Большой мальчик

Кагеяма не знал, в какой точно момент их супер деловая поездка в Токио, вдруг стала супер бесполезной тратой времени, на которую они сливали свои драгоценные и жутко дорогие жизни, часами бродя по переполненным улицам, врезаясь в прохожих и напряженно слушая тишину между ними. Тобио хотел бы уж лучше сосредоточиться на городком хаосе, который бурлил вокруг них адовой мешаниной из незнакомых лиц и открытых ртов, внимательных взглядов и подозрительных оглядываний, чем на то, что творилось в его собственной непокойной башке, раз в несколько секунд выстреливающей совершенно идиотскими мыслями. Кагеяма чувствовал себя максимально не в своей тарелке, потому что та среда, которая их окружала, казалась ему концентрированным дыханием опасности, плотным куполом окружавшим их и давившим не столько на Хинату, сколько на его телохранителя. Тот места себе не находил, ни на метр не отступая от Шое, бодро вышагивающего по дороге. Любой прохожий представлял из себя потенциальную опасность. В его воображении сам Хината помер уже несколько раз и, что странно, не от рук самого Тобио. Его то ловко сбивал какой-то совсем вроде безобидный транспорт на одном из поворотов, то один из незнакомцев в плаще легким и точным движением сворачивал ему шею. В совсем уж жестоких вариациях после нескольких секунд мельтешения красной точки на лбу, Шое получал пулю в голову - поцелуй из снайперской винтовки с одной из многоэтажек, а потом валился на землю бесформенной дохлой кучей в испорченном костюме, фонтаном крови заливая асфальт. Кагеяма считал, что для профессионала с уникальным чутьем, его чутье выходит за все рамки, стараясь найти опасность во всех альтернативных вселенных, - он вообще любил загоняться по будущему, которого у него никогда не будет. Пока внутри него бурлил ураган из придуманных воспоминаний и немого раздражения, Хината со вкусом вышагивал по дороге, так легко и непринужденно, будто чувствовал себя совершенно комфортно в такой давке. Улыбки на его лице не было, мягко растекалось по лицу только некое её подобие. Но Тобио, на самом деле, был не особо удивлен. Несколько часов назад они прошли мимо парка развлечений, который Хината сначала очень долго изучал взглядом. Он оглядывал аттракционы, засунув руки в карманы. Рот его приоткрылся в слабой попытке что-то сказать, парень даже почти повернулся к Тобио, но, видимо, нащупал пальцами телефон, который своей холодной тяжестью напомнил Хинате о том, кем он не является. Обычным человеком. Совесть давила, видать, на него. Забывать так о бизнесе. Окстись, переплюнь, перекрестись. На самом деле проблемой его фамилию Кагеяма считал, только если дело касалось всяких криминальных вещей. Воспринимать же свой род, состоящих из одних только успешных людей, как какую-то гору обязанностей на плечи, как он думал, не стоит. Можно было жить вполне обычной жизнью, избегать конфликтов, не быть последним мудаком, каким в молодости бывал его отец, дядя, другой дядя, дедушка, другой дедушка и всякие прочие. Можно было не воспринимать свое положение как отвратительную тяготу. Не нужно было долго думать, чтобы найти в нем плюсы. К сожалению, это и к минусам относится, вот только проблема Хинаты была в том, что он очень любил кропотливо вырисовывать себе новые, абсолютно несуществующие проблемы. Они каким-то совершенно странным образом являлись наследниками его комплексов и нелепых детских страхов. Может быть, потому что отец всегда считал его за ребенка, он резко себя отдернул, разворачиваясь на все сто восемьдесят градусов и чуть ли не реактивной тяге отдаляясь от парка развлечений. Хотя, Кагеяме казалось, его клиент там бы отлично смотрелся. Не из-за невинной детской улыбки, которая расцветала на его лице в минуты настоящего счастья, а просто потому что. Просто вот так вот. С бутылкой в руке и шлюхой в постели он выглядел просто омерзительно, потому что пытался быть тем, кем не являлся. А тем, кем он таки являлся, он быть себе не разрешал. Тобио считал Хинату совсем еще мальчиком. Неопытным, глупым, у которого подростковый драматизм вкупе с юношеским максимализмом стали уже хроническими спутниками по жизни. Если он любил что-то делать, то мог не делать этого чисто назло, потому что его попросили как-то не так. Тон кривой, или взгляд - совсем не то. Он любил много чего делать назло. Иногда он вел себя так, что казалось - он и живет-то кому-то назло, если не окружающим и отцу, так самому себе. Эта капризная натура казалась такой привычной, но при этом настолько неестественной уродливой тенью самого Шое, что хотелось содрать её с него одним легким движением. Но эта дикая помесь из комплексов, загонов, самых паршивых черт характера и прочего тяжело выводимого дерьма явно не собиралась улетать в прекрасное далекое по одному только взмаху руки. Тобио уже давно понял, что эта работа не на один день, и даже не на неделю и месяц - пока это все выковыряешь из чужой больной башки, то сам обзаведешься точно такими же паразитами. Кагеяма просто надеялся, что мудачество до мозга костей - это не диагноз, не передающаяся по воздуху отвратительная болезнь. Он всегда говорил себе, что его несгибаемая воля не даст ему прогнуться под общество, и какие бы дураки его не окружали, он мутировать не собирается, но особенность человека в том, что он приспосабливается для выживания. Рядом с Хинатой жизнь походила именно на выживание, и к нему необходимо было приспосабливаться, ради своего же блага. Тобио скучающим взглядом обводил улицу, магазинчики и небольшие заведения. Раньше отец возил его в Токио раз в месяц или два, - было у них развлечение такое. К сожалению, без самого отца оно автоматом становилось ничем, пустышкой, как и сотня другая занятий. Очередной рваной дыркой на сердце. Черной дырой внутри самого Кагеямы, и о чем бы он ни думал, все в итоге сводилось к холодной яме на месте жизненно важных эмоций - это все водоворотом затягивалось в неё, прыгало с обрыва и куда-то исчезало. Тобио был скоплением звезд, блеском, взрывом, но самоуничтожался, медленно, но верно, подозревая об этом только в минуты самых глубочайших и печальных раздумий. О чем бы он ни думал, даже если думал он о Хинате. Хотелось бы думать о нем как-то так, чтобы все в итоге не сводилось к бизнесу, а потом к отцу, или же к работе, а потом все равно к отцу. Шое неумолимо толкал его на край бездны, но винить его за это, к сожалению, было нельзя. Парень в какую-то секунду пропал из вида, и Тобио тут же вырвался из собственных мыслей, будто вынырнул из какого-то темного