Нова Проспект

      Ему хотелось увековечить на картине эту округлую линию бедра, так изящно подчеркнутую багряным заревом заката. Не абстрактной констелляцией форм и цветов, которую так любит Ге’эльс, а произведением в духе старых мастеров, умевших вычленить божественное начало в повседневном.       Эредин откинулся на подушки, переводя взгляд то на струящиеся вниз лестницы водопадов, то на обнаженное тело любовницы, но удовольствие от созерцания омрачало имя, назойливо маячившее в мыслях.       Zireael.       Само воспоминание о человеческом потомке Лары Доррен мешало ему наслаждаться изысканной, выкованной в поколениях красотой Эльтары, но Эредин не мог выкинуть из головы мысль о роковой ошибке своего народа.       Впрочем, не народа — всего лишь одной отступницы, предательницы, не сумевшей совладать со своей похотью, бросившейся в объятия Dh’oine. Ошибка, платить за которую приходится ему.       Эредин поднялся с ложа, вызвав этим тщательно скрываемое недовольство Эльтары. Он давно подметил, что капризные гримаски всегда шли красавицам, и его нынешняя пассия с выражением легкого разочарования на лице сделалась донельзя очаровательной. Если бы Эредину не предстояла встреча с советником, он бы не удержался от соблазна еще раз овладеть ею.       Zireael.       До каких пор эта девчонка с порченой кровью будет отнимать его время? Как долго она сможет убегать от своей судьбы? Эредин считал, что пожертвовать собой ради Aen Elle, расы, генам которой она обязана своей уникальностью, было бы самым лучшим, что Zireael могла бы сотворить в своей короткой человеческой жизни. И какая жалость, что девчонка была слишком глупа, чтобы это осознать.       Пустые глаза слуг пристально следили за каждым его движением, когда Эредин вошел в приёмный зал. Он оставил убранство зала неизменным со времен Ауберона, ведомый при этом скорее равнодушием, чем уважением к своему предшественнику.       Среди Aen Elle не было более достойного кандидата в правители, чем Эредин — и потому ему претил гнилой душок слухов, витавших вокруг его восхождения на трон. Но его подданные болтали, шептались по закоулкам бесчисленных комнат, и их сплетни эхом носились под белыми сводами дворца, грязью оседая на стенах.       Невежественное предположение, впервые высказанное все той же Zireael, взросло на его землях сорняком — и, как все человеческое, множилось, распространяясь быстрее чумы.       К счастью, разум Карантира эта чушь отравить не смогла. Он во многом превосходил своего наставника, которому сухие энциклопедические знания часто мешали видеть суть вещей. Аваллак’х был слеп. Но если слепоту Эредин еще мог простить, то слабость — нет. Аваллак’х проявил ее, погнавшись за призраком былой любви, искаженной копией, в разы уступающей оригиналу. А значит, былые неудачи так и не научили Знающего простому правилу — хочешь управлять судьбой и женщиной — используй силу, а не бегай за ними с протянутой рукой.       Облаченный в просторное одеяние, Карантир уже поджидал Эредина, любуясь отражением багряного заката в Easnadh. Услышав шаги короля, он обернулся и отточенным до совершенства движением исполнил поклон. Эредин, который за годы военной службы привык к простоте отношений, в очередной раз мысленно посчитал придворный церемониал излишним, хотя в целом и признавал в нем некую фундаментальность и традиционность, на которых строилась культура его народа.        — Zireael, — начал Карантир свою речь с набившего оскомину имени, — попала в клетку.       Ирония фразы навела Эредина на мысль о том, что любимая певчая птица слишком стара, чтобы радовать пением. Пришло время найти ей замену.       Весть о ласточке ничуть его не удивила — он первым заметил следы в Междумирье, грубые, отчаянные удары, как будто некто, погребенный заживо, пытался вырваться из заточения. Именно Эредин приказал Карантиру выяснить их природу, безошибочно почуяв запах Старшей Крови.        — Мир, в котором она заперта… необычен.       