*** вечер следующего дня***
Детский праздник, приуроченный к именинам Дэнни о-Куина, всегда справляли с большой пышностью, с тех самых пор, когда юный наследник имени едва научился ходить и самостоятельно задувать свечку на торте. Тони самолично заботился об этом, вникал в каждую мелочь, и не было года в его бурной жизни, когда он позволил бы себе пропустить день рождения сына и не приехать в Новый Орлеан. Помешать омеге смогла только злосчастная рейнджерская пуля, догнавшая его в техасской прерии… Несмотря на то, что для взрослых друзей Тони о-Куина пикник превратился в поминки, и вместо цветистых поздравлений и здравиц местные говоруны готовились произносить траурные речи, детям предстояло веселиться как обычно. О-Марсден сбивался с ног и нещадно гонял других слуг, чтобы в лучшем виде исполнить распоряжения массы а-Далласа, ничего не упустить и сделать именины маленького сироты по-настоящему счастливым и незабываемым днем. Нарядные шатры, разбитые на большой лужайке позади дома, гроздья воздушных шаров, похожие на сказочные фрукты, негритянский оркестр, играющий на аккордеонах, укулеле и банджо, клоуны и акробаты, дрессированные пудели и обезьянки, конфетти и бенгальские огни, самые соблазнительные лакомства, от жареных цыплят и пирожков, начиненных крабами, до щербета и мороженого семи сортов, и, конечно, огромный торт в виде башни — все это обратило обыкновенный загородный дом в филиал волшебной страны. Детские сердца эластичны, а память коротка, и юный Дэнни, несмотря на горе, причиненное известием о смерти папы, с папиной же легкостью отвлекся от траурной тени и всей душой погрузился в светлую атмосферу праздника, игры с друзьями и бесхитростные радости мальчишеского чревоугодия… Взрослые, собравшиеся в одном из шатров, заставленном по периметру стульями скамьями, и перегороженном поперек двумя столами, были предоставлены сами себе; отдавая должное угощению и напиткам, они могли свободно общаться о чем угодно — но, разумеется, главной темой всех помыслов, разговоров и шепотков был не покойный Тони, и даже не Ричард а-Даллас, официально объявивший себя отцом Дэнни — а молодой синеглазый техасец, Текс о-Сойер-Даллас, занявший место рядом с Ричардом на правах законного супруга… Еще утром, когда они нежились в сбитой постели, и Текс полусонно улыбался, покоясь на плече мужа, Ричард честно предупредил его о грядущем испытании и разного рода любопытстве, которое гости детского праздника непременно проявят к новоявленному супругу альфаэро. Тогда Сойер попросту отмахнулся от попытки Далласа поговорить на эту тему, но теперь остро сожалел, что не спросил у него совета, как следует держать себя в общении с толпой неизвестных, чьих имен он не запомнил, как ни пытался, и перед которыми наверняка выглядел неотесанным деревенщиной, каким его часто выставлял Тони Куин. Ощущая скованность в плечах и спине, Текс лишь сдержанно кивал на приветствия, старался не смотреть подолгу в глаза особенно любопытным и уклончиво отвечал на вопросы, если таковые ему задавали. Сегодня, как никогда, он желал только одного — сделаться невидимым или простой тенью мужа, на которую никто не обращал бы внимания. Но увы… как назло, именно он, а не Ричард, постоянно ловил на себе самые разные взгляды — от откровенно изучающих до высокомерно-презрительных. — Риииичард! Сколько лет! — подкатила к ним очередная пара, явно из числа запоздавших: высокий и сухопарый альфа в цилиндре и богатом сюртуке, пахший терпко и неприятно, и держащий его под руку изящный голубоглазый омега, источающий приторно-сладкую ваниль, неуловимо похожий на Куина манерами, но чуть более воспитанный. — Мое почтение, мистер о… эмм… Даллас! — альфа широко и извиняюще улыбнулся собственной заминке, узрев, что супруг Ричарда менее всего походит на омегу. Жадное любопытство в который раз на дню отобразилось в двух парах глаз, альфа настороженно вслушивался в их с Ричардом общий букет, а омега манерно протянул ковбою руку, обратив ее тыльной стороной вверх: — Приятно познакомиться с вами, дорогуша! Я Дин, Дин о-Майли, а это мистер Майкл а-Коннор, мой добрый друг и покровитель. — он так и замер в ожидании галантного ответного жеста, но Текс по-простецки