ellie goulding — first time
pov Jungkook
Искусство. Одно слово, а сколько всего вокруг него вертится: музыка и танцы, театры и музеи, скульптуры и выставки. Все эти составные так или иначе относятся к искусству, хотим мы того или нет. Иногда оно, искусство, принимает самые неожиданные формы. Это может быть мода, руки человека, его речь или губы. Всё, что мы считаем прекрасным, можно отнести к отдельному виду. Вы понимаете, о чём я? Наверное, недостаточно хорошо, потому что моё восприятие мира моё и только моё. Я могу выйти на улицу, туда, где морозный воздух проникает под свитер и леденит кожу, оставляя трескучие поцелуи на нежной коже, кротко вздохнуть, ненадолго прикрыть глаза, затем улыбнуться и поднять голову навстречу безграничному небу. Мечтая о прекрасной жизни за пределами нашей планеты, забыться в своём мире, уйти от понятий времени и абстрагироваться от окружения. Так вот, делая всё это, я обращу внимание на палитру цветов надо мной. Ничего необычного, но я вижу прекрасное в удивительно простом. С чем у вас ассоциируется зима? Нет, не так… Какой оттенок вам приходит на ум, когда вы слышите слово «зима»? Голубой, лазурный, цвета морской волны, с ноткой бирюзы и белыми разводами рядом. Но небо в этот момент не такое. Надо мной нежно-розовые облака, плывущие куда-то в даль по сиренево-жёлтому океану, именуемому этим самым небом. И я вижу в этом красоту, непримечательную – такую, про которую можно смело сказать «это чудесно». То, что я вижу там, наверху – искусство для меня. И я живу с мыслью об этом каждый день. Когда мне было шестнадцать, я выкурил первую сигарету. Терпкий, неприятный сгусток проник мне прямо в лёгкие, и я начал задыхаться. Кашель, дикий, ненормальный и сильный – вот чего я добился. Не кайф, не удовлетворение или спокойствие, только вред и мерзкие ощущения. А ещё слёзы, да, вот их было больше всего. Про звёздочки в глазах я, наверное, лучше промолчу, чтобы вы не подумали, что я нытик или что-то подобное. Когда мне было шестнадцать, я впервые выпустил изо рта серый сигаретный дым, клубьями поднимающийся вверх, к фонарю, освещавшему ночную улицу спального района Сеула. Тогда я впервые не только пытался начать курить, но и понял, какая странная у меня жизнь. Совсем недавно я был мальчиком, который не различал, что значит жить, что значит просто существовать, а что значит прожигать свою жизнь. «Да какая разница, — говорил я себе, сидя за очередным домашним заданием по обществознанию. — Жить и существовать, по сути, одно и то же. У каждого живого существа течёт собственная жизнь, и они существуют, то есть, реальны, осязаемы и вообще есть, так что как сюда вяжется „прожигать”, мне, честно говоря, не ясно. Прожечь можно дыру в бумаге, зажечь можно свечу, сжечь можно мосты, чтобы не вернуться назад, но какое отношение это имеет к жизни?». Я был мальчиком, который еще не столкнулся со скоропостижным будущим и всеми прелестями взросления. Откуда было знать ему, маленькому человеку, что такое боль, серьёзные ссоры и положение в обществе, если ты… Совсем недавно я был тем, кому семья всегда твердила, что я единственный сын у родителей, а значит – альфа. Я доминирую над другими. У каждого альфы должен быть свой запах, который проявляется к четырнадцати годам. У каждого альфы, в отличие от омеги, запах должен быть достаточно резким, к примеру, мятным или ментоловым. Он всегда чётче, чем омежий. Должен быть эффект, что когда кто-то услышит его, запах, то в голову будто ударяет лёгкий импульс, который для альф почти не чувствуется, а вот для омег действует настолько, что мама не горюй: крышу сносит сильно, особенно, если это твой Истинный. Против природы не попрёшь, тут всё расписано по-старинке: «каждой твари по паре». Вот такой здесь принцип и именно о нём мне твердила мама с самого детства. «Ты