болота. В глаза тут же ударило непривычно сероватые краски улицы и пестрящее чужими лицами пространство вокруг. Кагеяма огляделся по сторонам, пока не выловил, наконец, в толпе прохожих рыжую макушку. Он подошел к нему незаметной мрачной тенью, к которой, в итоге, даже головы не удосужились повернуть. Шое дернулся только когда тот ткнул его пальцем в предплечье, обращая на себя внимание. Вопрос застрял где-то на самом дне его взгляда, мрачного и холодного, в котором концентрировалось все недовольство ситуацией. — Мы вроде как уже обговорили тот факт, что мне не пять лет, — вдруг огрызнулся Хината, будто бы отвечая на немые претензии телохранителя. При этом его лицо не излучало ни нотки агрессивности, скорее, это было детское, совсем невинное любопытство. Взгляд его обращен был далеко не на Тобио. — За мной не нужно таскаться, ясно? За ручку водить тоже не обязательно. Я умею ходить. Умею, блин, думать и смотреть по сторонам. — А обороняться вот нет. Это так, к слову. — А ты жить спокойно не умеешь, раз уж тебе в каждом прохожем видится убийца со стажем, — фыркнул Хината, закатив глаза. Он вдруг повернулся к телохранителю и внимательно его оглядел. — Знаешь, о чем я вдруг подумал? Тобио недоуменно огляделся по сторонам, стараясь найти хоть что-нибудь вокруг, что могло заставить его клиента в кой-то веки, ого, думать. Рядом было только окно обычного магазина одежды, и в нем можно было разглядеть черных манекенов, строгим рядом стоящих за стеклом. Они изгибались в различных позах, во всей красе демонстрируя новинки на своих идеальных телах. Кагеяма хмыкнул, прищуриваясь, после чего своим подозрительным взглядом кольнул Шое, отчего тот лишь закатил глаза. — Попрошу отца, чтобы он пожертвовал частью своего элитного спецотряда, меня достало, что ты так постоянно смотришь на меня, — буркнул Хината. Кагеяма даже не успел переспросить, о чем конкретно говорит Шое, потому что тот вдруг схватил его за руку и резко потянул в сторону. Это была странная, какая-то дикая упрямость, которой Тобио поддался без малейшей попытки на сопротивление, этой же из ниоткуда возникшей силе он не стал противостоять даже когда оказался внутри магазина, бешено оглядываясь по сторонам. Едва слышная музыка встретила их мягкими переливами, но на сердце Кагеямы как надо они не легли — легче ему не стало, да и остаться здесь на веки вечные тоже не возникло никакого желания. Он отдернул руку, но отвязаться от Хинаты все равно не сумел — тот вдруг потащил его к стеллажам с одеждой, поздоровавшись с одной из консультанток. Тобио нахмурился, потому что прекрасно понимал, во что все это постепенно превращается — в очередной каприз Шое. От ребенка, который что-то хотел, он отличался только тем, что маленькие дети плачут, чтобы получить желаемое, потому что у них нет ни денег, ни возможностей это приобрести. А у Хинаты было все, кроме, разве что, совести, поэтому он просто шел и получал то, что ему было нужно. Он скользнул между выставленных стеллажей и других манекенов, с необычным энтузиазмом оглядывая новинки этого сезона. Кагеяма оглядел их мрачно и холодно. Иногда, в те моменты, когда Шое тратил деньги, в душе у Тобио что-то неприятно ворочалось, будто деньги эти были из его кармана. На самом деле это иногда было так — Хината часто не рассчитывал свои траты и выбрасывал на ветер все подряд. Иногда под его горячую руку попадала и сумма, выделенная на оплату работы телохранителя. Он не сказал бы, что от этого сильно страдал, потому что в последнее время от этих самых денег практически не зависел. Его даже пугало, с какой вдруг активностью он начал переосмысливать свое положение в мире, более того, в доме Хинаты. Он содержался за их счет, питался тоже, одевали его в дорогущие костюмы. Кагеяма реально стоил денег. Одно дело, когда у тебя нет денег, но ты прекрасно знаешь, на что бы ты их потратил, а другое дело — быть Тобио, у которого на счете в банке копились нули. Со временем начали пропадать любые ориентиры, — одна цифра, другая цифра, какая вообще разница? Это все было так естественно и нормально, что он начинал себя чувствовать сынком богатых родителей — не делал ничего толком, только терпел чье-то присутствие в доме двадцать четыре на семь, а сам поглощал все прелести беззаботной жизни. Но была существенная разница между ним и Хинатой. Шое не боялся тратить чужих денег, а у Тобио не поднималась рука тронуть даже свои, потому что он не считал, что выполнял свою работу качественно изо дня в день. С одной стороны, вот он, Хината Шое, живой и здоровый, - свидетельство того, что Кагеяма свои обязанности знает четко и ясно. А с другой стороны, в чем вообще заключалась его работа? Кем он стал? На что он подписался? Паршивый сторожевой пес. Домашняя зверушка в дорогих тряпках. Иногда Кагеяма с роем подозрений и прочей вредной гадости в груди вдруг начинал думать о том, почему он вообще один. Совершенно один. — Красный цвет? Как тебе красный цвет? — Тобио воздухом подавился, когда Хината поднял вешалку с чем-то кислотно-ярким. Оно заболталось прямо перед лицом парня, и тот резко поморщился, вырываясь из собственных размышлений. — Хотя, знаешь, нужно много всего попробовать. Чтобы наверняка знать. Он вытянул с вешалки еще несколько тряпок, и Тобио мрачно оглядел всю эту цветную феерию. Рубашки, жилеты, жакеты, кофты какие-то — все это затанцевало у него перед глазами целым торнадо дорогущего шмотья. Консультантки предусмотрительно держались в стороне, а охранник сверлил их взглядом откуда-то издалека. Кагеяма только тяжело вздохнул, мысленно извиняясь перед всеми ними за вторгнувшийся в магазин ураган по имени Хината Шое, который не так часто, как могло показаться, обновлял гардероб, но если делал это, то как следует, на широкую руку. — Слишком ярко, — только и буркнул Кагеяма, заставив парня бросить косой взгляд в сторону. В руках у него уже улеглась целая стопка вещей, но даже вся эта яркая феерия красок не смогла отвлечь телохранителя от той мысли, которая умудрилась проскользнуть в его голове впервые за столько лет. Может быть, так и действовал Хината. Приманка. Громкий рыжий отвлекающий маневр, который своими пустыми разговорами и идиотскими выходками не дает людям смотреть, под чем они ставят росписи. Какие товары и акции они продают, в чьи руки вручают часть своих доходов или с кем вдруг становятся торговыми партнерами. Халявная развлекаловка для того, кто сидел в капкане и знать не знал об этом. Тобио думать не хотел о том, что, как и все прочие, выступал подопытной крысой, и на нем все эти