схватил протянутую ему кисть и потряс ее в рукопожатии. — Взаимно, о-мистер Майли! Рад, очень рад, а-мистер Коннор! — он точно так же поприветствовал долговязого, который даже не удосужился снять белую перчатку и, еще пару раз потянув носом, как-то странно взглянул на него поверх напяленных на длинный нос очков в тонкой золоченой оправе. Омега тут же утратил к ковбою интерес и, повернувшись к Ричарду, фамильярно погладил его ладонью, увитой дорогими кольцами, по лацкану пиджака: — Дики, дорогой, позволь мне выразить соболезнование твоей утрате… Ты ведь помнишь, Тони был моим большим другом в ту пору, когда мы с ним только осваивались в этом чудесном городке! — на голубых глазах омеги блеснули вполне себе натуральные две слезинки, но он ловко промокнул их батистовым платком и заулыбался обоим хозяевам праздника так, словно и в помине не знал никакого Куина. Они обменялись с альфаэро еще парочкой светских любезностей и удалились к фуршетному столику, богато сервированному напитками и закусками. — «Дики-дорогой»? Это как же понимать, а, муженек? — с недовольным шипением кота, на чьей территории вдруг обнаружился чужак, Текс повернулся к Ричарду и воззрился на него в ожидании разъяснений. Все его вчерашние обиды, так старательно заглаженные Далласом в течение этой ночи, снова оживились и черные змеи ревности опять заклубились там, где еще недавно расцветали майские розы… — Как обычную светскую любезность, не более, — видя занимающийся костер ревности и не желая дать ему разгореться, Ричард взял руку Текса и приложил к своей груди, чтобы муж почувствовал биение сердца. Обычно этот нежный жест сразу успокаивал омегу и усмирял альфу, столь причудливо деливших пополам натуру ковбоя, но на сей раз могло и не сработать, поскольку прежняя «вина» Далласа была прощена совсем недавно — и отнюдь не забыта. Губы альфаэро легко дрогнули от скрытой улыбки — ревнующий и злой Текс был очарователен… Это и умиляло, и заводило одновременно, подталкивая к приключению, но все же права супруга, предъявленные в неподражаемой техасской манере, следовало уважать. — Да, местная богема несколько фамильярна, признаю… но такие уж они, люди искусства — говорят раньше, чем думают, и ни в чем не знают меры. Ты ведь помнишь, Тони был точно такой же, у него язык часто ссорился с головой. Ричард погладил пальцы Текса, по-прежнему прижатые к его груди, и тихо добавил: — Послушай, даже если все самые красивые омеги Нового Орлеана разденутся догола и выстроятся передо мной в парад, я буду спокойно курить сигару и пить кофе, головы в их сторону не поверну… для меня на всем белом свете существует только один парень, пахнущий сосновой смолой и дикими сливами, и полагаю, ты знаешь его имя. Выслушивая льстивые признания мужа, Текс смущенно опустил глаза, но не мог не ощутить так же некоторого самодовольства — язык у Ричи, конечно, умело подвешен, однако, его речам хотелось верить. И даже больше, чем речам — нежному взгляду, полному восхищения, властному, но чуткому прикосновению, а более всего — тому, что альфаэро и впрямь целый день был с ним рядом и даже несколько раз отказался от приглашения составить компанию только альфам в курительной комнате, предоставив супругу развлекать стайку омег. Возможно, кое-кто из гостей и счел бы такое поведение слабостью и потаканием капризам юного «альфеги», как назвал его один из прибывших на праздник альф, но для Сойера то было лучшее из доказательств любви и верности. — Ну ты скажешь тоже… Куда мне, так дурно и грубо пахнущему ковбою до этих расфуфыренных франтов… Из того, что я мельком слышал, уже и так ясно, что они твой выбор не одобряют и никогда не примут меня в свой круг. Ну, а мне плевать, пусть хоть собственные шейные платки расплетут и повесятся на них с досады… Или подотрут ими свои пахучие задницы… Он сжал пальцы альфаэро и быстро поднес его ладонь к губам, благодаря мужа за терпение и великодушие, и тут его нос учуял на коже альфы чей-то чужой аромат, явно оставленный недавно. Принюхавшись и различив в нем смутно знакомые ноты карамели и патоки, Сойер отбросил руку Ричарда и рванулся к толпе гостей, жадно вынюхивая след нарушителя границ… Карамелью и патокой пах омега, прибывший в