Нова Проспект

      Натура d’hoine полна парадоксов. Только они способны предложить чужаку помощь и кров, бросив своих собственных сородичей на произвол судьбы.       Эредин уставился на стопку одежды на широком ложе — перевязанную тонкой нитью и увенчанную конвертом с пожеланием приятной носки от некоего Джузеппе Занотти — и скрестил руки на груди. Рана все еще пульсировала далекой, приглушенной болью. Пару вершков от сердца, как ему сказали — чуть левее и пришлось бы заменить его на механическое.       «Отдых и покой еще пару недель минимум, — улыбнулся ему на прощание врач. — Регенерация тканей у вас немногим быстрее, но в остальном различий почти нет». Вскоре Эредин вновь увидел его широко улыбающееся лицо — с подписью «первый в мире врач, проведший операцию на инопланетном существе» — в подброшенной с утра газете.       Белизна больничных палат сменилась на роскошь гостиничных. Роскошь в представлении его народа означала изысканную, выверенную простоту, в представлении dh’oine — возведенное в абсолют излишество. Постеленный на полу ковер напоминал зыбучие пески, по обилию мрамора можно было подумать, что он забрел в храм старых богов.       Скептицизм относительно людской щедрости не покидал его ни на мгновенье, но пока что никто не потребовал оплаты. Эредин подошел к окну, взглянув на сотни голов сверху вниз: тремя этажами ниже улица была заполнена движущимися людьми и машинами. Люди плелись — безропотные, как овцы, семенили ногами, подталкиваемые неиссякающим потоком тел.       В дверь мягко постучали. Увидев Карантира, Эредин не сдержал улыбки — он был одет так, как местные, должно быть, представляли себе магов. Столь помпезные робы в пол на Тир на Лиа носили только жрецы, и для полноты образа Карантира не хватало лишь скипетра. «Рад видеть тебя снова на ногах, — ничуть не смущенный его улыбкой, продолжил Карантир. — Ты многое пропустил».       Едва Эредин вознамерился раскрыть рот, как Карантир остановил его плавным жестом. «Старшая Речь, к сожалению, слишком схожа с некоторыми здешними языками. А нас подслушивают, — пояснил Карантир. — Всюду и везде. Не говори вслух ничего, что не хотел бы повторить перед миллиардами людей».       Те, кто будут их подслушивать, сочтут эльфов очень молчаливой расой. На предложение Карантира о завтраке Эредин кивнул с неподдельным энтузиазмом; он дьявольски проголодался на постных яствах.       Несмотря на пустоту и безжизненность отеля, Эредина не покидало ощущение постоянного присутствия. Они спустились в ресторан, не более чем на четверть заполненный гостями — то ли из-за позднего для утренней трапезы часа, то ли из-за дороговизны, которая явственно определялась по убранству помещения.       Публика в основном состояла из хорошо одетых людей: мужчин преклонного возраста в темных костюмах и их куда более молодых спутниц в изысканных платьях. Стоило эльфам войти, как на них уставились все, кто-то украдкой, а кто-то прямо и беззастенчиво.        «Как в аквариуме, — мрачно сказал Эредин. — Вид по ту сторону стекла».       Карантир надвинул на лицо капюшон мантии, съежившись, как от холода, при одном лишь взгляде на сидящих здесь людей, и повел Эредина к явно облюбованному прежде месту с дивным видом на озеро.       Молодая dh’oine за соседним столиком уставилась на Эредина как на экзотическое животное, невзирая на присутствие сидящего напротив нее спутника. Эредин устало взглянул в ответ, надеясь смутить женщину, но его холодный взгляд не возымел эффекта.       Когда им принесли утреннюю трапезу, Карантир остановил свой выбор на слоеной булочке в виде рогалика и потянулся к ней железной рукой. К прежде неподвижной конечности вернулась жизнь: Эредин намеревался спросить, каким образом и за чей счет, но Карантир всем своим видом показал, что не расположен к такой беседе.       Не имеет значения. Иллюзии разобьются о следующую же телепортацию.       «Нам неслыханно повезло, — с задумчивым видом намазывая булочку тонким слоем варенья, подумал Карантир, — что у людей сложились определенные представления о нашей расе задолго до нашего появления».              «И какие же?» — поинтересовался Эредин, раскладывая ассорти из разных сортов сыра на тарелке. Падаль, которую принесли вместе с сыром — обжаренные до черноты полоски мяса — он переложил на другую тарелку.       «Мудрой, величественной расы, охраняющей таинство Природы».              Весьма проницательно с их стороны. Карантир потянулся к полам мантии, и положил на середину стола черный прямоугольник — неизменный атрибут местной культуры. За время не такой уж и продолжительной болезни Эредина он успел обзавестись не одним железным подарком.              Проигнорировав скептический взгляд, Карантир ткнул в устройство указательным пальцем и вывел на экране «э-л-ь-ф». Получалось у него неловко, но недостаток умения он восполнял старательностью.       Развернув устройство к себе, Эредин взглянул на представленный ему портрет женщины в белоснежных одеждах с длинными светлыми волосами, спускающимися до самого стана. Из-за светлых локонов, собранных за диадему торчали острые уши — не такие острые как у него самого, скорее бастардовы, полуэльфьи. Грубоватое лицо женщины выдавало в ней человеческую породу, но в самом портрете, в украшениях и одеждах, безошибочно угадывалось влияние Старшей Расы.       «Удивительное сходство, — признал Эредин. — Нет, безусловно, искаженное человеческим восприятием, но… нога Aen Elle, Aen Seidhe, любого из Старших Народов не ступала в мир людей. Каким же образом?»       «Мирозданье — гораздо более странное место, чем многие воображают, — пространно заметил Карантир. — Нам неведомы все его хитросплетения. Но мне очевидно — образ благородной и мирной расы сыграл нам на руку».       «Мы, по твоему мнению, не благородная и не мирная раса? — усмехнулся Эредин, но ирония пролетела мимо ушей Карантира.              Dh’oine за соседним столиком потихоньку растеряла последние остатки приличия. Раздосадованный такой наглостью, Эредин еще раз смерил ее внимательным взглядом, что, как назло, только усугубило неловкую ситуацию.       «В человеческом представлении, — терпеливо пояснил Карантир. — Нет, не все люди сочли нас таковыми — но, слава всему сущему, умные представители человеческой расы неизменно оказываются в меньшинстве. Что досадно, это меньшинство сосредоточено на верхушке их общества».       Замечание о верхушке напомнило Эредину, кто оплачивает стоящее перед ним сырное многообразие.       «Что Таггарт хочет взамен за свою щедрость?»       Устав играть в гляделки, dh’oine поднялась из-за стола и направилась к ним, покачивая туго обтянутыми тканью, как кожа на барабане, бедрами. Довольно неторопливо: ее туфли больше походили на замысловатое пыточное орудие, чем на обувь.        — М-м-м, пардоне муа, — она стряхнула с лица мелко заплетенную косичку и озвучила свою просьбу на всеобщем, с воркующим, переливающимся акцентом: — Можно сделать с вами селфи?       Эредин имел крайне смутное представление о сущности просьбы. Стараясь не выдать непонимание, он сдержанно ответил:        — Прошу меня простить, миледи, мы разговариваем.       Девушка округлила и без того совиные глаза.        — А… пардон?       Он вспомнил, что за последние полчаса они не раскрыли рта, и почувствовал себя еще более нелепо. «Сделай, как она просит, — устало сказал Карантир, — с ними легче согласиться, чем препираться».       Да что сделать-то? Эредин нехотя кивнул, и девушка, сверкнув острыми резцами, выхватила из маленький сумочки точно такой же прямоугольник, что лежал на столе.       «Прямоугольник называется телефоном, — поправил его мысли Карантир. — Приобними ее и улыбнись».       Приобнять чужую женщину, когда ее спутник наблюдает за ней из-за соседнего столика? Не то чтобы Эредина такое обстоятельство обычно останавливало, но ему не хотелось поднимать здесь шум.       Времени на раздумья ему не оставили: стоило подняться из-за стола, как девушка прижалась к нему грудью — куда ближе, чем позволял любой известный ему этикет — и выверенным движением наставила на них зеркало. Резко прижавшись к его щеке холодными липкими губами, она защелкала устройством, поворачивая его то направо, то налево.       Эредин от такой наглости на мгновение потерял дар речи, забыв о напутствии улыбаться.        — Мерси, —  сказала девушка, прежде чем он успел опомниться, и поспешила обратно к своему спутнику, который мрачно взирал на сцену, но агрессии, вопреки здравому смыслу, не проявлял.              В других мирах человеческие женщины хотя бы при своих мужчинах пытались вести себя подобающе — здесь, видимо, целомудрие уничтожили вместе с лесами. «Традиции у местных забавные, — изумился Эредин, вернувшись за стол. — Не удивлюсь, если отцы тут не своих отпрысков воспитывают».       Карантир протянул ему салфетку, кивнув на щеку.       «Таггарт, — поспешил он вернуться к теме. — Чего бы он ни хотел, нам нужен союзник. Под протекцией Фронта Человечества, тебе, по крайней мере, ничего не отрезали. Я считаю это отличной площадкой для сотрудничества».       «Мы теперь ручные собачки политиков dh’oine?» — покачал головой Эредин.              Карантир нахмурился, сжав в железной руке стакан. Казалось, еще чуть-чуть, и он разлетится на куски. Интересно, тяжело ли управлять такой конечностью? Каким образом они связывают ее с мозгом?              «Живые собачки, Эредин. Это прилагательное у меня сейчас в приоритете. Я надеюсь, и у тебя тоже».