техники по обдуриванию тоже замечательно срабатывали. Что он не шуруп этой огромной системы, а всего лишь ее очередная жертва. Где он успел просчитаться? Когда он, сука, настолько сошел с ума? — У меня есть вопрос. — Вопрос? — Шое моргнул, замирая в абсолютном недоумении около стеллажей. — С таким лицом только приговоры подписывать, Кагеяма. Он растянулся в нервной дрожащей ухмылочке, после чего поднял одну из кофт прямо над головой, успешно прячась от телохранителя за яркой тряпкой. Только вот Тобио играть был не намерен. Он прекрасно знал о том, что Хината научился за столько лет различать взгляды «ты ведешь себя как идиот последний, прекрати», «я тебя сейчас ударю» и «это серьезный разговор», так что Кагеяма прекрасно понял, что уже настроился на нужную волну. Он резко поднял руку, схватившись за вешалку и потянув её вниз. За шмотьем стоял все тот же Шое, только теперь до чертиков взволнованный и бледный. Низкий, дерганный, угловатый и какой-то будто неправильный, он теперь казался еще более жалким, чем обычно, когда подставлял щеку под удар. Моральные пощечины он постоянно получал от отца, и вполне привык к ним, но вот от вербальных хуков Тобио его уносило далеко и надолго. Он вдруг нахмурился, чтобы сделать удар первым, стараясь запихнуть в свой взгляд как можно больше ненависти и презрения. Вот только Кагеяму это не остановило. Он наклонился ближе, чуть ли переходя на шепот. — Ты знаешь, сколько людей в свите твоего отца? Ты сказал «элитный спецотряд». Сколько в нем людей, ты знаешь? — буркнул он. — Примерно. Включая того огромного увальня. И шофера, я знаю, где он служил. Взгляд Шое забегал вокруг, он потерялся в собственной задумчивости, будто этот подозрительный вопрос его умудрился заинтересовать. Такого не ожидал даже Кагеяма. — Ну, пять? — Ты уверен? — парень только фыркнул, вскинув брови. — Я не могу знать больше, чем знаешь ты. Шевели мозгами уже и не ври, не можешь же ты спецотрядом жалкую группку из пяти человек называть? — Да не больше пяти, — запротестовал Хината, переходя на недовольное бурчание. — Какое тебе дело вообще? — Мне просто интересно. Не знаю, насколько ты осведомлен о том, как много человек прикрывают твоего отца каждый божий день, рискуя своими жизнями, и говорить тебе не буду, потому что после этого либо ты в нем разочаруешься, либо он во мне. Шое моргнул. — Сделай лучше так, как делаешь это всегда, Кагеяма. Не усложняй мне жизнь, я прошу тебя. — Мне сейчас опять заткнуться и сидеть на заднице ровно? — Просто скажи прямо, что тебе нужно, — рявкнул Хината. — Я не понимаю, с чего тебя вдруг заинтересовал такой вопрос. Не разговариваю с отцом по этому поводу и разговаривать не собираюсь. Мне хватает того, что он спихивает на меня своих увальней, когда ты уезжаешь. Ничего знать о них не хочу, меня это не интересует. И ты это, блин, прекрасно знаешь. — Ты не замечаешь, что при всем том внимании, что порядком даже слишком часто уделяется твоей натуре, у тебя довольно скудная личная охрана? На недоуменно поднятые брови Тобио только демонстративно указал руками на всего себя, делая при этом такое лицо, будто все это было так очевидно, что не заметит подозрительных деталей либо слепой, либо тупой. — Класс у тебя самооценка, — Шое только мягко скривился, снова принимаясь за разглядывание шмоток, будто вопрос уже был исчерпан. — Расслабься, я тебе доверяю, забыл? Тобио чуть не подавился всем тем, что вдруг засобирался высказать Хинате, приправляя все слишком уж агрессивными ударами по рыжему затылку, потому что даже этот придурок, этот до необычайного внимательный ко всякой бесполезной ерунде тупица, — он тоже не понимал подвоха. До него никогда не доходили слова о том, что он постоянно находится в потенциальной опасности из-за собственной фамилии, — он, черт возьми, не понимал этого, не принимал как данное и поэтому вечно шел на попятную, будто ему нечего было терять. А еще его паршивое незнание некоторых деталей выбешивало Тобио, но он не знал, на кого стоит спихивать внезапно вспыхнувшую агрессию — на Шое или же на его отца, который до странного наплевательски относился к собственному сыну. Кагеяма Тобио не для этого столько лет учился и тренировался до кровавых слез и дышащих в спину нервных срывов, чтобы забыть банальную теорию. Для охраны клиента нужно полностью контролировать территорию на все триста шестьдесят градусов, а для такого даже двух человек недостаточно. Это был такой нежелательный минимум. Но. Одной пары или даже двух пар глаз на Хинату Шое было просто недостаточно — тот будто находился всегда и везде, и что, всю его вопиющую гиперактивность, тупость и вспыльчивость планировалось перекрыть одним единственным новичком, который сам пока еще плавал в собственных обязанностях, хоть и до необычайного уверенно? Это была либо высшая степень доверия и веры в профессиональные навыки самого отличившегося выпускника нового поколения, либо же серьезное ему оскорбление и хамское наплевательство на его жизнь. Более того, на жизнь дорогого во всех смыслах сына тоже. Любое серьезное нападение с целью похищения втоптало бы единственного телохранителя в асфальт. Мелкие стычки, которые происходили все это время, происходили с подозрительной периодичностью, и все волнение от не самых гладких исходов пряталось под покойной уверенностью в собственных силах, которая приходила от самых мизерных решенных ситуаций, каких-то совсем уж притянутых за уши и слабо вообще походящих на результат стечения случайных обстоятельств. Кагеяма, если судить по всему, к чему сейчас пришел, находился в абсолютной заднице, но он это понял, более того — просто дал вполне уверенную почву собственным подозрениям, накапливающимся, в свою очередь, целыми годами. Шое же находился гораздо дальше, глубже, но даже не звал на помощь. Ему было нормально и удобоваримо, да как-то по боку даже, хотя отец, видимо, из-за абсолютного отсутствия в мозгах его сыночка чего-то там чрезвычайно важного для ведения бизнеса, со временем забил болтов на то, где вообще мозги его бесполезного, явно невыгодного наследника, находятся — в черепной коробке или кровавой лужей на асфальте. Тобио не знал, что делать с этим роем мыслей, который залетел в его голову стремительным ураганом, снося все подряд на своем пути, буквально рассыпая в прах несколько дней из их, если можно так выразиться, совместной жизни с Хинатой. Они вдруг либо теряли смысл, либо вдруг его обретали, только в совсем уж мрачной форме, и если это была голая правда, то они уже давно сидели крысами в капканах и довольно