История из прошлого
Ната привыкла всё делать правильно. Само-собой получалось. Уроки для неё проходили легко, знания без усилий откладывались в голове и строились в упорядоченную, ясную и понятную систему. Ната часто удивлялась тому, как можно не понимать элементарного. Девушка всегда добросовестно выполняла домашние задания, три раза в неделю ходила на тренировки по восточным единоборствам и четыре раза в неделю — в кружок рукоделия. Помимо всего прочего, она оставалась красавицей без единого грамма косметики на лице. Наташу Арловскую все знали как примерную отличницу. А потому она почти всегда оставалась наедине с собой, и ей этого хватало. Хватало дел, хватало мыслей, хватало правильной, упорядоченной жизни. Всего достаточно. А про такую ерунду, как шумные развлечения, времени думать не было. Наташа знала, что её ценят, и старалась никогда никого не подводить. Директриса всегда вызывала её либо похвалить, либо о чём-то попросить. — Но Владилена Владимировна, я не могу поручится за то, что смогу выполнить вашу просьбу, — однако до сих пор директриса предлагала что-то в пределах выполнимого. — Понимаю, для тебя будет непривычно, но вдруг у тебя получится на него повлиять. Парень он неглупый, но, если будет и дальше прогуливать, с его оценками нам придётся его исключить, а проблем с опекой хотелось бы избежать. Попробуй с ним поговорить, позаниматься, подружиться. Он же постоянно один ходит. Брагинский действительно всегда ходил сам по себе, друзей у него не было, а о его «успехах» в учёбе ходили легенды. И хотя заговаривал он редко, в основном занимался только витанием в облаках, бесцельным шатанием по школьным коридорам, сном на парте и сбеганием с уроков, его без преувеличения знала вся школа. Потому что иногда на Брагинского, или просто Бродягу, как его все звали, накатывали приступы вдохновения на внезапные чудачества. Например, как чёрт из табакерки, появится из ниоткуда, вклинится в сплетни, мило поболтает, пошутит, а потом поставит всех в тупик чем-нибудь философски-многозначительным, в духе «дерьмо это всё», и гордо удалится. Часто ему взбредает в голову поиграть с младшеклассниками или подразнить их же, напроситься помочь завхозу или учителям, в столовой. А ещё он умел посмотреть так, что даже самый заядлый спорщик тушевался, потому что отчего-то становилось очень стыдно. Белую длинную фигуру в длинном белом шарфе легко выделить в шумном потоке школьников, и Ната заочно уже была с Брагинским знакома. Но это нисколько ей не помогало. Как к нему подойти и что сказать, она не представляла. Просто раньше ей никогда не приходилось подходить первой и проявлять инициативу. Отличницы хорошо умеют учиться, но вот учить — сложнее, а наставлять кого-то — вообще из разряда невообразимого. Всю историю и географию Арловская обдумывала стратегию, и всё равно живот крутило, когда она твёрдо решила наведаться в другой класс параллели и предъявить Брагинскому ультиматум. Стоило ей войти, как многие тут же уставились на неё, будто диковинного зверька увидели, кто-то не постеснялся высказаться, в теории — смешно пошутить, и все эти смешки и шепотки прямо вымораживали, но Арловская героически не обращала на них внимания и направилась прямиком к предпоследней парте первого ряда. Там, уткнувшись в сложенные руки и укутавшись в шарф дремал Ваня. — Брагинский, — позвала Ната, постаравшись придать своему голосу внушительности. Парень неохотно поднял голову и равнодушно уставился на докучающую девочку одним тёмным глазом (второй скрывала отросшая чёлка). — Чего? Ясно как день, что скажи ему в лоб о нудных уроках, и он пошлёт с