такой красивый, Гукки, в будущем от омег не будет отбоя, — улыбалась она. — У твоего отца просто чудесный запах вишни, а значит, у тебя тоже будет что-то резко-вкусное, тягучее, смешанное с моим молочным шоколадом». У омег же всегда нежный аромат, он не как у альф: он сразу прошибает голову, чувствуется на языке и, как ни странно, проявляется позже, чем у доминирующего вида, годам к пятнадцати. У девочек. Омег-мальчиков не может быть, это против природы, против всех устоев моральных, духовных, против, в конце концов, физиологии. Но исключения всё же бывают. Время шло, мне исполнилось тринадцать. Все вокруг твердили, что я уже почти достиг зрелости. Остался год. Триста шестьдесят пять дней. Двенадцать месяцев. До сих пор, оглядываясь назад, в то время, я помню, каким гордым был, как уже знал, что первой девчонкой, к которой я начну «клеиться», будет моя одноклассница, по совместительству сестра-двойняшка Мин Юнги, моего Сахарного лучшего друга. В голове я уже строил амурные планы, на полях тетрадей писал инициалы её и свои, заключая их в сердечко, одним словом, делая всю эту ванильную фигню, когда кто-то привлекает. Да, знаете, я не говорю, что был влюблён в эту девочку, она мне нравилась в плане общения, внешностью, фигурой, стилем и, в принципе, я относился к ней так же, как к Юнги. Просто она была омегой, и я воспринимал это как влечение к противоположному полу, а не как к другу. Честно говоря, меня притягивало к Шуге даже сильнее, чем к ней, но тогда я не задумывался об этом. А зря. Ведь именно тогда моя жизнь пошла по пизде. Первое сентября. День моего четырнадцатилетия. Сегодня я стану настоящим альфой. Это, вроде как, большой груз ответственности, но, с другой стороны, я уже почти взрослый, должен уметь нести ответственность за своё поведение, за слова и поступки. На часах 5:50 утра. За окном только начинает светлеть. Ещё так рано. Ну ничего, у меня есть время подготовиться к школе, этот день станет самым большим событием в моей жизни. Часы мирно отсчитали время до семи. За окном уже совсем светло и слышно, как поют птички. Уже осень, скоро этих красивых пернатых станет меньше и солнцу будет некого согревать на улице в такую рань: аллеи и парки за оконным стеклом пустуют. Тишина с чириканьем и мягкими лучами… Что может быть лучше в такой день? — Тук-тук, можно войти? — я оборачиваюсь и вижу две пары озорных глаз. Про себя я, конечно, улыбнулся, но эти мелкие негодницы забыли главное правило моей комнаты: сначала стучаться, а потом уже открывать дверь. — Если у вас нет подходящего подарка для своего оппы, то можете закрыть дверь с другой стороны. Лукавые улыбки медленно сползли с лиц близняшек и, клянусь богом, одна из них уже смотрела на меня исподлобья, явно намереваясь, как минимум, отрезать мне палец. — Ну ты и мерзавец, — прошипела сестра-моя-будущая-убийца, — Мы тут хотели тебе сюрприз сделать, а ты в своей манере тут выделываешься, — я медленно направляюсь к ним, — Чего ты подходишь к нам, гадёныш неблагодарный? — Не, ну ты хоть бы ффорты надел, а то расхаживаефф, как дикарь, — немного смущаясь от того, что я после сна всё ещё не надел ничего, кроме трусов, профырчала моя вторая сестрёнка, у которой недавно выпали передние зубы. После того, как я их обнял, они взяли с меня слово, что я всё-таки оденусь и спущусь на праздничный завтрак для настоящего альфы. Запах должен проявиться до времени, когда я родился. Пока что я ничего не чувствую, но это, наверное, не очень важно… К слову, родился я в 8:01 утра, а сейчас на часах 7:50, значит, у меня есть ещё одиннадцать минут. Время неумолимо медленно течёт, но, сидя в кругу самых близких мне людей, я не волнуюсь об этом. Все собрались так рано ради меня. Мама улыбается так, как не улыбалась никогда до этого. Сёстры оценивающе посмотрели на мои джинсы и