Не дожидаясь уточняющего вопроса, Карантир подвел своего короля к причудливому устройству — двум трубкам, увенчанным металлическими сферами. Одна из них была обвязана шелковой лентой. Эредин прежде не видел ничего подобного — грубая обработка металла навевала мысль о человеческом происхождении механизма.        — Как это работает? — Эредин наклонился, чтобы рассмотреть диковинку поближе.        — С помощью тех сил, что заставляют молнии сотрясать небесный свод.       Карантир положил ладонь на металлическую сферу. Спустя пару мгновений вокруг прибора зашевелились магические потоки — но созданные не волей колдуна, а самой природой. В воздухе вспыхнула искра, и из сферы яркой вспышкой вылетела миниатюрная молния.       — Если мы управляем природой, забирая энергию себе, то люди создали орудия, обуздавшие эту энергию, — пояснил смысл эксперимента Карантир.        — Не могу сказать, что я впечатлен, — усмехнулся Эредин, легким жестом создав в руке молнию, удар которой, в отличие от созданной прибором, стал бы смертельным.       Карантир не разделял его скепсиса, наблюдая за искрящейся сферой. Когда Эредин обратился к нему, прервав затянувшееся молчание, Карантир кивнул в сторону сада, который зеленым лабиринтом простирался до самой Easnadh.       Предложение прогуляться по обыкновению предвещало нудную лекцию. Страсть к пространным рассуждениям Карантир унаследовал от своего наставника.        — В их мире этих орудий намного больше. Люди смогли подчинить себе разнообразные силы природы, — Карантир взглянул на падающие вниз тугие струи водопада, с шумом разбивающиеся о гладь реки.       Мир Ольх не терпел суетливости — помня об этом, Эредин не прерывал советника, ожидая, пока тот доберется до сути своей тирады. Карантир молча проводил взглядом падающий лист плакучей ивы. Именно такие длинные и в нужный момент выдержанные паузы обеспечили Карантиру славу мудреца.        — Но не это вызывает мои опасения, а то, что люди обуздали энергию элементарных частиц. А она, друг мой, смерть. Разрушительница миров, несущая гибель всему живому.       Ничто из изобретений человеческой расы не могло быть страшнее Белого Хлада. Научный прогресс мало беспокоил Эредина: главная слабость человеческой расы не в технологической отсталости, а в самой их сути.        — Скажи, Эредин, в чем сила людей?       Эредин бросил взгляд на слуг, бестелесными фантомами скользящими по дворцу — вся сила, которой они когда-то обладали, была уничтожена тщательной селекцией. Перед глазами пронеслись искаженные болью лица людей, тысячами — сотнями тысяч погибших от его меча. Но сколько бы жизней он ни забирал, на место убитых приходили новые — ничем не отличимые от своих предшественников.        — В плодовитости.       Краем глаза он заметил склонившуюся над книгой Эльтару, укрытую тенью многовекового дуба. Белоснежное платье как влитое облегало тонкую талию. Пройдут года, декады, прежде чем эта плавная линия округлится. Моногамность не входила в список добродетелей Эредина — но ни одна из многочисленных пассий не подарила ему наследника.        — Девять миллиардов. В том мире девять миллиардов душ.       Имя мне легион, ибо нас много. Цифра показалась чудовищной даже по человеческим меркам и вызывала ассоциации с муравейником, тысячей кишащих насекомых. Эредин чуть сильнее наступил на каменную плитку дорожки, ведомый желанием раздавить это скопище, пока оно не заполнило все обитаемые миры.        — Позволь тебе возразить, друг мой, сила людей в приспособляемости.       В словах Карантира была определенная толика правды. Люди способны размножаться в местах, куда эльфка побрезговала бы и ступить. Они возводили свои города в пустынях, в тундрах, в горах — без сомнения, они множились бы и в подземельях, если их туда загнать.        — Те люди сожгли своих магически одаренных сородичей и пошли по иному пути. Вставили в свои тела металл, создали механических слуг.       Их путь лежал мимо пруда, в котором плавали мелкие разноцветные рыбки. Аваллак’х смог вывести рыб, чья чешуя переливалась всеми цветами радуги, скрещивая лучшие особи в каждом поколении. Эредин усмехнулся — в биографии обитателей пруда отражался Карантир.        — Они опасны.       Эредин бросил на собеседника полный сомнения взгляд — не отравила ли его сердце трусость? Малодушие он презирал гораздо больше людей.        — Что ты предлагаешь, Карантир?       Карантир остановил свой шаг, и его блуждающий взгляд впервые задержался на Эредине.        — Осторожность и благоразумие, — тихо сказал он. — Нам не нужна война, нам нужна Zireael.        — Я отправлюсь первым, — тоном, не предполагающих дальнейших обсуждений, ответил Эредин, — моя армия последует за мной.       Его войско жаждало человеческой крови, жаждало вернуть себе славу завоевателей. Стоит ему подать сигнал, как они ворвутся в новый мир через сотни порталов. Человеческому роду придется противопоставить Aen Elle нечто большее, чем металлические орудия.       Дикая Охота не может продолжаться вечно — пришло время положить ей конец. Он всегда предпочитал внешнюю политику внутренней, переложив бремя разбирательств с дворцовыми интригами на Ге’эльса.       Он не станет безжизненной куклой восседать на троне, как это делал Ауберон, пока его народу угрожает опасность. Он отдаст жизнь — и свою, и Zireael, чтобы предотвратить нависшую угрозу.       Дома Эредин купался в роскоши, но странствовал как воин, а не как король — без лишних слов и суеты. Когда он оповестил Эльтару о скором отъезде, та ответила коротким кивком и церемониальным пожеланием удачи в битве. Она никогда бы не опустилась до вульгарных причитаний, расспросов, никогда бы не посмела раздражать его своим беспокойством.       Когда перед ним разверзались врата в новый мир, он выглядел так, как изображали воинов на старинных фресках — лицо скрывал шлем, а тело было заковано в стальные латы. Он никогда не испытывал страха перед порталами — они манили его, обещая новые земли, новые войны и новых женщин.       Портал перенес его на белую винтовую лестницу высокой башни. Эредин ожидал увидеть нечто необычайное — но через широкое окно виднелось лишь бескрайнее серое небо и множество высоких зданий. Серый, черный, коричневый — казалось, планета корчилась от недуга, пораженная тяжёлой болезнью — и название ей было «человек».       И вместе с тем она была прекрасно девственна  — Эредин ощутил струящиеся, пронизывающие пространство магические потоки, необузданные и дикие. На какой-то миг его опьянило чувство власти — силы, которые обычно приходилось делить с другими, здесь всецело принадлежали ему.       Наверное, Zireael на роду написано быть узницей башен — эта называлась, судя по витиеватой надписи на двери: «Научно-исследовательский медицинский центр». Человек, который так нарек здание, не имел ни малейшего представления о благозвучии.       Эредин закрыл глаза, выискивая в потоках след Старшей Крови, и вскоре почувствовал его — он вел к самому верху башни. На лестнице ему не повстречалось ни единой души — минуло минимум десяток пролетов, прежде чем он увидел на двери надпись «Психиатрическое отделение».       Дверь открылась бесшумно, без привычного скрипа, явив взору Эредина белоснежную комнату. За длинным столом сидела человеческая женщина, не сразу среагировавшая на шум. Его удивило отсутствие привычной в человеческих мирах вони — запаха нечистот и пота. Dh’oine наконец овладели ранее недоступным им искусством гигиены.       Когда она все же подняла голову, Эредин узрел в смотрящих на него глазах давно не виданное им презрение.        — Молодой человек, явиться в таком виде в психиатрию — это просто верх наглости. Кем вы себя возомнили, назгулом?       Dh’oine научились гигиене, но грубость и невежество все еще течет в их крови.       Эредин положил ладонь на эфес меча, надеясь, что это движение призовет Dh’oine к благоразумию. Он уже изменил своим привычкам, не убив нахалку на месте, но если она будет и дальше испытывать его терпение, то разделит судьбу своих многочисленных сородичей.       — Ещё одно слово, человек, и оно станет для тебя последним.       