ними же куда подальше. — Не хочешь зайти в гости? — выдавила под протяжное и оглушительное псевдопонимающее «о-о» и сальные остроты на уровне детского сада. Хотелось умереть от тупости происходящего. — Молодец, Бродяга! Молоток! Такую девчонку охмурил. Эпицентр сыр бора, то бишь Ваня, от оторопи непроизвольно вытянулся. И теперь оба глаза пристально удивлённо глядели на Арловскую уже иначе — с интересом и недоумением. — Зачем? — У меня сестра пирожки испекла, — класс взорвался смехом. Наташа хотела только одного — немедленно провалиться к чертям и никогда не возвращаться. Ваня впал в ступор. Ненадолго. — А пирожки с чем? Конечно же, позже пришлось всё ему объяснить. «Почему бы и нет?» — пожал плечами Бродяга. — «Так пирожки будут?». Таким странным образом цель была достигнута: учебники, тетрадки и ручки разложены на ковре в зале, Ваня сидит напротив Наты и с любопытство осматривается, а Ната собирается с мыслями и силами, размышляя, с какого конца браться за непочатый край работы. Заходит Оля, внося поднос с пирожками на большом блюде и двумя кружками молока. Хитро поглядывая на ребят, ставит поднос рядом с ними и деликатно уходит. — Не буду вам мешать, — мурлыкает напоследок. — Мы просто занимаемся! — Конечно-конечно, — доносится из другой комнаты. Наташа устало вздыхает. Объяснять что-то старшей сестре сейчас бесполезно. Ване же не до каких-то там недоразумений. Кто бы что ни говорил, а он сюда за пирожками пришёл. За них и принялся. — М! — радостно-удивлённо, — вкусно. Трогательная умилительная картина — Бродяга, за обе щеки уплетающий домашнюю выпечку доселе ему неведомую. — Это с капустой? А с чем ещё есть? — С вишней и картошкой, — проронила Ната, завороженно наблюдая за гостем. Ладно, уроками можно заняться не сразу. Прошло около двух недель, и новоиспечённый тандем окрестили «Леди и Бродягой». Они ещё не перестали немного стесняться друг друга, да и Брагинский не полностью избавился от дурной привычки прогуливать, но их всё чаще замечали на переменах вместе, а оценки Бродяги медленно, но верно поползли вверх. Директриса не соврала, Ваня схватывал всё налету и иногда подмечал то, что Ната видела не сразу. После школы они шли домой к Арловской и по-прежнему занимались, но, помимо этого, они заговаривали и о чём-нибудь отвлечённом. Простом, но неведомом человеку из приюта. Оля с удовольствием кормила ребят ужинами, присоединяясь к их компании. — И всё-таки, почему ты от него всё нос воротишь? Хороший же парень, омега, хулиган, но ему даже идёт. И пара вы красивая, — подначивает Оля после того, как Ваня уходит, и прячет фотоаппарат в чехол. Наташа и сама не знает, почему не видит Ваню своей парой. Всё верно, всё может сложиться и всё для этого есть, а всё равно… — Рано ещё о таком думать. Чувств сильных нет, нечестно как-то… — Здрасьте, приехали! Любой шанс нужно сразу брать за рога и не зевать. Самая сильная любовь произрастает из школьных детских отношений. Ты смотри, думай, а то останешься одна. Тем временем уличный мрак, рассечённый призрачными электрическими огнями, скрывал преступление. У Бродяги подкашивались ноги и тяжелела голова. Нет, вовсе не от элементарных задачек. — Ничего не забыл? — спрашивает насмешливый голос из сумрака. — Вас, сволочей, забудешь, — цедит тихо, но отчётливо Ваня мрачно. В воздухе смешалось несколько сильных запахов. Альфы. Пошарив взглядом по проступающим из темноты на тусклом свету фигурам, омега насчитал пятерых. — Всё меняешь состав, Даня? — А тебе не всё равно, с кем трахаться? Со всех сторон окружали. Чуяли яркий манящий аромат, что звал и распалял дикие хищные инстинкты