***
Как ни странно, нам везёт и на какой-никакой завтрак, и на горячую воду, которая, несомненно, здесь редкость. Хершел оказался куда более продуманным парнем, чем казалось на первый взгляд, и давно уже начал экономить потребляемую воду. Правда, видимо, из-за нашей вчерашней немилости, он всё ещё зол на нас, потому нам выделили три минуты в ванной на обоих. Военное прошлое Хершела — привычка строить свою жизнь по минутам. Несколько секунд я смотрю на себя в зеркало, встроенное в шкафчик над раковиной, пока Юра пытается отодвинуть меня, чтобы умыться. Кожа приняла какой-то болезненный землистый цвет, а круги под глазами стали ярче, чем когда-либо, и что-то мне подсказывает, что сейчас я выгляжу куда лучше, чем буду выглядеть даже через несколько дней здесь. Хованский, который всё это время пытался, ворча, оттолкнуть меня уже от крана, тоже выпрямляется и смотрит сначала на меня в отражении, потом на себя. Я жду какой-нибудь штампованной — в его духе — шутки, но он лишь серьёзно говорит: — Что-то мне подсказывает, что это первый и последний раз, когда у нас есть роскошь в виде воды и нормального зеркала. — И приготовленной кем-то домашней еды, — медленно киваю. Мы обмениваемся долгими, тяжёлыми взглядами, и я только сейчас понимаю, насколько Юре тоже не нравится здесь быть. Он может отшучиваться, прикидываться батей, который всё разрулит, убивать пусть уже и умерших, но я вижу сейчас в его глазах — ему страшно почти так же, как страшно мне. Он тоже надеялся проснуться дома. Во мне зарождается ебучее сомнение. Мы на равных здесь, пусть даже один из нас может убивать других спокойно, а второй больше решать вопросы этики и общения. Мы стоим так ещё несколько секунд, пока в дверь не начинает стучать Шон, говоря, что нам необходимо спускаться вниз, если мы хотим успеть съесть хоть что-то. — У Дака ужасный аппетит, — из-за двери раздаётся смех, а затем звук удаляющихся шагов. — Ну это ненадолго, — усмехается Юра, наскоро вытирает лицо бумажным полотенцем и хлопает меня по плечу, а я поражаюсь секундному переходу от серьезности к шуткам, — пошли давай, а то утиного корма не достанется.***
Мы выходим во двор и сразу сталкиваемся с Кенни, который пытается отправить Дака куда-нибудь подальше от себя, чтобы начать чинить машину. — Ребят, нам пригодилась бы ваша помощь в укреплении ограды. Я думаю, стоит спросить у Шона, — он указывает в сторону работающего возле забора, а сам направляется к машине. — Чур не я. — Чур ты. — Не-е-ет. Я ненавижу работать, Уткин. — Вот именно по этой причине ты идёшь помогать смазливому, — самодовольно усмехаюсь, — мне казалось, мы разделили функции: ты работаешь руками, а я головой. — Головой он работает… ты сюжет-то помнишь? Даже если это твои наркоманские глюки, я бы не стал рисковать. — Помню. Слабенько, но помню. Зомби должны сожрать Шона? — Именно. И мы не должны этому мешать. — Всё в твоих руках. — Кто бы сомневался, — фыркает и уходит в сторону Шона, а я разворачиваюсь, направляясь в сторону Кенни и думая, как бы напроситься поехать с их семьёй к воде. У Кенни идея, которая впоследствии станет навязчивой — в Лодердейле найти лодку, которая отвезла бы их с семьёй как можно дальше от инфернального пиздеца вокруг, и я понимаю его. Будь у меня кто-то здесь, за кого я нёс бы ответственность, я тоже рвался бы куда угодно. Но у меня здесь Хованский, который, кажется, время от времени думает, что несёт ответственность за меня. То же мне. Я подхожу к Кенни, не успев придумать, что говорить, потому ляпаю первое, что приходит в голову: — Помощь не нужна? Тот разгибается, отрываясь от созерцания открытого капота, и поднимает на меня глаза. — Да нет, я тут сам. А тебе нужна помощь? Ага. Помоги мне выбраться из ебучего трипа и вернуться домой в Петербург. — Нет, но спасибо за предложение. Куда вы направляетесь? — В Лодердейл… — ага. Неожиданность на неожиданности. По-хорошему стоило бы его отговорить, но, боюсь, аргумент «я знаю будущее» не сработает. А уж за «парень, твои сын и жена умрут» я вообще скорее всего получу в лицо. Дослушиваю информацию о том, что Кенни рыбак, и, попытавшись изобразить улыбку, отхожу от него. Пока всё идет по сценарию, что меня радует. Смотрю на Юру, который, пыхтя, и, скорее всего, проклиная меня, пилит доски, и улыбаюсь. Надо бы почаще заставлять Хованского работать руками. Интересно, сколько сейчас времени? Если судить по