свитер, сойдясь во мнении, что это всяко лучше одних трусов. Отец, как всегда, просто делал вид, что здесь. Мыслями, на самом деле, находясь где-то очень далеко, он тупо смотрел в одну точку. Мне не привыкать что ему, честно говоря, плевать на меня, сестрёнок и даже собственную жену. Для нас не секрет, что папа ходит налево. Это не новость, она никого не удивляет уже год. Не знаю, как мама терпит такое унижение, такое предательство с его стороны, но на развод не подаёт. Видимо, именно это любовь. Или всё потому, что они Истинные. Такое же бывает, что природа сделала так, а вы ей средний палец вот так и ходите по другим омегам или альфам, хотя сердце ёкает только при Истинном. Я такого отношения не понимаю, но не в своё дело не лезу. — Ну что, осталось две минуты, — потёрла ладонями мама, явно предвкушая что-то очень хорошее. — Через две минуты ты станешь совсем взрослым, я так тобой горжусь, — она сгребает меня в объятия и нежно целует в лоб. Время идет, но со мной ничего не происходит. Осталась минута. Двадцать секунд. Всё ещё ничего. Десять. Девять. Восемь. Семь. Шесть Ничего нет. Пять. До сих пор. Четыре. Три. Два. Один. На часах 8:02 и у меня до сих пор не появился запах. — Сукин ты сын, — отец заинтересованно посмотрел на меня. Да. Да. Да. Ещё раз да. Я не альфа, вы не ошиблись. Запах не проявился ни через час, ни через день, неделю, месяц. Все смеялись надо мной, мол, я же парень, которому исполнилось четырнадцать, где же мой запах. Сначала это были тихие перешёптывания между собой, которые меня не сильно задевали, но всё равно причиняли боль. Если начистоту, я страдал. Это было странное время. Я перестал есть, у меня развилась бессонница. И так накалённые отношения с отцом обострились ещё сильнее. После того злосчастного дня рождения он начал пить. Стакан за стаканом, словно это решение всех проблем, он вливал в себя алкоголь, скатываясь всё ниже и ниже, ближе и ближе к самому дну общества. Сын – непонятно кто. Не альфа точно. Что подумают люди?.. Чем не повод спиться? С каждым днём количество алкоголя становилось больше. От пары рюмок коньяка он перешёл к рому. Нажравшись вечером, отец возвращался домой в глубокой ночи. Его уже никто не встречал со словами «папочка вернулся», никто его не обнимал, никто не был рад его приходу. И его это бесило. Он злился на то, что начал пить. Злился на меня, потому что я стал причиной его проблем; злился за то, что, выходя на улицу, на него тыкали пальцем и в открытую кричали гадкие слова. Всему виной стал я. Если он просто злился, мне везло. Если он был в полном бешенстве, то на заплетающихся ногах поднимался к моей двери, начинал ломиться и говорить обидные слова: «ты выблядок», «зачем ты вообще родился, от тебя одни неприятности», «если ты окажешься омега-боем, в первую же течку полетишь на улицу». Однажды он всё же выломал дверь вместе с замком. Подошёл к кровати и просто смотрел. «Вставай, — сказал он, — ПОДНИМАЙСЯ, СУЧКА, — проорал отец, когда я просто остался лежать на месте. — Если не встанешь сам, будет хуже». Я не сдвинулся ни на миллиметр и через пару мгновений почувствовал, как он стягивает меня с кровати. Когда я упал на пол, он пнул меня ногой в живот. «Вставай, — кричал он. — Почему ты такой слабый, ты же альфа, или уже примеряешь образ того, кто принимает в себя?». Мне не было страшно, я не чувствовал ничего, абсолютно ничего. Просто пустота внутри. Со временем она становилась словно глубже и больше. Мир потерял свои краски, он словно стал серым. Всё, как в замедленном действии. Никто не обращал на моё состояние никакого внимания, пока однажды я не свалился с лестницы в приступе судорог и конвульсий, телодвижений, которые не мог контролировать. Потом я просто отключился. Как оказалось потом, у меня было сотрясение мозга. Думаю, не надо говорить, благодаря