* девятью годами ранее*
— А вы храбрец, мистер, — сказал омега, когда они оказались наедине, в глухой темноте меблированной комнаты, на третьем этаже пансиона «Жасмин». Запах жасмина, слегка разбавленный лимонной вербеной и сладковатой пудрой, в самом деле пропитывал каждый уголок, стулья, занавеси, покрывало на широкой кровати в алькове. В тягучий, дурманящий аромат вплетался собственный запах омеги — холодные тюльпаны и что-то похожее на мексиканскую ваниль, не разобрать, заглушает желание, оно проступает сквозь поры, сгущает кровь, не дает думать. — Готов поспорить на собственный член, что вы попросту не знали, что за фрукт Чарли Гарлоу, иначе не стали бы так по-глупому рисковать шкурой из-за дешевки вроде меня. Большие выразительные глаза — синие, как мечта, или целое поле незабудок — сверкали в беспокойном свете белых свечей, и страстная печаль этих глаз входила в необъяснимое противоречие с вульгарной речью проститута. — Тогда, боюсь, ты бы проиграл свой член, мой друг, — усмехнулся Ричард. — Я знаю Чарли Гарлоу как облупленного и не особенно рисковал. Он слишком пристрастен к виски и слишком легко приходит в ярость, так что ему никогда не стать по-настоящему хорошим бойцом. Ну, а ты, если верить дядюшке Фло, для всех местных альф и бет желаннее золотого доллара… — И для омег тоже, — нагло добавил синеглазый красавчик с локонами лунного цвета, и пояснил без тени смущения: — С омегами я тоже сплю, если они платят двойную цену… За приватность. Тюльпановый запах с примесью ванили стал еще ярче. Он словно проникал сквозь кожу, смешивался с кровью и растекался по жилам, заставляя сердце Ричарда плясать фламенко, а член — подниматься и твердеть… Омежье очарование Тони Куина было притягательно, как золото, и непреодолимо, как опьянение. Чарли Гарлоу было от чего сойти с ума. — А ты умеешь хранить тайны, Тони? — Ричард сел в кресло, слегка раздвинул ноги, и омега тут же скользнул к нему с кошачьей грацией, не дожидаясь повторного приглашения: — Я не болтлив… может, потому, что рот у меня чаще занят, чем свободен, и сосу я отнюдь не леденцы… но ради вас, сэр, я сумею стать немым, как гвоздь в двери… как золотая рыбка… Развязные речи Тони и голос странного тембра — с легкой хрипотцой, но глубокий и мелодичный, как звуки арфы — возбуждали страсть альфы вернее, чем демонстрация обнаженного тела, и Ричард закусил губы, чтобы не стонать, когда ловкие длинные пальцы расстегнули ему ремень и ширинку, и пробрались в штаны, где уже полностью налился силой горячий ствол. Запах тюльпанов, свежий и сладкий, и ванили — зовущий, томный, побуждающий спустить со створки гончих бешеной страсти — полностью окутал Ричарда, напрочь заглушил голос разума, отменил все расчеты. — У тебя ведь сейчас полный цвет… — только и сумел проговорить он, когда Тони, освободившись от лишней одежды и нижнего белья, оседлал его бедра и со сладострастным стоном насадился на его член омежьей щелью… — Какая тебе разница? Просто выеби меня, выеби меня как следует, ахххх… Ооооо… — и эта бесстыдная, нахальная песня телесного блаженства звучала куда убедительнее фальшивых похвал мужской стати альфы.***
Кучер направил лошадей в сторону от центральной площади, и вскоре экипаж выехал на замощенную набережную Миссисипи, которая быстро перешла в обычную прибрежную дорогу, уходящую за пределы городской черты. Здесь расстояния между домами стали больше, появились сады и пастбища, и публики, слоняющейся без дела, сильно поубавилось. Заметив перемену пейзажа за окном, и уже практически позабыв недавнюю обиду на мужа, Сойер с любопытством выглянул наружу, но, не желая снова глотать пыль из-под копыт, быстро закрыл окно и обратился за разъяснениями к Далласу: — А куда мы, собственно, направляемся? И зачем? Ричард не сразу очнулся от своих дум, таких же глубоких и темных, как волны Миссисипи, неспешно катившиеся к устью, чтобы раствориться в морской соли и пене… и скорее догадался о вопросе Текса, чем в самом деле расслышал, что сказал его мятежный супруг: — Мы едем в один милый сельский дом… По крайней мере, он всегда кажется милым, когда я наношу визиты хозяевам, а это бывает нечасто. При этом признании