жевали тухлый, отравленный сыр. И что самое удивительное — ни он, ни сам Шое не замечали некоторых абсолютно нелогичных деталей в организации всего досуга наследника бизнеса и банальное отсутствие кого-либо еще в их ближайшем окружении, кто смог бы поймать пулю за Хинату младшего или хотя бы пушку правильно взять в руки. Видимо, чтобы понять это, Кагеяме нужно было выбраться хоть раз на вольную прогулку, приправленную свежим напряжением между ними, который был бережно взращен на старых конфликтах и буквально за несколько недель доведен практически до своего пика. Три года в неведении и смертельной опасности. Они ходят по лезвию и даже не осознают этого. Вылить это все гадким фонтаном на голову Шое теперь показалось почти что преступлением, предательством, Хинату самого никоим боком не касающимся, как ни странно. Паршивый опыт, который Кагеяма имел возможность наблюдать, захлопнул его рот раньше, чем он успел вякнуть хоть слово. Да, Тобио любил лезть туда, куда не нужно было лезть, копаться в делах, на которые ему даже дышать запрещалось, но был на свете человек, который это любил куда больше, и за свои принципы поплатился жизнью, «благими намерениями вымощена дорога в ад», почти да — он всплыл взбухшим трупом в одну очень печальную и грязную среду. Кагеяма вздрогнул, когда Хината снова приподнял особенно яркую рубашку, будто, разглядывая ее на свету, захотел вдруг ослепнуть от чрезвычайно кислотного цвета. Тобио почувствовал, как у него ноги онемели в туго зашнурованных ботинках — от холода, мерзкой на ощупь волной мурашек метнувшийся сначала по спине, а потом и к самым пяткам, захватив по пути сердце, дико выплясывающее под ребрами. Парень чуть рефлекторно руку, сжатую в кулак, вперед не выбросил, когда Шое подобрался поближе и вдруг прижал к груди Кагеямы одну из темно-синих кофт, что забрал в свою кучку. — Какого черта ты делаешь? — Тобио скривился, отводя чужую руку подальше от себя. — Я вроде как пытаюсь тут донести до тебя чрезвычайно важную вещь. Хината пропустил его слова мимо ушей и схватил телохранителя за предплечье, резко потянув куда-то в сторону раздевалок. Кагеяма со всей своей сноровкой, выносливостью и запасом сил все еще не мог в полной мере сопротивляться собственному клиенту, потому что понятия не имел, как себя вести в данной ситуации — такие конфликты не были у него прописаны ни в одной инструкции, поэтому совсем скоро Шое аккуратно затолкал его в одну из кабинок, отдернув шторку. Кагеяма едва успел очухаться, уставившись на собственное ошеломленное выражение лица в зеркале, как вдруг Хината, проигнорировав табличку, которая черным по белому гласила «не больше пяти вещей за раз» и «заходить по одному», отсалютировал охраннику, даже не смотревшему в его сторону, и ловко проскользнул к Тобио, живо задвинув шторку и сбросив всю набранную кучу вещей куда-то на пуфик у зеркала. Неожиданный тет-а-тет в чересчур маленьком для них двоих, тесном пространстве у Кагеямы вызвал легкие рвотные позывы и дрожь в кончиках пальцев. Он вжался в одну из зеркальных стенок, и его ноги едва не подкосились от резко ударившего по затылку чувства, будто стены кабинки сжимаются, давят на него со всех сторон и сплющивают все, вплоть до самых мыслей — Тобио не мог понять, о чем конкретно думает, смотря на Хинату, который как ни в чем не бывало перебирал набранную одежду. Одно счастье — не было ничего особенно ярких и кислотных оттенков, иначе Кагеяму точно уже вывернуло бы наизнанку. Шое резко развернулся к нему, держа в руках легкую клетчатую рубашку. — Притормози, — шикнул на него телохранитель, сделав слабую попытку выхватить одежду из чужих рук. — Чего ты на меня вылупился? — в свою очередь зашипел Хината. — Встал тут, как вкопанный. Так охота время терять? Мне отец должен позвонить, разберемся с такси или чего он там еще придумает… — В этом дело. В твоем отце. Давай поговорим о твоем отце, пожалуйста, — Тобио попытался забиться в угол кабинки, будто они стояли где-то еще, но только не в пространстве, ограниченном одним или двумя, что уже маловероятнее, квадратными метрами. Его жалкие попытки выглядеть естественно и непринужденно больше походили на панические конвульсии. — Давай не будем говорить о моем отце сейчас, — скривился Шое и мотнул головой, отгоняя от себя лишние мысли. — Раздевайся. — Чего? — Да ладно тебе, — парень фыркнул и махнул рукой, увидев, как вдруг расширились глаза Кагеямы. — Да что я там не видел? — Все? — Просто сними верх. — Хочешь, чтобы я в этом ходил? — брюнет ткнул пальцем в новую подобранную одежду. — Снимай хренов пиджак, или я за себя не отвечаю. Руки Тобио шустро выскользнули из рукавов — он отбросил верх на все тот же пуфик, и сделал все это только для того, чтобы не видеть наидичайшие метаморфозы на лице Хинаты — щеки его переливались с мраморно-бледного до вишнево-розоватого оттенка, он явно был в парочке шагов от большого «бума» — возмущаться в случае чего он будет на весь магазин, громко и бесстыдно, а конфликтов Кагеяма не хотел. Он просто понадеялся, что от всего того безобразия, что творилось в его голове, он не успел вспотеть насквозь и не красуется теперь мокрыми пятнами по всей рубашке. Брюнет одернул рукава, грозно сверля взглядом собственного клиента, который ничего необычного или особенно опасного для жизни не заметил в чужих глазах, никаких пылающих тенью ада искр где-то на дне, никакой чистой агрессии. Даже если он это заметил, то по привычке умело проигнорировал, хотя удивительно, как ему это удалось — сам Кагеяма, увидев свое отражение, чуть не откинулся прямо на месте. — Я сказал тебе притормозить, тупица, — Тобио вскинул руки, когда Шое, раздраженно цыкнув и перехватив новую рубашку поудобнее, вдруг вцепился в пуговицы на воротнике телохранителя. Тот вздрогнул и отскочил от него, словно пуганый зверь, вжимаясь лопатками в зеркало. Хината от неожиданного грохота вскинул брови, мигом отпрянул, показывая ладони в мирном жесте. Кагеяма очень жалел, что он не может превращаться в воздух, раз уж не останавливать собственное сердце силой мысли. Хината не то, что не ожидал такой реакции, он скорее, не представлял, что она будет лететь именно по такой наклонной — именно в таком ключе, полном абсолютного непонимания, заставшего в чужих глазах. Он вдруг сделал неуверенный шаг назад, казалось, он даже меньше самого Кагеямы осознает происходящее — какая-то странная прострация застряла на его дрожащих губах и сморщенном носе. Он потер его пальцами и легонько встряхнул темно-синюю рубашку, так осторожно, будто