кому у меня была травма головы. Вроде ничего такого, но без своевременного лечения всегда идут осложнения. Куча медосмотров, кровь на анализы, много потраченных нервов, денег и... У меня выявили хорею Хантингтона. Это отклонения в генах. Передалось по наследству от деда, а проявилось после стресса и травмы. Основные симптомы это неконтролируемые движения частями тела, судороги и конвульсии. — Эй, с тобой всё нормально? — Шуга пристально смотрит на меня. — Да, всё хорошо, — я попытался выдавить из себя улыбку. — Фу, Чонгук, лучше продолжай лежать с предыдущим выражением лица, а то на эту маньячью лыбу смотреть страшно. — Как скажешь. — Слушай, я тут, конечно, могу и сказать что-то грубо, не по теме, но ты это... Блять, как сказать-то, — Юнги задумчиво облизнул губы, прежде чем продолжить говорить. — Береги себя, я не знаю... Волнуюсь же, мы с тобой чуть ли не с пелёнок бегаем вместе везде. Я до сих пор помню, как мы в пруду купались в состоянии “детка, да ты сегодня Адам”. Надеюсь, ты тоже помнишь этот голожопый ужас, и знаешь, я очень не хочу, чтобы у тебя после таких травм головы были провалы в памяти, что ты не сможешь вспомнить моего имени, все дела. — Это так мило, особенно слова про голожопый ужас. Неужели у меня всё так плохо было в том возрасте? — я наигранно невинно похлопал глазами. — Да нет, ты был очень даже ничего, но ты это, извини, я не из лиги голубых, окей, да? — А я будто пидор, — посмотрел я на Шугу взглядом “да ладно, что ты говоришь”. — Закрыли тему, — Юнги нервно почесал затылок. — Я пришёл сюда не про наши гейские отношения разговаривать, а чтобы удостовериться, что этот гандон тебе ничего не сделает. — он выжидающе на меня посмотрел. — Травма головы не связана с отц... — Вот только не надо мне тут пиздеть, — Шуга закатил глаза. — Пару ночей назад одна из твоих мелких просила меня приехать и спасти тебя от этого мудилы. — Мне тебе нечего ответить, — я сглотнул. — Мне, если честно, пока что не хочется говорить об этом, давай позже, ладно? — Хорошо, но я всё равно никуда от тебя не отойду, даже не мечтай, — он взял меня за руку и аккуратно сжал её. — Я слишком сильно волнуюсь за тебя, чтобы уходить. — Скоро часы посещения закончатся, хён, — я вырвал ладонь из его холодных рук и отвёл взгляд. Что он вообще делает? Зачем взял за руку? Совсем дурак что ли? — Я буду сидеть до последнего. Мы внимательно смотрим друг другу в глаза. Действительно, я знаю его всю жизнь. Он всегда рядом и поддерживает когда может, помогает. Какое-то время, пока слухи обо мне только зарождались, Юнги пытался пресечь их на корню, но это было невозможно. Поэтому, компенсируя то, что у него не получилось остановить, он ни свет ни заря подрывался каждое утро с кровати и на всех парах нёсся ко мне. Сколько ран, полученных из-за отца он мне зашил и обработал, сколько моих слёз впитала его футболка. «Тише, я рядом, всё хорошо, всё будет хорошо, — шептал он мне на ухо и гладил мои волосы. — Пока я здесь, этот ублюдок и пальцем тебя не тронет». Однажды Шуга пострадал, когда отец решил вернуться и продолжить начатое. У него в руках была стеклянная ваза, которая мгновенно полетела в Юнги. Она ударилась об его плечо, но разбилась только от удара об пол. Когда отец пошёл на него, я заорал так громко, как только смог. На крики прибежала мама, за её юбку держались заплаканные сёстры. Они явно не спали уже давно, но ничего не делали, просто вызвали полицию. Не знаю, правильно ли то, что они никак не влезали в драку, но факт того, что с ними всё хорошо означал только одно – это правильно, что они не вмешались. Отец толкнул Юнги и тот упал прямо на осколки от вазы. На его руках до сих пор пластыри, а на колени скоро придется накладывать новые швы, потому что он себя не щадит и порезы открываются снова, нитки расходятся, хотя я сказал, что