Дикие сливы. Часть 3.

      Дальнейшее распитие кофе прошло более-менее гладко, как и последовавший в скором времени обед, после которого мальчика отправили в его комнату читать, ну, а Даллас и Марсден сели обсуждать планы на завтра. Текс, который все равно ни черта не разумел в устроении детских праздников, в отличие от Ньюбета, предпочел поисследовать дом и его окрестности в гордом одиночестве, предаваясь с одной стороны философским размышлениям о человеческой природе, полной обмана и лицемерия, а с другой — лелея план мести Ричарду. Несмотря на то, что его омежья часть была незлобива и склонна простить мужнин обман, он, как альфа, считал бы себя униженным и оскорбленным до тех пор, пока альфаэро не заплатил бы по счетам собственным унижением и не пришел сам вымаливать прощение, лишившись своих супружеских привилегий…       Придя в итоге к некоторому согласию насчет того, как ему надлежит себя вести, чтобы преподать Ричарду урок, Текс вернулся в дом и, отказавшись присоединиться к легкому ужину, отправился сразу же наверх, в зеленую господскую опочивальню. Другой слуга, тоже чернокожий, но бета, вооружившись канделябром, сопроводил его туда, показал, как воспользоваться уборной и умывальником и даже собирался прислуживать, но Сойер услал его прочь, сообщив, что ему точно уже не восемь лет и в няньках он давно не нуждается.       Когда слуга ушел, Текс скинул с себя часть одежды, и, оставшись в рубашке и кальсонах, подсел к маленькому письменному столу в той комнате, что соединяла уборную и спальню и имела выход на открытую верхнюю галерею, идущую вдоль всего второго этажа. Здесь же стоял удобный диванчик, и Сойер, довольно потерев руки, вооружился пером и бумагой, чтобы оставить Ричарду послание:       «Дорогой Дик! Я все еще на тебя сердит, и потому хочу побыть в одиночестве. Можешь ночевать здесь на диване или вообще в другой комнате, благо дом большой и ты наверняка устроишься с комфортом, но двери в зеленую спальню я запру и буду признателен тебе, если ты не станешь пытаться их открыть среди ночи. Твой муж, Тексис а-Сойер.»       Он перечитал послание дважды и оставшись им вполне удовлетворен, поискал, чем бы пришпилить его к дверям спальни, но, так и не найдя ничего подходящего в этом явно омежьем будуаре, попросту оставил письмо лежать на столе, придавив край подсвечником. Посчитав, что теперь сможет заснуть спокойно, Текс проделал все приготовления ко сну в приподнятом настроении, и, заперев двустворчатую дверь изнутри на ключ, довольный своим планом, рухнул на большую кровать под сетчатым балдахином.       

***

      Весь остаток дня, проведенный на вилле и неожиданно наполнившийся самыми что ни на есть родительскими заботами, Текс выказывал себя образцовым супругом. Он держался с Ричардом немного холодно, но в споры не вступал, да и во всем остальном, включая застольный этикет, больше ни разу не перешагнул рамок хорошего тона и благоразумия.       О-Марсден, изучавший избранника массы а-Далласа придирчиво и со всех сторон (и уж конечно — в постоянном сравнении с Тони), был сегодня уже почти доволен поведением синеглазого техасца.       — Масса Тексис — отменный джентльмен! — обронил он вскользь, беседуя с Далласом, и Ричард улыбнулся, зная, что на эзоповом языке слуг подобный комплимент означает:       «Ваш младший муж очень красив и не такая уж деревенщина».       Первый бастион был взят. Новый Орлеан потихоньку принимал Текса. Оставалось надеяться, что ковбой рано или поздно ответит взаимностью. В глубине души Ричард очень хотел, чтобы это произошло поскорее, и город, изящный, как сама Франция, и чувственный, как креол, тонущий в зелени и цветах, напоенный ароматами азалий, роз и глицинии, с пряными оттенками шоколада и кофе, полный колдовства и тайн, благословил их расцветающую супружескую любовь и стал ее хранителем.       Подобные мысли привели Далласа в романтическое настроение и подогрели желание, неизменно томившее его вблизи от Текса; ну, а недавняя гневная вспышка любимого (надо признать, он имел на нее право!) должна была подбросить хвороста в костер обоюдной страсти и сделать примирение особенно сладким…       Увы, когда Ричард около полуночи поднялся в спальню, наконец-то покончив с делами и мечтая оказаться в объятиях Текса, он с крайне неприятным удивлением обнаружил запертую дверь и мстительную записку… Его прогоняли с супружеского ложа — в том не было никаких сомнений!       