Даллас еще больше помрачнел, скрестил руки на груди и, отвернувшись от окна, откинулся на спинку сиденья. В кофейно-лимонный запах альфы предательски вплелись резковатые ноты мускуса и можжевельника — они появлялись каждый раз, когда Ричард в беседе с Тексом о чем-то не договаривал, или сам предмет разговора был ему неприятен. Текс ревниво подметил, что супруг ответил только на первую часть вопроса, и потребовал прояснить и вторую, но Ричард лишь покачал головой и проронил всего одно слово: — Терпение. Экипаж тем временем свернул с основной дороги на проселок и покатил по живописному предместью, где справа и слева располагались изящные здания со стенами песочного цвета, увитые плющом и глицинией, окруженные садиками, и куда больше похожие на городские виллы, чем на простые и добротные фермерские жилища. Прошло по меньшей мере полчаса, прежде чем цель путешествия была достигнута, и кучер, натянув вожжи и окрикнув лошадей, заставил их остановиться возле довольно большого дома, с чугунной оградой и такими прочными воротами, словно хозяева готовились выдерживать многомесячную осаду. — Вот мы и на месте, Текс. Следуй за мной и, пожалуйста, что бы ты ни увидел и ни услышал — молчи. Просто не раскрывай рта. У нас будет еще много времени поговорить обо всем этом, но пока мы здесь, ты должен молчать. Обещаешь? — рука альфаэро мягко легла на руку мужа, черные глаза смотрели пристально, испытующе, но Текс успел достаточно хорошо узнать Ричарда, чтобы понять: сейчас Дики не требует, а просит. Ничто в этой мирной сельской местности не указывало на присутствие какой-либо скрытой угрозы, но Ричард отчего-то казался напряженным, как тетива индейского лука. — Обещаю… — Текс согласно кивнул, и, заглянув в глаза альфаэро, заметил в них тень какой-то давней печали. Вспомнив то, о чем они говорили еще на пароходе, ковбой заново осмотрелся по сторонам, и, пока они шли к воротам и ожидали привратника, кое-как сообразил, что здесь, наверное, и живет сын Тони. А раз так, то Ричарду не позавидуешь — легкое ли это дело: объявить мальчишке, что тот теперь полный сирота и больше никогда не увидит своего красивого папу… Повинуясь внезапному порыву, Сойер захотел как-то выразить мужу свою поддержку, но никакие слова на ум не шли, и тогда он просто положил ладонь на плечо Ричарда и слегка сжал пальцы, мол, я с тобой. В этот же самый миг створка ворот перед ними раскрылась и в ней показался черномазый слуга-бета в белой рубашке, коротких штанах и шляпе-канотье. Окинув двоих альф внимательным взглядом, он молча посторонился и, сняв шляпу, склонил голову, обозначая приветствие — но и только. Его сухощавая рука с длинными пальцами вытянулась в сторону садовой дорожки, которую с обеих сторон плотно обступили деревья, чьи ветви сомкнувшись над ней, образовали естественный свод. Длинные пряди седого мха свисали с этого самого свода, пряча от сторонних глаз здание виллы, чью черепичную красную крышу и часть белой стены было тем не менее хорошо видно с дороги. Ричард, кивнув привратнику, уверенно пошел вперед, и Тексу не оставалось ничего иного, как последовать за ним. На кончике его языка крутилось уже несколько вопросов про то, что это за дом и кто там обитает, но, памятуя о просьбе мужа, он придержал собственное любопытство, полагаясь до поры до времени лишь на то, что сам увидит и услышит… Аллея, ведущая к дому через красивый, но довольно запущенный сад, была недостаточно длинной для объяснения, и Ричард, еще раз взвесив все «за» и «против», решил ничего не объяснять и никак не подготавливать Текса к первой встрече с мальчишкой. В холодную воду лучше прыгать сразу и с головой, а не заходить мелкими трусливыми шажками, кутаясь в собственные руки… Насколько Ричард а-Даллас успел узнать Текса а-Сойера, тот смотрел на вещи сходным образом и проявлял завидный здравый смысл там, где менее сильные духом впадали в ступор или истерику. А вот о-Сойер — чувствительный омега, по праву владеющей второй половиной души юного супруга — тревожил Ричарда куда сильнее… «Ладно, посмотрим… Как примет, так и примет. Разве я могу требовать от него стойкости, когда сам трясусь от страха?..» Они поднялись