вопреки всем желаниям хозяина. Бродяга подобрался и сжал кулаки. По виску с противным холодком поползла капля пота. Ваня без боя не сдастся. Эта шваль обязательно своё получит по полной, пока будут силы стоять на ногах. Завязалась неравная потасовка. Никто не услышал шаркающих о пыль подошв, глухих ударов, мычания и рычания сквозь зубы и шипящих ругательств. И победных смешков никто не услышал и не увидел, как разношёрстная компания неторопливо бредёт по поздним переулкам, потирая ушибы. — Больно бьёт, бестия. — Ничего, скоро запоёт по-другому. Могло показаться, что бессознательное тело, подхваченное с двух сторон, заботливо несут домой старшие приятели и товарищи, и не бросается в глаза то, как по-хозяйски обхватывают их руки «дружескую» талию и фривольно гуляют по телу. Ната два дня не видит Брагинского в школе. В его адрес отпускали добродушно всё понимающее «опять наш мальчик-бродяга за своё», но Арловскую не отпускало нехорошее предчувствие. Она успела передумать и перебрать множество разных упрёков, беспокойных вопросов, речей вразумления, но все они оказались неуместны, когда она заметила знакомую спину, белый шарф и лохматую шевелюру. И опущенные плечи. Девушка хотела уж было подойти, но её опередил какой-то незнакомый рослый парень, панибратски обнявший Ваню за плечи и шепнувший что-то ему на ухо. Брагинский руку тут же сбросил, и на профиле его лица отразилось столько ненависти и омерзения, что они исказили его до неузнаваемости. Незнакомец своевременно отскочил на несколько шагов подальше, чмокнул воздух, изображая поцелуй, довольно сощурился и как ни в чём ни бывало скрылся. И Нате тоже стало горько и противно. Страшная догадка посетила её ум. На совмещённую физкультуру Брагинский ходил чрезвычайно редко, и на очередной урок он не соизволил явиться. Впервые за много лет Арловская отпросилась, чтобы его найти. Но не для нравоучений, нет. Она хотела опровергнуть свою догадку, всем существом знала, что лишь подтвердит её, и всё равно торопливо стучала каблучками по гладкому полу, оббегая этажи в поисках Бродяги. Она заметила его на третьем, выходящим из уборной, когда сама почти скрылась за углом. Оглушила и себя, и его гулким цокотом бега, ошарашила их обоих, задрав белый свитер, и обомлела. Пот плотной тканью скрывались огромные лиловые синяки, едва проходящие, и бардовые следы от укусов, отметинами, пятнами покрывающие бледную кожу. Имелись и шрамы. Ната не успела их как следует разглядеть, парень резко одёрнул край кофты и отпрянул на шаг назад, словно обжёгся. — Н-но… так нельзя… — пролепетала почти беззвучно, а затем увереннее, отчаянно: — Мы должны куда-нибудь обратиться!.. — Тебя это не касается, — глухо ответил Брагинский, закрываясь, как раковина устрицы. Накрепко. — Нельзя ни к кому обращаться. Я должен справиться с ними сам, и никак иначе, понятно? — Но я могу тебе помочь!.. — Нет, не можешь, — оборвал на полуслове. — Почему? — Да потому что тебе нельзя в это ввязываться. — У меня второй ранг по единоборствам, и я… — Плевать, — отрезал, — в любом случае, это не твоё дело. И решительно развернулся, чтобы уйти. — Нет, моё! — упрямо схватила за руку, обиженно и настойчиво насупив брови. За то короткое время проведённых вместе вечеров после школы, раскрытых друг другу секретов и ужинов за одним столом, Бродяга стал для Наташи как минимум другом, как-то так получилось. И теперь Арловская никак не могла оставить всё так, как есть. — А можно выяснять отношения в другом месте и потише? — как снег на голову из открытого кабинета выглянула учительница, и только сейчас альфа и омега поняли, что