надо сходить к врачу, чтобы он поставил скобы, так заживёт быстрее. Но это же Юнги. Его девиз по жизни: "Чё хочу, то ворочу". Так мы и смотрим друг на друга несколько минут, думая о своём. — Гук, я не понимаю, за что тебя так ненавидит отец, не понимаю, почему звёзды сложились так, что ты страдаешь от ран и шрамов, но ты должен знать, что ты прекрасный. Как ты там говоришь? Ах, да... "Всё, что мы считаем прекрасным, можно отнести к отдельному виду искусства". Так вот, ты прекрасный и всё, что связано с тобой, автоматом становится прекрасным тоже. Не знаю, что я сейчас говорю, но, раз пошла малина, то сейчас, или никогда... — Шуга нервно облизнул губы. — Ты можешь считаться отдельным видом искусства. Мой личный сорт искусства, Чон Чонгук. С этими словами он резко наклоняется ко мне и нежно, но очень быстро, целует в лоб, потом так же резко подрывается с места и уходит, оставляя меня в самых неординарных раздумьях; оставляя меня полностью обомлевшим от таких действий. Я думал, что всё изменится, как только меня выпишут из больницы, мне казалось, что отец одумается, но... Ничего не изменилось. Не трезвея, отправлялся на работу. Не заходя домой, вечером шел в бар сливать все деньги на спиртное. Виски. Коньяк. Ром. Мартини. Вино. Рюмки, бокалы, литры, бутылки. Глубокая ночь и домой, туда, где есть тот, на ком можно сорвать всю свою злость. Но на мне он не остановился. В какой-то момент я услышал шум возни и спустился на звук. Зайдя в комнату родителей, я увидел, как отец держит маму за шею, вдавливая её тело таким образом в стену. «И после такого ты считаешь себя моей Истинной? Ты вызвала легавых, — прошипел он. — Хочешь, чтобы меня посадили?». Я, не дожидаясь развязки этого ужаса, двинулся на отца и оттолкнул его в сторону, помогая маме устоять на ногах. Когда его пьяное тело коснулось пола, он просто уснул. После этого случая он вроде отвязался от нас всех, но я всегда был начеку. Папа перестал пить в таких количествах и его можно было назвать адекватным. — Ну что, шкет, слабо меня обогнать на четырёхстах метрах? — Это мне-то? Да ты видел себя в зеркало, дрищ? — Вот это поворот, ты что, страх потерял? — Юнги в шутку двинулся на меня с кулаками. — Давай на старт вставай, борец, — я в шутку прикрылся от страха и прошёл на своё место перед забегом. — Да я-то встану, только меня твои шорты смущают. — А что с ними не так? – я с интересом оглядел свои ноги. — Они слишком, – Шуга осмотрел меня сверху вниз, сглатывая. — Слишком короткие и явно большеваты. Не боишься, что свалятся? — Это прозвучало, как угроза с похотливым намёком. — Ха-ха, толстозадый, я тебе в сотый раз говорю, что из нас двоих пидор тут только ты. Я закатил глаза, но оставил его реплику без ответа. Всё-таки встав на старт, мы ждали команды от тренера. — На старт, — Юнги скосил взгляд на меня и подмигнул. — Внимание, — тренер выдержал ещё паузу, а я в это время пытался сосредоточиться на победе, чтобы утереть нос Шуге. — МАРШ! Мы рванули одновременно. Быстро набирая скорость, я старался равномерно дышать. Мин оторвался вперёд, но очень скоро у него не хватит дыхалки и я просто его обгоню. Так и случилось. Остался последний круг, я отбежал от него достаточно далеко. Впереди уже финишная черта. Ещё совсем чуть-чуть... Я сбавляю скорость и даю Шуге меня обогнать. — Я ЖЕ ГОВОРИЛ, ЧТО ТЕБЯ УЕМ, Я ТЕБЕ НЕ ДРИЩ, ТОЛСТОПУЗ! Пятнадцатый день рождения. Если я омега, то это решится сегодня. На этот праздник никто не собрался на кухне, не было праздничного завтрака и обнимашек. Все просто ждали. Когда пробило 6 утра, я почувствовал запах. Шоколад с клубничным йогуртом. Он был таким сильным, что, наверное, все в округе услышали его. В следующую секунду хлопнула дверь на нижнем этаже дома. По звуку шагов, это был отец. Через ещё мгновение дверь в комнату