по каменным полукруглым ступеням крыльца к стеклянной двери, забранной изнутри плотными соломенными шторами, и Ричард, прежде чем позвонить в дверной колокольчик, негромко повторил вою просьбу-напутствие: — Ни слова, что бы ни случилось. Их, видимо, ждали, поскольку дверь распахнулась раньше, чем успел затихнуть звонок, и возникший в проеме пожилой темнокожий омега, аккуратный, упитанный, в домашнем костюме, какой обычно носили няни в богатых семьях — шелковая рубаха, легкие полотняные штаны и кипенно-белый накрахмаленный фартук — кланяясь и рассыпаясь в приветствиях, пригласил их в просторную прихожую. — Масса а-Даллас! Наконец-то вы до нас добрались! Наконец-то доехали! Ричард холодно кивнул — ему не слишком приятны были эти излияния, но затыкать рот няню он не собирался; дождавшись паузы, альфа спросил: — Разве вы не получили мою телеграмму? — Конечно, получили, масса а-Даллас, получили! И ждали, так уж ждали, особенно маленький масса, а вы все не ехали и не ехали… Ричард открыл было рот, чтобы еще кое-что уточнить и представить супруга, но тут из глубины дома донесся пронзительный детский визг, на втором этаже распахнулась дверь и послышался отчаянный топот быстрых и крепких ножек. — Дядя Ричард! Дядя Ричард! — кричал, сбегая по лестнице, нарядно одетый и гладко причесанный мальчик лет восьми. — Я ждал! Я знал, что вы приедете! И вот вы приехали! Дядя Ричард! А они говорили, что вы больше не появитесь, я слышал! Но я не верил! Это чудо налетело вихрем, прыгнуло и оказалось на руках у Далласа… и каждый, кто увидел бы рядом их лица, должен был ахнуть от изумления — поскольку мужчина и мальчик были похожи, как две капли воды.***
Пока Текс шел за Далласом по дорожке к красивому особняку («милому сельскому дому», как назвал его Даллас), в его голове возникали все новые и новые вопросы, но, повинуясь просьбе мужа, он держал рот на замке. И только молча кивнул в ответ на повторение просьбы уже у самых дверей. В любом случае, если они приехали навестить осиротевшего мальчика, он скоро сам все узнает и поймет. Но, когда они оказались внутри и сверху к ним сбежал по лестнице темноволосый и темноглазый мальчуган, ни капельки не схожий с тем белокурым ангелочком-младенцем, что показывал ему в медальоне Тони Куин перед самой смертью, Текс начисто позабыл о своем обещании молчать. Живая радость ребенка, то что он назвал Ричарда дядей и его поразительное сходство с Далласом рассказали Сойеру то, что сам Дик почему-то желал от него скрыть — вероятно, этот дом принадлежал его родне — брату или дяде, и этот бойкий мальчик — ни кто иной, как его племянник! Иначе с чего бы им быть так похожими друг на друга? — Привееет, дружок! — Сойер искренне улыбнулся, когда темные, как у Ричарда, глаза мальчугана вопросительно воззрились на него — Я Текс из Техаса, Текс Сойер а-Даллас! А ты, должно быть, живешь здесь со своими папой и отцом, да? Ну и как же мне называть тебя, парень? — простодушно спросил он, и протянул руку для того, чтобы мальчик мог поздороваться по-взрослому. Но, в ответ на его искренний порыв, в доме повисла какая-то подозрительно-тяжелая пауза: мальчик засопел носом и нахмурился, черный слуга-омега, впустивший их, как-то странно взглянул на Ричарда и спешно отвел глаза, сделав вид, что что-то ищет на каминной полке… А сам Даллас бросил в его сторону взгляд, полный укоризны, пряча лицо ребенка у себя на плече. — Что? Что я не так сказал или сделал, Дик? — опешил Сойер. — Ты нарушил свое обещание, Текс. — с трудом удержав себя от гневной вспышки, тихо проговорил Ричард. Но беда, как известно, не приходит одна: едва Даллас успел договорить, как мальчик поднял голову с его плеча и уставился на Текса уже не сердито, а яростно, как маленький дьяволенок: — Лучше всего будет, если ты станешь называть меня «мистер Куин», ты, фермер, за три мили воняющий кукурузой и дешевым куревом… зачем ты приехал? Я не звал тебя! Дядя Ричард, зачем он здесь? Где мой папа? Ричард вздохнул и осторожно поставил ребенка на пол, не выпуская, однако, его ладони. — Вот поэтому тебе и следовало молчать, Текс. Я совсем не так представлял себе знакомство моего мужа… и моего сына.