Тьма искушает

Гарри чувствовал, что сходит с ума. Он уже даже миновал стадию отрицания и, в конце концов, просто смирился. Недавно произошло столько всего, что это пошатнуло бы и более стойкую психику. Но у Гарри после войны и так нервы были ни к черту, поэтому ничего удивительного. Когда все началось? Тогда, наверное, когда он понял, что любит Гермиону, что ему нужна только она. Что ему тошно от Джинни с ее малиновыми салатницами, и тошно от самого себя - как он мог допустить подобное? Причины, по которым он не стал мешать Рону добиваться внимания Гермионы в школе, казались такими глупыми сейчас. Просто благородство взыграло не вовремя. И кому сейчас лучше от этого? Уж точно не ему, не Гермионе и не Рону. Рон вел себя, как мудак, игнорируя ее не только в министерстве, но и дома. И Гарри, как ни пытался, просто не мог этого понять, потому что это было выше его понимания. Разве после всего, что было, Гермиона заслуживает такого обращения? Быть может, если бы Гарри видел, что у его друзей все в порядке, что у них царит семейная идиллия или вроде того, быть может, если бы Гермиона не рыдала каждый день у него в кабинете, рассказывая, какой Рон идиот, то он бы сдержал все свои порывы. Снова. Запихнул бы куда подальше, как во время учебы в Хогвартсе. Но чувства, которые он не мог выразить столько лет, просто вышли из-под контроля. Гарри не сдержался один раз, а потом уже просто не смог остановиться. Когда это произошло впервые, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. "Ты же не любишь его", - прошептал он ей куда-то в шею, и Гермиона, кажется, кивнула тогда, позволяя ему целовать себя, позволяя ему делать с собой все, абсолютно. Но на следующий день превратилась в прежнюю себя: немного суховатую, немного раздраженную огромным количеством работы. И когда он зашел к ней вечером якобы для того, чтобы напомнить о Рождественском ужине, но на самом деле для того, чтобы как-то обсудить случившееся, Гермиона вела себя более, чем странно. Она говорила о своем отчете и работе с артефактами, о том, что так и не научилась готовить печенье для Рона, но только не об их сексе вчера. Ну, конечно же, нет. Все те полчаса, что они мирно беседовали о всякой ерунде, Гарри мучительно пытался подобрать слова, чтобы направить их разговор в нужное русло. Но, на самом деле, он понятия не имел, как это сделать. Общение Гарри с девушками не было таким уж обширным в частности из-за того, что все силы во время учебы были направлены на спасение магического мира, а не на личные дела. Когда же они с Джинни переспали на шестом курсе, она вела себя несколько по-иному, и поэтому не удивительно, что в теперешнем поведении Гермионы Гарри не понимал ни черта. Уже у самой двери он спросил, не хочет ли она поговорить об этом. А Гермиона подняла на него прямой взгляд и ответила с самым безобидным выражением на лице: "О чем, Гарри? Мой отчет все еще не доделан". И как это понимать? Гарри долго еще ломал голову над тем, что это, в конце концов, такое было. Гермиона ушла в отрицание, или это столь изощренный способ показать ему, что ничего больше не будет? Гермиона, наверняка, просто жалеет о том, что поддалась эмоциям и отключила свой гениальный мозг хоть на какое-то время. Гарри понял это и больше не настаивал. Можно было бы, конечно, все же надавить на нее, но что бы он получил в таком случае? Взгляд, приправленный сочувствием, и что-то вроде: "Нам нельзя, Гарри, у меня ведь Рон, и я люблю его, хоть мы и ссоримся". Да он бы умер с большей охотой, чем услышал это, тем более от нее. Все было так прекрасно еще несколько часов назад, а теперь оказалось нахрен кончено. Гермиона все перечеркнула, все испортила, и Гарри тоже решил сделать вид, что ничего не было. Он почти смирился, а потом она просто взяла и пришла в его комнату, когда осталась на ночь в отсутствие Джинни. Пришла сама, и было видно, что хотела, столько страсти присутствовало во всех ее движениях. Но на утро все повторилось. Опять эта странная отчужденность, опять эта стена, сквозь которую