В первую минуту Ричард даже восхитился: кто бы мог подумать, что в простодушном с виду парне, прочитавшем не так уж много книг и воспитанном не в самой изысканной среде, таится такая бездна омежьего коварства, густо замешанная на гордости альфы! Но затем действительность предстала перед ним в мрачном цвете…       Запах слив и смолы дразнил обоняние самым дерзким образом, заставлял член наливаться требовательной силой, а рот — наполняться слюной, как у хищника чующего добычу. Желание овладеть мужем, подчинить себе и не давать заснуть до рассвета, возбуждая и доводя до оргазма снова и снова, затмевало разум. Запертая дверь была смехотворной преградой для Черного Декса, он мог бы выбить ее одним ударом ноги — впрочем, легко нашлись бы и более цивилизованные способы проникнуть в святая святы упрямого омеги. Даллас мог воспользоваться дубликатом ключа или поступить еще проще, войти в спальню через наружную галерею. Вторая дверь, ведущая на балкон, не имела засова и легко открывалась булавкой, однако Текс, скорее всего, не подумал о ней вовсе и запирать не стал.       Да, все это годилось для достижения цели… но, поступив так, Ричард расписался бы в своем неуважении к свободной воле супруга, к его праву на гнев и огорчение, и приравнял к тем бессловесным, подавленным омегам из прошлого, что становились со временем настоящими рабами мужей-альф. Даллас не собирался столь грубо попирать собственные принципы и причинять Тексу еще худшую обиду; его всегда раздражали и бесили омежьи способы наказания провинившихся супругов, он высмеивал альф, попадавшихся в кружевные ловушки жестокого кокетства — и вот теперь сам оказался в таком смешном и глупом положении, перед запертой дверью в спальню.       — Ну хорошо, — сказал он негромко, не сомневаясь, что Текс его слышит. — Хочешь спать один, без меня — спи. Но мне все равно не уснуть, так что я… буду думать о тебе, мой милый, и, как мальчишка, дам волю своим рукам. Прости, если будет шумно — я слишком хочу тебя.       Текс уже начал погружаться в сладкую дрему, когда скрип половиц возвестил его о том, что Ричард поднимается наверх. Сердце ковбоя зачастило, напрочь прогнав сон из глаз, и какое-то время Сойер тихо лежал и чутко вслушивался в то, что происходило за запертыми дверями спальни. Стена между спальней и гостиной была достаточно тонкой, чтобы до него долетали даже незначительные звуки — шорох одежды, зевок, покашливание в кулак, шаги… и, наконец, характерное похрустывание бумажного листа.       Распознав его, Текс напрягся в ожидании быстрой и гневной реакции мужа на наглое своеволие, однако, вместо брани услышал что-то вроде тяжелого вздоха или, может быть, приглушенного смешка. А потом голос Далласа, звучный и четкий, донес до него план собственной мести, и Сойер спешно прикусил палец, чтобы не подать ему ответного сигнала о том, что все слышал.       «Пусть думает, что я давно сплю… тогда его усилия пропадут даром, даже если он под самую дверь приползет скулить и кончит в замочную скважину…» — мстительно приговорил альфа, но более жалостливый омежка оказался с ним не согласен и между ними завязался занятный внутренний спор:       «Нет, он ведь не дурак, он знает, что я не сплю…»       «Ну и что с того? Если ты не станешь в ответ пыхтеть и ворочаться, то он быстро решит, что ошибся и заснет сном праведника…»       «Ой, это тебе легко рассуждать о покое… а вот я уже хочу его… хочу, хотя все еще сержусь…»       «Оооо, вот оно, твое омежье непостоянство и слабость, которую он прекрасно знает и использует! Будь я настоящим альфой, такие штучки со мной не сработали бы!»       «Да уж… но ты не забывай, нас тут двое, и со мной тебе придется считаться, хочешь ты того или нет.»       «Проклятье! Вот уж сподобил Триединый сотворить этакого урода…»       «Не кощунствуй, или понесешь заслуженную кару за свою гордыню!»       «Ай, не надо мне тут проповеди читать, и корчить из себя праведника! Если ты такой святоша, тогда продолжал бы сидеть на ранчо и не тащился бы сюда, поглядеть на дивный новый мир, полный разврата и соблазнов…»       «Тссс… ты слишком сильно шумишь! Он уже понял, кажется, что мы не спим…»       Текс мысленно прикрикнул на обе свои ипостаси, так некстати затеявшие ссору, и снова прислушался к звукам, долетавшим снаружи. Теперь ему почудилось, что альфаэро покинул гостиную и крадется к распахнутому в весеннюю влажную ночь окну, выходящему на галерею и затянутому тонкой москитной сеткой. Похоже, так оно и было, но шаги Ричарда замерли, немного не доходя окна, и вскоре нос Текса наряду с терпким и ярким ароматом кофе и лимона, учуял табачный дым — стало быть, он вышел покурить…       Запах возлюбленного взбудоражил его не на шутку, разбудив вместо гнева страстное желание. В какой-то миг, Сойер даже испугался, уж не приключилась ли с ним внеочередного цветения — так бурно и ярко отреагировала его омежья природа на близость истинного альфы.       — Этого еще не хватало для полного счастья… — тихо пробормотал он себе под нос, засунув руку в кальсоны и проверяя, не течет ли у него из тайных врат… — уффф… кажется, показалось…       Однако, шарить у себя в штанах оказалось опрометчивой идеей — его член словно бы только того и ждал, чтобы оживиться и удивленно приподнять голову, натянув полотняную ткань.       — Чччерт… да чтоб тебя… — сдавленным шепотом ругнулся на непослушный орган Текс, однако, прекрасно понял, что усмирить его с помощь рук у него не получится — эффект будет прямо противоположным…       А альфаэро, будто бы издеваясь над ним, все курил, любуясь загорающимися в бархатной тьме звездами и вдыхая напоенные цветочными ароматами запахи влажной и почти по-летнему жаркой ночи. Сверчки и цикады завели свое неумолчное пение в наступающих сумерках, а где-то совсем рядом, в ветвях соседнего дерева, опутанного кружевом розового цветения, распевался невидимка-соловей…       Текс откинулся на подушки и тихо рассмеялся — выходит, он сам себя поймал в ловушку, желая наказать мужа. И теперь его точно так же ждала бессонная ночь, полная красочных жарких фантазий и любовных вздохов…       Ричард любил ночь — время, созданное для любви и охоты, а вовсе не для тупого сна. Благословенная темнота укрывала широким плащом злодейства и безумства, порою же, как сейчас, просто нашептывала на ухо, успокаивала тревожные думы, утешала раненое сердце.       Облокотившись на дубовые перила, альфа с жадностью впитывал дыхание ночного сада, смешанное с вишневым дымком табака, но его чуткие уши не пропускали ни единого, даже случайного, звука из спальни, где скрывался своенравный возлюбленный. Текс мог сколько угодно таиться, глушить в груди вздохи, стискивать зубы, но Ричард чуял призывный запах, запах желания, распаленного принудительным постом: словно спелые сливы утопали в сиропе из красного вина, сдобренного мускатом…       Собственное тело отзывалось на эту вакханалию предсказуемо — страстной эрекцией, тянущим сладким спазмом внизу живота и лихорадочной дрожью.       «Ты еще не передумал, мой мальчик?.. Ничего… ночь едва вступила в свои права, и задолго до первого света ты будешь умолять, чтобы я пришел и взял тебя».       Табак дотлел, трубка погасла… но, прежде чем уйти в комнату, назначенную местом ссылки, и предаться жаркому самоудовлетворению, Ричард решил передать привет Тексу. Он подошел к балконной двери — так, что его силуэт явственно обозначился в проеме, при ярком свете луны, и молодой супруг мог хорошо рассмотреть детали — и, не проверяя, заперта ли она, начертил на стеклянной поверхности короткое послание:       «Если гнев тебе милее, лотосоокий,       Пусть он будет твоим возлюбленным — что же делать?       Но сперва ты должен вернуть мне мои объятья,       А в придачу к ним — и все мои поцелуи.» (1)       Едва в оконном проеме возник темный знакомый силуэт, сердце Текса подпрыгнуло в груди, словно заяц, наткнувшийся на койота, и забилось в два раза чаще, а в животе замельтешили ночные мотыльки застигнутых врасплох фантазий.       — Вот я болван, каких свет не видывал! Окно! Он сейчас просто влезет в незапертое окно! — отругал он себя же за непростительную оплошность, благодаря которой весь его план по воспитанию супруга мог рухнуть в одночасье…       Но, по каким-то причинам, Ричард не стал вторгаться в пределы спальни, он лишь оставил на оконном стекле некое послание и медленно удалился в другую половину отведенных им на двоих покоев.       Убедившись в том, что Далласа уже нет на галерее, Сойер вылез из-под кисейного полога и осторожно прокрался к окну. Послание было написано так, что с его стороны текст был зеркальным, и ему пришлось повозиться с тем, чтобы разобрать все, обращенные к нему, слова и фразы. Сперва они показались ему сущей бессмыслицей, но, бегло перечитав их еще раз, ковбой все-таки догадался, что это строки какой-то песни. Ее сочинитель, судя по всему, находился в сходном с Далласом положении, но не постеснялся потребовать от косоокого возлюбленного (тут на ум Тексу пришли виденные им в Сан-Антонио странные омеги из далекой Азии, у которых и впрямь были какие-то косые глаза и решил, что сочинение написал их сородич) вернуть супружеский должок…       — Ну уж нет, Дики, ты меня так просто не выманишь… Ишь, что удумал! Вернуть тебе все поцелуи и объятия — эдак мы и за месяц не управились бы… — вполголоса ответил на хитрую уловку довольный ее разгадкой Текс. Однако, эти короткие строчки против воли заставили его омежье естество волноваться еще сильнее, да и альфовий узел на ноющем от нереализованного желания члене тоже давал о себе знать…       Вернувшись в кровать, Сойер бросился на подушку и, стиснув ее обеими руками, постарался немного успокоиться и умерить жаркий ток крови по жилам. Но кофейно-лимонное лассо с нотками одуряющего вишневого табака уже безжалостно пленило его нос и чресла, и настойчиво вело его мысли и желания поперек принятого им же самим решения — как опытная рука ковбоя выводит из бегущего стада бычка, пойманного за рога…       Своенравный мальчишка не собирался сдаваться на милость победителя, но Ричард и не рассчитывал на быстрый успех. В нем пробудился азарт охотника, достаточно терпеливого, чтобы часами лежать в засаде у логова ценного зверя, и фатализм поэта-романтика, находящего особое удовольствие в чувственной муке неутоленного желания.       