хватаемся за любую возможность. Франциск глядел на Эйфелеву башню, заложив руки за спину. Сегодня она была особенно прекрасна. Впрочем, в свете солнца весь Париж был блестящ и ослепителен. Уютные улочки тонули в шелесте листвы, из кофеен струился сладкий аромат выпечки и кофе, стекла домов сверкали всеми цветами радуги, звучали на разные голоса симфонического оркестра. Артур придирчиво оглядывал людей, а заодно и павильоны - сам не участвовал, но отчего не поглядеть на других? - А ты чего не бегаешь, как угорелый? - Артур фыркнул, заметив в толпе в который уж раз приподнятую модную шляпу Парижа. - Вон, погляди-ка, как старается. Франциск проследил за направлением взгляда друга и покачал головой. - Да хватит тебе зубоскалить, он ведь хозяин как-никак. Ему-то следует быть порадушнее всякого раз в десять, тем более в такой ситуации, если ты понимаешь, о чем я... Артур промолчал. Да и как тут не понимать? Наглядное объяснение - вот, прямо перед глазами. Словно услышав, что речь идет о нем, Мишель материализовался тут же. Он приветливо улыбнулся Артуру и, оглядевшись, осторожно присел на лестницу в тени огромных дворцов и, сняв шляпу, прикрыл глаза и откинул голову, позволяя ветру трепать заплетенные светлые волосы. Франциск, недолго думая, уселся рядом. - Ну?... Мишель только блаженно улыбнулся, не открывая глаз. - Это прекрасно. Это замечательно! Они все... Они все такие!... - Да я вижу, ты наслаждаешься, - хмуро прервал неначавшуюся тираду Артур, подходя ближе. - О, да! - Париж открыл полные радостного блеска глаза, не уловив этой странной хмурости. - Я счастлив настолько, что мне не хватает слов все это описать! Франциск только сощурился и, посмотрев на Артура, незаметно покачал головой - не надо, мол, не нуди. Керкланд только фыркнул. - А ты не забегался со всем этим? - Бонфуа с легкой улыбкой поправил чуть топорщившийся красный шейный платок Мишеля. - Да и солнце палит... Но тот с видом одухотворенного творца только улыбался, глядя на открывающийся отсюда вид. Солнце действительно светило сегодня очень уж ярко, тысячами красок отражаясь на павильонах и просвечивая сквозь башню - царицу этого полугодового праздника. Вся набережная была наводнена людьми, улицы пестрели яркими нарядами - бледно-розовыми, ярко-красными, небесно-голубыми, коричневыми, зелеными - и говорили: на множество голосов, на разных языках и с разными оттенками - отсюда было слышно все. Если пройти чуть дальше и внимательно прислушаться, то можно даже различить плеск реки, рассыпающейся по воздуху светлыми безмятежными брызгами. Почему бы не отложить планы и не приехать в Париж, туда, где нынче собрался весь мир? Все, кому не лень, едут в Париж, расцвеченный праздничными огнями и яркими флагами! Забудьте обо всем - приезжайте в Париж! На это время Париж - центр всего мира. Конечно, это огромная ответственность. Конечно, здесь появятся и те, кто в своем желании портить и разрушать доходят до пределов человеческих возможностей. Однако один воздух здесь стоил всех этих расходов, морок и бессонных ночей! - Ну все, отдохнули - и обратно! - Мишель поднялся и отряхнувшись, снова с улыбкой галантно приподнял шляпу. - В вашем обществе очень приятно, господа, но, к сожалению, дела не ждут. Позвольте откланяться! - Беги уж... Но он уже не слышал - он бежал навстречу людям с яркой улыбкой, с игривой легкостью делая комплименты, давая указания и попутно восхищенно осматривая внешний вид иностранных павильонов. - Какой он у тебя бойкий. - Уж какой есть! - Бофуа вздохнул, вставая со ступеней. - Ага, как бы не наткнулся сейчас на кого, и не наворотил дел. - Ну что ты, как можно... Видимо, устав стоять на одном месте, Артур медленно двинулся вперед, туда, где возвышались самые видные исполины. Франциск, чуть погодя, последовал за ним. Толпа сильным, могущественным течением подхватывала их, закручивала в воронки, затягивала ближе к набережной. Павильоны Советов и Германии стояли напротив друг друга, через площадь. Отсюда создавалось впечатление, что эти фигуры - грозный орел и двое молодых с протянутыми к небу руками, вот-вот сорвутся со своих мест и здесь же разразится баталия, достойная пера лучших художников. Хотя... зрелище было бы настолько же прекрасным, насколько и ужасающим, пробирающим до костей колким страхом. - Ну вот что я говорил! Франциск обернулся на встревоженный шепот Артура. Глаза тут же отыскали среди толпы человека в модном черном пиджаке и слегка даже пижонской шляпе. Светлая косичка непривычно застыла прямо посреди бушующей толпы. А невдалеке стояла причина столь резкого изменения. Черная парадная форма, надменный вид, алые глаза - не узнать его было невозможно. За ним, словно в стародавние времена, следовали такие же парадно-черные люди - лениво