the darkness right in front of me oh, it’s calling out, and I won’t walk away (#np imagine dragons — rise up)
Дождь стучится в окно мелкими каплями. Чимин шумно выдыхает и прикрывает глаза. В больнице не холодно, но дрожь постепенно окутывает тело. Воспоминания об аварии и Хосоке, который ранее ни разу в них не попадал, не давали покоя. Парень бросает свой взгляд на койку пострадавшего — не очнулся. Врачи говорят, это не кома, а потеря сознания, уверяют, что пострадавший скоро очнётся. На вопросы «Почему так долго?» отвечают, что отдыхает, набирается сил. И, наверное, они правы; Чимину хочется в это верить. Он продолжает говорить, что не знает пациента. Они совершенно чужие друг другу люди. Чимин всего лишь наблюдает, а Хосок его вообще, наверное, и не замечал. Врачи не особо зацикливаются на упрямстве юноши. С матерью Чона невозможно установить связь, а бо́льшей информацией они не располагают. Хосок из Кванджу, живёт один, а телефонная книга в его мобильнике пуста. Чимин усаживается напротив Хосока и начинает думать, как лучше начать разговор и что делать после. Паку очень неловко, руки дрожат, а кончики пальцев превращаются в ледышки. Он понимает, насколько велико его желание, и начинает теряться. Последние полгода два раза в неделю (если не каждый день), он наблюдал за Хосоком во время гонок. Каждый раз внутри что-то пылало жгучим пламенем, захватывало и вызывало восторг. Ему нравится всё: накаляющая атмосфера, холодные порывы ветра от проезжающих мимо мотоциклов, и, естественно, Хосок. Пак не знает, почему его внимание приковано к брюнету, который носит только тёмную одежду и кожаную куртку. Он не похож на других, он выпадает из числа тривиальных частиц общества. Значения Пак этому особого не придаёт, а просто даёт себе слабину и позволяет эмоциям охватить себя с головой. Чимин восхищается, хочет быть похожим. Его с детства учили быть правильным, быть лучшим. Прилежно учиться, всегда здороваться и улыбаться, пусть даже неискренне. Они защищали малыша от пороков. Ругали за его изъяны, помогали избавляться от них. Крылья Чимина окованы прочной цепью контроля и чрезмерной опеки. Друзья, по мнению родителей, лишь отвлекают тебя, мешают идти по единственному верному пути. Поэтому у Пака их никогда не было. Он не жалуется, молчит и спокойно поддаётся натискам родителей, следует дорогой, нарисованной ему от рождения. Отдаёт себя учёбе и втайне ото всех, занимается любимым делом: пишет песни, практикуется в вокале и оттачивает навыки в танцах. Получается неплохо. До уровня настоящего артиста ему далеко, но это вопрос времени и упорной работы. Его коротенькие каверы уже набирают много приятных и лестных отзывов в сети. И Пак гордится собой. Он радуется каждой мелочи, каждому свободному дню. Он понимает, что не так уж всё плохо: есть крыша над головой, тёплый дом, и любящие родители. Пусть и со своей строгостью, но они любят своего единственного сыночка больше жизни и, по их мнению, каждое действие с их стороны только во благо. Поэтому Чимин ломается, когда ему предлагают переехать в Сеул после окончания старшей школы. А когда время приходит и вовсе отказывается, но случается небывалое: его впервые насильно выпускают из клетки и отправляют в вольное плавание. Почти вольное, при условии, что Чимин обязательно поступит в заранее выбранный университет.***
Осознание того, что отныне он предоставлен самому себе, приходит только когда Чимин остаётся один посреди вокзальной площади Сеула. Страх сковывает по рукам и ногам, хочется горько заплакать и уехать обратно. Правил больше нет, никакой инструкции или подсказки. Он к этому не привык. А люди по своей сущности боятся того, чего не знают. Жизнь без границ не так легка, как кажется, оступиться сейчас ещё страшнее. Но ведь на ошибках учатся, Чимин прекрасно это понимает и делает нерешительный шаг навстречу новому миру. Это не просто глоток свежего воздуха, а ситуация, когда тебя, наконец, выпустили из душного вакуума и голова начинает кружиться от переизбытка кислорода. Еще дико хочется спать, и это лучшее, что сейчас он может сделать, потому что сон лечит, приводит мысли в порядок и придаёт сил. Правда. На первое время он останавливается у знакомого своего отца, мужчины лет тридцати пяти, от которого приятно пахнет медовым табаком, серьёзным одеколоном и усталостью. Чимин замечает, что от многих в Сеуле исходит эта аура серьёзности и сдержанности вперемешку с безразличием. Это его почему-то не отталкивает, а наоборот, вызывает долю уважения и понимания — здесь никто не сидит на месте, город живёт и днём, и ночью, каждый пашет как проклятый. И он не собирается отставать. Поступает в университет, записывается в хор и танцевальный кружок. Радуется, как ребенок, когда узнает, что все секции и кружки бесплатны, если у тебя хорошие оценки и за тобой ни единого хвоста. Счастью нет предела, но всё должно быть на своих местах. Первый год он полностью посвящает знакомству с