***

      Ради них Таггарт продлил свой визит в Женеву — обстоятельство, которое его помощница сочла нужным упомянуть несколько раз — и назначил встречу в своих апартаментах в ООН — организации, которая «регулировала международные (как язвительно добавила помощница, теперь и межрасовые) отношения».       Одно только здание охраняли, по самым скромным оценкам, около пятидесяти вооруженных до зубов солдат. Под конвоем Эредин и Карантир прошли через аркообразный коридор, на стенах которого висели картины, если судить по мученическим лицам изображенных на них людей, религиозного содержания.       Стоило эльфам отворить дверь и войти, как Таггарт поднялся им навстречу и сердечно пожал руку сначала Эредину, потом Карантиру. Он выглядел лет на шестьдесят или около того: слегка впалые щеки, аккуратный аристократический нос, широкие и высокие брови. У него было подвижное лицо, черты которого казались чересчур выразительными, как у актеров, слишком долго игравших на публику.        - Это вас нам нужно поблагодарить за свое спасение, господин Таггарт? — спросил Эредин, заняв предложенное место за столом.              На мраморе стоял постамент с распятой человеческой фигурой. Люди любят мучить своих божков даже больше, чем те любят мучить их. Кажется, они называют это: «по образу и подобию».              Какое-то время Таггарт молча изучал их лица, прежде чем ответить:        — В первую очередь вам стоит поблагодарить идеи гуманизма, господин Бреакк Глас.       Родовое имя dh’oine никак не давалось: вместо Bréacc Glas получалось что-то вроде «Бреаглас». Эредин улыбнулся церемониальной скромности Таггарта:        — За наши апартаменты — тоже?       Таггарт засмеялся. Карантир мало участвовал в разговоре, полностью погрузившись в мысли собеседника. Еще немного, и люди сочтут его немым.        — За это вам стоит поблагодарить «Фронт человечества». Ну, и пожертвования вам сочувствующих, — Таггарт слегка улыбнулся, — или симпатизирующих. Мы проводим их через наши счета — за неимением у вас собственных.       Какая бы сумма там ни была, можно не сомневаться, что половины уже не достает.        — Я благодарен, — наклонил голову Эредин. — Премного благодарен. Но чем мы заслужили такую щедрость?       Таггарт поднялся из-за стола и поправил очки. Прошелся по комнате, выдерживая паузу, и наконец остановился перед окном, рассматривая открывающуюся на озеро панораму.        — Господин Бреакк Глас, — сказал он хорошо поставленным голосом, — ваше появление в нашем мире пришлось на один из самых трудных моментов человеческой истории. Поворотных моментов.              Таггарт сделал звучное, как гонг, ударение на последнем словосочетании. Эредин "натянул" на лицо маску внимательного слушателя.               — Ваше появление — никак не случайность, я совершенно уверен в этом, — голосом человека, не сомневающегося ни в одном своем слове, сказал Таггарт. — Ваше появление — знак для всего человечества. Сигнал тревоги, если хотите.       Сигнал тревоги, ха. Сигнал к бегству, если взглянуть на Хэнша.        — Как вы считаете, господин Бреакк Глас, — вкрадчиво спросил Таггарт, — какой главный грех человечества? Почему Земля выглядит так, как она выглядит? Почему мы медленно и верно убиваем самих себя?       Эредин придал своему лицу задумчивое выражение. Посредственность? Глупость? Низменность стремлений и желаний?       «Высокомерие, — подсказал Карантир. — Он хочет услышать от тебя — высокомерие».       Надо же. Aen Elle в подобном упрекнуть куда легче.        — Высокомерие, — не стал спорить Эредин.       Таггарт широко улыбнулся.        — Именно, — с отеческим благодушием похвалил он эльфа.               Интересно, ведает ли он, что как минимум в пять раз младше собеседника?               — Именно, — повторил Таггарт. — Мы возомнили себя всезнающими. Единственными во Вселенной. Ваше появление — напоминание о том, как далеко человечество ушло от своих истоков, как оно невежественно в убеждении, что знает все.       Разговор — если его можно так назвать — принимал форму проповеди, словно Таггарт настолько привык к монологам, что не мог вынести двусторонности обычной беседы. Таггарт выдохнул и оценивающе взглянул на Эредина, прежде чем спросить:        — Вы верите в Бога, господин Бреак Гласс?       Даже Карантир, опешив, вышел из транса и уставился на Таггарта.        — Верю ли я в богов? — изумился Эредин, прежде чем ответить со всей искренностью: — Боги существуют вне зависимости от того, верю я в них или нет. Я — смертный. Они — боги.        — Вот что я называю скромностью, — снисходительно кивнул Таггарт. — Которой человечеству и стоит поучиться. Мы не верим ни во что, кроме материализма, — но, как оказалось, все наши знания и выеденного яйца не стоят.       Таггарт сделал выразительную паузу, ожидая от Эредина какого-то одобрения. Тот неопределенно кивнул в ответ.        — «Фронт Человечества», — продолжил Таггарт, — защищает людей от слепой технократии. От движения в темноту под эгидой «нового будущего». Защищает сам замысел природы от человеческих амбиций.       Хоть один тезис, с которым он солидарен.        — Защищать природу от человеческих амбиций — похвальная задача, господин Таггарт, — согласился Эредин. — Всецело ее разделяю.       Таггарт усмехнулся. Вряд ли он не уловил иронии — политик походил скорее на лжеца, нежели на глупца — но предпочел сделать вид, что не уловил.        — Мы на одной стороне, господин Бреак Гласс. Вашим эльфам нужен голос, и я готов вам его обеспечить. Но и моим идеям нужен ваш голос, и я надеюсь, вы не откажете мне в любезности их озвучить.       Из кармана шерстяного костюма раздался вибрирующий писк. Таггарт, извинившись, взглянул на экран и близоруко прищурился, читая содержимое.       Карантир забарабанил железными пальцами по столу. Эредин вопросительно взглянул на поджавшего губы мага, но тот только покачал головой. Таггарт положил телефон на стол экраном вниз, и вновь сосредоточился на них:        — Я так сожалею о том, что произошло с вами, Карантир, — он перевел взгляд на железную руку. — Но поверьте, вы — далеко не первая жертва этих мясников. Расскажите мне, что привело вас в наш мир?       «Предоставь историю мне», — попросил Карантир.        — Сюда случайно забрела одна из дочерей Aen Elle — Zireael. Заблудшая, потерянная душа, не способная контролировать свои разрушительные способности, опасная как для себя самой, так и для окружающих.              Поразительно, сколько различных форм может принимать правда.               — Мы намеревались вернуть ее домой, — продолжил Карантир, — но в наши планы вмешались иллюминаты. В течение первых суток на вашей земле нас пленили, в течение последующих — пытали, уродовали и насиловали.              Diable, можно и без таких подробностей обойтись! Выражение лица Таггарта изменилось внезапным образом — спокойствие сменилось тщательно скрываемой нервозностью.        — Соболезную. Но вы имеете ввиду Тай Юн Медикал, конечно, — поправил он Карантира. — Иллюминаты — не более чем растиражированный миф.       Маг наклонил голову, рассматривая его, и не удостоил замечание ответом.               — Увы, на Хэнша произошло то, чего мы так боялись: способности Zireael привели к искажениям времени и пространства. К чудовищным, трагическим последствиям.              Таггарт вопросительно поднял бровь. Вежливая улыбка ни на мгновение не сходила с его лица.        — Несмотря на все зло, что нам причинили люди, — закончил тираду Карантир, — не в наших правилах продолжать эстафету насилия. Все, чего мы хотим — вернуться в свой собственный мир.       «Он думает, что мы держим его за идиота, не так ли?» — спросил Эредин.       «Мы все держим друг друга за идиотов, — подумал в ответ Карантир. — «Но сейчас это не имеет значения».       Таггарт шумно вздохнул.        — Через месяц пройдет чрезвычайный саммит, господа. Весь мир будет наблюдать за ним, за мной и за вами. Я хочу, чтобы вы произнесли речь.        — Какую? — поднял подбородок Эредин.        — Я скажу вам, какую, господин Бреакк Глас, — улыбнулся Таггарт, но в его голосе проявилась стальная требовательная нотка, — а также — кому и когда. Я думаю, у вас неплохо получится рассказывать заученные истории.       Эредин хмыкнул.        — Небольшая плата за наше размещение и безопасность, господин Таггарт.        — Безопасность в современном мире гарантировать невозможно, — с сожалением сказал Таггарт. — Но я сделаю все, что в моих силах.       Эредин наконец-то нашел нужный момент, чтобы ввернуть ту просьбу, что давно вертелась у него на языке.        — Apropos безопасность, господин Таггарт — нам нужно оружие. Мечи всадников остались в лабораториях Тай Юн Медикал.       Таггарт неопределенно улыбнулся.        — Я не верю в насилие, господин Бреакк Глас. Да и боюсь, оружие не совсем сочетается с образом, который мы хотим создать.       Diable!        — Ну, в таком случае… — сказал Эредин, поднявшись из-за стола.       Он заметил, что Таггарт оказался на полторы головы ниже его, когда тот протянул ладонь для сердечного рукопожатия.        — И еще кое-что… — добавил он напоследок. — Я бы не стал упоминать «иллюминатов». У публики не самые лучшие ассоциации с этим словом.               — Вы думаете, господин Таггарт? — переспросил Карантир, тонко вплетая в свой голос угрозу. — Спасибо за совет.       