числе первых, и с самого начала заявивший во всеуслышание о том, что Тони Куин был его лучшим и единственным другом, едва ли не сродником, и что он не представляет, как кто-то вообще мог занять его законное место рядом с Далласом. Альфа, которого этот дерзкий тип сопровождал, даже не подумал осадить его, а Ричард предпочел пропустить ядовитый выпад мимо ушей, но Текс отлично понял, в чей огород залетел брошенный камень. Ему оставалось неясно одно — когда же этот наглец, имени которого он не запомнил, успел накоротке поболтать с Ричардом — его Ричардом! — и мило подержать того за руку… Наверно, будь Текс по своей природе больше альфой, он бы попросту нашел в себе силы проигнорировать это явное неуважение. Но омега в нем рассердился не на шутку — и, не обращая внимания на предостерегающие возгласы и глазеющую на него толпу гостей, он угрожающе двинулся прямо к омеге, который попивал дорогое вино из тонкого бокала и о чем-то щебетал с таким же, как он, расфуфыренным куртизаном… — Текс! Текс, стой! — видя, что любимый в ревнивом кураже готов открыть боевые действия, ради бескомпромиссного обозначения границ, Ричард попытался помешать ему, но легче было уговорить пролитую воду не просачиваться в песок. Мистер Сойер-а-Даллас проявил чудеса проворства и тонкого чутья и отыскал предполагаемого соперника среди гостей гораздо раньше, чем альфаэро успел что-то предпринять. «Король карамели» в миру носил имя Кэри о-Бертье, был актером, довольно известным не только в Новом Орлеане, но и в других городах на побережье Миссисипи; в местном Французском театре Бертье играл все лучшие роли амплуа инженю и первого любовника, и выходил на подмостки под псевдонимом Люсьен Фонтанж. Когда-то он с Тони Куином составлял один из самых талантливых театральных дуэтов, и одну из самых желанных омежьих пар местного полусвета… Кэри, увидев, что к нему приближается грозовая туча с молниями, по недоразумению принявшая облик ковбоя в одежде джентльмена, поставил пустой бокал на поднос и с приятной улыбкой повернулся к «туче»: — Какие-то проблемы, дорогуша? Я могу быть чем-то полезен новоиспеченному супругу мистера а-Далласа? Текс придвинулся к франту-омеге вплотную, как бывало делал это на молодецких ковбойских сшибках возле салуна, упер руки в бока, выпятил грудь, и, вздернув упрямый подбородок, процедил сквозь зубы: — Для начала забудь обращение «дорогуша» в мой адрес, ты, грошовый леденец на палочке! И не смей хватать за руки моего мужа, не то я вырву твои по самые плечи! — стараясь сделать голос как можно ниже и грознее. Омега, явно не привыкший к столь грубым манерам, на миг опешил и быстро захлопал крашенными ресницами, противно сложив губы в куриную гузку. Потом поискал кого-то глазами за спиной Текса, подчеркнуто игнорируя ковбоя, и, драматически возвысив голос, обратился к нему: — Мои соболезнования вдвойне, дорогой друг! Похоже, в твоей судьбе что-то серьезно нарушилось, когда Тони, мир ему и вечный покой, оставил тебя без своего попечения в диком краю грубых скотников! Может быть, ты стал жертвой черной магии или какого-нибудь деревенского приворота? Ни чем иным я не могу объяснить твой странный выбор… — тут он перевел подведенные тушью каре-зеленые глаза на стоящего перед ним Сойера и снисходительно обронил — Милый, здесь тебе не Техас и не салун, если ты еще не понял. Будь любезен, не позорь то славное имя, что так великодушно, но совершенно напрасно дал тебе мистер а-Даллас. Гости, привлеченные этой сценой, образовали вокруг них плотный круг, и, помимо осуждающих или любопытных взглядов, Текс ощущал, как запахи, испускаемые альфами, сделались более резкими и грубыми, и как в ответ на это тут же усиленно заблагоухали омеги. Кофейно-лимонный запах альфаэро тоже стал заметнее, и в нем появились явные ноты полыни и пороха — значит, Ричард разозлился на Текса. И это вместо того, чтобы восстановить справедливость и самому осадить дерзкого омегу, посягнувшего на честь их пары! Стало быть, он на их стороне, они все ему были ближе и дороже мужа-скотника! Едва сделав сие допущение, а-Сойер тут же рассердился на мужа в ответ, в то время, как о-Сойер испытал горькую обиду, которая ядовитой оскоминой свела язык и губы, заставив