действительно боялся спугнуть Тобио. Парень уже видел его таким, и не раз. Это был не страх, скорее откровенное недоумение, моментальный взрыв его рефлексов — за пару секунд они натягивались, как струны, точно и правильно, как по команде, он сам весь становился ходячим рефлексом — нервным и дерганным, будто одного лишнего звука для него достаточно, чтобы улететь восвояси на реактивной тяге или же начать втаптывать любую потенциальную угрозу в пол. — Ладно, ты спрашивал про охрану моего отца, да? — вдруг начал Хината. — Не пытайся сделать эту ситуацию менее абсурдной переводом разговора на все подряд. Я вижу тебя насквозь, идиот. — Раз уж так, — Хината пожал плечами. — Тогда не ставь меня в неловкое положение. — Не думаю, что тебе неловко. Тебе нормально. Нормально такие издевательства проворачивать. Нормально творить ерунду. Позориться. Строить из себя дурачка, когда не нужно, и быть слишком умным ни к месту… — Я прошу тебя, — Шое тяжело вздохнул, прикрыв глаза. Он собирался с мыслями несколько секунд, прежде чем снова посмотреть на Тобио. Тот даже замялся, увидев, что уши его собеседника покраснели так, что, кажется, скоро начнут дымиться. — Не надо мешать мне, когда я пытаюсь хоть в кой-то веки не быть мудаком, ага? — Я не буду раздеваться. — Да пожалуйста. Хината отбросил рубашку в сторону и та бесформенной кучей впечаталась в пуфик. Тобио проводил её взглядом, после чего скользнул им по рукам Шое — тот засучил рукава и резко дернулся вперед, заставляя Кагеяму сделать слабую попытку отступить. Жаль лишь только, что отступать было некуда. Он отвернулся в сторону, вжимая голову в плечи и максимально отдаляясь от тонких пальцев, расправляющихся с его пуговицами. Хината выглядел разозленным, действительно разозленным, но при этом по-спокойному разозленным — он не пытался разнести все вокруг или порвать собственному телохранителю глотку. Как раз наоборот, он проглотил собственную желчь как какую-то горькую пилюлю и тупым, пустым взглядом вперился куда-то в одну точку, не лежащую на теле Тобио. Тот вдруг почувствовал свободу, которую сам же и отравил за несколько секунд свой неосознанной напряженностью, сковавшей его тело от и до. Он втянул живот, набрал больше воздуха в легкие и замер одной большой, неловкой статуей, до макушки которой Шое едва ли дотягивал. Он не знал, что сказать, не знал, стоит ли вообще рта открывать, но знал, что если не выдохнет с минуты на минуту, то точно либо взорвется, либо от всей закипающей внутри него энергии научится-таки телепатии и испепелит клиента одним только взглядом. Язык чесался ляпнуть хоть что-нибудь, чтобы сделать ситуацию менее идиотской. Что-нибудь такое вредное, привычное, чтобы все происходящее казалось обычной повседневностью, чтобы он хоть на что-нибудь, блин, переключил внимание с тонких пальцев, которые неумело расправлялись с застрявшей пуговицей. Хината нахмурился, немного наклонив голову набок и слабо дернул руками, расстегивая белую рубашку. — Это унизительно, — буркнул Тобио. — Как ты терпишь это каждый божий день? Хуже было, что Шое совсем ничего не ответил. Он просто промолчал, дождавшись того момента, когда Кагеяма замрет высокой мрачной статуей, перестанет дергаться, дышать, и вообще будто растворится в воздухе на несколько секунд, чтобы перед глазами не плясало все. Ему будто сердце стеклянными иглами жарили — настолько гадко душила неловкая атмосфера. Три года бок о бок не принесли практически ничего — Тобио все еще хранил свое личное пространство, как зеницу ока, и любое покушение со стороны на расстояние в радиусе тридцати-пятидесяти сантиметров от его тела вызывало гнев, крикливые вяканья и целую волну причитаний, которая могла бы разнести бетонную стену терпения самого сдержанного человека планеты, а Шое ему в любом случае был полной противоположностью. Он вдруг задумался на пару секунд, смотря за тем, как Кагеяма расправляется с пуговицами на рукавах. В какой-то сонной, мутной прострации, Хината обвел рубашку взглядом, поймал им болтающийся на шее галстук. Шое почувствовал даже укол зависти, краем глаза заметив аккуратное, мощное сложение тела Тобио. Этому идиоту не нужно было проводить часы в спортзале, чтобы так выглядеть, он наверняка не чувствовал себя слабой тряпкой, если переставал на недельку вести активную жизнь на беговой дорожке, и его уж точно не нужно было соскабливать с кровати каждое утро, чтобы отправить на пробежку. Все, что было у Хинаты, было у него благодаря ежедневным нагрузкам, изнуряющим тренировкам. Но он был маленьким и, как ему казалось, жутко нескладным. Некоторые люди будто рождаются идеальными, генофонд щедро наделяет их всеми самыми правильными параметрами, ставя при этом программу усовершенствования «на автомат» — с каждым годом такие везунчики становятся только краше и краше, некоторые из них вообще ничего для этого не делают, разве что, просто существуют. А вот он, Шое, и ему не повезло даже просто «человеком» родиться, чего уж там и о внешности говорить. Ему приходится учиться быть таким, каким его хотело видеть общество, хотя, на самом деле, ничего неправильного очень часто он в своих действиях не замечал, не видел, не признавал. Единственным оправданием не вести себя так, как он вел себя или хотел вести, как стремился вести себя по каким-то твердым инстинктам, заложенным в башке, заложенным в каждой мышце, в каждой клетке его души и сознания, было огромное пылающее «надо» наперекор всей его жизни. Не было ни дня, когда он не видел над собой это «надо», не было ни дня, когда он не захотел бы проснуться никем, если вообще не проснуться. Хината помрачнел буквально за несколько секунд, всего лишь нырнув в собственные мысли — грязное липкое болото из сплошной ненависти к миру и самому себе. Он вздрогнул, выныривая из этой тягучей тени, когда Кагеяма стянул рубашку, продолжая выглядеть и двигаться так, что всю кабинку заполнила источаемая им атмосфера неловкости. Эта же дрянь щипнула и Шое, когда Тобио вдруг убрал руку в сторону, и тот заметил темную полоску волос на чужом животе, ползущую от самого пупка под брюки. Хината вздрогнул, резко наклоняясь в сторону и поднимая выбранную одежду с пуфика. Он закрыл ею чужое тело, пихая темную рубашку в руки Кагеямы и отводя взгляд в сторону. — Если ты хочешь узнать подробнее об охране, то не стоит это делать с таким лицом, будто ты раскрыл мировой заговор, — вдруг буркнул он, уперев руки в бока. — Только не говори, что тебя совершенно не смущает скудность твоей персональной охраны, — фыркнул Тобио. — Ты что, удивить