***

      «Люди вроде Таггарта, — сказал Карантир, когда они оказались в служебной машине «Фронта Человечества», — главная причина, почему dh’oine будут жить в бедности и грязи, вне зависимости от технологического прогресса. Хэнша, собственный народ, то, что мы сотворили — все для него меркнет на фоне собственных политических амбиций».       Эредин кивнул в молчаливом согласии.       «Когда Таггарт взглянул на телефон, — продолжил Карантир, — он прочитал письмо от человека по имени Боб. Он обещал, что до саммита нас оставят в живых».       «Думаешь, они нашли способ справиться с Хэнша?», — спросил Эредин, разглядывая проходящих мимо людей сквозь матовое стекло. Он готов был поклясться, что на рубахе одной из dh’oine красовался портрет Дейдры.       «Думаю, они думают, что нашли способ справиться с Хэнша».       Когда они подъехали к «Интерконтиненталю», толпа перед отелем кипела нездоровым энтузиазмом. Не меньше сотни человек — а может быть, и больше. Они выкрикивали приветствия, размахивая самодельными флагами и транспарантами.       Эпицентром их внимания была Дейдра. Она что-то вещала в длинную трубку, которую выставил перед ее лицом один из dh’oine. Толпа перебивала криками, многие пытались коснуться чародейки, будто та была языческой богиней. Охрана делала все возможное, чтобы им воспрепятствовать. Эредин вопросительно взглянул на Карантира.             «Мы пришлись по душе определенной группе dh’oine… К сожалению, той, у которой нет власти».              Эредина покоробило то очевидное удовольствие, которое получала Дейдра от внимания толпы; ему чуялось в этом ажиотаже что-то плотоядное, пошлое. Они напоминали шавок, сношающих в приступе слюнявой любви ногу хозяина.       «У толпы всегда есть власть, — пожал плечами Эредин. — Забыл, кто вешал королей?»       Карантир попросил водителя подвезти их к черному входу. Он ненавидел внимание и шум — две вещи, сопровождавшие его с самого рождения, с тех самых пор, как его короновали «вершиной селекции Aen Elle».       Дейдра ожидала их во внутреннем дворике отеля, облокотившись о стальную констелляцию из абстрактных фигур. На чародейке было сотканное из золотых нитей платье, облегающее тело, как вторая кожа. В мочках ушей болтались вызывающе массивные смарагдовые украшения явно не эльфской выделки.       К платьям такого покроя следует носить бюстье, но Дейдра это обстоятельство либо не замечала, либо игнорировала. Чего нельзя было сказать о человеческих мужчинах, проводивших ее стройную фигуру липкими взглядами.        — Цвет тебе к лицу, — поприветствовал Дейдру Эредин, — чего не скажешь о покрое.       Чародейка громко фыркнула. Ее глаза блестели, она то и дело облизывала коралловые губы. Вычурное платье, в котором она красовалась среди белого дня, наводило на мысль, что она не снимала его с прошлого вечера.        — Уж прошу меня простить, мой король, — отозвалась Дейдра. — Другим меня наши человеческие друзья не одарили.        — Бедная девочка, — усмехнулся Эредин, и, посерьезнев, положил руку ей на плечо. — Рад видеть тебя в добром здравии, Дейдра. Мы все перед тобой в неоплатном долгу. Я — больше всех.       Похвала разбередила ее и без того обостренные чувства: лукавая улыбка появилась на ее губах.        — Рада видеть в добром здравии, мой король, — наклонила голову она в коротком церемониальном кивке.              Эредин улыбнулся ей в ответ.

