***
В комнате два человека: он и она. Он — уверенный, сильный, жесткий, лицемерный, эгоистичный, заботливый, любящий, добрый, живой. Она — умерла. Сейчас. Здесь только ее тело, а душа ушла вместе с мамой. Дорога обратно заказана - это сделал ее любимый человек, любимый в прошлом.POV Кэролайн
Это все не со мной. Я не могла… Я бы просто не пережила… Я не помню практически ничего. Вспышка - Клаус говорит, что случилось. Вспышка - похороны. Вспышка - я бросаю землю на гроб. Все это время я чувствую, как меня обнимают крепкие руки, не отпускают даже на секунду. А потом… Потом появился Тайлер. Лучше бы начался Армагеддон, хотя это можно считать моим личным Армагеддоном. – Кэролайн, - я вижу, как ко мне приближается, когда-то, любимый человек. – Здравствуй, Тайлер, - руки, державшие меня за плечи, сжимаются сильнее. – Ты же понимаешь, что это значит? – Ты о чем? - я чувствую, что упустила какую-то важную деталь нашего разговора, состоящего из трех реплик. – Знаешь, даже хорошо, что она умерла - ты научишься ценить людей, - в его глазах ненависть. Он разворачивается и просто уходит. Шок. Тело парализовала боль. Но снаружи я все еще бесчувственная дрянь. Клаус увел меня подальше от него. Я тихо погружалась в море боли и безумия; сердце и душу сковывал лед, который сразу отразился в глазах. Вспышка – я сижу на диване в доме Клауса. Он что-то говорит, утешает, но я не слышу. Его старания напрасны. Разум окончательно отключается.POV Клаус
Прошла неделя. Кэролайн жила у меня – я просто не мог ее оставить. Меня очень часто посещала мысль, что нужно убить этого гаденыша, но я не мог – она не переживет. Не простит. Все это время я не видел прогресса в ее состоянии. Ночи были бессонными, дни пустыми… Я читал ей книги, но она как будто не слышала – реакция была только на интонацию моего голоса, на мои движения. Первое время она вздрагивала от каждого моего прикосновения, потом привыкла. Но все еще не улыбалась и не разговаривала. Могла часами сидеть на кладбище и просто молчать. За все это время не было ни единой слезы. Бывало, ее глаза горели, и было чувство, что сейчас начнется истерика, но она просто сидела перед окном в моем кабинете. Она просто отключилась. Иногда я не сдерживался и начинал на нее орать и крушить мебель, но потом всегда извинялся. Мне было больно видеть ее такой. Она смогла найти любимое место в нашем доме – подоконник в моем кабинете; ей было страшно оставаться одной, поэтому я всегда был рядом. Особенно она боялась грома. Такая маленькая, любимая, родная. А вот я боялся больше не услышать ее голоса, не увидеть улыбки, не почувствовать родного тепла, ласки. Иногда я был готов разорвать ее, но не мог. Я так хотел вернуть ее к жизни, заставить чувствовать. - Мы переезжаем, - в ответ, как всегда, молчание, - ладно. Я ушёл, оставив ее одну. Сейчас нужно собрать вещи.