выражались слишком громко в пустоте и тишине, где гуляет эхо. В придачу. — Извините, — сконфуженно кивнула отличница и затем бросила на друга затянувшуюся петлю взгляда. — Поговорим внизу. На скамейке в холле уже полутребовательно, полу-умоляюще: — Рассказывай. — Нечего рассказывать, — отводит взгляд, хочет независимо вздёрнуть подбородок, но плечи выдают желание нахохлиться и спрятаться. Арловская красноречиво молчит, продолжает смотреть в упор, ловит каждое сиюминутное движение и ждёт. Ваня искоса улавливает это ожидание, поджав губы, долго думает. Тихо и медленно выдыхает. — Прости, что так резко, но давай пока оставим всё, как есть, — устало, с надеждой и утвердительно. — Я справлюсь. — Ты так справляешься? — лиловые и багровые отметины выжжены на сетчатке. — Да. И… ты уже и так очень много для меня сделала. Просто ничего не усложняй. Поверь мне, это очень мне поможет. Знаю, будет сложно, но о большем я не прошу. Просьба. Тихая и отчаянная. Настал черёд Наташи поджимать губы, на что-то решаясь. — Хорошо, я постараюсь. С того дня жизнь вернулась в обычное русло. Бродяга совсем перестал прогуливать, но стал говорливее, и давал ещё больше поводов для школьных сплетен на тему «а что Брагинский опять учудил?» с пометкой «не поверите!». Немаловажно, Арловская стала играть в этих сплетнях не последнюю роль. Такое положение и смущало, и льстило, и прибавляло уверенности. Школьная жизнь не проходила мимо, а Ваня становился всё ближе и роднее. Уроки и домашка давно перестали быть главным поводом для встреч. Доходило до того, что уже Ваня начал объяснять сложные и малопонятные вещи, и в освободившееся время можно было делиться переживаниями, любимыми городскими тайными местами, и перетирать языками последние новости и болтовню ни о чём. Но самого главного секрета Бродяга так и не раскрыл. Хотя он и забылся всеми в общем благополучии, беспокоя только перед сном и в тихие минуты задумчивости. А спустя месяц напомнило о себе одно естественное, но серьёзное событие, о котором все беспечно не вспоминали. Событие поначалу робело и заметили его не сразу, но со временем оно набирало уверенности. — Что-то Ванька сегодня вялый, — заметила Оля по пути на кухню с пустыми тарелками. Ванька же прикорнул обмякшим туловищем к спинке дивана и усиленно делал вид, что просто отдыхает, отвечает ровно и внятно, и ничего, что рассеянно и невпопад. — Нормальный я. — А чего тогда такой сонный? И задыхаешься чего-то, — старшая девушка освободила руки от ноши и просеменила к мальчику, приложила ладонь к его лбу и ахнула. — Да ты горишь! Все симптомы сложились в одну картину. Оля пригнулась к уху озадаченной и встревоженной сестры, поражённо прошептала: — Наташка, да у него течка. Её шёпот и в соседней квартире услышать можно, не то что на диване неподалёку. — Я, наверное, домой пойду, уже поздно, — силится подняться омега, но Оля категорически, мягко, но настойчиво толкает обратно на диван. — Сдурел?! Куда ты пойдёшь в таком состоянии? У нас заночуешь. — Но я не хочу, чтобы вы… — Не рань моё больное сердце, оно и так уже натерпелось. Ты нам совсем не помешаешь. Отоспишься, а завтра будешь как новенький… Ната, проследишь за нашим шалопаем? А я быстренько сбегаю в аптеку, — и уже из коридора слышались причитания. — Ох, беда-то какая… а у нас дома на такой случай и не было ничего отродясь. Ночью, уже лёжа в кровати в своей комнате, после того, как всё устаканилось, Ната не могла уснуть. Раньше она не придавала никому значения. Ну альфы и альфы, омеги да омеги, чего уж говорить о бетах. Все разные, конечно, но пол в представлении Арловской не был