перешептываясь и оглядываясь со скучающим видом, они следовали за предводителем, как стая верных королевских собак, необычно, даже слишком манерных и жеманных, чтобы вы смели их не отличать от других. Среди них, чуть поодаль, все же выделялся один человек - сосредоточенный вид делал его непохожим на всех остальных. Черные волосы мягко завивались на концах, что не вязалось с его грозным видом, а сероватые обгорелые костяшки напряженно выступали на сжатых за спиной руках. К нему уже изредка обращался сам "хозяин". Нетрудно догадаться, кто всем этим заправлял. Это был Гилберт. Заметив Мишеля среди толпы, он заулыбался как-то хищно и широкими шагами замаршировал к нему. Тот же, на первый взгляд ничего не подозревая, остановился, чтобы подробнее рассказать очередному неудачливому работнику его очередную ошибку, и, увлеченный своим занятием, кажется, вообще ничего не замечал. Однако, если присмотреться, по тому, как напряглись его плечи и как слегка подрагивали пальцы в резковатых эмоциональных движениях, само понималось, что он чувствует за спиной присутствие кого-то чрезвычайно важного, даже догадывается о том, кто бы это мог быть, и засим как можно дольше тянет время, чтобы не подходить. Однако всякое время когда-нибудь да кончается... - Добрый день, дорогой мой хозяин! - нарочито громко начал Гилберт, остановившись в трех шагах от Парижа. Мишель замер. Случайное (случайное ли?) словцо резануло по ушам, но он постарался не придавать значения. Пауза затягивалась. На них уже разворачивались лица - Париж уже не замечал, что сам стоит молча и нелепо перед удивленным работником. - Сегодня такая солнечная погода, не правда ли? - в спину слышался насмешливый голос Рейха. Глаза Мишеля уловили поспешные движения в толпе - взволнованный Франциск продирался сквозь могучие потоки людей, а следом, на пути невпопад извиняясь за неосторожные движения, торопился Артур. Нет, этого допустить нельзя. Дрожащей рукой сделав приближающимся знак остановиться, Мишель развернулся, словно под дулом пистолета. Дружелюбная улыбка его дрожала. - Господин Байльшмидт! - произнес он с наигранной и оттого слегка нервной радостью и резковато сделал пару шагов навстречу. - Какой сюрприз! - Да, я подчас бываю очень неожиданным, - видимо, заметив застывших посреди толпы Артура и Франциска, Гилберт произнес это уж слишком громко и усмехнулся. - Так что же, мой дорогой, может, отдохнете от этой суеты немного времени и уделите мне парочку приятных минуток? Париж выдохнул, словно с размаху прыгнув в ледяную воду, и, сделав еще шаг, протянул руку. Помирать - так красиво. - Ну конечно! Раз уж вы здесь, мне, пожалуй, стоит провести для вас коротенькую ознакомительную экскурсию, - произнес он уже смелее, учтиво наклонив голову. Насмешливо сощурившись на подрагивающие едва заметно пальцы, Гилберт крепко пожал протянутую ладонь, так, что даже кости затрещали, а Мишель едва подавил крик. - Согласен. Вперед, маэстро! *** Доехали на удивление быстро. За окном мелькали посеревшие дома, стройка шла полным ходом. Александр, для того, чтобы развлечь себя, периодически поглядывал в зеркало заднего вида: мало ли. Но немногое-то он смог увидеть. Сидели они как ни в чем не бывало: Василиса - небрежно скрестив ноги и откинувшись на спинку, Ваня - уперши больничную трость куда-то между полом и сиденьем и старым светским движением положив на нее израненные руки, а голову откинув назад - осторожно, так, чтобы не попасть на случайные вчерашние синяки и ссадины. Но кое-что, конечно, было и в этих безмолвных позах. Например, василисин расплывающийся, расфокусированный взгляд. Иногда, впрочем, взор как-то оживлялся, "осмысливался" и странно останавливался на петровых волосах - словно она хотела отпечатать в памяти каждую волосинку; но с течением времени ее глаза снова подергивались тяжелой сонной дымкой, при этом вообще не закрываясь - странно. Еще Иван, иногда поглядывающий за происходящим, чуть прикрыв непострадавший глаз - второй, сизый, он совсем уж не открывал. Взгляд этот скользил по окружающему миру, не останавливаясь, лишь мимоходом примечая для себя что-то необычайно важное. Петр тоже нет-нет, да и поглядывал назад - но это, допустим, по понятным причинам... И все. Никаких тайных знаков, записок, перемигиваний. Или он просто плохо смотрел? - Ну вот! Кесарик поправь - и чудо, а не человек! - какой-то маленький коренастый мужичок хлопал по плечам молодого долговязого паренька деревенской внешности: нос в веснушках, волосы обгорелые - явно испытывавшего смешанные желания поскорее уже войти в огромную дверь, около которой они остановились, и убежать куда подальше. - А м-может, нужно было... - робко начал он, но коренастый мужичок сердитым одним "А ну цыц!" прервал все его попытки