Перелом

      Иван нервничал. Стоял перед дверью и выравнивал нервы дыхательной гимнастикой.       Вдох.       Звонок в дверь.       Выдох.       Альфред попросил прийти. Да, для того самого. Чтобы просто побыть рядом. Не больше.       «Не больше», — твёрдо повторил про себя Брагинский, не обращая внимания на горьковатое сожаление.       Наконец дверь приоткрылась, и квартира впустила гостя внутрь. Но едва стоило перешагнуть порог, как в голову ударил умопомрачительный густой запах. И Альфред… О, боги. Вся его поза и весь его вид кричали о желании. Бессильно прислонившись к косяку, он тяжело и рвано дышал, одежда на нём смялась и сбилась, футболка и короткие шорты соблазнительно приоткрывали выточенные ямки ключиц и длинные ноги. Светлые волосы растрепались и потемнели у лба и висков от пота, а лицо выражало столько муки и нетерпения, что становилось больно.       Вся дыхательная гимнастика пошла насмарку, Иван забыл как дышать.       Ал без лишних слов потащил его за собой на подрагивающих ногах с неожиданной силой, Ваня едва успел стянуть обувь, и в спальне парень уложил его подле себя. Шумно вдыхая запах Ивана, он заметно успокоился, но всё равно болезненно прикусил и без того истерзанные влажно-алые губы и доверчиво вцепился в складки летней рубашки. — Извини, что тебе пришлось… Я… Просто полежи так со мной… — Альфред заскулил, вжавшись сильнее, уткнувшись носом куда-то в грудь парня. — Я не хочу принимать таблетки. Они слишком сильные… — выдохнул он из последних сил, пока новый спазм не скрутил живот.       Тела хитро переплелись. Стоило немного двинуть коленом, и Иван содрогнулся, ощутив липкое и влажное. Смазка уже пропитала шорты и запачкала кровать. Омега вновь мелко задрожал, поскуливая.       Наблюдать и слушать это было невыносимо. Как мог крепко и нежно Иван прижал Ала к своей груди, но чувствовал, что этого мало. Дрожь и душераздирающие стоны на тонкой ноте скребли по сердцу. Запах, который, кажется, давно заменил воздух, заставлял вспомнить, что мужчина, не важно, альфа или омега, всегда ощущает возбуждение слишком остро. И явно.       Ваня ждал, когда станет лучше. Но лучше не становилось. Только судороги трепыхали парнишку сильнее, и сдавленные мучительные стоны становились всё жалостнее. — Послушай, — судорожный выдох, — тебе нужна разрядка. Я могу…       Альфред отстранился, сглатывая вязкую слюну. — Н-но…       Это ненормально — вот что он хочет сказать. Омеги не должны делать подобное с омегами. Но Альфред уже позвал Ивана сюда, и тот сам предложил… А инстинкты визжали, что Иван прав, омега внутри скулил, и это был только первый день! Долго ли он так протянет?! — Хорошо, — выдохнул Альфред, пряча лицо, утыкаясь в вырез ворота на груди.       Иван задушил отчаянно что-то пищащего в голове моралиста. Отступать теперь некуда.       Вдох.       Выдох.       Руки сами скользят под влажную от пота футболку, плавно перекатывают податливое тело на спину. Пальцы пробегают по высоко вздымающейся груди, убирают волосы со взмокшего лба. Прелюдии явно растягивать не стоит, однако Иван медлит, решая, будет ли уместен поцелуй. Решает и целует в губы, мягко и легко, давая знак начала. Верными, хоть и немного рваными движениями освобождает их обоих от одежды. А во взгляде напротив такая смесь мольбы и страха, что просит закрыть глаза, не смотреть.       Так должно быть лучше.       Ала бьёт крупной судорогой. Медлить нельзя.       Оглаживает бока, целует выпирающую тазовую косточку и, наконец, вбирает в рот разгорячённую плоть. Пальцами подготавливает влажное и липкое.       Крышесносно.       Ал дергается, толкаясь слепо в чужое горло, при этом старательно насаживаясь на пальцы. Как чертовски хороши, но их так мало! Очень хочется член, большой и толстый, чтобы заполнил полностью, чтобы слил два зверя внутри воедино. Однако он чувствует приятный омежий запах и осознает, что это все еще неправильно, не по-природному. Хотя кого это волнует, если так хорошо?       Ал в очередной раз прогибается, громко выстанывая что-то неразборчивое. Дырочка пульсирует вокруг пальцев, требуя большего. — Ваня, п-пожалуйста а-ах! Вставь, я не могу-у-у!       