Дверь, разделявшая комнаты, была эфемерной преградой для опытного взломщика — и усладой для любовного вора, поскольку не поглощала и не скрадывала никаких звуков. Лежа на диване, Ричард слышал все, абсолютно все: как Текс ходит по своей спальне, как вздыхает, как бормочет что-то скорее весело, чем недовольно, как скрипит кровать под его весом, как шуршит постельное белье и ночная одежда…       Вот его мальчик снова лег, сперва на живот, как всегда поступал, собираясь заснуть, а вот — резко перевернулся на спину… выдохнул, издал тихий стон и снова повернулся — кажется, на бок. Ну еще бы: попробуйте полежать на животе, одновременно борясь со стояком — не преуспеете. Простыни в этом доме были шелковые, скользкие и гладкие, прохладные, о них так приятно потереться членом, что, начав, трудно остановиться до самого конца.       Ричард расстегнул ремень и ширинку на джинсах, развел в стороны согнутые колени, и, глубоко дыша, отвлекаясь мыслями на скучные предметы, чтобы не спешить и не стать сразу чересчур громким, обхватил пальцами головку члена.       — Текс… — негромко позвал он. — Текс! Готов поспорить на серебряный доллар, что твоя задница сейчас такая же влажная, как вспаханная земля после летнего дождя, а в кальсонах тебе так же тесно, как в детских штанишках…       Искушающий голос Ричарда легко преодолел расстояние, разделяющее их, и тонкая перегородка, сотворенная из дерева и известки, лишь слегка приглушила его, сделав только более вкрадчивым.       — Эй, масса Дик! Я тут как бы пытаюсь уснуть! — вскинулся Текс, намеренно позаимствовав у старого негра его манеру произносить обращение «мистер». Ковбоя, неискушенного в сложных любовных интригах, уже начала сердить неугомонность альфаэро, но в то же время он не мог не признать, что каждое слово Далласа попало, что называется, «в яблочко».       — И я не стану с тобой спорить на серебряный доллар хотя бы потому, что у меня его при себе нет! Зато есть подсвечник, который я вставлю тебе в задницу, если не умолкнешь! — раззадорившись не на шутку, дерзко пригрозил Текс мужу, в глубине души сознавая, что уж скорее тот сам ему кое-что вставит в воспитательных целях. Но в том, чтобы дразнить Далласа в ответ, сознавая, что ни дверь, ни окно его не остановят, если он решит войти, была своя острая прелесть. В такие игры они с Ричардом пока еще не играли, и Сойеру страсть как хотелось выйти из нее победителем. Правда, что именно можно будет счесть победой, было тем еще вопросом…       — Синеглазый дьявол… — ругнулся Ричард, позволяя сладкой истоме увлечь себя, подобно быстрому ручью, и позволил своей руке свободнее скользить по стволу вверх-вниз. Сопротивление младшего мужа возбуждало, однако не стоило позволять Тексу зарываться и забывать, кому он клялся в любви и верности.       — Ну попробуй, исполни свою угрозу, если у тебя хватит духу открыть задвижку на двери. Но нет — ты так и будешь кутаться в простыни, трусливый щенок, способный только тявкать на волкодава.       Хлестнув непочтительного Текса бичом иронии, альфа перестал сдерживать удовольствие и принялся ласкать самого себя столь же умело и страстно, как делал бы это в дуэте с любимым.       Ответ альфаэро прилетел незамедлительно, но Текс даже слегка разочаровался тем, что не заставил его самого справиться с задвижкой и ворваться в спальню с целью проучить непочтительного младшего мужа… И, конечно, принялся дразнить его с удвоенной энергией, едва распознав доносящиеся из-за закрытых створок сладострастные звуки и вздохи.       — Трусливый щенок заставил волкодава спать на коврике у двери! И волкодав вовсе не так уж грозен, если оказался не в состоянии войти сюда! Ауууу… ауууууу… — ковбой довольно правдоподобно изобразил волчью подпевку, сев на край кровати и спустив ноги на пол, укрытый тростниковыми циновками.       Заняв оборону, он выпростал член из кальсон, направил его в сторону дверей и быстро задвигал по нему рукой, готовясь к «прицельному выстрелу», если Ричард все-таки решит пойти на штурм… Задницу, взмокшую от жажды любовного соития, так и припекало, но альфовья гордость не допускала и мысли о преждевременной капитуляции. Если Черный Декс желает заполучить его сегодня, пусть как следует потрудится, чтобы войти сюда и одолеть ковбоя в честной борьбе…       — Эй, Дики! Что ты затих? Заснул совсем? — дерзко вопросил он, стараясь не представлять себе в подробностях, чем именно сейчас занят альфаэро.       