преградой для личных странностей и причуд, и вообще, для Наты половая принадлежность мало что значила. Но увиденное совсем недавно… Слабость и уязвимость обычно упрямого и непробиваемого Ваньки, лихорадочный румянец на его щеках, тяжело вздымающаяся грудь, измученное, но полное благодарности лицо и «спасибо за всё»… Мысли и картинки никак не могли спокойно уложиться в голове и метались по кругу, не давая уснуть. «А он правда как-то особенно пахнет?» И только один шанс, чтобы узнать. Ната встала, чтобы сходить попить воды. Так совпало, что на кухню надо пройти через зал, а именно там на диване постелили Ване. Девочка честно выпила один стакан (для храбрости) и предельно бесшумно подкралась к дивану. Омега разметался по постели. Даже во сне и под подавителями состояние заставляло его ворочаться и извиваться, веки тревожно подрагивали. Глаза привыкли к сумрачному свету сквозь паутину занавесок, и в глухой тишине существовали только прерывистое дыхание парня и стук сердца в ушах набатом. Неведомые раньше ощущения интимности и жарчайшего стыда захлёстывали девушку волнами кипятка и водами талых ледников, когда та склонилась над открытой и беззащитной шеей. Слабо, но она сумела уловить сладковатые цитрусовые ноты и что-то такое ещё, от чего тягуче скручивало низ живота. Альфа отпрянула и, внутренне съёживаясь от каждого шороха и скрипа шагов, вернулась в кровать, ужасаясь своему поступку и испытываемым ощущениям. Нет, она никак не могла представить, что у них с Бродягой может что-то получиться. В романтическом плане. Как-будто они самые что ни на есть ближайшие родственники. «Потому что он никогда не будет считать меня кем-то больше сестры» — подумалось тоскливо и верно. Наутро Брагинский попросил остаться ещё на один день. Снова принял препараты и не пошёл в школу, оставшись отсыпаться на диване. Не выспавшаяся Ната люто ему завидовала, но зато на прошлые прогулы друга она смотрела уже иначе, без неодобрения и с пониманием. Ещё примерно через месяц Иван остался у сестёр без лишних разговоров. А после, в школе, когда Ваня по обыкновению нёс сумку подруги до её класса, они наткнулись на знакомого неприятного и подозрительного типа в компании небольшой группки дружков. — Прячешься за женской юбкой, Бродяга? — с выражением сдерживаемого раздражения и бессильной злости в оскале останавливает, привлекая внимание. — Ты вообще собираешь толпу, чтобы совладать с течной омегой, но тебя же всё устраивает. Тип скривил кислую мину, но ответить ему нечего. — Потом поболтаем ещё, — кинул напоследок и прошёл мимо, заметно теряя авторитет у своих приятелей. Наташа ничего не сказала. Но её большие, диковатые глаза спрашивали требовательнее любых слов. — Не бойся, он больше не сможет до меня добраться — потерял шанс воспользоваться моей слабостью. А если и попробует, то скоро пожалеет, — совершенно спокойно, даже победно. — Почему ты так в этом уверен? — трогательно свела брови домиком, но губы сжала в плотную линию, словно готовясь к новой битве. Бродяга усмехнулся — она ещё не понимает, что бояться больше нечего. Там, где раньше не было спасения ни в приюте, ни где-либо ещё, он был лёгкой добычей. Но диван в квартире Арловской, считай, неприступная крепость, в которую никто посторонний никогда не проберётся. — Потому что у Дани кишка тонка нарушить самый опасный закон и напасть на девушку. А я точно смогу дать отпор и ему, и всей его шайке. Говорил же, что ничего не усложняя, ты мне уже помогаешь. — И всё, что ли? Не может быть. Так просто ничего не решается… — Не надо. Ничего. Усложнять. Пожалуйста, — попросил, заглядывая в глаза, а