хоть как-то выражать свое мнение. Долговязому ничего не оставалось, кроме как покорно опустить голову и, развернувшись, шагнуть к двери. И он бы совершил задуманное, но... - Постойте, милейший! - вышедший из машины генерал приподнял руку. - Погодите. Немного погодя из машины вышел Петр, подал руку Васе и слегка поддержал запнувшегося Ивана. Но, видимо, этого активного мужичка спутники генерала вовсе не волновали. - А-а, Александр Иосифыч! - коренастый развернулся и улыбнулся своей широкой желтозубой улыбкой. - Что-то, я смотрю, вы сегодня как-то некстати припозднились! Там, говорят, гости важные ждут. Парнишка, застывший с первым окриком на ступенях, по-воробьиному вжал голову в плечи и оглянулся на звавшего. По его виду было понятно, что он не так рад такому столкновению, страшно как не рад. - Да, и вам не хворать, Федор Валентинович, - холодно кивнул Александр, видимо, узнав того, кого по дурости позвал, и, обойдя машину, широкими шагами подошел прямо к юнцу. - А, так это Паша, он к вам! - поспешил пояснить Федор Валентинович. - Вы уж его простите, он еще не со всеми знаком, да и его не все знают - опростоволосился паренек, что уж тут! Веснушчатый краснел, бледнел, отводил глаза, да все больше со страху, а не со стыда - прокол в такой работе, если уж выйдет на официальный уровень, карается по меньшей мере лагерями и самым нелестным и опасным "званием", не только для него самого, но и для семьи. А, собственно, по большей - расстрельной стенкой. А Александр, судя по глазам, собирался его именно пристрелить. - Так что же, Паша, - начал он ледяным тоном, - это так ты к своим обязанностям относишься? Благо, преступник у нас нерасторопный, - он кивнул в сторону Василисы, - недалеко из библиотечного шкафа ушел. А если бы иностранный шпион? Террорист? Ты бы все государство своей халатностью разрушил! Кто ж ты после этого? Враг народа, вот ты кто! На Пашу смотреть было жалко. Он как-то ссутулился, скукожился, посерел лицом. Василиса, стоявшая чуть поодаль, уже хотела что-то сказать, видимо, посочувствовав дурному состоянию мальчишки, но ее удержали - Иван предостерегающе качнул головой, а Петр приложил палец к своим губам. Сейчас, мол, любое твое слово ему только хуже сделает. - Да что же вы его честите так, Александр Иосифович! - Федор Валентинович неодобрительно покачал головой, похлопав долговязого по плечу, отчего тот, казалось, совсем сжался и "встучался" в землю. - Застращали паренька! - А вы! - генерал обернулся к нему. - Защищаете такого-то преступника! Самому не страшно? Коренастый мужичок опустил голову, словно прислушиваясь к своим ощущениям. - Да чего мне бояться? - он беззаботно пожал плечами. - Я же ничего не сделал, в конце концов. А на Пашку вы все же не ругайтесь, он парень хороший, толковый, сейчас таких мало водится. Александр Иосифович вздохнул. Интересный все-таки это человек, Федор Валентинович, наивный, но интересный. Да что с них взять, право слово? - Ладно, - он с досадой махнул рукой. - Хорошо, что я встретил вас здесь. У меня здесь задание для вас обоих. За этими двумя, - он небрежным жестом указал на Васю и Петю, - мне конвоиры нужны. Василиса тихо простонала. - Да что же такое! Александр Иосифович, ну будь ты человеком хоть раз! Оставь нас в покое! Петр промолчал, но глядел на него хмуро, соглашаясь с каждым словом. - А приказы мои, Василиса Юрьевна, не обсуждаются, насколько вы знаете, - генерал широко развел руками: ничего, мол, не могу поделать - правила есть правила. - Саш, правда, - Иван тяжело оперся на трость. - Оставь. Он выглядел усталым. - И почему это я должен оставить их, - он многозначительно выделил это слово, - мне интересно? - Хотя бы потому, что с самого начала ни один из них ни разу не вызывал подозрений ни у кого, кроме тебя, - пожал плечами Ваня. - Да и потом, вести подрывную деятельность сейчас им не выгодно - слишком уж интенсивными методами ты решил истреблять народ. Александр раздумывал несколько секунд, а потом тяжело вздохнул и снова развел руками. - Ну что ж, поздравляю, идите. На сегодня, - он сделал многозначительную паузу, - вы свободны. Василиса улыбнулась. Петр сдержанно кивнул. - Спасибо, - и неясно, к кому было обращено - к Александру или к Ване. Они прошли вперед, к двери. Петя с невыветривающейся обыкновенностью подал Васе руку. И Александру почему-то показалось, что на петину руку она опирается сейчас с большей доверчивостью, чем опиралась на его, недавно, в библиотеке: в обыкновенном вежливом жесте сквозила теперь не настороженность и готовность в любой момент отскочить и защищаться, а усталая благодарность и спокойствие. - Вот и ушли, - известил всех Федор Семенович, когда дверь с тяжелым скрежетом захлопнулась. Александр напряженно потер лоб. Подчиненные