Текс снова сел и завозился на постели — Ричард отчетливо слышал каждое движение, и держа глаза закрытыми, видел мужа в своем воображении, видел как наяву: растрепанного, полуголого, загорелого, соблазнительного — тем более соблазнительного, чем недоступнее он казался. Ноздри альфы трепетали, впитывая сливовый аромат, проникающий из соседней комнаты вопреки ревнивым капризам любимого, и возбуждение нарастало, как приливная волна, побуждая Далласа двигаться быстрее и резче, толкаться в собственный кулак, как в тесное отверстие омеги…       Явно обманутый в своих ожиданиях, Текси окликнул его, не сумев скрыть нетерпеливые ноты в слегка охрипшем голосе, и Ричард неохотно замедлился. Дразнилки, достойные школьника, вызывали у него только снисходительную усмешку, занятый собой, он и не собирался отвечать на подначки, но голос Текса… ох, этот голос, эти интонации — юный муж и не подозревал, как они действуют на распаленного альфу. Ричард не пожалел бы никаких сокровищ, пообещал бы что угодно, только бы Текс продолжал говорить с ним. Самые колкие, самые обидные слова в его устах диковинным образом обращались в неистовую песню любви, и вели к оргазму вернее, чем самые бесстыдные движения тела.       — Нет, я не сплю… Я слушаю… и слышу, что ты там делаешь, Текси. Собираешься застрелить меня из своего члена… или просто полируешь ствол? Может, тебе нужна в помощь вторая рука, ммм? Более опытная…       — Нет! — поспешно ответил Сойер, которому хватило только представить руку мужа на собственном члене… и едва не кончить прямо на пол. Чтобы предотвратить поспешную разрядку, ему пришлось буквально взять себя в руки и стиснуть пальцами горячий ствол пониже навершия, но стон нетерпения все равно прорвался через перегородку и наверняка вызвал на губах Ричарда торжествующую ухмылку…       «Оххх… уж лучше вообще не представлять себе ни то, чем он там занят, ни его лица, или я сам к нему прибегу и буду униженно валяться у него в ногах, лишь бы он меня как следует отодрал…»— подумал Текс, и предпринял честную попытку вспомнить о пережитых им сегодня по вине любимого неприятных минутах и о том, что этот самодовольный гад наверняка трахался прямо на этой самой кровати с Тони… Брал его в самый цвет, зная, что тот может понести его семя! И наверняка они продолжали спать друг с другом уже после того, как ребенок случился, может быть, даже тогда, когда Даллас уже ухлестывал за ним самим!       — Расскажи-ка мне лучше, сколько твоих любовников и шлюх повидала эта самая кровать? Ты ведь вон какой видный альфа, наверняка у тебя остались тут поклонники кроме покойного Куина! Скольким из них ты завтра представишь меня, как своего истинного? И сколько их них все равно захотят оказаться с тобой наедине? А? — вернув себе решительный настрой с помощью новой порции ревности, Текс забросал Далласа неудобными вопросами, чтобы тот хотя бы на короткое время помолчал и не дразнил его в ответ, бросая вызов его самоконтролю…       Провокация сработала, и Текс сдавленно простонал что-то невнятное… похоже, отказался от предложения, но отказ дался омеге нелегко. Альфа же начал рычать и почти что спел Ричарду любовную арию, полную гневных упреков и скрытого призыва: «Разубеди меня! Оправдайся! Подчини меня снова и дай повод простить тебя!» — и Даллас снова не мог сдержать ни улыбки из-за фантазий Текса, ни жадных вздохов и гортанного рычания, рвущихся из горла при звуках любимого голоса.       — Поклонники — не моя история, Текс… ммммм, Текс… какого черта ты мучаешь себя и меня в такую чудную весеннюю ночь? Я хочу тебя до безумия, гадкий мальчишка, и ты прекрасно знаешь, что я никогда и никого не любил до встречи с тобой… Позволял любить себя, пользовался телами, предлагавшими познать их, вкусить совместное удовольствие — но и только. Никто, никогда, нигде не сводил меня с ума так, как ты… Мое сердце было холоднее льда и молчало, пока пр нашей встрече ты не заставил его… мммм… ожить…       Ричард рвано выдыхал признания в ароматную тьму, зная, что Текс ловит каждое его слово и кладет на собственное сердце.       «Черт возьми, еще немного этакой болтовни с ним — и я кончу, как подросток, даже не прикасаясь к члену, от одних только мыслей о нем и от его запаха…»       Он сел и положил руки на колени, посмотрел на дверь, смутно белевшую в трех шагах.       — Текс, я хочу тебя, а ты — меня. Давай закончим эту глупую ссору, и вместо того, чтобы рассказывать тебе о своей любви, я буду доказывать тебе ее до самого рассвета.       — Аааа, стало быть, ты многих на своем веку переимел не по любви, да? Тогда у тебя наверняка должны быть еще внебрачные детишки… просто ты ими не интересовался… тебе было все равно, в кого спускать… — распекая мужа за распутный образ жизни, Текс должен был бы замкнуться в ледяной кокон отстраненности и напустить на себя суровости праведника, но вместо этого руки сменяли друг друга на члене, готовом лопнуть от желания, а в голове мелькали непристойные картинки одна другой развратнее… Да, он все еще был сердит на альфаэро за сюрприз с сыном, и все еще желал преподать ему урок воздержания, но в том-то и беда, что воздерживаться от странного соития через замочную скважину не получалось ни у него, ни у Далласа.       