не пробиться. Может, ее просто смущает Джинни? Гарри готов был развестись с ней хоть в тот же день. Но все немного пошло не так. Эмоции сменились чувством долга. Как он может бросить Джинни, когда ее брат в таком критическом состоянии? Она, конечно, стерва, но все же не бездушная. От Поттера не укрылось, как Джинни пытается занять себя всякими бесполезными делами, вроде перестановки статуэток с одной полки на другую, как бессмысленно суетится, нагоняя тем самым ужасное раздражение. А один раз, когда он вернулся вечером из Министерства магии, то обнаружил, что Джинни зачем-то разложила его футболки в шкафу по цветам. И понял, что нет, сейчас не время. Да и миссис Уизли с мистером Уизли просто этого не пережили бы. Гарри уже только успокоился более менее, наметил в голове хоть какой-то план действий, как вдруг произошла очередная трагедия: Джинни чуть не разбилась во время тренировки. Гарри было гадко от самого себя, но в данный конкретный момент он думал не о своей жене, а о том, что теперь наконец сможет нормально все обсудить с Гермионой. Гарри давно уже перестал понимать всю ту чертовщину, из которой состоит его жизнь, но одно он знал точно: если они с Гермионой не поговорят, он свихнется окончательно. Сегодня они не стали задерживаться в министерстве допоздна. Гарри настоял на этом, и Гермиона хоть и нехотя, но все же согласилась. Она даже решила приготовить ужин - Гарри, правда, это не внушило оптимизма, особенно, если вспомнить жалобы Рона по этому поводу. Но он не стал ее отговаривать, просто кивнул и отправился покурить на балкон. Ему не хотелось уже ни есть, ни спать, ему только бешено хотелось курить. Курить до тех пор, пока он хоть немного не успокоится. Гарри, на самом деле, уже давно завязал с этой маггловской привычкой, но теперь все началось по новой, и ему, если честно, было как-то все равно. Гермиона зашла где-то минут через пятнадцать и сразу же начала выговаривать: "Гарри, как ты можешь, вероятность рака легких очень велика, я об этом читала...", и так далее. Поттер без слов швырнул окурок в пепельницу, прервав тем самым нотацию, рискующую растянуться как минимум на пол часа. - Не хочешь поговорить? - спросил он, наблюдая за сначала удивленным, а потом настороженным выражением на лице Гермионы. Не понимает. Опять не догадывается, или мастерски делает вид. - А хотя, знаешь, - продолжил Гарри, - даже если ты и не хочешь, мы все равно поговорим. Гермиона слегка нахмурилась и сомкнула на груди руки. - Хорошо. Хочешь - поговорим. Но о чем? - Да хватит тебе, - недоверчиво бросил Гарри. - Ты же прекрасно понимаешь, о чем я. - С каждым твоим словом, - сдержанно начала Гермиона, - я понимаю все меньше и меньше. - Ты что, издеваешься? Хочешь, чтобы я сказал это? Я скажу - мы переспали! И даже если ты не хочешь говорить об этом, если тебе нужно время разобраться в себе... - Постой, что? - Гермиона растерянно улыбнулась. - Гарри, ты... ты, конечно, привлекательный мужчина, но я же замужем, и мы в принципе не могли... Гарри не мог слушать дальше, потому что в ушах внезапно зазвенело. Гермиона все время называла Рона идиотом, но он то на самом деле ничем не лучше. Иначе понял бы уже давно, что Гермиона не игнорирует их отношения и не притворяется, а просто не помнит о них. Но почему? Может, стерла себе память? Однако это так малодушно, глупо и неоправдано опасно. Это совсем не похоже на Гермиону. Но, тем не менее, пока у Гарри не было другого предположения. - Ты что, стерла их? - бесцветно пробормотал он. - Что стерла, Гарри? - Пошли, - он резко схватил ее за руку и потянул в свою комнату на втором этаже. Гермиона была так обескуражена происходящим, что уже даже не пыталась вырваться, хотя Гарри буквально выкручивал ей запястье. В комнате, куда он притащил ее, находился Омут памяти. У Гермионы в глазах тут же вспыхнул професиональный интерес. - Откуда? - прошептала она. - Взял на время, нужно было кое-что проверить, - туманно ответил Гарри, а затем пробормотал: - Это единственный способ, наверное. Он коснулся