отворилась, и я испугался. Если когда он меня бил, я испытывал страх, то он даже близко не был таким сильным, как сейчас. Такое тягучее чувство внизу живота, во внутренности словно попала рыбёшка и пытается вырваться наружу. Ожидание – самое страшное, что только может быть. Когда точно знаешь, что с тобой будет, можно хотя бы смириться и принять это. А ожидание это ещё и неизвестность. Я боюсь неизвестности, потому что может случиться всё, что угодно. Папа просто стоит и смотрит на меня. Потом подходит ближе и принюхивается. «Так значит, шоколад с клубничным йогуртом, — тихо говорит он. — Пей вот это, может, ещё спасибо скажешь». Он поставил на тумбочку рядом с кроватью баночку розового цвета. «Советую собирать свои вещи, скоро первая течка, — продолжил отец. — я говорил тогда серьёзно, что ты здесь не останешься, если окажешься омегой». После этих слов он ушёл. Я посмотрел на баночку.«ПОДАВЛЯЮЩИЕ ЗАПАХ»
***
Совсем недавно я не понимал, чем прожигать жизнь отличается от существования и просто жизни. Когда я ушёл из дома, для меня открылся весь мир. Жестокий, грубый, алчный, но в то же время чудесный, полный перспектив и прекрасный. Значит, мир можно считать отдельным видом искусства? Так или иначе, первым делом я пошёл к Юнги. Он мой лучший друг, он им был, есть и будет. Но в тот момент я ещё не понял, что возникнут трудности в нашем совместном проживании. Первые пару месяцев всё было неплохо. Нам было по пятнадцать, мы ходили в школу, периодически ко мне приходила мама, а родители Шуги были не против того, что я живу с ними. Я готовил, помогал с уборкой, часто просто их веселил и был рядом. Наши семьи всегда дружили, и мама попросила меня приютить у них, пока я не найду работу и жильё. Я принимал подавляющие таблетки, но всё когда-нибудь кончается. И вот тогда я познал весь ад течки. — Эй, Гук, с тобой всё хорошо? — Юнги поднимает глаза от ноутбука и смотрит на меня. — Да, всё... очень... более... хорошо, — НЕТ, НИХУЯ МНЕ НЕ ХОРОШО, У МЕНЯ ГОРИТ ЛИЦО, ЛОМИТ МЫШЦЫ И Я ЕЛЕ СДЕРЖИВАЮСЬ ОТ СТОНОВ. — Просто...я устал... — Мне кажется, ты приболел, дай я тебя потрогаю, — Шуга встаёт и идёт ко мне. Только не это. Это ошибка, Мин, не надо. — Нет! — я подрываюсь с кровати. — Стой на месте! — Да что с тобой такое, ты что, ебанулся что ли? — он останавливается и начинает принюхиваться. Шоколад. Клубничный йогурт. Фак. — Ты чувствуешь? Такой запах... Откуда он идёт, такой сильный... — он подходит ещё ближе ко мне, по-прежнему глубоко дыша. Как только он протягивает руку, чтобы пощупать мой лоб на наличие температуры, я перестаю дышать. Есть один выход... — ЧОН ЧОНГУК, ТЫ ЧТО, ВЕРБЛЮД?! ФУ, БЛЯДЬ, ТЫ СОВСЕМ ОДУРЕЛ? ЭТО ЖЕ ЧИСТАЯ ФУТБОЛКА! Да, я правда плюнул ему на футболку. Смачно. Со звуком. Но у меня не было выбора! Если бы он дотронулся, то понял бы, что это от меня такой запах... Знаете, когда кажется, что всё кончено, надо быть готовым к тому, что всё станет ещё хуже. Как только Юнги обматерил меня и всю мою родословную, случилось непредвиденное. Он стянул с себя футболку и отшвырнул её в сторону. Я не могу не рассматривать его. Вот он стоит напротив в одних шортах, опущенных прямо на бёдра, я вижу его ключицы, выпирающие вены на руках и шее, вижу, как поднимается и опускается его грудь при дыхании. Бог. Ты. Мой. У него такое тело... — Чонгук? — Шуга подошёл ко мне вплотную. — Я чувствую, что это пахнешь ты... — он судорожно выдыхает, обдавая воздухом моё лицо. Не могу сдержаться и смотрю на его губы. — Юнги, пожалуйста... — Почему ты молчал? — он подходит ещё плотнее ко мне и кладёт руки на талию, притягивая ближе к себе. — А что мне говорить? — я взглянул выше его губ, всё ещё не осмеливаясь посмотреть в его бездонно-чёрные глаза. — Что ты... — он сглотнул, обдумывая свой ответ. — Что ты... — ...