Услышав откровенное предложение, Сойер едва не поддался соблазну впустить его к себе и провести бурную бессонную ночь, позволив альфе еще и еще раз доказывать на деле свою любовь. Но все-таки воспротивился порыву, призвав на помощь всю свою волю, не сдвинулся с места, и продолжил давать волю рукам и воображению. Однако, его разбуженная омежья суть требовала куда большего внимания и не желала довольствоваться баловством, которое он затеял с собственным альфовьим достоинством. Задница, текущая, как надрезанный фрукт, жаждала глубокого проникновения, и ковбой досадливо закусил губы, пожалев о том, что оставил все свои вещи в гостинице. Там, на самом дне его сумки, покоился отличный ричизаменитель из теплого каучука, и сейчас его компания была бы как нельзя кстати…       — Хочешь поиметь меня там же, где заделал Тони младенчика, Дики? Не стану врать, что не хочу того же, но нет… это будет неправильно. Бедняга Куин не заслужил такого неуважения… и малыш Дэнни тоже. Не будем нарушать его сон, у него ведь завтра важный день, и он должен хорошенько выспаться… — бормотал Текс то, что приходило ему на ум в качестве последних аргументов, и молился лишь о том, чтобы Даллас кончил раньше, чем пойдет на штурм спальни. Если это все-таки случится, они перебудят весь дом, и до утра в нем точно никто уже не заснет спокойно.       Крепкий кулак грохнул о деревянную перегородку:       — Блядь!.. Мне начинает казаться, что я взял в мужья не ковбоя, а чертового пастора-проповедника! Какое право ты имеешь судить меня, ты, горе-святоша?! Не переступай границу! Берегись!       Терпение Ричарда Далласа наконец лопнуло, и Черный Декс немедленно заявил о своем желании выбить дверь, предстать перед дерзким щенком во всей красе — расхристанным, разгоряченным, полупьяным и с мощным стояком, едва прикрытым выпущенной из штанов рубахой — и преподать урок некуртуазной любви. План выглядел впечатляюще, и все же остался не приведенным в исполнение. На то у Ричарда были веские причины.       За время недолгого еще супружества, они с Тексом успели не только стать страстными любовниками, но и тесно, по-альфовьи, сдружиться… и эта особенная душевная близость была одинаково дорога обеим ипостасям Далласа, и джентльмену, и разбойнику. Ни тот, ни другой не хотели принести ее в жертву самолюбию. Уважение снова победило гнев, однако представление, затеянное омегой, определенно пора было прервать и заткнуть Тексу рот — для начала хотя бы поцелуем.       …Декс наспех застегнулся, задул свечи, стоявшие на столике у дивана, бесшумно выскользнул на галерею. Несколько неслышных шагов — и вот он уже стоит у балконной двери, где на стекле алмазом начерчено недавнее послание, не возымевшее действие на жестокое молодое сердце; вот лезвие ножа проникает в щель, поддевает щеколду — и дверь, распахнувшись, пропустила его в убежище супруга...       Когда за стенкой что-то грохнуло, Текс вздрогнул и в животе у него мгновенно захолодело от испуга — а ну как он перегнул палку и сейчас Ричард снесет к чертям дверь и устроит ему знатную трепку? Судя по гневной тираде, все к тому и шло, и, моментально оценив грозящую ему опасность, Сойер вскочил на ноги, метнулся к дверным створкам и принялся двигать к ним комод, стоящий по левую руку от входа. Полуспущенные кальсоны весьма затрудняли его перемещение, но страх оказаться в комнате наедине с по-настоящему рассерженным Черным Дексом заставил его проигнорировать эту неловкость. Куда важнее было не допустить мужа в спальню, а штаны можно и потом подтянуть…       Тяжелый комод был сработан из крепкого дуба и украшен искусными вставками из металла, и ковбой понадеялся, что это препятствие сдержит пыл альфаэро в достаточной степени, чтобы он передумал брать спальню штурмом. По крайней мере, сдвинуть комод с места в одиночку требовало изрядных усилий, которые сами по себе загасили все прочие порывы Текса, отогнав кровь от члена в мышцы рук и ног. Может быть, благодаря этому, испуг вскоре сменился азартом, и, трудясь над импровизированной баррикадой, а-Сойер приговаривал:       — Это кто еще тут у нас святоша, если поглядеть… Умеет ведь прикинуться приличным альфаэро, с виду ведь не скажешь, что в душе ты настоящий разбойник, мистер а-Даллас… Но нет, тебе меня так просто не достаааать… не дос… — какой-то стук, раздавшийся со стороны окна, заставил его обернуться и так и застыть с раскрытым ртом. Тот, от чьего вторжения он понадеялся защититься комодом, как ни в чем не бывало вошел в спальню через балконную дверь, и теперь взирал на него с неприкрытой иронией.       — Что? Думаешь, поймал меня, да? Как бы не так, Дики! — чувствуя себя ужасно глупо, но не желая показать этого мужу, Текс подхватил сползшие на бедра кальсоны и подпер задницей комод, сделав вид, что тот уже давно тут стоит. — Если так хочешь валяться на кровати, пожалуйста! Я сам хотел предложить тебе поменяться местами!.. Вот, даже проход начал освобождать… — и он сделал попытку отпихнуть комод обратно, но не преуспел в ней — видно, одна из ножек попала в щель между досок пола и намертво там застряла. — Но раз ты вошел сюда сам, то позволь мне тогда выйти…       Поняв бесперспективность своих усилий, Сойер принялся боком пробираться к распахнутой в теплую ночь двери, не сводя при этом с Ричарда настороженного взгляда. Сердце колотилось, как бешеное, а в животе прежний испуг уступил место дикой пороховой смеси азарта альфы и омежьего вожделения. В интересах всех прочих обитателей спящего дома, им и вправду стоило полюбовно разойтись и улечься спать, кое-как умерив собственные страсти…       Увидев, что натворил в комнате Текс, Ричард едва не разразился хохотом, но, щадя и без того уязвленное самолюбие младшего мужа, подавил взрыв веселья и замаскировал его под хриплый кашель — словно сигары, выкуренные в этот вечер без счета, оказались очень уж крепкими… Альфаэро к тому же подстерегала другая беда: войдя, он невольно с головой окунулся в ароматы, наполнявшие пространство спальни, и винно-сливовая и жасминово-смоляная смесь, с вкраплениями густого мускуса, морской соли и табака, заставила его мгновенно захмелеть. Он пошатнулся, как пьяный, разом высадивший бутыль виски, и прижал руки к сердцу, чтобы хоть немного усмирить буйство крови…       Коварный Текс немедленно воспользовался секундной потерей супругом самоконтроля и сделал попытку проскользнуть мимо него к распахнутой двери, чтобы удрать по балкону. Но не тут-то было: в каком бы состоянии души и тела ни находился Черный Декс, он не упускал желанную добычу; и сейчас, сделав рассчитанный и точный бросок, достойный гремучей змеи, альфаэро схватил Текса поперек тела и тесно прижал к себе:       — Куда это ты собрался, моя любовь? Правила сего достойного дома не позволяют гостям бегать нагишом по лестницам и балконам в столь поздний час…       — Сссссшшшшшшш! Пусти! Чччерт… ты мне сейчас ребра сломаешь! — зашипел на Ричарда Текс, ну точь в точь рассерженный кот, которого без спроса поймали за шиворот и приподняли над землей. Альфа в нем тут же пожалел, что не обладает ни кошачьей ловкостью, ни острыми когтями и зубами, которые помогли бы ему освободиться от медвежьего захвата. Но омега, едва ощутив волну горячего цитрусово-кофейного аромата с примешанными к нему нотами крепкого табака и столь же крепкого плотского желания, прижался задом к выпирающему достоинству альфы, и, пока другая его часть рвалась на свободу, как следует поддразнил его.       "Что это ты делаешь? Ты же первый кричал — ах, он обманщик, ах предатель! А сам что, голову потерял и на все уже готов?"— прикрикнул А-Сойер на о-Сойера, но последний лишь томно вздохнул и… сдался на милость победителя.       "Прости, ничего не могу с собой поделать! Когда он так близко и так пахнет, мне хочется только одного — лечь под него и ни о чем грустном не думать…"       — Дииик… оооххх… Диииики… чтооо тыыы вытворяяяяешь, разбооойник? — выдохнул он уже совершенно иным голосом, полным томления, покорности и обожания.       У Декса руки зачесались перекинуть пойманного мерзавца через колено и как следует отлупить по заднице — перед тем, как хорошенько и с удовольствием эту соблазнительную задницу отыметь… Но хитрый омега знал, как без мыла пробраться в самые потайные уголки мужней души, к беззащитному сердцу, тающему, как воск, от первого же нежного слова, промурлыканного на ухо. Чем мог ответить Ричард на подобное? Только хриплым стоном, выражавшим неукротимую страсть альфы, и жадными поцелуями, с силой летнего ливня обрушенными на голую шею и плечи Текса.       По телу любимого пробежала крупная дрожь, он больше не противился объятиям, наоборот, тянулся навстречу прикосновениям, открываясь самым бесстыдным образом — и пальцы Ричарда, скользнув по ягодицам Текса, проникли между ними и словно утонули в разогретом сливовом сиропе…       Текс был готов для него, готов настолько, что альфе оставалось лишь подивиться, какую страсть он сумел внушить одними речами сквозь закрытую дверь.       — Давай сделаем это прямо здесь, — прорычал Ричард на ухо своенравному любовнику. Расстегнув одной рукой штаны и сдернув с задницы Текса легкие полотняные кальсоны, он заменил пальцы, ласкавшие текущий вход омеги, на твердый стержень, готовый к долгому наслаждению…       Ричард не стал размениваться на уговоры или долгие ласки, он попросту насадил Текса на себя и, развернув в сторону злополучного комода, заставил сделать несколько коротких шагов.       