потом добавил полушутливо: — Давай лучше придумаем, что будем делать на каникулах. По городу полноправной хозяйкой гуляла зима, а рядом с ней — Леди и Бродяга. Дома согревали чаи на травах, какао и задушевные посиделки. Неуверенно топталось около комендантское правило приюта, но Брагинский с лёгкой руки послал его куда подальше. Поступил точно так же и тогда, когда в тёмном зале собрались все втроём смотреть фильм, удобно устроившись с подушками и одеялами на диване. Фильм оказался романтической мелодрамой. Оля уснула на полпути к середине — очень устала на работе, а поэтому пригрелась и разомлела в тепле и уюте. Ната с Ваней досмотрели картину до конца и узнали, что мелодрама обернулась своей философской стороной и закончилась очень печальным концом. Девушка обронила пару слезинок, надеясь, что получилось этого не показать, и в темноте погасшего экрана Ваня ничего не заметил. Фильм был об альфах и омегах. Почти о наших героях. Он оставлял послевкусие взрыва, и пустота после него заполнялась мыслями. По большинству теми, что искали главное в жизни. — Знаешь, о детях… — заторможено — кажется, тоже под впечатлением, — начал омега. — Когда яйцо только появляется на свет, там ведь пока никого нет. Если оставить его на холоде, да даже разбить или зажарить на сковородке к завтраку, никакой дилеммы об убийстве быть не должно. Как прерывание беременности на ранних сроках. Но, знаешь, когда отказываешься от яйца — всё равно гадко, паршиво, как от предательства. У омеги было три таких яйца, три незародившиеся души, три сильнейших унижения, три полных опустошения и одна смутная неизвестность на всех. О глухой ненависти к себе и тянущей боли в груди говорить не стоит. Иван не спрашивал у старшего насильника, куда тот сбывал «последствия» кошмарных ночей веселья, а для Дани этих самых «последствий» как будто и вовсе не существовало. Он забирал их ещё тёплых и больше ни разу о них ни словом. Куда охотнее он хвастался царапинами на спине и отметинами яростных укусов, боевыми наградами под одеждой и у всех на виду. Больной ублюдок. Как хорошо, наконец, оставить всё в прошлом. — Но могло быть хуже, останься дети расти в неподходящих условиях, без детства… — отрешённый, задумчивый голос Наты. — Прозвучит цинично, но природа всё продумала милосердно. У желанных будет шанс, нежеланные ничего не узнают… — Не факт, — горькая усмешка, — и нежеланные рождаются и узнают всё на своей шкуре. — Но кто-то же отдал тебя в приют и хотел, чтобы у тебя был шанс. Значит, ты всё-таки желанный ребёнок. Вывод появился в тишине сам собой, как гость, о котором все забыли, хотя очень долго ждали. Окрыляющие душу откровения — они такие. — Знаешь, — продолжила альфа с волнением, — если мы появляемся на свет, то не просто так. Так или иначе, каждый меняет что-нибудь к лучшему. Хоть немного, но меняет. И никто не приходит зря. Даже мы… Мы же встретились и изменились к лучшему, верно? — Верно, — эхом шёпот. Раньше Арловская наводила тоску своей собранностью и упорядоченностью. При всех своих талантах она оставалась одна. И нет зрелища более печального, чем одинокий человек. Даже такой красивый, как Наташа. Или как Ваня. Но всё же, они не изменились, когда сошлись вместе. Просто открыли то, что очень далеко прятали — самих себя. Но что верно и неоспоримо — к лучшему. Найти на ощупь тепло рядом и положить голову на крепкое плечо — что может быть лучше? А однажды утром Оля спросила то ли у себя, то ли у Наты, то ли у всего мироздания: — Может, всё-таки стоит оформить опеку? Сказала, как в воздух подбросила: и весело от чувства полёта, и падать страшно. — Просто