подчиненными, а дела его никто не отменял. - Скажите-ка, Федор Семенович, а что там за важные люди нас ждут? - Да странный человек какой-то, - собеседник пожал плечами. - Кажется, его зовут Ван Яо, - заметил робко Паша. Голос у него оказался тихий и до девчачьего высокий - в хоре бы петь с таким, а не здесь!... - Ван Яо... - задумчиво повторил Александр. - Интересно, что ему понадобилось? Что ж, пойдемте, Иван Николаевич, похоже, мы там нужны оба. Иван вздохнул тяжело и закрыл глаза, запрокинув голову. - А что, ты хотел отдохнуть? - сладким голосом пропел генерал. - Куда уж мне, - хмыкнул Ваня. - Пошли, раз нужны. Тут засмеялся Семен Федорович. - А мы, стало быть, не при делах! Пашка посмотрел на него угрюмо. Зачем болтать-то! - Ну почему же? - генерал поднял брови и усмехнулся. - И на вас дело найдется. Пойдемте, что ли, поищем! *** Надо отдать ему должное, эти несколько минут, пока они дошли до набережной он держался достойно. Говорил с непринужденным воодушевлением и профессионализмом, вспоминал интересные мгновения прошлого, связывавшие присутствующих, но при этом ловко обходя тяжкие недавние события, даже шутил. Невооруженным глазом нельзя было увидеть, насколько сильно он испуган. Но вот один из процессии нашел необходимым прервать их еще толком не начавшуюся небольшую экскурсию, обратившись к предводителю. Невольный экскурсовод остался вне внимания. Судорожно вдохнув, он отодвинулся в тень - бежать сейчас было бы верхом трусости. Тем более его все равно высмотрят, смысл в любом случае пропадал. - Неплохое начало, - послышался усталый низковатый голос. - Я ожидал, что ты будешь трястись от страха. Мишель резко развернулся к говорящему, чуть сильнее, отрывистее, чем нужно рычавшему на "р" и по привычке оставлявшему призвук букв в окончаниях, а, узнав его, даже не мог себе представить, радоваться ему или мужаться. Ну что же, знакомые лица, все-таки! Тот самый, хмурый, смотрел прямо на него. - Я извиняюсь, - Париж слегка наклонил голову, - но... Но тот, другой, не дал ему договорить, крепко схватив за плечо и притянув ближе к себе, чтобы другим его слова не было слышно. - Не выделяйся и не спорь. Слишком смело себя ведешь, ты понял меня? Насилу Париж выбрался из железной хватки. Благо, в тени домов их никто не видел, но ему ничего не стоило привлечь внимание криком или каким-либо резким движением. Но взглянув на своего собеседника, Мишель понял - он не будет ничего этого делать. И тот, другой, знает это. Как ни в чем не бывало, хмурый человек развернулся спиной к нему и ко всей улице и, словно скрывающийся от учителя школьник, закурил, то и дело поглядывая на Гилберта. Своего недавнего собеседника он, похоже, и вовсе не замечал. Наверное, такой странный выпад стоило расценивать, как совет. Наверное, наверное, наверное - ни в чем нельзя быть уверенным... - Извините, дорогой друг, мы прервались, - через минуту Байльшмидт сам подошел к ним. - На чем мы остановились? Хмурый человек, едва заметно дрогнув, быстро бросил сигарету и, словно бы невзначай, в незавершенном обороте, наступил на окурок. - Ах, да, - Мишель оглянулся, словно выискивая визуально эту утерянную тему разговора. - Вот, например... - Вот, например, какое интересное расположение павильонов. Специально подбирали? - Гилберт прервал его, поинтересовавшись словно невзначай. Оглядывая монументальные фигуры, он выглядел даже воодушевленным - какая изощренная обманка! - Да что вы, это... - сказать, что это простое стечение обстоятельств - глупо, глупо и ужасно, но сказать что-то надо, прямо сейчас! - Мы... мы подбирали по композиции и построению всех зданий и, собственно, высоте... - О, неужели? - нет, не поверил, черт! Париж вдохнул поглубже. - Так что же? Мне показалось, что такое положение как нельзя лучше характеризует складывающуюся обстановку на мировой арене, - сказал он как можно более непринужденно. Стих говор среди своры королевских собак. Меж бровей хмурого человека прорезались две болезненные отчаянные морщинки, сам он всем своим видом будто говорил "Чем ты слушал, безумный? Смерти хочешь?" - Хм, а действительно! - после небольшой паузы Гилберт хмыкнул. - Самый узнаваемый символ Франции зажат между орлом, острым серпом и молотом! Поразительно, маэстро! Мне кажется, вам в высшей мере удалось передать настроение и событий произошедших, и событий грядущих! - Стойте-стойте, нет! - Мишель отчаянно замахал руками. Ситуация просто хуже некуда. Сейчас либо перевести все в шутку и посмеяться, либо - ва-банк. А шутка получилась бы так себе. Доля правды была бы слишком высока, чтобы ее игнорировать. - Мы имели в виду совсем другое! - хмелея от своей ужасающей смелости, порожденной безвыходностью, Париж нервно засмеялся, дерганным движением поправляя косицу