Моё "Я" тебя любит

Эдвард уже, кажется, в сотый раз вдыхает аромат ромашки, когда подносит чашку ко рту. Успокаивающий чай реально успокаивает, потому что без него он не сидел бы на месте так ровно. Видимо, Эду тяжело держать себя в руках при естественном запахе омеги. И на том спасибо. Освальд тоже прихлёбывает то и дело из своей кружки и таращится на Эдварда своими любопытными глазами. И это до жути странно, потому что обычно Освальд вообще не обращает на окружающий мир внимания. Освальд вдруг улыбается и снова делает глоток. — Что ты задумал? — в ответ растягивает губы в улыбке Эд. — Этот костюм тебе очень идет, — качает головой Освальд, и в этот момент он похож на чокнутую влюбленную девчонку. Эд польщено смеется. И это соплежуйство начинает нервировать Эдварда. Новый вдох ромашки в легкие, как глоток чистого воздуха. — Эд, — Освальд поднимается со своего места, чтобы поставить чайник еще раз. Отвернувшись, он что-то долго химичит и никак не может сосредоточиться. В груди Эдварда рождается волнение, но он не может отличить, чьё оно. — Нигма знает. Во всяком случае он о чем-то догадывается. Плечи Освальда ссутуливаются, и он становится еще более маленьким и костлявым, если такое вообще возможно. Рука отставляет чашку в сторону, и Эдвард начинает нервничать, потому что совсем другой аромат проникает в мысли, и они становятся вялыми, как под анестезией. Весь мир перед глазами начинает немного барахлить. Ну не может Освальд так хорошо выглядеть в этом вышарканном фиолетовом халате. Либо со зрением Эдварда что-то не так, либо это не его зрение вовсе. Шутка восприятия здесь была бы уместна, только Эдвард не может засмеяться. Освальда хочется спрятать и никому не показывать. Тело Эдварда поднимается с кресла, делает пару шагов, и вот его руки обнимают Освальда со спины, и губы целуют темную макушку. — Я знаю, — соглашается Эд тихо. — Но это ничего не изменит. Ты можешь продолжать его игнорировать. Эдвард возмущенно выдыхает. И почему это его нужно игнорировать? Что такого в том, что они с Освальдом будут общаться?! Хотя сам Эдвард не больно-то хочет на самом деле взаимодействовать с ним, но чисто из принципа обидно. — То есть игнорировать тебя, — смеется Освальд, позабавленный. — Не сравнивай меня с ним! — одновременно произносят Эд и Эдвард и оба удивляются этой синхронности. Освальд поворачивается в руках Эда и улыбается ему, поправляя воротничок рубашки. Его лицо так близко, что Эдвард невольно сглатывает. — Не волнуйся, — подмигивает Освальд. — Я всегда узнаю того, кого люблю. И Эдвард ошарашено замирает. Не может этого быть! Разве Освальд реально может любить кого-то… кого-то вроде Эдварда Нигмы? Этот резонанс не успевает отложиться в голове, как надо, потому что в следующий момент Эд наклоняется к Освальду и целует его. Тёплые губы на вкус, как ромашковый чай. Терпкие и ароматные. Эдвард хочет углубить поцелуй, и в этом их мысли с Эдом полностью совпадают. На какой-то момент Эдвард ощущает себя так, словно и нет на самом деле никакого Эда, а есть только он. И он целует Освальда, потому что сам так решил, а не кто-то другой. Эдвард вспоминает, что дышать нужно через нос, и в носу щекотно от слабого запаха летних белых лепестков. Освальд оказывается на столешнице, куда его поднимает Эдвард. Руки тянутся под халат к обнаженному горячему телу. Губы спускаются от мочки уха к шее, и Освальд портит Эдварду всю укладку своими тонкими бледными пальцами. Рядом на плите закипает чайник, и когда его свист становится почти невыносимым, Освальд отталкивает от себя Эда, быстро спрыгивает со столешницы и выключает газ. Эдварду нужна пара минут, чтобы отдышаться и взять себя в руки. Освальд оказывается чересчур соблазнительным, когда не притворяется равнодушным и скучающим. — Будешь еще чай? — выдыхает Освальд со свистом, не успев восстановить дыхание. — Да, — только и кивает Эдвард и направляется назад к креслу. Он снова будто бы он, и всё-таки немного не он. Очень необычные ощущения. Эдвард смотрит на ковыляющего с подносом Освальда и на секунду ему хочется помочь, но он знает, что в таком случае получит от омеги скандал. Освальд ставит перед ним новую чашку с тем же немного приторным, но всё же успокаивающим ромашковым чаем, а сам достает тюбик с кремом, выдавливает себе чуть-чуть белой