***
— Эй, ты уже спишь? — Армандо заглядывает в комнату дочери сквозь приоткрытую дверь. Мадлен лежит на кровати, натянув одеяло до кончика носа. Лежит тихо, смирно, затаив дыхание. Девочка знает, если вести себя очень хорошо, папа расскажет ей историю на ночь, а слушать эти истории из его уст она обожала. Армандо входит в комнату и садится на край постели дочери. Он гладит её по голове, а затем наклоняется и осторожно целует её в кончик носа. — Моя умница, — тихо произносит он. — Как же ты похожа на мать… — Салазар любуется дочерью, аккуратно проводя ладонью по её волосам. Девочка улыбается и немного ёрзает на кровати. Она любит, когда отец с ней, когда он сидит вот так близко и что-то рассказывает, или даже просто смотрит. В такие моменты девочка будто чувствует ту невидимую душевную нить, что связывает их сердца — отца и дочери. Армандо улыбается ей, глядя сверху вниз: — Ну, о чём сегодня желаешь послушать? О призраках? Или о волшебниках? — спрашивает капитан, поднимая с прикроватного столика книгу. Мадлен, конечно, сама умела читать, но слушать чтение отца — это было нечто особенное, их маленький вечерний ритуал, а потому она никогда не притрагивалась к той книге сама, всегда ждала, когда он придёт и почитает, хоть немного. Капитан Салазар открыл книгу и начал чтение, а маленькая Мадлен слушала отца с чуть прикрытыми глазами: она отчётливо помнит, в ту ночь история была о волшебниках древних времён, боровшихся с какой-то злой силой. Волшебники, правда, были совсем молодые, и многого не знали… Мадлен подскочила из полудрёмы, будто колокол пробил прямо над её постелью, сидящий перед ней отец с открытой книгой в руках растворился в воздухе как утренний туман. Ну, конечно! Как она могла не подумать об этом! В секции для старших учениц наверняка должны быть ещё подходящие книги! Мадлен радовалась, будто уже нашла ответы на все свои вопросы. Конечно, никакой уверенности нет, что пользы от той секции будет хоть сколько-нибудь больше, чем от книг, что она штудировала до этого, но одно то, что в секцию можно влезть и попытаться что-нибудь найти, ободряло — атмосфера безысходности была хотя бы немного разбавлена. — Спасибо тебе, padre, — прошептала она, воспоминание об отце дало ей новую надежду, казалось, сама память о нём хочет, чтобы её затея увенчалась успехом.***
На следующий день Мадлен снова пошла в библиотеку. Дождавшись, когда библиотекарь отойдёт на безопасное расстояние, девочка быстро прошмыгнула под цепь, отделявшую нужную секцию от свободной части библиотеки — она никогда не понимала этого запрета: что может быть такого в книгах, что разрешено читать девице на пару лет старше её, но категорически запрещено ей? Что такого должно с ней произойти за эти пару лет, чтобы внезапно те книги стали допустимыми? Спрятавшись за стеллажами, расположившись так, чтобы её никто не заметил, готовая в любую секунду шмыгнуть под стол, Мадлен начала делать то же, что и в предыдущие несколько дней: она просматривала книги одну за одной — все, что хотя бы отдалённо были похожи на то, что могло бы оказать помощь — в поисках подходящего заглавия, в поисках хоть какой-то зацепки. Наконец, когда казалось поиски и здесь будут безуспешны, взгляд девочки упал на строку: «собраны морские проклятья». Сердце Мадлен пропустило удар, она почти уже закрыла ту страницу. Глава рассказывала о «Трезубце Посейдона», спрятанном на дне моря — некое разочарованное подсознание упорно настаивало, что с таким названием ничем реалистичным это быть не может — но учитывая, что в поисках она исходила из убеждения, что её отец в данный момент пребывает в состоянии призрака… Выбирать особо не приходилось. — Вот как… В трезубце собраны все проклятья, значит, если его как-то разобрать, или сломать, то проклятья тоже будут разбиты, — глаза Мадлен загорелись. Ох нельзя было строить планы, полагаясь на такие недостоверные источники — но что ещё остаётся? Девочка закрыла книгу и, спрятав её под юбками, незамеченной выскочила из библиотеки. Теперь, когда есть эта зацепка — маленький островок надежды — она уже не сможет отступиться. Ещё вчера она была почти готово буквально броситься в море, лишь бы найти отца. Сейчас появилась и обрисовывалась идея как его спасти — не совсем адекватная, но если в мире существуют призраки — а пусть матросы «Безмолвной Марии» и были отменными дисциплинированными солдатами, но даже они сумели привить девочке веру в легенды моря, существование сирен и «Летучего Голландца» она и не помышляла ставить под сомнение — то должен существовать и трезубец. Логика, возможно, не совсем правильная — такая индукция работает далеко не всегда — но Мадлен решилась. Сейчас или никогда. Бессмысленное существование здесь или шанс на что-то стоящее за этими опротивевшими стенами. Следующей же ночью она должна бежать — пока ещё не поздно, пока сумасшедшая надежда застилает разум и уверенность не даст споткнуться, пока она не успеет засомневаться — именно в такие моменты смелым и благоволит Фортуна. Пришла пора оставить пансион. Девочка не сомневалась, если постараться, она найдёт — не Трезубец, так Треугольник, это уж точно. Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, на что так и не решился. Ложась спать в эту ночь, она молилась. Стоя на коленях на своей кровати и глядя на висящее над изголовьем распятие, Мадлен молилась, чтобы всё удалось: — Я знаю, что делать, я смогу спасти его, только, пожалуйста, дай ему шанс. Дай нам шанс побыть вместе, дай шанс вернуть его назад — он этого заслуживает. Прошу, он заслужил жизнь, он должен снова быть живым… Католичкой она была с детства, сколько могла вспомнить — отец на веру особого упора не делал, но уж гувернантки точно не теряли времени. Мадлен была уверена, что на небе её услышат. Впервые за эти девять лет у неё есть настоящий шанс снова увидеть отца, и она его не упустит, что бы ни пришлось сделать…