***

      Отобедать они решили втроем: их препроводили к столику на северо-восточном балконе с эркером, вдали от людских глаз. Дейдра находилась в нервном оживлении, Карантир — в задумчивой меланхолии. Они оба, вне всяких сомнений, подпитывали свое бодрствование пылью, не в силах найти время на сон или справиться с паранойей, что их во сне прирежут.       Вряд ли их можно было винить в такой слабости.       Официантка с бесцеремонно-искусственными рыжими волосами принесла им яства: Эредин вздохнул и отодвинул шмат печени, подальше от ассорти из овощей. За поэтическим названием fois gras скрывалась остывшая гусиная печенка.        — Bon appetit, господа эльфы, — раздался позади них знакомый голос, и аппетит пропал в одночасье.       Эредин вскинул правую руку по направлению к оружию, и, нащупав на поясе пустоту, почувствовал себя мишенью на ристалище. Охрана отеля, прежде неустанно следившая за ними, единогласно решила выйти прогуляться.       Он медленно обернулся: Андрей пришел не один. Глаза Намира закрывали крупные темные бинокуляры, но человека без кожи трудно не признать. Официантка удалилась на кухню, и они остались в ресторане в сомнительной компании.       Эредин методично взвешивал варианты конфронтации, бегства, и привлечения толпы.               — Занято? — поинтересовался Андрей, кивнул на столик. Никто не ответил.              Ответа и не ждали: не выждав ни мгновения, Намир и Андрей сели напротив.        — Вегетарианец, эльф? — ухмыльнулся Намир, кивнув на педантично поделенную на две части тарелку. — Как ты четко уловил цайтгайст.       Эредин не ответил. Андрей вздохнул и налил себе вина из стеклянного кувшина, вопросительно взглянув на Намира. Тот помотал головой, придвинув к себе стакан с водой.       «О чем они думают, Карантир?..»       Дейдра шумно выдохнула, сжав свой бокал. Ее и без того полупрозрачное лицо побледнело еще сильнее. Она смотрела на Андрея так, словно видела его плоть насквозь и готова была заморозить одной мыслью.       «Ни о чем, — замялся Карантир. — Ни о чем важном».        — Если вы пришли сюда ради крови, — процедил Эредин, — то напомню: на нашей стороне теперь пол-мира.       Намир прыснул смехом, и даже невозмутимое лицо Андрея растянулось в лошадиной улыбке.        — Мой дорогой остроухий друг, — вздохнул он, пригубив вина, — если ты думаешь, что обожание препубертатных девочек может спасти тебя от гибели, советую ознакомиться с биографией Джона Леннона.       Язвительная реплика отскочила как горох от стенки — Эредин был слишком занят оценкой ситуации. Телепаты не спешили передавать ему мысли врагов: Карантир оставался молчалив и неподвижен, буравя глазами Андрея.        — Кстати говоря, — задумчиво спросил Андрей, — чья идея была засветиться перед софитами? Ваша, мадемуазель — мадам? — Сеабагар? Я сразу разглядел в вас потенциал.       Дейдра с отвращением стиснула губы, ее тонкие пальцы выгнулись в судороге магического знака. Эредин счел реакцию чрезмерной и предупредительно положил ладонь на ее запястье.        — Я вас чем-то обидел, мадемуазель? — улыбнулся Андрей. — Простите мне мою бестактность.       Намир довольно откинулся на спинку стула, медленным движением сняв темные очки и взглянув на Дейдру.       «Да что происходит? — потерял терпение Эредин. — О чем они думают?»       «Прикажи Дейдре успокоиться сейчас же, — нервно ответил Карантир. — Они ее провоцируют».       Эредин вопросительно посмотрел на Дейдру. Даже при всей неотесанной манере dh’oine выражать сексуальный интерес, пару взглядов и ехидный комплимент за провокацию даже он не счел бы.       «Свиньи», — прошипела Дейдра внутри его головы и швырнула в него образом, которым ей так докучали.       Перед глазами во всех мерзких деталях возникла картина группового сношения, главную роль в которой играла Дейдра. Похабные образы, которые dh’oine с таким садистким смаком представляли, впечатались в сознание раскаленным клеймом.       Ублюдки.       От усилия, которое пришлось сделать, чтобы сдержать вскипающую ярость, у Эредина чуть не лопнули сосуды в глазах. Он с трудом выдавил из себя слова:        — Прекратите балаган, dh’oine, — выдохнул Эредин. — Вы уже знаете, что мы владеем телепатией, так что избавьте нас от мерзости своих похотливых мыслишек.       Дейдра взглянула на Эредина с искренней благодарностью.              «Эредин, diable! — разъярился Карантир. — Не ведись на дешевые трюки!».        — Нет, мы всего лишь предполагали, — улыбнулся Андрей. — А вот теперь знаем наверняка.       Дейдра легким движением вскинула руку, и стакан в руке Намира разлетелся вдребезги, поцарапав ему кадык и щеку. «Дейдра, с глаз моих долой, немедленно, — прорычал Карантир. — Твоя гордыня нас всех погубит!» Та подчинилась, вскочив со стула, будто тот был покрыт шипами.               — Женщины, — горестно развел руками Андрей, — до чего обидчивые создания!               — Минус один фокус в загашнике, эльф, — подытожил Намир, вытерев кровь с лица салфеткой с вышивкой Континенталя.        — Главный еще остался, — сказал Эредин, силясь стереть мерзкие картины из памяти. — Как успехи в устранении… как вы это обозвали… «экологической катастрофы»?       Андрей вытянул руку вверх и громко щелкнул пальцами.        — Вот именно этот вопрос мы и хотели обсудить! Я хотел бы попросить вас исправить оплошность на Хэнша, и быстро. Боюсь, что иначе вы станете участниками реалити-шоу, которое соберет огромную зрительскую аудиторию, но вам вряд ли понравится.              Эредин вспомнил, где он раньше видел золотую эмблему на кожаном портфеле Андрея; на собственном больничном стакане.               — Ей-богу, — усмехнулся Андрей, повернув золотые часы циферблатом, — легче по-хорошему. С вашими способностями к пиару в конечном итоге окажетесь героями.        — Разумеется, — в тон ему ответил Эредин. — Мертвыми героями.        — Ну, — пожал плечами Андрей, — как показывает история, настоящее обожание толп приходит посмертно.       Карантир прочистил пересохшее горло.        — Господин Рэнд, — прервал он свое долгое молчание. — Мы все хотим остаться в живых и все хотим исправить содеянное.              Голос Карантира казался до странности спокойным, будто выцветшим от долгого молчания.        — К вашему сведению: борьба с разрывом с помощью энергии частиц только усугубит процесс. Продолжайте эксперименты, — продолжил Карантир, — под вами окажется гора трупов даже раньше, чем это планировали мы.              Он явно говорил о чем-то, о чем понятия не имел сам Эредин, и это обстоятельство не пришлось ему по нраву. Андрей наклонил голову, уставившись на мага, будто увидел впервые.        — Я слушаю, — ответил он. — Продолжай.              Намир нахмурился.        — Мы можем закрыть разрыв, — медленно, взвешивая каждое слово, проговорил Карантир. — Но нам потребуются время и ресурсы. Ресурсы, которых у нас нет, но которые можете предоставить вы.              Андрей скептично приподнял бровь.               — Мы назвали своими врагами Тай Юн, — невозмутимо продолжил Карантир, — но не Версалайф, и уж тем более не упоминали иллюминатов. При желании мы все можем в конечном итоге оказаться героями.       Эредин мрачно посмотрел на Карантира, в чем впервые был солидарен с нахмурившимся Намиром. Андрей крепко сжал тонкие сухие губы и молчал. Карантир вновь заговорил отрешенным тоном, и голос его прозвучал еще холоднее:        — Мы сделали единственное, что могло нас спасти. Вы действительно считаете, что окончательно загнать нас в угол — хорошая идея?       Намир открыл рот, словно намеревался что-то сказать, но Андрей сделал едва заметный жест, призывая к молчанию, и покачал головой. Нехороший блеск мелькнул в глазах наемника. Он явно не считал Андрея достойным отдавать ему приказы.       Такую расстановку стоит взять на заметку.        — И что тебе нужно, Каре...               — Карантир, — подсказал маг, пока Андрей не исковеркал его имя. — Я открыл разрыв кровью, кровью его и закрою.       Взгляд, который Эредин бросил на Карантира, был острее скальпеля. Он вообще ведает, о чем говорит?       Повисло молчание. Андрей застыл на месте, судя по остекленевшими механическим глазам, общаясь с кем-то другим, прежде чем снова улыбнулся и поднялся из-за стола:        — Предоставь список того, что тебе нужно, а мы предоставим ответ. А пока что — наслаждайтесь шампанским и фуагра, господа, и, а бьенто.       Шмат печенки на тарелке приобрел еще менее аппетитный вид.