пасты на руки и растирает. Искусственный ромашковый ароматизатор разливается по комнате, из-за чего естественный запах Освальда притупляется, и Эдварду вновь легче дышать. — Так, мы не можем больше обходить эту тему, — всплескивает Освальд руками и убирает крем в сторону. — Как видишь, из-за этого мне теперь приходится заботиться о себе куда больше, чем прежде, — он демонстрирует свои руки с неожиданно огрубевшей кожей. — И что ты думаешь, Оззи? — интересуется Эд деловито, закинув ногу на ногу. Освальд выпучивает глаза, после хмыкает и пожимает плечами. Он валится назад в глубину кресла, жуёт собственную губу. Нервничает. — Не знаю, — хлопает в ладоши. — Оставить его? Я пока не определился. Оставить? Его взгляд доверительно заглядывает в глаза Эдварда, и он словно бы ищет какой-то ответ. Эдвард никогда прежде не видел Освальда таким взволнованным и хрупким. Эд молчит, и Освальд неуверенно опускает взгляд в пол. «Скажи ты ему уже что-нибудь!» — заявляет Эдвард, и Эд кривится от боли в ушах, чего не упускает Освальд. — Хотя, чего это я! Да ты прав, оно нам и не нужно совсем! — отмахивается он, смеясь. Становится совсем дёрганным и суетливым. — Пфф! Сейчас же запишусь на приём! — Нет! — вновь одновременно произносят Эдвард и Эд, хотя Эдвард и вовсе не понимает, о чем идет речь. — Что ты там навыдумывал? Конечно оставь! — Да? — Освальд уже вцепился в трубку и глядит на Эдварда глазами побитой собаки. — Я просто не уверен, понимаешь… Это ведь… О чем речь? Эдвард не знает, в чем причина растерянности Освальда, но ему очень хочется отобрать у него телефон и обнять. Сейчас Освальд безумно напоминает ему пугливого воробья, а не пингвина. — Я слышал, что врач запретил тебе подавители. — Ну, от меня же пахнет, — усмехается Освальд, словно бы здесь и не нужны никакие иные комментарии. — Теперь на тебя все смотрят в университете, — Эдварду становится смешно от собственного ревнивого тона, но Эд не смеется. — О, не начинай, Эд, — морщится Освальд. — Пришлось выбирать между отсутствием запаха и здоровым ребенком. Мне предлагали подавители помягче, но лучше вообще без них. Мама всегда просила меня заботиться о своем здоровье. Эд улыбается и вздыхает. — Хорошо, что шоколад сохраняется. — На ближайшие восемь месяцев, — смеется Освальд, и до Эдварда наконец доходит. Очередная новость бомбой обрушивается на него, и она куда серьезней, чем то, что Освальд Кобблпот в него влюблен. У Эдварда Нигмы будет ребенок. К такому он точно не готов. Он не собирался обзаводиться детьми до тридцати! По плану в ближайшие десять лет он намеревался перестать быть «странным» и продемонстрировать, каким альфой он на самом деле является. Он хотел, чтобы омеги вокруг него поняли, сколько же они потеряли, когда отвергали его. Блистательного, умного Эдварда Нигму. В комнате становится нечем дышать, даже душистая ромашка больше не успокаивает. Эдвард смотрит на Освальда, как на предателя. Это самый плохой подарок, какой только можно преподнести. А Освальд лишь беззаботно улыбается прямо ему в лицо. Эд тоже не обращает никакого внимания на крушение всех надежд Эдварда. — Ты знал, что самцы императорских пингвинов высиживают яйца, балансируя на них лапками? — озвучивает он интересный факт. Освальд непонимающе хмурится, вопросительно изгибает бровь, стараясь понять, к чему это сказано. Да, боже мой, Освальд, это же просто забавные данные! — Эд, знаешь, — серьезно сообщает омега. — Очень сложно считать, что ты не Эдвард Нигма, когда ты выглядишь, как Эдвард Нигма, пахнешь, как Эдвард Нигма, а еще и несешь какую-то чушь, как Эдвард Нигма. — Но это же просто забавный факт по теме, — мягко улыбается Эд, и Освальд просто потирает лицо в понимании, что до альфы не дошло. — Я не буду никого высиживать, — припечатал Освальд, что ни Эдвард, ни Эд не понимают, почему тот так вспылил. — Я и не предлагал. — Но у меня есть для тебя фото! — вдруг приободряется Освальд. — Я не знал, какой будет твоя реакция на новость, — он рисует руками нечто похожее на облако. — Но мне сделали узи, и, тадам-тадам, теперь там делают фотки! Ничего пока непонятно, пара точек… — Освальд развернулся с фотокарточкой, и Эдвард неожиданно ослеп. — А это… — звучит голос Эдварда. — Да, оно самое, — счастье в голосе Освальда почти осязаемое. — А ведь было время, когда