их онеметь. В голове крутились только бессвязные обрывки ругательств, а перед глазами замелькал пестрый хоровод из смеющихся рож, тычущихся в него пальцев и раззявленных ртов… Алый гнев забурлил у ковбоя в груди, кулаки его с хрустом сжались, дыхание сделалось чаще и резче, ноздри затрепетали в предвкушении битвы, и все его существо будто обратилось в тетиву лука, натянутую до предела. Светлые глаза потемнели до холодной синевы, и взгляд, не сулящий наглецу ничего хорошего уперся тому в переносицу. И в следующий миг ровно туда же прилетел увесистый кулак… Раздался неприятный хруст, гости ахнули… из носа бедняжки Кэри потоком хлынула бордовая кровь, и белоснежная манишка выходного костюма за секунду обратилась в грязную тряпку. Омега громко застонал (может, чуть театрально…) и повалился на руки подоспевшего кавалера, не то правдоподобно изображая обморок, не то в самом деле потеряв сознание. — О боже! Кэри! — завизжал, прижимая ладони к лицу, Дин о-Майли. — Он убил его! Доктора! Доктора! Истерический вопль сработал как спусковой крючок: свидетели сцены вышли из оцепенения, поднялась страшная суета, туда-сюда забегали слуги, гости, пропустившие все самое интересное ради танцев и светской болтовни, подтягивались из других шатров к месту происшествия. Несколько альф угрожающе придвинулись к Тексу, справедливо считая его кругом виноватым, однако проявление враждебности этим и ограничилось — никто не посмел и пальцем коснуться человека, находившегося под защитой Ричарда Далласа и добровольно принявшего на себя роль омеги в этой своеобразной паре. Правда, исполнял он эту роль очень дурно, а по недомыслию или от невоспитанности, было не так уж важно. По всем законам штата Луизиана, писаным и неписаным, отвечать за недостойное поведение младшего супруга предстояло Ричарду, и никому иному… Даллас это и сам прекрасно понимал, и праздновать труса не собирался. Убедившись, что Кэри оказывают должную помощь, альфаэро выступил вперед, загородил собой Текса и, не опуская глаз, спокойно встретил возмущенного мистера а-Батлера, своего давнего приятеля и собутыльника, ныне носившего почетное звание первого любовника и покровителя Люсьена Фонтанжа, в миру о-мистера Бертье… — Черт возьми, Даллас! — Батлер не стал рассусоливать и сразу взял быка за рога. — Твой младший избил моего омегу, избил и унизил! Пролил кровь гостя! — Да, это верно, — не моргнув глазом, ответил Даллас. — Но после того, как твой омега забыл о приличиях и оскорбил в лицо моего мужа, а значит, оскорбил и меня. Текс хотел вмешаться, что-то сказать, но брошенный на него холодный и пристальный взгляд Ричарда велел ковбою держать рот на замке. Батлер расставил ноги пошире, заложил большие пальцы рук за пояс, поднял подбородок: — Ты умен, Ричард, и наверняка отдаешь себе отчет, что теперь будет. — Разумеется, отдаю, Чарльз. Будет дуэль. — Хорошо, Ричард. Ты сам видишь — иначе нашу проблему не решить. Я не могу оставить оскорбление Кэри без ответа. Я тебя вызываю. — Принимаю вызов. Ты вправе требовать удовлетворения. «Дуэль! Дуэль!» — сейчас же зашелестело в толпе гостей, и те, что стояли близко, передавали новость в задние ряды: «Батлер вызвал Далласа на поединок!» — Ножи, пистолеты, сабли? Выбирай оружие, Ричи. — голос Батлера уже звенел от азарта, и тот же азарт слышался в голосе Черного Декса, когда он ответил устами Ричарда: — Ты оскорблен, тебе и выбирать оружие. Я могу драться любым. — В таком случае пистолеты. Стреляем дважды, с двенадцати шагов. — Принято. Я готов. — И я. Не стоит с этим затягивать. По шатру снова прокатился гул: гости оповещали друг друга, что дуэль состоится немедленно… Текс стоял посреди толпы в тупом оцепенении, потирал ноющие костяшки и пытался понять, почему вдруг все это пестрое сборище так засуетилось, и с какой, собственно, стати, за его собственный поступок теперь должен расплачиваться Ричард? В его представлении, впрочем, весьма далеком от салонных приемов и политесов, было в норме осадить того, кто явно зарвался, даже если это был омега и даже если средством усмирения выступала драка. Он много раз был свидетелем того, как дрались друг с другом альфы, не поделившие симпатичного омежку, выпивку или