что я омега? — я выдохнул, прикрывая глаза от накативших чувств. Мало того, что всё горит, так ещё и стояк скрывать надо пытаться. — И что бы ты сказал? Это всё слишком дик... — Замолчи, пожалуйста, — с этими словами он медленно накрывает мои губы своими, нежно целуя. У меня сносит крышу. Я сгораю. В его объятиях, когда его руки перемещаются на поясницу, грубовато сжимая кожу на месте пониже, я не могу соображать. Поэтому я решаю попробовать облизать его губы. Он не сопротивляется и открывает рот навстречу. Это слишком интимно. Слишком некрасиво. Неправильно. Аморально. Но слишком прекрасно. Когда мне было шестнадцать, я переспал с Юнги. Мы вместе пробовали курить. Мы вместе напивались. Знали друг о друге абсолютно всё, но при этом понимали, что не Истинные. Несмотря на то, что мои препараты нельзя было мешать с алкоголем, я всё равно ходил в бар. Меня тошнило от самого себя. Мне говорили, что я красив, но я не видел красоты. Я видел только мерзкого мальчишку-омегу, у которого жизнь пошла по пизде. Когда мне исполнилось семнадцать, меня, пьяного в ничто, пытался изнасиловать какой-то парень. Сначала мы просто сидели за барной стойкой и пили вино. — Н-ниет, ну т-ты п...пони...понимаешь, я псих, — заливаю я рыжему незнакомцу. — из-за отца вввся м...мор...моя жизнь пошла по... Д... откос-с-с!!! — Почему ты псих? — спрашивает с лукавым прищуром невероятной красоты парень с ярким запахом кофе со сливками. — Потомушо мой диагнн..оз гиперстезия при неврастении, — совладав с собственным языком я улыбнулся и игриво подмигнул рыжему. — Это значит, что ты не контролируешь свои эмоции, перепады настроения, истерики и, — пауза. — Провалы в памяти? — он сочувствующе глядит на меня, кладя свою руку мне на колено и сжимая его. — Да, именно... С-слушай... — Конечно, мой милый зайка, я тебя выслушаю, — незнакомец хитро улыбается и поднимает свою руку вверх по моему бедру, несильно сжимая, чем доставляет мне удовольствие. — Для тебя, мой сладкий, всё что угодно. — В общем, я омега. Меня отец из-за этого выгнал из дома, я полтора года жил у друга, мы с ним трахались, но решили остаться просто д.. друзьями. Я хочу съехать от него, птмушо... птмушо я будто нА шЕе СИЖу у него... А ещё мне негде работать и я плачусь какому-то незнакомцу о своих проблемах в баре, заебис-с... — Иди ко мне, — рыжий разводит руки в стороны, предлагая обняться, а я, поскольку слишком пьяный, иду к нему. — Садись ко мне на колени, чтобы я мог смотреть тебе в глаза, хорошо, милый? Вот так, молодец, — улыбнулся он. — Я хочу залечь на дно, чтобы быть невидимкой... Мне надоело так жить,я ощущаю только пустоту внутри, она разъедает меня изнутри... Не дав мне договорить, рыжий сексуальный незнакомец целует меня, сразу же проникая языком в рот. Его поцелуй отличается от того, что дарил мне Юнги. У Шуги он был нежный, а у этого собутыльника более уверенный и грубый, возбуждающий, заставляющий издать томный стон удовольствия. — Я могу исполнить все твои желания, зайка, — шепчет в губы горячий незнакомец. — И жильём обеспечить, и местом работы, и гарантией того, что ты заляжешь на дно... — Т-ты волшебник? Или пытаешься меня наебать?.. — Нет, мой хороший, — говорит рыжий, параллельно целуя нежную кожу на шее. — Просто меня зовут Пак Чимин и я лучше волшебников. — И как мне заслужить всё то, чем ты меня можешь обспечи..ть? — на этот раз я опускаюсь пониже к нему, чтобы укусить за шею, оставить след на бледно-персиковой коже. — Зайка, мы с тобой оба омеги, — судорожно выдыхая, говорит Чимин. — Сделать, к сожалению, ничего не можешь, я просто тебя возьму на работу, если ты приедешь на выставку моего друга. — Ког..