меня этим хотел? — То есть ты знаешь, что твоя жизнь постоянно находится под угрозой и совершенно ничего с этим не делаешь? — А что мне делать с этим? Слить большую часть личных доходов и карманных денег на еще одну надоедающую рожу рядом с собой? — Хината пожал плечами. — Ты хотя бы не ударяйся в такие крайности, а? Что ты, что отец. Этот себя охраной заваливает по самое не могу, ты еще со своими профессиональными принципами. Тебе что, напарник нужен, чтобы мне мозги выносить? — Попробуй посмотреть на этой с другой стороны. — С какой такой другой стороны? — Хината нахмурился. Он вдруг качнулся вперед, одергивая подогнувшийся край рубашки, которую Кагеяма только-только натянул на себя. Тот бросил на мелькнувшую рядом ладонь короткий взгляд, замирая на секунду, после чего продолжил застегиваться, предварительно отбросив галстук в сторону. — Кому я нужен, ты скажи? Мне и тебя хватает вполне. Как ты успел заметить, ты и без этого хорошо живешь. — Я не скажу, что меня это радует. — Хочешь дисциплины? Хочешь формальности какой-то между нами? — Шое поймал одну лишь серьезность в чужих глазах, но всего лишь на секунду в них мелькнуло что-то еще, так что парень мигом подался вперед, цепляясь за чужой галстук и принимаясь терпеливо распутывать узел. — Нет, серьезно. Если тебя что-то не устраивает — ты так и говори. — Лучше ты скажи, чего ты конкретно хотел, когда выпрашивал меня у своего отца. Ты дружка себе планировал за семейный бюджет приобрести? Хината не дал Тобио даже закончить застегивать рубашку, он вдруг отбросил его руки в сторону и взял с пуфика что-то мягкое, теплое и черное. На удивление Кагеямы, это оказалась обычная толстовка, которые он тысячу лет, наверное, не носил. Он большую часть времени проводил либо в темных джинсах, очень и очень смахивающих на классические брюки, либо же в самих классических брюках, и в рубашках. Всегда в них. Черных, синих, белых. Единственная футболка и более-менее свободный низ — это его спальная одежда, чтобы он во всей этой формальности хотя бы во сне не задохнулся. На самом деле, ему было абсолютно наплевать на одежду, потому что весь этот деловой стиль стал его второй кожей и он не то, что не позволял себе появляться в другом виде на людях, он даже не думал, что это возможно. И плевать ему было, потому что никто перед ним не маячил, сверкая по сторонам каким-то другим там стилем. Внешний вид у всего его ближайшего окружения буквально бил классикой по мозгам — даже Хината с его-то характером всегда послушно таскал брюки и классические ботинки, рубашки, галстуки строгих цветов и пиджаки, иногда позволяя себе подтяжки или дебильные яркие носки, которые выглядывали только когда штаны топорщились и задирались, если их хозяин в какой-то мечтательной задумчивости вытягивал ноги. Теперь на эту толстовку он смотрел так, будто она ему ножом угрожала. Пальцы Кагеямы ощупали материал — мягкий и довольно приятный к коже. На самом деле он и не помнил уже, когда позволял себе неформальность в одежде. Скажи ему кто раньше, что он будет ежедневно щеголять в строгой форме, он бы предположил, как быстро свихнуться от такого можно. Только вот он приспособился, как имел привычку приспосабливаться ко всему подряд, реагируя быстро и машинально. И если Хината всегда жил наобум, то только какое-то странное внутреннее чутье Кагеямы позволило ему не зарыться в абсолютное дно за эти три года. Как он существовал до этого без внимательного взгляда Тобио и его постоянных подзатыльников — одному богу известно. Может быть, он и не жил вовсе. Просто выживал, пытаясь бороться с собственными рефлексами или приручить их. Кагеяма никогда не старался накинуть веревку на чужой темперамент, потушить его и втоптать в грязь — он его использовал. Нагло и умело использовал. Хината с Тобио жил спокойнее не только потому что мог закрыться за его спиной от пуль. Просто Кагеяма, если представится возможность, наверное не позволит себе быть «около». Он открыл рот, только-только собираясь высказать все свое недоумение, как вдруг Шое поднял руку, останавливая весь его поток бесполезных вопросов и прижал телефон к уху. Автоматом этот жест стал просьбой заткнуться. Хината только странно дернул головой, пытаясь указать кивком на толстовку. Он слегка отвернулся в сторону, опуская взгляд в пол. Клетчатую рубашку пришлось снимать. — Да, пап? — он моргнул на тихое ворчание в трубке. — Сэр. Да, я слышу. Он здесь. Мы недавно поели, сейчас вот расплатились. Наличка. Я твою вторую карту взял. Да, я звонил Танаке, он готов на Тойто, можешь связаться с ним в любое время.. Что? Хината отвернулся от Тобио, внимательно прислушиваясь к «бу-бу-бу» своего отца. Кагеяма только закатил глаза. В конце концов, Шое вряд ли выпустит его из этой раздевалки хотя бы без примерки. Посадит на хлеб и воду, но и шагу не даст отсюда ступить, если его телохранитель не попробует натянуть на себя эту чертову толстовку. Тобио знал это, потому что он вообще много знал о всяком таком — о том, что Шое собирается или не собирается сделать, о том, что он может и не может сделать, и огромное спасибо можно было сказать собственным хорошо отработанным навыкам, — он слепо на них полагался, потому что телохранитель должен знать своего клиента наизусть, чтобы уметь предугадывать его действия и с большей эффективностью работать, имея гораздо большие шансы на успех в спасательной операции. Иногда Хината выбивался из шаблонов, но Кагеяма позволял ему это настолько, насколько позволял носить яркие дебильные носки — чтобы делу не мешало. Он стянул темную рубашку и напялил на себя толстовку, которая мигом взлохматила его волосы. Парень будто забыл на пару секунд, что вся чертова кабинка — один маленький зеркальный ящик, так что его забавное недоуменное лицо Хината может видеть, даже стоя спиной к нему. Хотя, первые несколько секунд этого неловкого положения никаких до подозрительного настойчивых разглядываний в себя не включали — Шое внимательно изучал свои ботинки. Кагеяма поводил руками из стороны в сторону, неловко потоптался на месте и дискомфорт, к большому своему сожалению, почувствовал только моральный. Странно было, что его клиенту удалось сразу же точно найти нужный размер. Идеально подходило все, кроме, разве что, самого стиля. Видеть самого себя в чем-то таком было очень и очень непривычно. Тобио уставился в зеркало. Он едва мог заставить себя не сутулиться. Захотелось проверить собственный пиджак на наличие металлических пластин под тканью, которые и думать не давали о том, чтобы спину держать как-то