палочкой виска, опустил воспоминание в Омут, а затем вышел из комнаты. Гермиона, секунду поколебавшись, окунулась в него. Они с Гарри находятся в его кабинете. На ней тот самый пиджак кокосового цвета, а на нем - черный свитер мелкой вязки. Все в точности так, как в том видении, которое посетило Гермиону, когда они с Гарри разговаривали на балконе в Рождественский вечер. - Я все чаще думаю, что свадьбы была не самым лучшим решением для нас с Роном, - говорит она странно отрешенным голосом. - Он не любит меня, да и я, если честно, в себе уже не уверена. - Вот как? - Гарри мимолетно касается рукой переносицы. Они сидят на столе, и от Гермионы не укрывается, что между ними нет практически никакого расстояния. Она чувствует напряжение, повисшее в воздухе и слышит собственный голос: - Ты любишь Джинни? - спрашивает без предисловий и напрямую. Гарри внимательно смотрит на нее, пронизывая, а потом отводит взгляд, передергивая плечами. - Может когда-то и любил. Но сейчас вряд ли. Знаю, с виду может показаться, что мы - идеальная пара, но на самом деле просто два чужих друг другу человека, которые живут вместе, потому что так сложились обстоятельства. Нет никакой семьи. Джинни ведь не хочет детей. Думаю, это как-то связано с тем, что у нее было слишком много братьев. Ей, наверное, не хватает какой-то индивидуальности. Но факт есть факт, хоть она и не признается. Гермиона наблюдает за ужасом и сочувствием, отразившемся на собственном лице. А потом смотрит на Гарри, не отрываясь, и в какой-то момент он тоже поднимает взгляд. Сколько всего в его глазах. Гермиона думает о том, что Рон никогда так на нее не посмотрит. Сердце просто останавливается, когда она видит, как Гарри вдруг наклоняется к ней. А потом возобновляет свои быстрые толчки, когда он ее целует. Целует неожиданно жадно и резко. И Гермиона понимает, что это - не сиюминутное желание с его стороны, не власть эмоций, что Гарри хотел этого уже очень давно. Нет больше ничего, что так заботило ее до этого. Есть только то, что происходит сейчас, что так реально. И у Гермионы - впервые за долгое время - нет ни единой мысли в голове. Она только чувствует его язык у себя во рту и больше уже ни о чем не думает. Гарри целует ее шею, каждый сантиметр кожи, исступленно и почти себя не контролируя, а Гермиона позволяет, ближе прижимая к себе. Когда он отрывается от нее, она помогает стянуть с него свитер, целует в плечо, вдруг понимая, что ей уже очень давно не было так хорошо. - Ты ведь не любишь его, - шепчет Гарри ей в ухо, и Гермиона кивает, попутно пытаясь расстегнуть ремень на его джинсах. А потом он стаскивает с нее брюки. Гермиона забрасывает ногу ему на спину, прижимается внутренней стороной бедра. И широко распахивает глаза, когда Гарри в нее входит. Гермиона не выдержала и вынырнула из Омута памяти. Ей было жарко, ее трясло, но еще больше беспокойства доставлял вопрос, как такое могло случится, и почему она ничего не помнит. Она любила его в том воспоминании, но сейчас не чувствовала того же. Да, стоит признать, Гарри всегда вызывал у нее непонятное волнение, но она уж точно не стала бы целовать его, не стала бы изменять Рону. Так что же случилось тогда? Гермиона вдруг поняла, что если сейчас же не прекратит думать об этом, то просто сойдет с ума. Она сжала руками голову, зажмурилась и опустилась на пол. Из глаз внезапно потекли слезы. И даже не из жалости к себе, а от осознания собственного бессилия. Гермиона ненавидела, когда оставались темные пятна, когда существовало что-то, в чем она не могла разобраться. А Грейнджер больше не знала, кто она и чего хочет на самом деле. Она вдруг услышала шаги, а потом Гарри остановился в дверях, с несвойственной ему жесткостью глядя на нее. Гермиона подняла на него мокрые от слез глаза. - Я не знаю, почему... но я не помню этого, Гарри. Я совсем ничего не помню. Она опустила глаза, не поднимаясь, надеясь, что Гарри просто подойдет и обнимет ее, как сотню раз до этого. Но он просто развернулся и ушел, оставив ее наедине с собой.