под шляпой. - Разве вы с Александром Иосифовичем не две сильнейшие державы? А ведь сильнейшие всегда борются друг с другом за влияние и власть испокон веков, лет уж вот эдак с сотворения мира! И я подумал, что вы... - Да, мысль не нова, но интересна, - немец прервал его, с ужасающей неспешностью подходя ближе. - Но думали ли вы когда-нибудь, маэстро, что будет, если двое сильнейших объединятся? Создадут эдакий, - он пощелкал пальцами, подбирая слово, - симбиоз? Что же, не думаете, что это возможно? - словно хищник надвигаясь на оторопевшего Мишеля, Гилберт немного наклонил голову. - Постарайтесь представить, маэстро, у вас, как у человека творческого, должно быть хорошо развито воображение! - Т-тогда, я пол-лагаю, случится нечто, - он сглотнул комок. Пропал, пропал! - не поддающееся описанию. - Ну маэстро, ну постарайтесь хоть немного! - досадливо протянул Гилберт. - Не разочаровывайте меня! От гипнотических устрашающих алых глаз было трудно отвести взор, но Париж постарался - иначе он бы не ответил. - Слабый окажется уничтожен, - ему многих сил стоило не задрожать. - Хрупкое равновесие останется ровно до тех пор, пока один из сильных, не удовольствовавшись своей долей, не попробует взять долю другого. И тогда все рухнет в нескончаемый хаос. Несколько секунд стояла мертвая тишина. Мир словно внезапно замер - и было бы хорошо, если бы это действительно было так. Единственный звук нарушал тишину: собственное бешено колотящееся сердце слишком громко билось о грудную клетку. - Как это вы четко подметили, мой дорогой друг! - прошептал Гилберт и оскалился. Вдруг сзади послышалось вежливое покашливание. Хмурый человек нарочито медленно опустил руку. - Не кажется ли тебе, что философские прения отнимают очень много сил и времени? Таким лучше заниматься вечером за чашкой крепкого чая где-нибудь на прохладной мансарде и с глазу на глаз, а не здесь, под палящим солнцем и в такой толпе. Немец неторопливо развернулся к говорящему. - Мой друг, ты, как всегда, ошеломляюще прав, - сказал он, словно ни в чем не бывало. - Нам нужно как-нибудь продолжить наш преинтересный разговор, не правда ли, маэстро? Но Мишель молчал, стараясь восстановить сбившееся как после бега дыхание. За него сказал тот, другой. - Думаю, сейчас у нашего уважаемого экскурсовода есть множество неотложных дел и освободится он только где-нибудь к октябрю. Тогда на мансардах уже будет не прохладно, а холодно, думаю, даже чай не спасет. Да и найдешь ли ты минутку в октябре? Гилберт неодобрительно сощурился. - Выгораживаешь? - проговорил он одними губами, презрительно морщась. Никто не обратил на это внимания, кроме того, к кому он обращался. - Констатирую факты, - невозмутимо произнес хмурый человек, словно в продолжение своей речи, а затем также одними губами произнес. - Не время. Гилберт вздохнул, как обычно вздыхают дети, лишенные игрушек: обиженно и зло - и отвернулся. - И знаешь, чтобы не отнимать у маэстро время, давайте продолжим, - хмурый человек обернулся к едва отошедшему от потрясения Мишелю. - Вы, помнится мне, говорили, о... *** - Ничего не попишешь, придется ехать в Нанкин. Выдвигаемся через дня два-три. В коридоре сегодня было некстати шумно. Люди то и дело сновали по истоптанным и потерявшим цвет красным коврам, опирались на светлые потертые стены, прижимая к себе папки бумаг, переговаривались, слишком уж громко для обычного дня. Шумно. Александр шел быстро, изредка шипя и ругаясь на людей, случайно задевших его по дороге. Иван, морщась и пыхтя от боли, едва поспевал за братом, уже даже не переставляя ноги, а нелепо и забавно подскакивая и неловко семеня на больных ногах. - Через три дня? Зачем...уф... такая спешка? Да подожди ж ты!... не беги, ох-х... - А ты меньше болтай и больше ногами двигай! - шикнул на него Александр Иосифович, но темпу сбавил, и даже, хоть и грубо, и больно, подхватил Ивана под руку, чтобы тот меньше походил на скачущую на ветру былинку. А на вопрос отвечать не стал - если сказал в Нанкин, даже если прямо сейчас, то этого-то задача - приказ выполнять, а не спрашивать. Ваня уже хотел что-то сказать, определенно возмущенное или наполненное язвительным ядом, но снова только охнул, неаккуратно ступив на пол. - А сейчас надо проведать этих обоих, - бросил генерал, не поворачивая головы. - Диверсантов. - Ты же... да медленнее, черт побери!... ты же обещал их не трогать! Вот, наконец, коридоры кончились - впереди была лестница. - А я им не доверяю. Сейчас они о чем-нибудь сговорятся и все - пиши пропало! Иван только хмыкнул - не нова песенка-то. - Ничего они там не затеяли - здесь только, умоляю, не лети как паровоз, иначе будешь собирать меня по частям, ай! - я даже поспорить с тобой, да что поспорить - поклясться тебе могу, фома