не так. Кагеяма даже не приметил тот момент, когда Хината оторвал телефон от уха и засунул его в карман, не отрывая взгляда от отражения телохранителя. Они замерли перед зеркалом. Тобио не выдержал и через несколько секунд снова поболтал руками в воздухе, будто задавая немой вопрос, но этим всю неловкость, застывшую между ними, только усугубил, — это он понял по тому, с каким вдруг упорством Хината вызвался подавить лезущую на лицо ухмылку. — Что? — Кагеяма устало вздохнул. — Ничего. — Ничего? — Ничего. Мне нравится, — буркнул он, уперев руки в бока. Шое прищурился, продолжая разглядывать парня в зеркале. — Нет, серьезно. Классно. — Ты притащил меня сюда, чтобы выяснить, понравится ли тебе такая кофта на мне? — Я притащил тебя сюда, чтобы выяснить, понравишься ли ты мне в такой кофте. Прежде чем Кагеяма успел хоть как-нибудь на это отреагировать, Хината развернулся на все триста шестьдесят градусов, со скрипом прокрутившись на пятках. Руки его приземлились прямиком на плечи телохранителя, и тот послушно ссутулился, наклоняясь под воздействием такой упрямой тяжести. — Можешь забирать. Я куплю его тебе. В качестве подарка. Кстати говоря, отец сказал, что нам придется поболтаться по городу еще как минимум часов шестнадцать. Возникли некоторые проблемы, но он уже практически все уладил. — Хината, шестнадцать часов — это до завтрашнего утра, ты же понимаешь? — устало вздохнул Тобио. — И не пытайся говорить о двух вещах одновременно, чтобы сбить меня с толку. В честь чего вообще такие щедрости? — На Новый год. Это подарок тебе на Новый год. — На который из трех, что мы с тобой никогда не справляли? — На тот, который.. ладно, твой день рождения, — Шое пожал плечами. — Просто не рыпайся и прими уже его, что ты как ну прямо я не знаю кто, ну в самом деле? — Только не говори, что знаешь, когда у меня день рождения, только потому что читал досье, — телохранитель закатил глаза. — Хорошо, не скажу, но это только потому что я совсем недавно выклянчил у отца отчет о твоей работе, и меня сильно смутили отпуски на дня три-четыре в определенное время года, в определенный месяц, в определенных числах. Так, поинтересовался на досуге, — Хината скрестил руки на груди, тяжело вздохнув. — То есть даже так? — Нет, идиот, я читал твое досье. Снимай и пошли на кассу. Будешь таскать на выходных, разрешаю. Кагеяма только подавил несколько ехидных замечаний. На самом деле все могло вполне закончиться тем, что он сам так и не решается напялить на себя подарок нерадивого клиента, и тот начнет изнашивать его до дыр самостоятельно, появляясь в нем постоянно. Давить он при этом будет не только на собственный повседневный стиль, который тоже мало чем отличался от стиля его телохранителя, - он рискует начисто размазать по полу совесть Тобио, чисто назло, ну или его терпение. Когда он начал стягивать эту толстовку, то заметил наконец небольшую бирку. Чисто ради интереса он покрутил её пальцами, и взгляд его как бы невзначай выхватил довольно приличное количество нулей. Хината выжидающе затопал носком ботинка по полу, смотря куда угодно, но только не на Тобио. Тот в свою очередь застыл на месте, не решаясь дернуться, будто он натянул на себя кусок серебра или золота. Откуда вообще достают такую одежду, если не снимают с деревьев в саду самого Христа, как вообще случилось такое, что человек наплевал на основную функцию тряпок на теле — защита от окружающей среды, и начал вдруг превращать шмотки в целый продукт для вложения состояния? Кагеяма задавался этим вопросом, стараясь избить им в мясо внезапно вспыхнувшее что-то в груди. В ушах. Во всем теле что-то противно заскрипело так, что он чуть не рванул прямо на месте, толкая все настроение сегодняшнего дня к фатальному исходу. Он не знал, что конкретно копошится в его черной, изгаженной временем, другими людьми и самой жизнью, душонке. Может быть, это была злость, потому что на секунду ему показалось — Шое пытается сделать его виноватым. Повесить на него долг. Еще что-то приписать к нему, чтобы можно было обращаться к этому каждый раз, когда нет больше поводов побубнить на телохранителя, нет больше каких-нибудь особенно резких вариантов угроз. Может быть, это было банальное отвращение, потому что лучше уж быть откровенным мудаком, чем притворяться хорошим — так считал Тобио. И вот эта вся наигранная показушность, вот это «мне нравится» и все такое прочее — от этого даже тошно теперь становилось. Кагеяма не знал, насколько определенными являются два этих гадких червя, заползших в его мысли, но что он точно мог сказать, так это то, что такая внезапная щедрость его удивила. На самом деле он имел право на удивление. Большущее такое и железное право, потому что Хината никогда не дарил ему подарков, будто считал, что зарплата и постоянное нахождение с ходячим апогеем гениального бизнеса — это более чем достаточно. Было у них что-то такое странное, с праздниками этими. Любой Новый год проходил мимо семьи Хинаты, проскальзывал тихо и незаметно, оставшись лишь темным силуэтом мотибаны на первом этаже да какими-то вычурными, совсем не домашними украшениями. Все волшебные минуты тонули как-то в странной атмосфере дома, будто каждый житель его источал сплошную нервозность, так что даже осэти не навевал праздничного настроения. Кагеяма не жаловался особо, потому что давно привык к тотальному обесцвечиванию последних радостей жизни. Это перешло от отца, возможно, хотя подобные крупные праздники они отмечали стабильно ровно до тринадцатилетия самого Тобио. Как было в семье Шое — сказать было сложно, тема тоже была под табу, что отвращало самого Кагеяму. У них с отцом не было времени на это, но сейчас он бы многое отдал за то, чтобы хотя бы увидеть его улыбку в праздничный день. Хината же имел все в этой жизни — деньги, репутацию, отца, классный дом, но сама жизнь имела его, когда дело касалось дел домашних, семейных, теплых и уютных. В их первый год День рождения Шое пролетел мимо самого Кагеямы быстро и незаметно. Весь день Хината провел в собственной комнате, заперевшись там, забаррикадировавшись так, что даже звук застревал где-то между комнатами, впитывался в дверь, не давая ни услышать, что происходит за ней, ни докричаться до самого парня. Спустился он только к ужину, и Тобио пришлось бить по спине чуть ли не стулом, чтобы он откашлялся, потому что на ужин тогда вынесли праздничный торт. Хината взглянул на свечки с таким выражением лица, с каким мать смотрит иногда на ребенка, громко и нахально плачущего в общественном месте. Этот голос говорил «что