***

      Когда незваные гости покинули ресторан, Эредин взглянул на Карантира с мрачной обреченностью. Тому как никому другому должны быть известны законы Aen Elle, которые он только что попрал своей опрометчивой тирадой.       «Я нарушил субординацию, — глухо сказал Карантир, виновато прижав уши к черепу. — И приношу свои извинения, мой король.»              Эредин впервые за долгое время заметил, как маг молод, несмотря на все свои многочисленные достижения. Молод и подвержен чужому влиянию, культуре и мыслям, и что самое паршивое — технологиям.              Сколько ему, боги? Сотня зим? Восемьдесят? Дейдра и того младше.              «Восемьдесят пять, — поправил его Карантир. — И нет, я не продался dh’oine. Они чужды мне, я чужд им — между нами неразделимая пропасть. Но не могу наблюдать, как ваша гордыня и самонадеянность нас убивает».       Официантка вышла из своего убежища и убрала тарелки со стола, и с подозрением покосившись на молчаливых собеседников.               — Хватит оправдываться, — отрезал Эредин, остановив взгляд на железной руке. Он не повысил голос на своего соратника, а лишь подпустил в него немного льда. — Дай мне подумать.       Карантир вздрогнул и кивнул на стены. Маг превращался в сущего параноика, дрожащего от вида собственной тени.               «Твое обещание спасти мир, — подумал Эредин, — как ты собирался его выполнять? Готов пожертвовать собой?».              Карантир дернул подбородком. «Нет. Хочу пожертвовать кем-то другим.»              Эредин знал, кого он имел ввиду. Опять? Крепко, должно быть, он ее ненавидит.       «Я не испытываю к ней ненависти, — подумал Карантир. — И не думаю, что ее испытываешь ты сам, как бы ни утверждал обратное. Мы ненавидим не Zireael, а то, что она символизирует для народа Ольх. Наш долгий, невероятно долгий, но неизбежный закат. Нашу неспособность процветать без человеческой крови — как без ее пролития, так и без вливания в свою собственную».              Эредин потемнел лицом — не та правда, которую он хотел слышать и которую желал обсуждать. Потом, может быть, когда они вернутся, и настанет время собирать камни. Они помолчали; Эредин гонял вилкой листок салата из одного угла тарелки в другой.       Как бы там ни было, ни один Aen Elle больше не погибнет ради вздорной девки, ни один не рискнет ради ее жизни своей собственной.       «Я не буду вновь за ней гоняться, Карантир. Ни за что. Клянусь, наша следующая встреча не закончится ничем хорошим».              Запасы его милосердия, и без того не слишком глубокие, истощены до предела.       «И предложить бы не посмел, — покачал головой Карантир. — Нет, мы не пошевелим и пальцем. Пусть погоней займутся те, кому ее кровь нужнее».              Эредин закрыл глаза и вызвал перед внутренним взором Землю в ее постоянном, непрекращающемся движении. Она изменилась; если раньше тень магии и не касалась ее рельефа, то теперь словно невесомая дымка окутывала шар. Но не настолько, чтобы скрыть следы Старшей Крови.        «Она жива, — подтвердил Эредин. — Но чем занимается на другом континенте?» «Ну, это невеликая загадка, — раздраженно сказал Карантир. — Делит ложе с первым попавшимся в новом мире незнакомцем».       Говорит ли он из предубеждений, или действительно осведомлен — Эредин предпочел не выяснять.       «Неважно, — мотнул головой Эредин, выкинув из головы мысль о союзе Zireael и того полуголема с бородкой — образ, лишь немногим лучше увиденного за обедом. — Если мы пожертвуем Zireael — это сработает?       «Если мы бросим ее без согласия и ведома на съедение Времени и Пространству и постараемся залатать ее же кровью то, что разрушили? — переспросил Карантир. — Не знаю. Может быть».       Он поднял голову и посмотрел Эредину в глаза немигающим, застывшим взглядом.       «Я сделаю все, что возможно. Даже вещи далеко за пределами моего морального горизонта, а он, как тебе известно… последнее время все шире. И даже если это сработает, в чем я сомневаюсь, даже если мы останемся в глазах людей героями, в чем я сомневаюсь еще больше, я не знаю, как нам преодолеть Барьер и вернуться».              Эредин хлебнул вина, и чуть не поперхнулся от горечи на языке.       «Можем попытаться выбраться на Спираль через разрыв», — предложил он.              На лице Карантира отразился страх. Едва уловимый тремор по углам глаз, который вряд ли бы заметил кто-то кроме Эредина, но он там был.       «Я предпочту смерть от человеческой руки, — твердо сказал маг. — А когда ты единожды увидишь, о чем говоришь — согласишься со мной».       Эредин поежился.       Ему срочно нужно почувствовать холод стали в ладони.