неверующий! - Клянешься, да? Вот сейчас и проверим! - Саша, пропади ж ты пропадом! Медленнее! Генерал буквально волочил Ваню по лестнице, да так, что тот через ступеней пять чуть носом с шестой ступенью не встретился и не сосчитал дальше, до конца пролета. Трость была отставлена чуть в сторону, иначе ему грозила опасность если не быть ею проткнутым, то серьезно покалечиться. А несусветная ругань стояла по всей лестнице и, кажется, была слышна даже на этажах. Когда они уже открыли дверь комнаты, их уже с порога встретил Петр, видимо, поднявшийся навстречу. - Вы тихо ходить совсем не умеете? - начал он возмущенным шепотом. Александр со злостью оглядел вышедшего, уже успевшего где-то снять свою верхнюю одежду, и хотел что-то сказать, но на него шикнули, как на разбаловавшегося ребенка. - Ты же обещал оставить нас в покое! - Петя говорил грозно и тихо одновременно - этому несложно научиться, столько-то лет крутясь в высшем свете. Да и сейчас это вышло бы блестяще, если бы за его спиной не послышался шорох и какие-то неясные, неразборчивые слова. Бросив раздосадованный взгляд на генерала, он поспешил скрыться в комнате. Александр придержал дверь, собиравшуюся закрыться по молчаливому повелению Петра, и шагнул за порог, не дожидаясь приглашения - неизвестно, дождался бы. Скорее нет, чем да. Ваня, тихо ругаясь, вошел следом. - Да что ж ты, солнце, - слышался поспешный шепот. - Ну, тише, тише... Глазам их предстала интересная картина. Сквозь красную, фиолетовую и зеленую листву дикого винограда светлым дождем пробивались лучи света, маленькими пятнышками прыгавшие по полу, корешкам потускнелых зеленых, черных, коричневых и красных книг, столу с разложенными по нему в неизвестном порядке бумагам и прикроватной тумбочке, на которой стояла полная, но открытая бутылка и лежала швейная игла с короткой черной ниткой. Но всякий свет каким-то удивительным способом огибал кровать - форма висела на железной спинке. Всю комнату наполнял едва уловимый запах кофе и смородины, иногда, впрочем, отчетливо пахло спиртом. Петр, войдя, присел напряженно на стул у изголовья и коснулся чего-то бледно-золотого, покоящегося на подушке. Тихо, на грани слышимости, зазвучала мягкая и незатейливая детская колыбелька, чистыми звуками переливаясь над беспокойно заснувшей Москвой. Петя пел завораживающе - профессионально - так, словно всю жизнь лишь этим занимался - и осторожно поглаживал заворочавшуюся Василису по голове. Александр недоуменно покосился на Ивана, но тот, с какой-то ужасающей усталостью и печалью наблюдавший за происходящим, казалось, был полностью поглощен созерцанием и совсем его не замечал, присев на стол и всем весом опершись на трость. И вот уже все подчиняется одной несложной милой мелодии - за окном затихли птицы; одна, чуть шелохнув закрывшие весь остальной мир листья, заглянула в открытую форточку и, поджав ножки и нахохлившись, тепло устроилась в уголке оконной рамы; люди за дверью, бродившие там и тут, замолчали, отступили на время, как на некоторое время отступает тяжелая боль перед смертью. Здесь было уютно. Казалось, будто по комнате и правда летают эти сказочные синицы, присаживаясь к кровати и с интересом поглядывая на спящую. В углу сидит-умывается таинственный дымчатый котик, а на шейке - платок аленький. Слышался скрип заслонки; а там, за ней - дымные, мерцающие угли, то тихо поющие на своем шипящем языке, то внезапно щелкающие и рассыпающиеся искрами. На столе, словно по велению скатерти-самобранки виделись калачи, пышущие теплом и сладостью, теплое топленое молоко заманчиво и лениво плескалось в кринке, сладкая таинственная сыть разливалась рекой. Рядом, хохлясь и сутулясь, сонно сопел старый дед бабай - устало положив ему на колени голову, почивал старый верный пес. Шла купалка селом - ой, рано, раненько... Наконец, долгая песня стихла. Петр медленно поднялся, стараясь лишним звуком не спугнуть глубокого сна, и жестом пригласил всех выйти за дверь, ловко и бесшумно прихватив за спинку старый стул. Как ни странно, Александр послушался. Иван уже был снаружи - вышел еще до конца. - Долго учил? - спросил он хмуро. Ленинград, поставив стул, отмахнулся, как человек, вовсе не желающий сейчас говорить на заданную тему. Да и если бы ответил, то скорее так - "Нет, не очень" и отвернулся. Значит, соврал бы. - Садись. За каким чертом вы пришли? - буркнул он. Саша сейчас выглядел слегка ошарашенным, и на вопрос отвечать не спешил. - За двумя чертями - тобой и Васей. Ну, у кое-кого возникли некоторые вопросы о том, достаточно ли легально и безопасно то, чем вы занимаетесь в свое... кхм... "свободное время", - ответил за него Ваня, усаживаясь на стул. Слова его вызвали у Пети бурю эмоций. Это было видно по тому, как саркастично дернулась