***

С самого утра Гарри чувствовал себя очень плохо, если не сказать, отвратительно. Он не спал всю ночь, разве что около тридцати минут под утро, и сейчас хлебал кофе, практически не ощущая никакого вкуса, кроме горечи. У Гермионы, правда, не было и тех тридцати минут, что достались ему. Она не спала: гремела какими-то книгами у себя в комнате, иногда плакала. Гарри тоже не спал и просто смотрел в потолок. Стены были тонкие, и он слышал, как она шелестит страницами в своей комнате. Гарри часами лежал и пытался отгадать, что же она читает. Ему так хотелось помочь ей, успокоить, но он прекрасно знал, чем это обычно заканчивается, а повторного непонимания на следующий день и приступа забывчивости он бы уже просто не вытерпел. После просмотра воспоминания, они с Гермионой так и не смогли прийти к какому-то выводу. Ведь если предположить, что она стерла себе воспоминания, то почему и ему тоже не стерла? В общем, что-то не складывалось, и еще Гарри не покидало ощущение, будто бы Гермиона что-то от него скрывает. Гарри уже даже не стал заводить разговор о сережке, найденной в кладовой для метел. Ему не хотелось больше ни лжи, ни оправданий, ему хотелось только правды. Он забрал у нее палочку в тот же день, когда Джинни упала с метлы, однако почему-то медлил с ее проверкой. Сначала потому, что знал: она все равно не виновна, и это просто стандартная процедура, которая вряд ли приблизит их к разгадке. А затем потому, что начал что-то подозревать после того, как нашел эту чертову сережку, и ему не хотелось подтверждения столь неприятных догадок. Но сейчас это надо было сделать. Просто сделать, и все. - Приоре Инкантатем, - произнес Гарри, направляя свою палочку на палочку Гермионы. То, что он увидел в густом сером тумане, образовавшемся после соединения палочек, просто вышибло весь воздух из легких. Он уже даже не знал, как на это реагировать, потому что перед ним образовалось заклинание заговора, от которого он сам пострадал на первом курсе. - Делетриус, - прошептал Гарри убитым голосом, и серый дым рассеялся. Он еще несколько минут просто стоял в каком-то ступоре и смотрел на палочку Гермионы - ту самую палочку, которая столько раз спасала их с Роном задницы еще в школе, и которая теперь чуть не убила Джинни. Ему вдруг припомнились слова Тайлера - одного из игроков в команде Джинни, когда они попросили его максимально подробно восстановить все события до несчастного случая: "В общем, так получилось, что Джинни вышла из раздевалки со старой метлой. Захватила, видимо, по привычке. В дверях мы столкнулись с Гермионой. Она вернулась, потому что забыла в раздевалке свою сумку. Ее не было минут пять, может, немного больше. Потом она вернулась, посмотрела на метлу Джинни и удивилась тому, что Джинни взяла старую. Тогда Джин вернулась и поменяла метлы. Дальше мы пошли на поле...". Гарри сел в кресло, сбросил очки и закрыл руками лицо. Чисто гипотетически, Гермиона вполне могла успеть заговорить метлу. Он повторил про себя это несколько раз. Кое-как даже допустил такую мысль. Потом повторил еще несколько раз, и она даже перестала казаться ему столь безумной. Гермиона ведь не помнила, что они переспали, так, может, она и этого не помнит? Гарри быстро облизал пересохшие губы, его мозг заработал с лихорадочной скоростью. Никто не докажет, что это была Гермиона, он не допустит. Скажет, к примеру, что не было на ее палочке никакого заговора, и все, никто не посмеет подвергать сомнению его слова. Осталось только выяснить, зачем она это сделала, если здесь, конечно, нет никакой ошибки. Внезапно кто-то постучал в его кабинет, прервав, тем самым, размышления. - Мистер Поттер, вам принесли только что отчет из лаборатории, - в дверях появилась его секретарша с какой-то папкой в руках. - Хорошо, давай, - проговорил Гарри, даже не сразу обратив внимание на то, что это был отчет об исследовании продуктов из дома Гермионы и Рона на предмет того, был в них яд или нет. Гарри принялся просматривать бумаги, хотя заранее знал, что это - гиблое дело. Да мало ли где Рон мог отравиться. С этими продуктами одна возня, и никакого толку, вон уже сколько времени прошло! Поэтому, когда Гарри прочитал заключение, в котором говорилось о том, что яд Акромантула, отравление которым предполагали колдомедики из Мунго, все-таки обнаружили, и при том обнаружили в печенье, то даже не сразу вникнул в смысл сказанного, не сразу понял вообще, что это значит. Но поскольку печенье готовила Гермиона, и яд находился в нем, это могло значить лишь одно. Яд был переработан до неузнаваемости, его еле обнаружили, и поэтому, наверное, исследования заняли столько времени. Гарри бессмысленно пялился в строчки отчета из лаборатории и не видел перед собой ничего. Он вдруг вспомнил, как заходил к Гермионе в тот день, вспомнил ее злосчастное печенье. Ведь она, кажется, не ела его сама, и не стала предлагать ему, а достала к чаю что-то другое. Мысль, что она все же не хотела отравить его, конечно, радует, но определенно меркнет на фоне всего остального. Гарри сжал посильнее трясущиеся руки и глубоко вздохнул. Подумать только, он так изнервничался за все это время, думая о том, кто же желает смерти Рону и Джинни, кто стоит за всем этим. Он чуть не сошел с ума, забрал у себя пару лет жизни, беспокоясь о том, чтобы это не коснулось Гермионы. А ведь это была она. Все это время... это была она.