я злился на себя, что не закупил побольше контрацептивов. — Такая маленькая, — удивляется Эд. — Они не перепутали? И Эдвард закипает от злости. Он тоже хочет посмотреть на фотографию ультразвука! Пусть там хоть малюсенькая точка на сером фоне! Эдвард прекрасно осознает, что после прошедших полутора месяцев там ничего нет. Да и сам буквально пять минут назад думал о том, что не хочет быть частью всего этого фарса. Но… «Дай посмотреть!» — кричит Эдвард, гремя в клетке собственного сознания. — С тобой всё в порядке? — беспокойство в голосе Освальда и его мягкое прикосновение к плечу бесит Эдварда, потому что он ничего не видит. Как сейчас выглядит Освальд? Реальны ли эти ощущения? — Нигма пытается отобрать контроль, — сознается Эд без уверток. — Могу я воспользоваться твоей ванной? — Если так плохо, то, наверное, я вызову тебе такси до дома, — предлагает озабочено Освальд. — Мы сегодня долго просидели. Эд что-то бормочет в ответ и запирается в ванной. В глаза Эдварду начинает бить яркий свет, и он жмурится от визуального соприкосновения с реальностью. В этой такой же грязной, как и вся квартирка Освальда, комнате света всё-таки слишком много для того, кто минутой назад был в кромешной тьме. — Ты отобрал мое зрение! — Оказалось, что я так могу, — отвечает Эд, улыбаясь ему в зеркало. — Немедленно покажи мне то, что дал Освальд, — требует Эдвард, на что Эд лишь равнодушно пожимает плечами. — Нет. — Договор был о том, что я знаю всё. — Ты теперь знаешь всё, — не соглашается Эд. — Ситуация тебе ясна. — Но это мой ребенок, — злость бурлит в груди, и Эдвард не знает, что с ней делать. — Как-то я не заметил момента, когда мы поменялись местами, — усмехается Эд и цыкает. — Оззи — мой омега, ребенок тоже мой, а ты делай своего, — цинично подмечает он. — И держись от Оззи подальше. Иначе Изабелла будет кормить рыб. Эдвард стискивает челюсти. Этот второй Эд так и напрашивается на пулю в голову, но самому себе ее не пустишь, если хочешь продолжить жить, конечно. — Освальд на самом деле даже не отличит нас, — наступает на больную мозоль Эдвард, и Эд с рыком сносит все бутылочки, что стоят на краю раковины. — Ты от меня их прячешь лишь потому, что боишься. — Я альфа, я ничего не боюсь, — с покрасневшими глазами заявляет Эд. — Так докажи это. Эд резко разворачивается и выходит из ванной. Освальд отскакивает от двери и потирает лоб. Вероятно, он подслушивал происходящее, но совершенно не выглядит виноватым. — Чего порешали? — интересуется Освальд с любопытной улыбкой. — Что Нигма должен умереть. — Что? — столбенеет Освальд. — То есть, как? Эд пожимает плечами, подходит к нему и обнимает, расслабляясь. Освальд обнимает его в ответ, и от этой безмолвной поддержки так хорошо, что Эдвард просто наслаждается моментом. — Я не знаю пока, как это сделать, — шепчет Эд. — Но я придумаю, как от него избавиться. — Я должен волноваться? — Эд поднимает на Освальда тяжелый взгляд. — Нет, — смеется омега и хлопает Эда по плечу. — Конечно же, я не должен! Это же ты! Ты со всем справишься! Эд наклоняется вперед и целует Освальда так мягко, что тот теряется, но всё-таки отвечает. Целоваться с Освальдом Эдварду нравится больше всего, даже если мысли сейчас должны быть не об этом. Освальд не стесняется, как все остальные омеги, хотя с виду он почти недотрога, и это разжигает в Эдварде желание бороться. — Я найду тебя, когда снова вернусь, — сообщает Эд, а следом шепчет на ухо. — Я вернусь очень скоро. Освальд вздыхает, смаргивает слезливую пленку с глаз, и Эдвард с огорчением понимает, что завтра он не увидит в этом омеге такой заботы и чуткости. Его Освальд Кобблпот — это язва, любящая поставить на место остротами вместо того, чтобы просто поговорить. Эд ловит ладони Освальда в свои руки, притягивает их к себе и вдыхает ненастоящий аромат целого поля ромашек. Но этот аромат такая же часть нынешнего домашнего Освальда, как и всё остальное, поэтому этот запах становится таким же бесценным. Если Эд не собирается уходить навсегда, то почему всякий раз прощается таким образом. Эдвард хочет поцеловать Освальда еще и сказать, что всё будет хорошо, но его губы не шевелятся. Эд и Освальд расстаются молча. На выходе Эда уже поджидает такси. Эд касается пальцами своего лица, и в нос лезет терпкость ромашки. А затем мир меркнет.