ты меня позоришь», но на дне его пряталось тихое «люблю». Отец уткнулся в газету, не забыв упомянуть, что какой-то супер дорогой и супер бесполезный подарок уже лежит в комнате Шое. Кагеяма тогда снова чуть не подавился, на этот раз от смеха, приправленного ноткой паники — он будто в момент понял, куда попал. В какое-то дешевое кинцо, наполненное стереотипами, потому что именно так и выглядела жизнь Хинаты — натянуто и неправдоподобно, и сам он весь будто валяется раздавленным кучей картонных декораций. Хотя, что уж там, не Тобио его судить. Сам он на собственное празднованье, да, брал трехдневный маленький отпуск с великодушного разрешения Хинаты старшего, который, как ни странно, относился порой к нему гораздо теплее, чем к собственному сыну. Все эти до умопомрачения скучные дни он проводил за городом, в своем старом доме. Это было ну просто «анти-безопасно», как иногда говорил его отец, но его это мало волновало, потому что он порой позволял себе побыть безответственным говнюком чисто для того, чтобы плюнуть реальности в лицо за все то, что она с ним сделала. Ничего особенного он там не делал, просто колбасился туда-сюда по комнатам, врезался в стены, рассматривал вещички на полках, прибирался и всегда, абсолютно всегда паршиво себя чувствовал. — Возьми её. Пожалуйста, — снова попросил Хината, когда Тобио уже натягивал рубашку, отвернувшись в самый угол, чтобы там до него не добрались зеркала. Шое ткнул пальцем в его спину прямо промеж лопаток, но Кагеяма отмахнулся, хоть и потерял порядочное количество нервов, испуганно вздрогнув от такого резкого и неожиданного касания. — Ого, ты знаешь это слово. Вот это да, — совсем не воодушевленно буркнул он. — Ого, а ты как всегда оригинален. Так что бери, пока я не начал им злоупотреблять, — Шое заметил скептичный взгляд, сверкнувший на него в зеркале. — Нет, я серьезно. Ты будешь молить о пощаде. — Даже проверять не буду, насколько меня хватит. Из твоих уст и так звучит достаточно жалко. Кагеяма резко одернул руки, застегнув рукава. Выглядел он не как ребенок, которому купили что-то, о чем он очень давно просил. Как раз наоборот, он походил больше на родителя, который на стену уже лезет от капризов своего беспощадного дитятки. Будто Хината развлекался тем, что ставил собственного телохранителя в неловкое положение. Это было как минимум непрофессионально, а как максимум... Да Тобио даже думать обо всем этом не хотел, потому что, узнай об этом Хината старший — всем и сразу станет очень и очень несмешно, и покрыть это безобразие не хватит даже всего этого великого, ничем, по сути, не объяснимого обожания, которое исходило от главы семейства и окружало Кагеяму защитной пленкой от всего самого гадкого в их грязном бизнес-мире. От всего, если не считать, конечно, Шое. Тобио готов был надавать себе подзатыльников за излишнюю поэтичность мыслей, но ему показалось, что вышел он из примерочной совершенно другим человеком. Может быть, на него напрямую влияли взаимоотношения с Хинатой, которые за раз сделали один короткий, совсем масенький шаг куда-то. Вправо, влево, вверх или вниз, может быть, они поползли куда-то далеко-далеко, а может, шлепнули в самое сердце — Кагеяма пока не знал. Он недоуменно разглядывал лицо Шое, которое было то слишком радостным, когда он, довольный до мозга костей, вручал ему пакет со своим подарочком, или же слишком сосредоточенным, когда он вдруг снова направился купаться в вешалках, на этот раз пытаясь найти что-то себе и явно рискуя в порыве щедрости наткнуться на что-нибудь для Тобио. Хината просто был «слишком». И то ли он был паршивым актером этой жизни, переигрывая на максималках, либо же он просто был таким. Просто Шое. Чистым и искренним. Жаль, что Тобио был слишком асоциальным, чтобы уметь читать людей с первого взгляда, а его клиент просто был тупицей, который делает вредные штуки назло и не делает хорошие. Тоже, наверное, назло. А если и делает хорошие, то это все равно выглядит так, будто он это делает назло. Бешеное упрямство и целеустремленность скользили через всю его жизнь, и вел он себя так, будто в каждом человеке видел противника. Какой-то игровой азарт Кагеяма с ужасом обнаруживал в его глазах, когда тот стоял напротив собственного отца. Но еще гаже ему на душе становилось, если такой же вызов в чужом взгляде он ловил в те моменты, когда Шое смотрел на него. Пялился. Разглядывал. Он — сплошной вызов, ходячий плевок в лицо, на который либо расплыться бесформенным игнором, либо взорваться адовым пламенем. Кагеяма явно лишится вменяемости, лиши его права выбора. Хината выглядел таким другим в обычной одежде, что хотелось ударить себя по лицу под таким углом, чтобы вообще больше ничего в этой жизни не видеть. И не меняться. Эти дебильные касания как чертов катализатор, или Тобио просто не хочет включить их в реакцию, чтобы увидеть вдруг нежелательные побочные продукты. Или не обнаружить на них аллергию где-то в глубине души. — Просто убей меня, если я не вернусь в рубашку и пиджак. — А ты меня. Невысказанный, задавленный суетой дней и их совместным наглым игнорированием конфликт начал обрастать новыми ветками, и копаясь во всем этом, Тобио находил у него новые корни. У него не было привычки избегать сложностей, но это касалось чего угодно, кроме отношений, так что особо не корил себя, снова пропустив мимо себя легкий укол куда-то в самое нутро от поверхностного осознавания того, что что-то изменилось. Это все походило на издевательство. Кагеяма не хотел париться об этом, ведь Хината совсем не парился об этом. Иногда это работало так. Тобио парился о ставках, акциях и прочих бизнес-играх, потому что Шое парился об этом. А у Шое вообще была идиотская привычка париться о чем угодно кроме реально важных вещей. И деньгами он разбрасывался так, будто печатал их или крал, или будто видел их бумажками из коробки «Монополии». Жаль лишь, что в «Монополию» можно играть более ответственно и расчетливо, чем Хината Шое играл в жизнь. Хотя, можно ли это назвать жизнью? Вот это его картонное подобие, крашеное золотой краской и выставленное напоказ? Вот эти его сдержанные улыбки перед чертовым праздничным тортом, втоптанный в асфальт кусок сердца перед аттракционом? Шое хорошо умел делать ставки, но в реальности все работало совершенно не так, и ставки на людях как-то косо делались, да и на собственных приоритетах все вечно боком обходилось. Но опять же, не Тобио судить. Он сам не знал толком, что такое нормальная жизнь. Но только сейчас понял, что не отказался бы попробовать её на вкус.