да ех-хать? —Завтра, в 8 вечера, приедешь сюда, — он кладёт мне в задний карман джинс какую-то визитку. — И заодно своего альфу приводи, мрр… На следующий день приехав на эту выставку вместе с Шугой, я искал рыжую макушку Пак Чимина. Пытался унюхать его кофе со сливками, но всё было тщетно. Через пару минут он сам меня нашёл. Я стоял у картины Огюста Ренуара “Танец в Деревне”. Было понятно, что это не оригинал, а просто ремейк, но всё равно смотрится чудесно. Прекрасно. Ведь это же искусство. Молодая девушка рассказывает об этой картине. Она говорит, что “на полотне всего два главных героя: дама и кавалер. Вероятно, они влюблены в друг друга”. Я не удержался и посмеялся. Девушка сразу поджала свои накрашенные губы и тоненько спросила: «Над чем вы смеётесь?». Я растерялся. С чего бы мне начать? — Для начала, госпожа, вы смотрите на картину не с той стороны. Не с того бока. Вы упускаете важную деталь,не замечаете главного, ту девушку в левом нижнем углу. Просто посмотрите, с каким обожанием она смотрит на мужчину. А что, если она безответно влюблена? Тогда картина приобретает другой смысл, полотно начинает говорить нам, что оно не о танце в деревне, а о безответной любви, о тоске и горечи. Та девушка никто иной как скры... — …скрытый персонаж, да, вы правы, — я оборачиваюсь и вижу перед собой парня, который нахально перебил меня. У него красивые волосы, под которыми виднеется повязка, придающая изюминку его причёске, чёрные, плотно обтягивающие его худые ноги, джинсы с прорезями на коленях, розовая футболка, а поверх неё просто безразмерная рубашка в светло-зелёную полоску. Вау, он просто... Шикарен... Выдержав паузу, он продолжил. — Не знаю, откуда у вас такие познания о данной картине, но мне нравится, что вы в принципе знаете, что такое скрытый персонаж. — Не нужно быть очень эрудированным, чтобы знать такую простоту. — Меня зовут Ви, — он протягивает руку для приветствия, но я почему-то не хочу её пожимать. — А вас как зовут? — Чон Чонгук. — прикоснувшись к его ладони, по моему телу пробежал лёгкий разряд, и я почувствовал... мелиссу с мятой? — Приятно познакомиться, Гукки. — он осматривает меня с ног до головы, ухмыляется и уходит. — Вижу, ты уже познакомился с моим другом, — подскакивает ко мне Чимин. — Это организатор выставки и человек, у которого ты будешь дома работать и... ну, как бы, жить тоже. — Что, прости? — Видишь того типа, который пялится на тебя с другого конца галереи? — Пак схватил меня за подбородок и повернул голову чуть левее, из-за чего я встретился взглядом с этим странным Ви. — Ты будешь работать на него и жить в его доме. — И что за работа? — А это уже он тебе скажет сам, — Чимин загадочно улыбнулся, сощурив один глаз. — Слушай... А кем он вообще работает? — Он наркодилер. — Чего?! — я вылупился на этого рыжего, будто увидел перед собой Бён Бэкхёна собственной персоной. — Да шучу я, хы, — ещё шире улыбнулся Пак. — Он занимается делами покруче. — Например? — я в недоумении. — К примеру, он устроил эту выставку для того, чтобы провести зачистку. — И кто киллер? — Он сам. — Ты издеваешься, он же стоит сейчас в углу и пялится на меня, его, как минимум, человек 70 видело, — начал истерично смеяться я. — В каком углу? Там никого нет. — Как нет, только что же был. — Ну а ты посмотри. Присмотревшись, я правда его не увидел. — Его же по запаху могут узнать, — начал задумчиво я. — И плюс многие его видели, он же всё, если убьет кого, то станет уголовником, под суд попадёт. — Так, стоп-стоп-стоп... Какой запах, ты о чём, он ничем не пахнет, это раз, — перебил меня Чимин. — А во-вторых, он говорил только с тобой и не привлекал лишнего внимания. Я уверен, что ты через пару минут забудешь его лицо. — Но я почувствовал мелиссу и мяту, — продолжил я свою речь. — И мне будет сложно забыть его взгляд голубых глаз... Чимин? Ты где? Чимин ушёл, оставив меня одного среди толпы людей. Скрытый персонаж. Ви. Всё так странно... Мята и мелисса. Прекрасно... Искусство?will be continued ...