***

      Остаток дня Эредин провел с представителями власти в еще менее продуктивных разговорах, чем с Таггартом. Расспросы тянулись часами, и dh’oine испробовали все известные ему приемы, пытаясь разузнать о произошедшем: мягкие слова, обещания, пространные угрозы, затягивание в логические ловушки и даже брань.       Но Эредин неизменно твердил одно и то же, раз за разом повторяя одну и ту же заученную историю.       Одно обстоятельство играло Aen Elle на руку: человеческий мир раздираем противоречиями. Конфликты территориальные, теологические, идеологические — только дай им повод, и они вцепятся друг другу в глотки.       Таггарт проницателен: их появление разожгло дремлющую злость толпы, как щепки костер. От нее скрыли то, на что, по ее мнению, она имела полное право: информацию. Толпа была на их стороне. Толпа нарисовала их мучениками, им оставалось только подыгрывать.       В передышках между общением с бюрократами Эредин посвятил себя вопросу, который интересовал его куда больше: как раздобыть оружие.       Где есть цивилизация, должен быть и черный рынок. Где есть черный рынок, должны быть готовые продать за бесценок собственные души. Сам он заниматься промыслом не стал, поручив дело паре уцелевших всадников, пока те не потеряли последнюю выдержку от легкодоступных женщин и бесплатных угощений.       Осторожность и немалое количество денег, изъятых из фонда в их поддержку — и Нитраль вернулся из Приштины с добычей.        — Ни одного меча? — вздохнул Эредин, взглянув на с солдатской аккуратностью разложенное на гостиничном столе оружие.       Зато есть кинжалы: Эредин задумчиво потер пальцем переносицу, рассматривая боевой кинжал с коротким клинком. Добротная сталь, удобная рукоятка, коротковат и грубоват, но выбирать не приходится.        — Они редко используют здесь мечи, мой король, — пожал плечами Нитраль. — Пришлось бы делать на заказ. А за работу на заказ они уже потребовали… хуже краснолюдов, эти dh’oine.        — Не беспокойся о деньгах, Нитраль, — сказал Эредин, закрепляя кинжал за голенище сапога. — Наши… как бы их назвать… поклонники щедры на пожертвования. Доспехи?       Нитраль нахмурился, и полученный в Тай Юн Медикал шрам, пересекавший лоб и щеку, болезненно напрягся. Полученное увечье было ему даже к лицу — без него он всегда казался Эредину слишком женоподобным даже по эльфским меркам.               — Только жилеты из кожи, — покачал головой Нитраль. — Корпус защищают, руки-ноги…       Эредин провел пальцем по стальному корпусу оружия, по гравировке Steiner-Bisley CA-40.        — Руки-ноги тут расходный материал, мне это уже известно, — вздохнул Эредин. — Неважно. Отличная работа, Нитраль. Я так понимаю, инструкций не прилагается?       Инструкций не прилагалось, учиться стрельбе придется в кустарных условиях. Он взял со стола пистолет, переложил из руки в руку. Оружие было холодным и легким.       Когда-то оно показалось ему нелепым. Эредин повел плечом, и рана в грудной клетке отозвалась притупленной болью.       Всем свойственно ошибаться.