А-Сойер, возмущенный столь бесцеремонным вторжением сперва в спальню, а после и в его собственное тело, уперся руками в деревянную махину и попытался сдержать ненасытную страсть альфаэро, стряхнув его с себя. Но это было все равно, что противиться урагану, и дерзкий наскок Далласа удался в полной мере: поймав руки ковбоя в кольцо своих собственных, он лишил его последней опоры и попросту уложил грудью и щекой на полированную крышку комода, достаточно широкую, чтобы она уместила Сойера целиком…       — Ах ты… предатель! Гнусный обманщик! Бессовестный бандит!.. — это было последнее, что он потом смог припомнить, прежде чем омежья жажда целиком затопила и рассудок и тело, выдавив страдающего альфу на периферию, где его усилия вернуть себе контроль над дикой любовной схваткой свелись к роли безвольного наблюдателя за ней.       — Охххх… Дики… Ди-иии-киииии… ДИИИКИИИ! — сквозь судорожные вдохи-выдохи взвизгивал о-Сойер, утративший последние рассудочные доводы к тому, чтобы сдерживать себя и наказывать мужа отлучением от тела. Сейчас все его существо желало одного — целиком принадлежать Ричарду Далласу, вбирать в себя его могучий ствол, лишь слегка сжимая ягодицы, давая ему ощущение сопротивления и побуждая тем самым еще яростнее овладевать собой, еще крепче вжимать в жесткие ребра комода, и сходить с ума от этой жаркой и бесстыдной близости…       Комод скрипел под тяжестью двух тел, трясся как в лихорадке, и дверь, к которой он был так неудачно придвинут, тоже ходила ходуном. Текс, несколько минут назад говоривший что-то про сон и озабоченный покоем домашних, теперь стонал по-омежьи и выл, как раненый волк, распластанный под Черным Дексом, страстно и жестко трахавшим любовника без долгой прелюдии — словно объезжая жеребца на родео…       — Да… Да, ты мой, сливовый мальчик… Оооо… Только… мой… Хочу… тебя… — выдыхал альфа с каждым толчком, стремительно приближая собственный оргазм и чуя, что Текс и сам вот-вот кончит… Эта возможность одновременной разрядки, многократно усиливавшей наслаждение и облегчавшей сцепку, довела страсть до границы помешательства, и Черный Декс дал себе полную волю.       Продолжая накачивать Текса, толкаясь в него снова и снова, он резко дернул любовника вверх и назад, отодвигая от комода, чтобы получить свободный доступ к члену омеги.       Вокруг скрипело и стонало так, словно они своим бесчинством разбудили призраков, населяющих этот дом, и те принялись браниться на них на своем тайном языке. В какой-то момент что-то снизу хрустнуло, бумкнуло и комод просел на пару дюймов прямо под ними.       — Оххх, чёёёрт… — испуганно выдохнул Сойер, и схватился за край комода, ожидая, что следующий удар члена отправит их обоих прямиком на первый этаж или даже в подвал, если пол под ними не сдюжит… Но половицы только жалобно скрипнули, а Даллас, совершенно потерявший стыд и меру, вдруг резко вздел его и жадно зашарил по его животу. Губы альфаэро оказались в опасной близи от его уха и Текс не сдержал мелкой дрожи, когда его шею обожгло дерзкое пожелание мужа…       — Давай же… вместе!       — Да… давай… я… я… готов… — пробормотал ковбой севшим от пересохшего горла голосом и, поймав ладонь Далласа, направил ее к собственному торчащему члену и уложил поверх его свои пальцы.       — Ааааа… Аааа… Даааа… так… так… так… еще… аааоооохххх… мммм… оооо… да-да-да-да… Дики! Я… я… сейчас взорвусь… — жалобно всхлипнул он, не в силах больше выдерживать напор изнутри и снаружи, и выстрелил семенем в ладонь своего альфы… а мгновением позже ощутил горячую струю глубоко внутри и медовую каплю, потекшую по внутренней стороне бедра. Альфовий узел Декса тут же расширился, заполняя омегу еще сильнее, и кольцо мышц, содрогнувшись в конвульсии оргазма, в свою очередь плотно обняло член, заперев внутри на долгие сладостные минуты…       Застонав от удовольствия, Текс снова прилег на комод и уперся горячим лбом в прохладную отполированную поверхность, оставляя на ней влажный след из бисеринок пота, выступивших на лице и шее…       — Теперь ты тоже мой… совсем мой… не пущу… — растягивая губы в довольной сытой улыбке, промурлыкал он, нащупал на бедре ладонь мужа и завладел ею с простодушным эгоизмом полного собственника.       Альфа-Текс все еще немного сердился — и вместе с тем опасался мужнего гнева, но омега-Текс, постепенно постигавший законы истинной любви и сердечную мудрость, точно знал, что Ричард не сделает ему ничего плохого и не станет наказывать ни за капризы, ни за ревнивые мальчишеские выходки. И это знание наполняло его счастьем и готовностью к чему-то большему, таинственному и одинаково важному для обоих…