бровь, а рука резко, будто бы сердито вплела пальцы растрепанные волосы, а по губам прошлась нервная улыбка. Он вдохнул и, не убирая руки, закрыл глаза и до скрипа сжал зубы, мысленно считая до трех. Нет, до десяти - надежнее, все-таки. Ваня терпеливо ждал, Саша, придя в себя, тоже глядел выжидающе, весь подобравшись и глядя тяжело. Наконец, резко выдохнув и выпрямившись, Петр заговорил. - Да. Вы раскусили меня, чудовищного и гадкого преступника, - внезапно заявил он, вздернув подбородок и криво усмехнувшись. - Я взял бутылку водки из личного кабинета Александра Иосифовича. Я каюсь. Иван Николаевич смотрел с неодобрением - не поступка, но слов. Лицо же Александра изменялось по мере "исповеди" - с первыми словами он просиял, но с каждым следующим словом черты его изменялись, серели и блекли. Не этого он ожидал, не этого... - Не один, наверняка, - процедил он зло. - Откуда знаешь, где я расположился? По наводке Василисы Юрьевны? Значит... Петр прервал его, раздраженно выдохнув. - Да идите вы к черту, Александр Иосифович, - глядя прямо на генерала, спокойно произнес Ленинград, словно речь шла о погоде. - Идите к черту со своими подозрениями. А лучше - ко врачу! Если двадцать лет аккуратной службы не могут выветрить ваше к нам недоверие, то я даже не знаю, что делать. Голос его не дрожал, ни одна жилка не дернулась - спокойствие было железным, как спокойствие отчаявшегося. - Что?... - Что-что, Александр Иосифович, на слух не жалуетесь? Что я сказал, - Петя взглянул на потолок. - Я не знаю, что я могу сделать, чтобы вы не считали любое наше действие, взгляд, слово или вздох попыткой насильственного переворота. Подскажете? Или так и будем гоняться лесами за призраком утренней зари? Александр Иосифович побагровел. Ваня, в противоположность брату, откинулся на спинку стула и тихо, но заливисто рассмеялся. Петр, глядя то на одного, то на другого, не терял своего спокойствия и самообладания, в душе уже готовый к чему угодно. Как там нынче говорится-то - будь готов ловить котов? - Знаешь, что, братец? - зашипел генерал, распаляясь. - Ты доигрался. - Давно уже, - вставил Ленинград, хмыкнув. - Сейчас дождешься, я тебя на хлеб и воду посажу! - Было, - Ваня уж утирал выступившие от смеха слезы. - В тюрьму закрою! - Ну, напугал, - Петя усмехнулся. - Было! - В Сибирь ушлю! - Не ушлешь! - В кандалы закую! - Ходили уже, в кандалах-то! - Тогда знаешь, что? Да я... Да я!... - но на ум уже больше ничего не приходило. Видимо, странная и нелогичная веселость заразила и Александра, потому как вместо того, чтобы тут же, от души и со всей злостью плюнув на это все, вызвать кого-нибудь и сделать что-нибудь эдакое... да что?... он только цокнул и сложил руки на груди. - Дожили. Мне нечем пугать моих подчиненных! - Ай-ай-ай-ай-ай! - с чувством произнес Петр и сокрушенно покачал головой, состроив огорченную и сочувствующую мину. - Да как ты вообще с ними уживался?! - обратился Саша к Ване, все еще посмеивавшемуся время от времени. Тот снова хихикнул. - Да у нас как-то проблем таких не возникало, - он пожал плечами. - У-ди-ви-тель-но! - саркастично заметил Ленинград, разводя руками. Тут уже и генерала пробрало на смех. Но, если так задуматься, то что-то в этом было? Правда - почему? Да, заслуженное уважение (ведь Иван все же за всю свою бесконечную жизнь каплю уважения заслужил, как ни отвратительно это признавать), да это отношение к нему, как ребенка к родителю и кумиру, да, да, да, но ведь в конце концов, находились же такие, как он, жаждущие сменить весь порядок вещей, укладывавшийся по кирпичику не один день! И нельзя сказать, что они не влияли и на Васю с Петей. И как тогда?... - Ладно. Повздорили, и будет, - Петя открыл дверь и скрылся в комнате. Саша уже хотел пойти за ним, но Ваня жестом остановил его, заглядывая в оставленную щелочку. Через минуту офицер вышел, держа в руках бутылку водки. - Вот она, несчастная жертва нашей с Васей жестокой авантюры, - он поднял ее над головой. - Но пострадала она несильно, потому что кроме как для дезинфекции при ликвидации этих треклятых заноз, больше никуда не была использована. Возвращаю. И он торжественно вручил бутылку Александру и собирался уже откланяться, как тот остановил его. - Есть тут кое-что, что ты мог бы сделать, чтобы отогнать мои подозрения, - сказал он, нахмурившись. - Только вот я не знаю... - Говорите, - серьезно кивнул Петя. Иван тоже посмотрел на него внимательно и настороженно. Мало ли, что взбредет в больное воспаленное сознание идейного революционера и едва не массового убийцы? Нет, у Пети есть голова на плечах, да и, если что, своей он сам ради них готов пожертвовать. Пожертвует, но от чего нужно Сашу отговорит, но все же... Что это вообще может быть? - Ты, Петька, как человек