лошадь. Он так же видел, как сцеплялись между собой поссорившиеся омеги, и их битвы, порой, превосходили по своей свирепости поединки альф. Но вот чего он совершенно не ждал — так всех этих охов и ахов, заламывания рук, закатывания глаз и взглядов, исполненных все того же брезгливого высокомерия или опасения в свой адрес, и сочувственного сожаления — в адрес Ричи. Он видел, как к мужу шагнул крепкий альфа с бакенбардами и усами, от которого резко пахло виргинским табаком, ромом и хвоей, и сунулся было вперед, собираясь и с ним померяться силой, если придется. Но Даллас властно отстранил его от дальнейших переговоров, и Текс, в ком еще кипел гнев и плескался яд обиды, был вынужден отступить в тень старшего мужа и смиренно ждать… Но, когда его слуха коснулось слово «дуэль», и когда Ричард великодушно позволил своему сопернику выбрать оружие, чаша терпения ковбоя переполнилась. Презрев молчаливый запрет, он сделал два шага вперед, встав рядом с мужем и приняв примерно такую же уверенную позу, и выпалил: — Эй, вы, а-мистер, не знаю, как вас там! Заберите-ка назад свои слова про оскорбление! Или тут все оглохли, когда этот… кур… курутизан поносил мой родной штат и меня лично? Меня, Тексиса а-Сойера? А? Хотите драться — так деритесь со мной, коли так охота заступиться за этого слюнтяя! — и, в доказательство собственной готовности продолжить начатое, Текс принялся стаскивать с себя узкий сюртук, стесняющий движения в плечах и достаточно еще новый, чтобы пожертвовать им ради хорошей потасовки. Альфа, до этого момента смотревший только на Ричарда, еле заметно изменился в лице и, демонстративно стащив с безымянного пальца массивный золотой перстень с крупным камнем, развернулся лицом к Сойеру… Ричард мысленно застонал, когда Текс, вместо того, чтобы проявить благородную сдержанность, как подобало омеге, вольно или невольно ставшему причиной ссоры альф, опять вскипел праведным гневом и попытался ринуться в бой… чем, разумеется, только укрепил в глазах гостей начавшуюся складываться репутацию деревенского дурачка. При всем том ковбой был далеко не глуп, и, несмотря на свое простодушие, озадачивавшее Далласа в первую пору их знакомства, имел четкие представления об уместном и неуместном поведении. Никогда прежде Текс не вел себя так импульсивно, так…по-омежьи… что впору было предположить… «Милосердные боги, неужели я сделал ему ребенка?..» Сопение Батлера, разминавшего кулак, чтобы либо как следует вмазать зарвавшемуся техасскому наглецу, либо, что более вероятно, спровоцировать немедленную драку, заставило Декса очнуться и снова забрать контроль над ситуацией в свои руки: — Чарльз, перестань. Чарльз! Хватит… Не пытайся сделать то, о чем пожалеешь. Тебе не нужна рукопашная со мной, поверь, не нужна. Довольно будет и пистолетов. Батлер засопел еще громче, но, уловив масонский знак давнего приятеля, смекнул, что к чему, и, подняв ладони, отступил назад: — Ты прав, прав, черт тебя побери… давай только выйдем на лужайку и поскорее покончим с нашим делом. Это будет и скорее, и проще. — Я следую за тобой, Чарльз. Ричард поклонился дуэльному противнику и, повернувшись к Тексу, тихо сказал ему на ухо: — Тони гордился бы тобой — ты переплюнул его в умении закатывать публичные сцены… Поздравляю, ты чудесно почтил его память, и мы еще поговорим об этом, если Батлер меня не застрелит. Но сейчас, Текс, прошу тебя, утихни. И выбери себе место, откуда будешь наблюдать за поединком. Текс вспыхнул до корней волос, когда Ричард, в чьем запахе безошибочно угадывалась скрытая ярость, пребольно отхлестал его гордость даже не повысив голоса. И велел заделаться в зрители поединка, который мог закончиться… о, нет! — О, нет, нет, нет, Ричи! Это же неправильно! Это несправедливо, тебе нельзя с ним драться! — он вцепился холодеющими пальцами в рукав мужа, уже устремившегося следом за высоким альфой, и жарко взмолился, надеясь, что еще может на что-то повлиять и кого-то остановить — Не делай этого! Не надо, умоляю!.. Это моя вина и только моя! Но альфаэро не внял и, сбросив пальцы Текса со своей руки, быстро удалился туда, где уже собирались зрители и где его соперник уже проверял невесть откуда извлеченные старым слугой-негром