он же у нас как дома, — сбивчиво затараторила старшая на ошарашенный немой вопрос сестры. — И мы к нему привыкли. Да и дело благое. И всем хорошо. Из приюта звонить и ругаться не будут… — А ты не против? — падать страшно, но в родные руки — весело. — А ты? Я-то привязалась к этому сорванцу. Но ты уверена, что не захочешь пойти дальше платонической светлой дружбы? Назад пути не будет. Обеспокоенной и серьёзной сестре честно, не кривя душой: — Так будет лучше. Рано ещё думать об отношениях. Семья сейчас важнее. Решения альфа не поменяла. Когда Бродяга закинул полупустую сумку с вещами на кровать у противоположной от Наты стены и плюхнулся на пружинящий матрац следом, она поняла, что решила всё верно. — Добро пожаловать домой.***
— Слушай, Арловская, я всегда знала, что ты большая молодец, но ты ещё и волшебница, оказывается. Как тебе удалось? Поделись секретом, и такими темпами мы всех двоечников и прогульщиков отличниками сделаем. В конце года вручали грамоты всем отличникам и хорошистам за похвальную учёбу. У Арловской оценки были идеальные, тут ничего удивительного. Но то, что Брагинский до неё всего немного не дотянул (сказывалось неважнецкое начало года), даже директрису вытянуло из своего кабинета и приманило на классный час сначала в класс Бродяги, а потом в класс своей любимицы. — Ну, не знаю, я не сделала ничего особенного, — скромно улыбнулась Ната. — Наверное, это моя сестра готовить волшебные пирожки умеет, а я просто подсказала пару формул, и дальше всё как-то само. Простые и необыкновенные чудеса. Разумеется, жизнь продолжилась, петляя в стороны взлётами и падениями, размолвками, преодолением трудностей. Ванька ещё не один раз дрался, попадая в переплёт, Ната переживала за него, терпела неудачи в учёбе и новую вредную учительницу литературы, оба мучительно и с затаённым страхом выбирали жизненный путь, оканчивая школу. Но никакие перипетии не лишали дома. Ничего не страшно, когда дома ждут, волнуются и любят. Оля пропадала на работе в ботаническом саду, Ната трудилась в ателье, Ваня тренировал в клубе, а вечерами все трое собирались за одним столом. А когда не получалось, случалось либо что-то ужасное, либо что-то важное. Ваня стал пропадать часто. И это скорее важно, чем ужасно. — Чёрт, прокладки закончились, — недовольно цокает, роясь в шкафу утром, собираясь на работу в первую смену. Ната смешливо фыркнула — слышать о прокладках от единственного мужчины в доме забавно, тем более от такого брутального. Да, они до сих пор живут в одной комнате, благо отдельные шкафы и кровати способствовали мирному сосуществованию. — Ещё опаздываю, — бурчит брат под нос. — Ладно, пока, я побежал. — Пока, — проводив Ваню до двери, Ната сладко потягивается. Ей выходить через час, и часть свободного времени можно провести в интернете. Всемирная сеть открывала море возможностей, но с утра пораньше лучше всего бодрила эротика. За десять лет стажа эта маленькая слабость перестала быть постыдной, взрослый и сознательный организм имел право её себе позволить. Увлечение нетрадиционными формами отношений тоже. Тексты, картинки, видео. Реальные истории и вымысел, омеги, альфы, беты, женщины, мужчины — не принципиально. И пока загружалась вкладка с любимым сайтом, девушка с замирание сердца, тайной надеждой и тихим восторгом думала: «Неужели у братца с тем Альфредом всё-таки… запретная любовь?» Как ни крути, а все признаки налицо. Сайт загрузился, а Ната всё витала в фантазиях: «Интересно, а когда догадается Оля? Или она уже?». Как вы понимаете, не то чтобы обе сестры против, если даже не за. Ну это так, на вероятное будущее.