чести, - с легким смущением: надо же, глупость какая! - я думаю, ты откажешься... - Говорите! - тон офицера стал требовательным. Александр поглядел на брата - тот даже напряженно привстал. Потом на подчиненного - он был полон решимости хоть горы свернуть да под пулю встать, только бы это все прекратилось. Потом на пол. Хороший пол - ничего не требует, лежит себе под ногами, из страны не бежит и козни не строит. Наконец, он заговорил, подняв голову. - ... *** Поздний вечер выдался на редкость уютный - за окном стоял стеной ливень. Сколь же и полным событий - возвращение домой было мучительно, несмотря на самые комфортные условия передвижения. На середине пути, лишь только он собирался вздремнуть, как легкие заполнились едким дымом, а в затылок больно застучало. Он сначала подумал, что это Берлин нагло осмелился закурить в купе, лишь только он прилег, и уже готовил для него обвинительную речь и основательную взбучку, но включив свет, не обнаружил этого хмурого курильщика рядом - вышел куда-то. Отчего-то теперь он не выносил сигаретный дым - то ли от того, что вождь с курением боролся, то ли оттого, что дыму в легких и так было предостаточно, он оттуда даже не выветривался. - Вот, стало быть, как, - дослушав последнюю часть рассказа, произнес задумчиво Гитлер. - Интересно... Гилберт, потрепанный с дороги, развалился в глубоком кресле напротив, сонно прикрыв глаза. - Насколько усердно они хватаются за любую возможность рассорить нас в пух и прах. Что ж, их старания нельзя не заметить! - вождь встал и прошелся к окну, за которым по-осеннему тяжело падали капли. - Однако?... - привычно подсказал Гилберт, не открывая глаз. "Продолжайте" - означала эта реплика. Вождь улыбнулся, глядя на пустеющие улицы города. - Однако и мы здесь далеко не совсем дураки. Нам пока вовсе не это нужно. Рейх степенно кивнул, устраиваясь в мягком кресле поудобнее. Шелковая подушка под спиной была как нельзя кстати - была бы его воля, он заснул бы прямо здесь и прямо сейчас, когда дождь так уютно стучит по стеклу, а в комнате так великолепно тепло. - Народ, конечно, послушный, и пойдет, куда прикажут, хоть в три ночи, - устало говорил Адольф. - Но, в конце концов, на кой черт нам пока что Союз, если позорный мир мы подписывали с другими? Народ жаждет реванша. Народу нужна Франция. Опозоренная. И остальные - в придачу. - Безусловно, - устало выдохнул Байльшмидт. Нещадно клонило в сон. - Но я думаю, тебе не стоит говорить, что и до него дело дойдет? - Адольф развернулся, глядя на свою страну. Казалось, что он спит, но почему-то вождь был уверен, что его слышат, понимают, и, несомненно, соглашаются. - Не сейчас, не сейчас, а тогда, когда мы изведем мелких грызунов в доме, а оставшиеся крысы будут плясать под нашу дудку. Крысиная армия - огромная сила. - Понимаю, - уже где-то на грани реальности и сна говорил Гилберт. Спать. Как же хочется спать. - Союз прикрывает английские колонии, жемчужину чертовой короны, - вождь с размаху уселся на подоконник и поджал ноги, прислоняясь к стеклу. - Если мы собьем корону, падет и вся империя, - Рейх лениво махнул рукой. - Жемчужина слишком важна для Артура, как бы он ни строил из себя неизвестно что. Без своей драгоценной жемчужины, без его экономической поддержки, он и выеденного яйца не стоит. Так что... - Это крайние меры, дорогой. Если вдруг Великобритания будет сопротивляться или, что менее вероятно, Александр вдруг каким-то немыслимым и чудесным образом станет слабее и нам будет целесообразно воевать с ним. Гилберт ответил не сразу. Видимо, ему было трудно не то, что глаза открыть или хотя бы головой кивнуть - языком поворочать. Тяжелая дорога, задымленные легкие, пули, неизменно точно попадавшие в затылок и периодическое удушье изматывали так, что иногда становилось интересно, почему он все еще стоит, говорит, что-то даже делает, а не катается по полу. Наконец, переборов себя, Рейх встрепенулся и, разлепив глаза, с виноватым видом взглянул на Адольфа, все еще ожидавшего реакции на свои размышления. - Извините, мой фюрер, - сказал он, откашлявшись, - но если я сейчас же не удалюсь в свою комнату, то засну прямо здесь и завтра тоже не встану. Я бы с удовольствием продолжил нашу беседу, если бы не выпадал каждые пять минут. Гитлер только благосклонно и величественно кивнул, позволяя идти. - Благодарю, - Гилберт не без усилия поднялся. - Доброй ночи. За его спиной давно закрылась дверь, а Адольф все еще рассуждал про себя о Советском Союзе, о неизмеримых запасах нефти и сокрытых от посторонних глаз сокровищ необъятных земель. Его, в отличие от многих, не мучили ни дым, ни свист пуль, ни костры - ничто. Разве не прекрасно, когда даже собственная совесть молчит в глубине сознания и не смеет беспокоить крепкого сна?