дуэльные пистолеты с длинными стволами и узкими барабанами… Внезапно осознав всю глубину сделанной им глупости и чудовищную вероятность по собственной вине подвергнуть жизнь и здоровье возлюбленного супруга настоящей опасности, Сойер опять застыл посреди стремительно пустеющего шатра, судорожно глотая воздух и сжимая в бессилии кулаки. А гости праздника как ни в чем не бывало валили наружу, на зеленую лужайку, где два благородных альфы намеревались обменяться парочкой выстрелов с дюжины шагов! И даже тот, кому Текс расквасил нос, поднялся с козетки и, поддерживаемый с двух сторон такими же, как он сам, ветрениками, поковылял глазеть на дуэль, будто на родео! — Ну уж нет, я так этого не оставлю! — альфа-Сойер все еще не мог заставить себя прислушаться к просьбе мужа, пока омега внутри отчаянно страдал и винил себя во всех ужасных и кровавых последствиях, что уже успел себе вообразить. — Где мой револьвер?.. — Текс в отчаянии хлопнул себя по бедру, где на протяжении всего их путешествия неизменно висела кобура с верным кольтом. Но увы, ныне там не было привычной тяжести доброго ствола… — Барнс… он у кого-то из братьев-Барнс! — ковбой ясно припомнил, как перед поездкой с Ричардом на эту злосчастную виллу, отдал кобуру и пистолет одному из близнецов, чтобы тот как следует почистил оружие. Медлить было смерти подобно, и Сойер ринулся следом за всеми, растолкал по пути компанию во главе с подлым зачинщиком, и заметался в толпе, пытаясь разыскать хотя бы одного из бет. Если даже у того не будет при себе его револьвера, зато будет другой, собственный, и уж в такой ситуации, когда Далласа нужно защитить любой ценой, верный бета не откажется одолжить ему свое оружие… Эдди Барнс перехватил «молодого мистера Далласа» у края лужайки, между клумбами с фиалками и петуниями, и, несмотря на возмущение Текса, игнорируя его угрозы и просьбы, с помощью Лео препроводил на длинный балкон первого этажа, где двое других Барнсов «держали места в зрительном зале». По мере того, как перед домом шли серьезные приготовления к дуэли, балкон все плотнее заполнялся любопытными гостями, большинство из которых воспринимало стычку альф как часть обязательной программы праздничных развлечений. Ну в самом деле, не с детьми же играть в жмурки и прятки — малышня сама себя прекрасно развлекала с другой стороны дома и сада, и бесилась от души под надзором няней, в ожидании вечернего фейерверка и большого именинного торта. Самое время было добавить жгучего перца ссоры в сладкий розовый пунш благопристойного светского раута… — Не переживайте вы уж так, мистер о-Даллас, — Лео Барнс в своей грубоватой манере попытался успокоить Текса. — Это у босса далеко не первая дуэль. А стрелок он изрядный, вам ли не знать… сейчас он этому Батлеру прострелит плечо или колено, чтоб неповадно было, потом раненого перевяжут — и дело с концом. — Да, — подтвердил и Ред, — Дело известное. Батлер, правда, грозится прострелить боссу башку… но это он так, хвастает только. Он своими ручищами и в хэллоуинскую тыкву не попадет. …Тем временем приготовления завершились. Секунданты отмерили дистанцию, стрелки встали на позицию по обе стороны от барьерной черты. Оба альфаэро сняли сюртуки и галстуки и остались в одних белых рубашках; в руке у каждого был заряженный револьвер. Распорядитель дуэли — грузный седовласый альфа с длинными усами — предложил противникам примириться и принести друг другу извинения, но Ричард Даллас только усмехнулся, а Батлер отрицательно покачал головой. — В таком случае, господа, сходитесь! Раз… два…три! Распорядитель взмахнул платком, Даллас и Батлер начали движение навстречу — медленно и плавно, но неотвратимо, как хищники, готовые сцепиться в смертельной схватке, но исполняющие ритуальный балет перед дракой по всем правилам. Револьверы, нацеленные дулами в грудь противника, напоминали маленьких чудовищ, готовых изрыгнуть пороховой дым и стальные шарики, несущие смерть… Выстрелы грянули одновременно, оглушив собравшихся зрителей… и в следующий миг крик ужаса вырвался из десятка ртов: оба стрелка, Даллас и Батлер, прижали руку к сердцу — и замертво упали на траву. продолжение следуетГлава 7. Скандал на балу
20 ноября 2017 г. в 02:41