Презрительное выражение лица тотчас сменилось привычным ему страхом. Dh’oine ударила кулаком по красному кругу — и башню сотряс ритмичный вой. Звук хуже скрежета когтей по стеклу — Эредин и представить не мог, что на свете существуют столь уродливые комбинации звуков.       Dh’oine подписала себе смертный приговор. Люди считают милосердие добродетелью — на деле же оно зачастую порождено тщеславием и страхом. Женщина даже не попыталась увернуться от настигшего ее меча. Посмертная гримаса навечно запечатлела на лице смесь страха и удивления, а по белоснежному полу медленно растекалась красная кровь.       Эредин зашагал по длинному, освещенному неестественным белым светом, коридору. Он швырнул первого встреченного и попытавшегося напасть на него Dh’oine об стену — судя по тому, как треснули кости, человек был сделан не из металла.       В маленькой комнатке он увидел методично раскачивающуюся из стороны в сторону девушку, которая при виде его зажмурилась и отчаянно, как в лихорадке, зашептала:        — Ты не настоящий, не настоящий…       Dh’oine принимала желаемое за действительное. Эредин оставил несчастную в плену своих фантазий, но охранника разрубил надвое — он пытался пробить его броню какой-то иголкой.       Вой не унимался, и от него постепенно начала раскалываться голова. Такую изощренную пытку могли придумать только Dh’oine. Перед тем, как открыть дверь в следующую комнату, Эредин помедлил — зная, кто ожидает его за этой дверью, он снял с себя шлем. Он хотел увидеть ее лицо, когда она поймет, кто перед ней.       Zireael лежала, безжизненная и распластанная, на белоснежном ложе, напомнив Эредину старую сказку о навечно заснувшей принцессе. Неестественный сон, не прерванный даже истошным воем. К вискам Zireael были прикреплены веревки — судя по мирно вздымавшейся груди, они не причиняли ей боли.       Белая грубая роба выгодно оттеняла девичью хрупкость. Длинный шрам через всю щеку со временем побледнел, но все еще уродовал лик. С момента их последней встречи прошло коротких пять лет, но за это время она успела превратиться из юной девушки в молодую женщину. Птенчик оперился, хотя человеческая угловатость все еще бросалась в глаза.       Эредин отдал приказ навигаторам открыть врата — поймать в сети ласточку оказалась куда легче, чем он ожидал. Когда он сдернул веревки с висков Zireael, девчонка встрепенулась и распахнула свои огромные зеленые глаза, красотой которых она была обязана его народу.        — Помнишь меня?       Она его помнила — страх в глазах говорил об этом лучше всяких слов. В этом страхе было что-то завораживающее… почти чарующее. Страх придавал ее лицу уточненное выражение, делал его более эльфским. В последнюю их встречу на лице Zireael он видел лишь типично человеческую дерзость, наглость, желание бросить вызов.        — Ты… — выдохнула Zireael, словно не в силах понять, где сон, а где явь.       Взгляд широко распахнутых глаз скользнул куда-то мимо него, испортив столь долгожданный момент встречи. Эредин резко обернулся, царапнув металлической перчаткой лоб Zireael, и увидел потревожившего их мужчину.       На нем был щегольский кожаный плащ с цветочными узорами, а глаза скрывали вросшие в виски темные зеркала. Человеческие воины, которых он видел прежде, были с ног до головы испещрены шрамами — но у этого кожа была позорно гладкой. Трус, ни разу не бывавший в настоящей битве.       Dh’oine наставил на Эредина свое нелепое орудие — длинную железную трубку.        — Оружие на пол, — имел наглость приказать он. — У тебя ровно секунда. Один.       Еще один глупец на его пути. Этому глупцу уготована та же участь, что и многим другим.       Dh’oine сильнее сжал в руке трубку. От оглушительного хлопка заложило уши, и нечто, что должно было убить, срикошетило от окутавшей его защитной сферы в окно. Эредин вынужден был признать — если бы не щит, Dh’oine попал бы ему прямо промеж глаз.        — Два, — поддержал его игру Эредин, занося меч для ответного удара.       Крик Zireael потонул на фоне механического воя.