солнцу, кажется, что уже полдень, но проснулись мы от силы два часа назад. Мне казалось, нам обещали поднять рано, нет? Я задумываюсь, пытаясь придумать, чем ещё себя занять, как вдруг слышу оклик Хершела: — Эй, бездельник, иди-ка сюда, — вздрагиваю, оборачиваясь. Да, мне. Чёрт. Не научился я в университете изображать бурную деятельность. На голос оборачивается и Юра и, поймав мой испуганный взгляд, гаденько усмехается. Делая вид, что я этого не заметил, киваю ему на Шона, говоря одними губами: «будь готов», и иду к полковнику. Хованский не показывает, что услышал меня, даже выражением лица. Почти подойдя к хлеву, я замечаю остатки надписи на внутренней стороне забора: «…олжен быть». Приподнимаю брови и, входя в хлев, сходу спрашиваю у Хершела об этом. Ну, а что. Я знаю, что он будет сейчас говорить мне, какие мы с Юрой безответственные мудаки, и лучшая защита — нападение. — Шон как-то повздорил с местной бандой отморозков, — усмехается тот, продолжая разгребать сено, на котором мы ночевали, — отбил девчонку у главаря банды — Джоша, как же тот рвал и метал. Сначала послал Шона куда подальше, а потом позвал драться куда-то на отшиб, где людей нет. А за ночь до их встречи его шестёрки пробрались к нам и оставили это: «ты должен быть мёртв». Сколько мы не пытались отскрести, так и не смогли до конца, висит теперь напоминанием. — А кто победил? — Как кто? Шон естественно, — грозно отвечает Хершел, отставляя вилы, а я рефлекторно делаю шаг назад. Сейчас начнётся. — Я могу дать тебе совет, малец? — Ка… Я не успеваю договорить, как слышу крик со стороны двора. Видимо, моя болтовня урезала время, это значит, что мы можем менять сюжет сами… — С дороги! — рявкает мне Хершел и толкает, выбегая на улицу. Спешу за ним, потому что там, в эпицентре, Хованский, от которого зависит дальнейший поворот сюжета, но нет, Юра делает всё, как положено: пытается спасти Шона. Зомби, пришедшие незамеченными к ещё не заколоченной дыре ограды, пытаются прорваться во двор и схватить Шона, придавленного трактором. На тракторе сидит Дак с гримасой ужаса на лице. Ходячие рычат, тянут руки, покрытые грязью и гноящимися нарывами, скалят зубы, которых во ртах не больше десяти, сверкают глазами, не сводя взгляда с Шона, кричащего что-то Юре, пока тот пытается хоть немного сдвинуть трактор. Внезапно из-за дерева выбегает Кенни, запрыгивает на подножку трактора, хватает Дака и, поразмышляв мгновение, убегает. — Трус, — шепчу я, провожая его взглядом, и продолжаю стоять, не вмешиваясь. Чтобы выжили мы, должен умереть смазливый, повторяю я в своей голове, пытаясь заглушить зачатки чувства вины. Юра, не в силах сдвинуть трактор, встаёт и тоже замирает. Всё по сценарию. Секунды до выстрелов кажутся мне вечностью. Один ходячий всё же успевает вцепиться зубами в шею Шона, разорвав кожу. Кровь, стекающая из его размозженной пулями головы, попадет в рот уже мёртвому Шону, заливает глаза и футболку. Так было надо, говорю я снова себе. Юра оборачивается ко мне, и я понимаю, что он тоже отчаянно пытается убедить себя, что это была вынужденная мера. Закусываю губу и подавляю острое желание обхватить себя руками. Меня тошнит. Подхожу ближе к Юре, стараясь смотреть куда угодно, только не в пустые глаза Шона. — Вы ёбаные ублюдки, — рычит Хершел, падая на колени перед телом Шона и пытаясь оттереть его лицо от крови ходячих, — трусы, как вы могли это допустить, а особенно, — он разъяренно смотрит на Кенни, — ты! — Мне жаль… — Твой щенок жив, тебе не может быть жаль, — передразнивает он его жалостливый тон, а затем направляет на нас всех ружьё, — пошли нахуй отсюда. Если я когда-нибудь ещё раз вас встречу — перестреляю как дичь. Я начинаю пятиться назад, поднимая руки. У ублюдка наше ружье, а значит, мы остаёмся без оружия. Хованский тоже замечает это, но явно не решается напомнить об этом Хершелу. — Вон! — рявкает тот ещё раз и снова садится на колени перед Шоном. — Могу подвести до Мэйкона, если хотите, — шепчет Кенни, заграждая собой Катю и Дака. Неожиданно откуда-то выходит Клементина, и я чертыхаюсь. Я умудрился совсем забыть про этого ребёнка. Она с ужасом смотрит за мою спину, и мне не нужно оглядываться, чтобы убедиться — она увидела. — Эй, ребёнок, — шепчу я, отворачивая её и пытаясь решить, что сказать. — Ему нельзя было помочь? — спрашивает она тихо, глядя себе под ноги. — Нет, — качаю головой и смотрю Юре в глаза, — нельзя, Клем.