программой, а творчество занимает малую часть свободного времени. Он изучает много этики и эстетики на факультете философии, хотя психология и логика занимает, наверное, основную часть. Чимин половину из этого не понимает, но внимательно слушает преподавателя, проводит дискуссии у себя в голове на более понятные темы. Ему даже нравится это, но своё будущее он пока не видит, слишком смутно и сложно. Но Чимин сильнее, чем он думает. Его возможности и потенциал гораздо выше, чем он мог себе представить. Это он узнаёт постепенно, всему своё время. А вот какого черта его занесло за гонщиками по ночам наблюдать, просыпая первые пары, время ответа не даёт. Это началось внезапно и продолжает происходить по воле чиминовой. Понятия не имеет зачем, но приходит каждый раз, стоит в стороне от всех и не подаёт о себе и знака. Это вошло в привычку раньше, чем прошёл двадцать один день, и как с этим бороться, он не знает. И сейчас он здесь.***
Чимин просыпается посреди ночи. Он осторожно поворачивается, приподнимаясь на локтях, кожаный диван предательски скрипит, из-за чего Хосок резко отвлекается от дождя за окном и смотрит в его сторону. У Чимина ком в горле встал. Он не то, что сказать ничего не может, вздохнуть боится — неловко. Пак всё-таки осиливает себя, встаёт и мечется на месте: то ли сбежать, пока не поздно, то ли начать разговор и всё объяснить. Хосоку, на самом деле, тоже некомфортно (очень), особенно, когда ты впервые видишь человека, который похож на того, кто знает тебя. Он случайно задаётся вопросом: не терял ли память, и прокручивает все воспоминания, имеющиеся при себе, вроде всё на месте. Недопонимание нарастало в воздухе с каждой секундой, и тишину нужно как-то прервать. Хосок наигранно откашливается и пытается приподняться, чтобы сесть поудобнее, но тело прошибает острая, до одури противная боль. Брюнет щурится и рычит в сторону. — Ты в порядке? — из-за страха голос Чимина прорезался, он подаётся вперед и смотрит своими большими глазами, в которых множество вопросов и, кажется, вины. — Как видишь, не очень. — Пак помогает Хосоку приобрести удобное положение, — Я церемониться не собираюсь, но и грубым казаться не хочу, поэтому просто задам волнующие меня вопросы. — Он вопросительно смотрит и получает нерешительный кивок в ответ. — Хорошо. Во-первых, ты поспособствовал тому, чтобы я оказался здесь, правильно? — кивок в ответ и не более, — Тогда, во-вторых, кто ты такой и как ты меня нашёл? — у Хосока лицо, полное недоверия и, возможно, даже страха. — Не паникуй, ты можешь расслабиться, — Чимин убеждает в этом скорее самого себя, нежели больного, — я Пак Чимин, ты меня не знаешь. Я видел тебя на гонках достаточно много раз. — Бессмысленно скрывать это, — В тот день ты не вернулся на финиш. А по дороге домой я нашёл тебя под обломками, ты потерял сознание. Я испугался, что могло быть поздно, — растеряно объяснял Пак и рассчитывал на адекватную реакцию со стороны пострадавшего гонщика. — Врёшь, — Хосок взглянул на собеседника и словно почувствовал, как холодок пробежался по его телу, оставляя за собой неприятный осадок, — Ты не мог возвращаться по той дороге, ты не мог просто так пройти мимо того тихого переулка, где и в обычное время нет ни души. Ты искал меня? — его тихим и спокойным голосом это звучит как утверждение. Чимин ломается и отводит взгляд. — Нет, не пойми меня не правильно: я не враг, не твой соперник или ещё кто-то. Я, наверное, тот неравнодушный прохожий. Лучше скажи мне, с кем из твоих родственников или друзей мне стоит связаться? — Ни с кем, — буркает недовольно Хосок. — Но тебе явно нужна помощь, сотрясение пройдёт быстро, а вот со сломанной рукой и ногой ты будешь лежать ещё как минимум месяца два. «И вообще какого хрена он такой с тем, кто его спас?» — думает Чимин уже про себя. — Слушай, я разберусь сам, окей? Спасибо за помощь, но ты давно мог пойти домой. Думаю, сейчас самое время. — Почти три часа ночи, — задумчиво произносит Чимин, споткнувшись взглядом о мирно тикающие настенные часы. — Можешь уйти утром, только не оставайся в моей палате, — его слова звучат так холодно и безразлично. Задевает. Чимин похлопал глазами и усмехнулся, хотя ему ни капли не смешно и, взяв свои вещи, направился к выходу из палаты. Он остановился рядом с дверью и спросил: — Мне стоит позвать дежурного врача? — Не думаю, я в порядке. «Действительно. Почему я здесь?». Чимин откровенно не понимает самого себя. Выйдя из палаты, он усаживается на лавочку рядом, откидывается на спинку, прикрывает глаза и понимает — связываться с Хосоком будет ошибкой. Его терзает изнутри собственное неравнодушие, он не может подавить в себе желание помочь даже тому, кто от этой помощи явно откажется. Порой, из-за своего же воспитания мы не способны закрыть глаза на проблему. Перфекционизм течёт в жилах вместо крови и иногда это мешает — не все заслужили того, чтобы к ним относились с подобным трепетом. Чимин бесится, но остаётся.