***

      «Огнестрельное оружие — специальные устройства, конструктивно предназначенные для механического поражения живой или иной цели на расстоянии снарядом, получающим направленное движение за счет энергии порохового или иного заряда».       Когда в дверь постучали, Эредин оторвался от устройства — компьютера, как сказал Карантир, — с помощью которого он с большим трудом разыскивал сведения о местном оружии, и нехотя подошел к двери. За прошедшие сутки у него было достаточно малоприятных встреч, и завтрашний день предвещал еще меньше хорошего.       Судьба оказалась к нему благосклонна.        — Добрый вечер, мой король, — Дейдра, облаченная в темно-зеленое шелковое платье, из тех, что легко спутать с ночной сорочкой, мягко улыбнулась. — Хотела выразить свою благодарность. Славно, что еще остались мужчины, способные защитить девичью честь.       Хоть невинность Дейдры и была делом давно минувших дней, комплимент ему польстил.        — Дейдра, в моих покоях можно оставить церемониал, — улыбнулся он, — и если хочешь выразить свою благодарность, выпей со мной вина.              Цвет же ее сжатых коралловых губ удивительно гармонировал с волосами. Нет, она определенно что-то делала для своей привлекательности: чары придавали ее глазам мерцающий гипнотический оттенок, а движениям такую плавность, будто она скользит между физическими планами.       Эредин отправился изучать запасы миниатюрной камеры с продуктами, выбрав самую дорогую на вид бутылку. Взяв в тонкую руку бокал, Дейдра застыла перед окном, окинув взглядом опустевшие улицы.        — Забавные существа эти dh’oine, — сказала она, поигрывая вином в бокале. — В их обожании есть что-то религиозное. Они приносят дары, ждут у отеля, как убогие у подножья храма…       Эредин молча внимал, мыслями все еще в схематике крупнокалиберного пистолета. Ничего сложного: по устройству схоже с арбалетом или самострелом, по эффективности же…        -…Ловят каждое мое слово, сколь бы пустым и ничтожным оно ни было…       Нужно будет забрать схемы для мастеров Aen Elle. О технологии пороха он мельком слышал, хотя никогда особо не интересовался. Стали у них предостаточно, пороховые заводы — завоюют у младших рас.        — Сегодня утром, — продолжила Дейдра, — я видела свой портрет на фасаде башни. Увеличенный в сотни раз и… неуловимо измененный. Жутковатое зрелище, если быть честной.       Женщины признаются в своих страхах когда хотят, чтобы их защитили. Эредин успокаивающе положил ладонь на округлое плечо, стесненное лишь лямкой платья. От Дейдры пахло призрачными орхидеями, продуктом долгой и мучительной селекции ведунов. Едва уловимый запах вызвал у него легкую ностальгию.        — Мне казалось, — задумчиво ответил он, — тебе лестно внимание.       Дейдра лукаво улыбнулась и повела плечом. Эредин поймал себя на мысли, что вожделение миллиардов делает ее еще привлекательней, и провел кончиками пальцев по ее позвоночнику.        — Мне льстит внимание только тех, — мурлыкнула Дейдра, — чье внимание немалого стоит. Великих чародеев, воинов… королей.       Дейдра — большая любительница долгих, изматывающих игр, она никогда не отдавалась слишком просто. Вспомнить страшно, какими ухищрениями, многоярусными комплиментами и тщательно подобранными подарками ему удалось уложить ее на спину в прошлый раз. За вечерним визитом прятался какой-то расчет.       Хотя какое это имеет значение? Кто откажется, когда себя предлагает такая женщина? Эредин аккуратно притянул чародейку к себе, и она податливо скользнула в его объятия. Алебастровая кожа показалась ему мягкой, как вода, все ее тело напоминало покатый изгиб, готовую обрушиться волну.       Дейдра кокетливо засмеялась, когда он увлек ее на двуспальное ложе, но стоило ему накрыть ее собой, она выскользнула из-под него с лукавой улыбкой. Эредин вздохнул, уступив ее играм; не стал возражать, когда она оседлала его бедра и взглянула на него сверху вниз.       На ее полуобнаженном теле осталась только затейливая комбинация из кружев и шелка, из тех, что надевают для постельных игр. Эредин положил обе ладони на гладкие бедра и притянул ее к себе.       Когда она скользнула навстречу, ему показалось, что он вложил свой член в ножны из нежнейшего шелка. Плавно покачивая бедрами, Дейдра откидывала назад голову, как актриса, пытающаяся принять наиболее выгодную позу перед зрителями.       Эредин не торопился, медленно двигаясь в такт, помня, как той нравится неторопливость. С каждым плавным взмахом огненных локонов в памяти возникали гнилостные воспоминания, отравляя удовольствие, смешивая его с чем-то похабным.       Новая женщина должна была смыть ту историю, как вода грязь, но грязь только глубже въедалась в него. Как же он ненавидит этот мир. Как же он ненавидит его обитателей. Как же он ненавидит железную суку.       Эредин закрыл глаза и представил, как смыкает ладони на смуглой шее. Как тварь брыкается, пока ее легкие не покидает последний глоток воздуха. Как содрогается в предсмертном спазме… Как в глазах отражается ужас неизбежной смерти.       Образы, хоть от любовных игр и далекие, только распаляли его. Не так уж сложно смешать страсть и насилие, превратить вздохи в крики, дрожь — в конвульсии. Чем яростнее становились мысли, тем больше ему мешала неторопливость соития.       Дейдра застыла на нем, уперев ладони в бока, Эредин оперся на локти, не понимая, к чему передышка в самый неподходящий момент и, увидев раздражение в миндалевидных серых глазах, понял.       Diable! Да как она смеет! Читать чужие мысли в такой интимный момент — неслыханная, невероятная наглость!        —Не смей, Дейдра, — Эредин стряхнул ее с себя, как зарвавшегося щенка, и прижал за загривок к подушкам лицом вниз. — Не смей лезть мне в голову.              Он взял ее сзади, невзирая на приглушенный протест — слепой и глухой ко всему, кроме жажды разрядки. Наслаждаясь вновь приобретенной властью, брал нетерпеливо и с размахом, любуясь подрагивающими в такт рывкам хрупкими плечами. Если бы перемена не была ей по нраву, Дейдра без труда нашла бы способ скинуть его с себя.       Женщины сами не знают, чего хотят — приходится подсказывать. Немногим позже, удовлетворив свою страсть, Эредин скатился с пыхтящей под ним Дейдры и лег рядом.       Бросив сквозь зубы ядовитую ремарку про дхойневские повадки, та поднялась с кровати и вытерла стекающее по бледным бедрам семя полотенцем. Стоило запалу схлынуть, как Эредин сам устыдился своей невоздержанности.        — Прости мне мою бестактность, Иволга, — примирительно назвал он ее ласковым прозвищем. — Проклятый мир дурно на меня влияет.       Дейдра промолчала, скривив губы в капризной гримаске. Надо бы ей что-нибудь подарить поизысканней, чтобы сгладить неловкость и удостовериться, что эта неловкость до ушек Эльтары не долетит.       Эредин откинулся на подушки с самым усталым видом, надеясь, что гостья уловит намек. Гостья его не уловила и направилась к ванне, которую отделяла от спальни тонкая стенка из стекла. Эредин вздохнул. Да почему она просто не уйдет прочь? Неужели в ее покоях не найдется ванны?        — Я хотела кое-что обговорить, Эредин, — сказала Дейдра, явным усилием воли подавив обиду. Ее голос едва слышался из-за струящейся из крана воды. — Вернее — кое о чем попросить.       Триста лет опыта, а он опять попался на древнюю уловку… Какой же очевидной она кажется, стоит только оставить семя в той, что расставила силки.        — Что я могу сделать для тебя, Дейдра? — спросил Эредин, растянувшись на кровати.       Дейдра подняла ножку и опустила ее в воду — ойкнула, аж подпрыгнув, и шикнула про себя заклинание. Пар перестал подниматься над водой.        — Те ооциты, которые изъял Карантир… — сказала Дейдра, наконец погрузившись в воду. — Вам нужна для них утроба, не так ли?       Ха, великие боги! Как жестоко было заложить в женщинах такое стремление наполнить утробу новой жизнью и поставить такие преграды к осуществлению этого желания.        — Хочешь предложить свою кандидатуру? — ухмыльнулся Эредин. — Обмануть древнюю сделку — бесплодность в обмен на магический дар?        — Не припоминаю никаких сделок, — фыркнула Дейдра. — Только оплошность природы, которую dh’oine догадались исправить. Да, я хочу стать матерью ребенка, в чьих жилах течет Aen Inchaer — а кто бы из женщин Aen Elle не хотел бы такой судьбы?       Значит, хочет предложить ему стать отцом. Эредин имел мало представления об отцовстве: его собственный родитель, единожды взяв на руки младенца, велел привести сына обратно лет через тридцать, когда станет ясно, выйдет ли из него что-нибудь путное. Второй раз им не довелось встретиться — отец пал в первой, самой разрушительной войне против единорогов.        — Мне лестно, Дейдра, — сочувственно ответил Эредин, — но боюсь, моего первенца должна понести Эльтара. Не хочу смуты на Тир на Лиа — а она настанет, если ты вернешься из похода с наследником трона.       Дейдра принялась рассматривать ногти на правой руке, закинув длинную ножку на изголовье бадьи. Идеально каплевидной формы, будто нарисованные росчерком пера груди поднималась над водой.        — При всем уважении… — тихо сказала она, — не припомню, чтобы предлагала тебе стать отцом.        — Прошу прощения? — опешил Эредин.        — Ребенок Старшей Крови, способный открывать Врата Миров… — протянула Дейдра. — Кто станет ему лучшим отцом, чем главный Навигатор Aen Elle?       Эредин выдохнул. Ему не приходило в голову, что разным ооцитам может быть уготовано семя разных отцов.        — Карантира совершенно не заботят вопросы плоти, — растерянно ответил Эредин, не найдя лучшего аргумента.       Все искания плоти, традиционные и не очень, были Навигатору противны, и чем старше он становился, тем сильнее делалось омерзение. Аваллак’х винил в такой особенности отсутствие родительской ласки, дворцовые сплетники шептались о детской травме, Эредин в сплетнях не участвовал и молча уважал его право на целибат.       Сама мысль об их соитии показалось ему нелепой.        — Ему не придется заниматься со мной вопросами плоти, — рассмеялась Дейдра, намыливая плечи. — Как-нибудь самостоятельно управится.              Вряд ли Карантир снизойдет до рукоблудия (Эредин и сам-то доходил до него по крайней нужде, в отсутствии борделей и рабынь).        — Так предложи ему, — усмехнулся он.        — Уже, — быстро ответила Дейдра. — Он согласился, что его семя и моя утроба будут логичным евгенистическим решением. Но мы никогда не пойдем против твоей воли, разумеется.       Так вот почему она ему с такой легкостью отдалась… умудрившись задеть его самолюбие аж дважды.        — Беременной женщины мне в отряде не хватало, — процедил Эредин. — Заручитесь поддержкой Совета и делайте, что хотите, но на Тир на Лиа.        — У нас нет технологий, — сказала Дейдра, откинувшись в ванне. — И инстру… Diable!              Лицо Дейдры озарилось вспышкой; она выскочила из ванны, как хищная кошка, и бросилась к окну. Вспышки застрекотали одна за другой.       Эредин схватился за кинжал, вскочив с кровати вслед за ней. В окне он углядел улепетывающий по воздуху вращающийся шар.       Лицо Дейдры потемнело, зрачки стали похожи на луны, излучающие тусклый апокалиптический свет.        — An’badraigh aen cuach! — заорала она, щелкнув средним и безымянным пальцем левой руки. Над ладонью образовалась ледяная глыба. Дейдра швырнула ее, как копье, вслед удаляющемуся шару.       Глыба сбила его, скинув с с высоты четырех этажей. Недолгий полет закончился приземлением о каменную землю, сопровождаемый глухим, как шлепок ладони о выпотрошенную тушу, звуком. Устройство разлетелось на куски по мостовой.        - ...что творишь…блядина остроухая!.. — донесся голос откуда-то сверху, с крыши.       Народ начал потихоньку собираться на шум, смотря широко раскрытыми глазами в их окно. Дейдра не могла решить, то ли прикрыть грудь, то ли высунуться в окно и посмотреть наверх, и после пару мгновений в сомнениях выбрала второй вариант.        — ….знаешь… сколько… стоило?!.. - не унимался голос.       Дейдра начала формировать новую глыбу в руке, пристально смотря наверх. Эредин предупредительно положил ей руку на плечо.        — Не при свидетелях.       Чародейка взглянула на него с бешенством.        — Bloede dh’oine, — выплюнула она, тряхнув рыжей гривой.       Эредин взглянул на мокрую разъяренную девушку, на размазанный по мостовой шар, прислушался к потоку нескончаемых ругательств откуда-то сверху и искренне, заливисто, во весь голос расхохотался.       Дейдра веселья не разделила, развернувшись на пятках и отправившись на поиски платья.