Иван с шумным выдохом отстраняется, с его губ тянется прозрачная ниточка смазки. К чёрту всё! Подхватывает парня под колени, пристраиваясь, направляет пульсирующий член в горячее нутро и, стиснув зубы, медленно погружается. Перед глазами танцуют цветные круги и в голове бьёт набатом. Ал гортанно стонет и судорожно цепляется за покатую спину и плечи, оставляя на бледной коже розовые следы.       Оба привыкают к новым ощущениям, ослепляющая вспышка отхлынывает. Они тянутся к манящим приоткрытым губам друг друга, Ваня начинает ритмично двигаться.       Альфред до хруста в спине выгибается в пояснице, всем своим телом прижимаясь к сильному и разгоряченному телу. Как давно у него никого не было… И как же теперь восхитительно прекрасно! Омега внутри млеет в руках Ивана, урчит, скулит и просит сильнее, быстрее, глубже, чтобы заполнить. Альфреду чертовски нравится отдаваться, принадлежать. И сейчас это кажется таким естественным, долгожданным.       Он притягивает Ивана к себе еще ближе, целуя жадно, горячо, пытаясь насытиться. Ал стонет в поцелуй, сипло, срывая голос. Стыдно, но когда он пытается заглушить свои крики, то слышал эти пошлые шлепки и хлюпанье смазки заполняют комнату, и это кружит голову еще сильнее.       «Омега тоже может быть альфой», — вывод на границе сознания. Податливое тело в объятиях словно глина, мягкое и упругое, крики, стоны и смешавшийся пот сводили с ума. Чистое концентрированное счастье единения тел и душ. Близится пик, и под властью порыва Иван закидывает ноги любовника себе на плечи и вжимает его в матрац, кусая внутреннюю сторону бедра и зализывая укус. Ощущения уже на пике, и тело бешено вколачивается в другое тело, позабыв устои и условности.       Альфред уже на пределе. Пара толчков, и он кончает, проскуливая имя парня, заливая горячим семенем переплетенные тела.       Иван догоняет его спустя какое-то время, но именно в этот момент Ал понимает, что узла и вязки нет. Черт!       Джонс, отдышавшись, притягивает Ваню к себе, целуя в шею. — Спасибо, — выдыхает он, улыбаясь. — Жаль, что ты не альфа.       Это говорит не он, но омега, которому не дали желаемую сцепку, и который очень недоволен. Благо, до следующего приступа у него есть время.       Поцелуй щекочет самое чувствительное место, и мужчина вздрагивает. Что не мешает ему сгрести Альфреда в охапку и чмокнуть того в лоб. Альфа, не альфа, по боку. Сейчас можно сонно нежиться в тёплых объятиях, в переплетении рук и ног, не заботясь ни о салфетках, ни о завтрашнем дне.       Ал засыпает следом, тихо, утробно мурлыкая от удовольствия. Все-таки это лучше, чем ничего, а Иван такой милый, теплый, и пахнет от него сладковато, но приятно.       Джонс надеется, что после течки не пожалеет об этом.       Позже, в сизом полумраке сумерек, под трогательное сопение под боком, когда сон ушёл и упорно не хотел возвращаться, Иван остался наедине с мыслями. Жестокими мыслями. Подумать только, мало того, что он переспал с человеком, с которым знаком от силы не больше двух недель, так ещё и с омегой. Без всяких чувств. «Воспользовался положением», — съязвила совесть. «Но он же хотел». «Как будто бы он мог не захотеть».       И с этим не поспоришь. У Альфреда просто не было другого выхода. «А был ли он у меня?».       Совесть молчала. Ничто не мешало отказаться, уйти, даже оттолкнуть в самый последний момент, потому что нельзя двум омегам заниматься запретным. Противоестественно. Но что-то не позволяло Ивану остановиться. Он не мог даже вообразить, что может оставить юношу одного. Иррационально всё противилось этой мысли. Но почему?       Быть чьим-то партнёром, чтобы просто удовлетворить физическую потребность, противоречит не только морали общества, но и всем принципам Брагинского, выстраиваемым всю жизнь. «Но было ли это только физической потребностью?»       Лежать кровати и думать стало невозможно.       В отчаянии Ваня осторожно выбрался из-под закинутой на него ноги, как можно тише ополоснулся в ванной. После недолгих колебаний нашёл салфетки и обтёр Джонса. Полегчало. Снова получилось заснуть, вопросы отступили до завтрашнего утра, слабым эхом колыхаясь где-то далеко на границе подсознания. За окном окончательно стемнело.       Ал по-прежнему беззаботно сопел под боком.