***
— Здесь у нас столовая, я думаю, вы уже в курсе. Завтрак у нас в восемь утра, обед в четыре, ужин в семь. Рабочий день длится с девяти до двух, затем, час свободного времени, обед. После снова свободное время до самого ужина. Насчет отдыха: если посмотрите чуть левее, заметите библиотеку; книг не много, только то, что удалось сохранить, и то, что приносят с собой жители. Чуть дальше есть комната отдыха. В ней есть настольные игры и прочее, если вы таким увлекаетесь. Телевизоров и телефонов у нас нет, а те, кто приходят со своими, Мистер Кроуфорд изымает. Он считает, что в городе должно быть только живое общение. — Разве вы не ощущаете постоянное присутствие контроля? — спрашиваю не в тему, наверное, но честно. — Нет, что вы! — В-12, кажется, даже пугается и, пряча выбившуюся из-за уха прядь русых волос, продолжает уже тише, — да, Мистер Кроуфорд старается контролировать всё, но это правильно. Людям нужна сильная рука, чтобы существовать. Тем более людям, которые очень напуганы. Я нахожу в её словах свою логику. Да, она права. И пока что город действительно выглядит землей обетованной для каждого, кто ищет помощи. Город не выглядит тем городом, о котором нам рассказывал доктор. Да и Кроуфорд не похож на поехавшего крышей тирана. — Если к границе подходят ходячие, их сразу отстреливают охранники, сидящие возле двух входов: черного и парадного. Иными путями в город не попасть, как и не выйти. Разве что через канализацию, но зомби не умеют забираться по лестницам, Слава Богу, — она тихо смеется, — часто ходячие приходят ночью, на свет фонарей, но утром охрана расчищает прилегающую к городу территорию, потому здесь нет запаха. Я отвлеченно киваю, Юра же вообще плетется где-то сзади, разглядывая здания и, кажется, совершенно не слушая экскурсию. Выходит, выйти из города можно через канализацию. Я почти уверен, что Юра думает об этом же. Самым простым было бы вынести тело Кроуфорда именно так. Но для этого нам нужен план. Я задумываюсь. Например, можно убить Оберсона, дотащить его тело до ближайшего люка, а там, по уже знакомым дорожкам добраться до доктора. Или же… — Я бы спустился в канализацию хоть сегодня, — едва слышно говорит мне Юра, и я в который раз удивляюсь тому, что он словно читает мои мысли, — но там бродят ходячие. А из оружия у меня только руки. Я киваю. Надо думать-думать-думать. — Ещё есть время, не ссы, — говорит Хованский, — всё придумаем. Несколько долгих секунд я смотрю ему в глаза, находя там спокойствие, которого мне так не хватает и выдыхаю.***
Через несколько дней мы становимся свидетелями первой жестокости Оберсона. Уже ставшая привычной речь Кроуфорда прерывается, и я слышу: — Всем собраться на площади. Срочно. Продолжение рабочего дня откладывается на полчаса. Странное чувство беспокойства селится внутри, и я легко спрыгиваю с подоконника. Подозрительно. Прерывание рабочего дня может быть вызвано чем-то сверхординарным. Что могло случиться? На главную площадь выволакивают женщину. Она кричит, рыдает и пытается вырваться из цепких рук охранников, но ничего не выходит. Испуганная и воющая — она похожа на дикого зверя, которого загнали к капкану. — С-17 понесёт наказание на главной площади, чтобы каждый житель смог оценить степень суровости наказания и понять, что я забочусь, прежде всего, о вас, жители, и о городе, в котором мы все с вами живем. — Что она сделала? — шепчет Юра мимо меня, даже не наклоняясь ближе. — Она беременна, — со злостью выплёвывает женщина, стоящая перед нами, — второй раз. Я вздрагиваю всем телом. Мурашки волной пробегаются по спине, и меня снова начинает тошнить. Молчу, закусывая губу. Сколько мы здесь? Неделю? Нам нужно срочно искать себе женщин, чтобы нас не изгнали. — У нас еще три недели, — говорю я одними губами, чуть поворачиваясь к Юре, — три недели на поиск женщины, Хованский. Я перехватываю его тяжелый взгляд. «Я знаю», — говорит его взгляд. «Я не хочу», — говорят наши взгляды. Женщину насильно выталкивают за главные ворота, через которые входили мы, и едва не придавливают её руку. Она кричит, стараясь достучаться до охранников. — Представление окончено, — раздаётся из динамиков голос Кроуфорда, — я думаю, эта женщина понесёт своё наказание за стенами города, соответствующее её проступку. Всем возвращаться к работе. Люди начинают разбредаться, и я хочу заткнуть уши, лишь бы не слышать, как женщина долбится в дверь, умоляя пустить её обратно. — Я сказал всем расходиться, кажется, — раздаётся из динамиков снова, и люди ускоряются, разбредаясь по своим рабочим местам. Я иду в школу, поднимаюсь в пустующий класс. Детей забрали домой заботливые родители, видимо, чтобы не травмировать неокрепшую психику. Сажусь на подоконник и выглядываю в окно. Площадь уже пустует, на город снова опускается тишина, разбавляемая только звуком раздираемой зомби плоти. Минус два, — говорю я себе, — минус два жителя Кроуфорда.***
Ночью, когда моя дрожь проходит, и я прячусь в одеяло, раздаётся уже привычный скрип двери. Я лежу лицом к стене, не желая поворачиваться. Теплые ладони забираются под одеяло и опускаются на мои голые плечи. Я вздрагиваю, но скорее на рефлексе, чем от страха. Ладони Хованского движутся дальше — кровать прогибается под ним — и останавливаются на моем животе. Я выдыхаю, понимая, что не дышал с момента появления Юры в комнате. Хованский молчит; он притягивает меня за живот, прижимаясь и сокращая расстояние между нашими телами. Носом утыкается мне в загривок, несколько минут глубоко дышит, затем дыхание выравнивается, и я понимаю, что Юра уснул. Засыпаю следом за ним, бесшумно опуская ладонь на его руку, прижатую к моему животу.