***

      Наконец-то он оказался один в номере гостиницы, освещаемым только мерцанием искусственного цвета. Эредин хотел вернуться к чтению трактата, но чертово устройство работало против него: значок телефонной трубки замигал на экране, загородив схему.       Пытаясь прогнать значок с экрана, Эредин нажал прямо на него.       Картинка исчезла, все окрасилось черным цветом. Спустя пару мгновений из устройства послышался отчетливый голос.       Мегалофон.        — Вечер добрый, ваша милость, — поприветствовал его бодрый, грубоватый голос незнакомца.       Голос без лица… Напоминал ему тени, перед которыми его пытала дворянка.        — С кем имею честь? — поинтересовался Эредин.        — А, ни с кем интересным, — отозвался собеседник. — Зато с тем, у кого есть что-то интересное.       Черный прямоугольник сменился изображением. Эредин не сразу понял, что именно видит на экране — но когда опознал распластанный на больничной койке силуэт, кровь ударила ему в виски. На койке лежала железная тварь — то, что от нее осталось, после того как ей отрезали руки и ноги. В такой форме она казалось еще более противным природе существом — но живым, судя по мерно вздымающейся груди.        — Твоя старая знакомая, — перешел на фамильярность бестелесный голос, — я думал, будет интересно узнать, как у нее дела. Паршиво, между прочим. Можешь сам спросить — адресок я подкину.       Откуда незнакомец знает о его ненависти? Что может знать о ее причинах?       И зачем ему понадобилось заманивать его в столь очевидную ловушку?        — Спасибо за сведения, — вздохнул Эредин, и попытался навести значок на экране на большую красную кнопку, но с непривычки у него получалось медленно, — но с меня на сегодняшний день благотворительности хватит.       Значок на экране уехал прямо в противоположную сторону.        — У нас больше общего, чем может показаться, — продолжил незнакомец. — Что самое важное — общие враги. Единственная разница — иллюминаты гораздо ближе к тебе, чем ко мне.       Елена исчезла, и вместо нее Эредин увидел двух мужчин, наблюдавших через свои устройства за сидящим за столом полуобнаженным мужчиной с длинными черными волосами и острыми ушами.       «Lets get some beer, guys — no more action for us today. Chick left pissed, pointy-eared cunt stares at the screen». (Все, пацаны, — с чувством потянулся в кресле один из них, — несите пиво, экшена больше не будет. Телка ушла обиженная, ушастый залип в монитор»)       «A usual Friday night at my place» («Прямо вечер пятницы у меня дома», — заржал кто-то.)       Эредин вскочил со стула и уставился на потолок. Они смотрят за ним, когда он моется, они смотрят за ним, когда он спит, они смотрят за ним, когда он… Diable!       Он почувствовал себя так, будто его голышом протащили по мостовой.        — Не беспокойся, я поставил видеофид на луп, — сказал незнакомец, — чтобы мы могли спокойно поговорить.       Что бы ни значила эта фраза.        — Я понятия не имею, кто ты, — сказал Эредин. — И не доверяю тем, у кого нет лица.        — Ладно-ладно, — пошел на попятную голос. — Если не понравилась Елена, у меня есть кое-что получше.       Теперь на экране темноволосая женщина в желтом платье и перчатках в цвет засовывала пирог в печь. Пока она занималась готовкой, девочка лет десяти в белой блузке меньше чем за минуту умудрилась пролить на стол оранжевый сок и обмакнуть кончик косы в образовавшуюся лужу. Мальчик помладше показал на нее пальцем и засмеялся. Эредин уже видел эти лица в мыслях Намира.       Пару мгновений он мысленно взвешивал эти сведения и счел их ценными.        — Я не убиваю детей, — пробормотал Эредин, не отрываясь от созерцания семейной сцены.       Уж точно не собственноручно.        — Разве я предлагал их убивать? — возмущенно переспросил голос. — Я предлагал координаты и посильную помощь. А там — делай что хочешь, ей-богу.       Эредин взглянул на рыбий глаз устройства. Даже если предложение было ловушкой, вряд ли она была расставлена иллюминатами — Намир не стал бы рисковать собственной семьей.        — И что тебе нужно взамен?        — Ну наконец-то мы заговорили! — ответил голос. — Понимаешь, приятель… Я несколько ограничен в своих передвижениях, а вот ты… с точностью наоборот.               — Я тебе не приятель.               — Сути дела не меняет. Мне нужно провернуть одно дельце в крайне труднодоступном месте. Сущий пустяк. Никакой резни, скорее, скажем так… курьерская работа.       Эредин хмыкнул.        — Услуга за услугу, — примирительно сказал незнакомец. — Честная сделка.       Эредин промолчал, раздумывая над его словами.        — Да тебя уломать сложнее, чем католичку на выданье, — рассмеялся голос. — Ладно, первый подарок с меня. По чудовищному стечению обстоятельств у одной нашей общей знакомой сегодня вечером откажет система жизнеобеспечения. Как тебе такой гарант доверия?        — Подожди, — сказал Эредин.       Волчья жажда крови боролась в нем с благоразумием.        — Будет досадно не попрощаться с ней, — сказал Эредин. — Мы были довольно близки.       Голос расхохотался механическим дребезжанием.        — Да, я в курсе! Договорились, — согласился он. — Владивосток, Российские федеративные штаты. Я подсоблю с охраной.       

***

      Эредина мало заботил собственный титул, но тот факт, что ему беспрекословно подчинялись, был лучшей сопровождающей регалией. Дейдра даже не стала расспрашивать, куда он собрался — скорее из-за обиды, чем из субординации, — и растворила портал прямо посреди комнаты.       Он довольно отметил посмертное шипение не выдержавших близости с порталом камер, которыми были напичканы комнаты.       В местности, куда он переместился, царил предрассветный час. Большинство из обитателей госпиталя спали; бодрствовала лишь стража. Они переговаривались на языке, чем-то похожем на всеобщий.       Эредин затаился в тенях, пока не сработал обещанный сигнал тревоги. Выждал еще пару минут, пока стражники не зашагали в обратном направлении, подальше от палат. Правая ладонь неизменно покоилась на эфесе клинка.       Он перебирал палату за палатой — судя по обездвиженным пациентам, у которых не хватало то половины, а то и всего тела, госпиталь специализировался на железных людях — пока не наткнулся на нужную. Эредин опустил клинок и потянулся к непривычному оружию, прикрепленному к поясу. Ему нужно потренироваться.       Войдя в прохладную палату, своей безжизненностью и незатейливостью напоминавшую склеп, Эредин заморозил за собой дверь, соединив петли со стеной. Обледеневшую ручку невозможно было сдвинуть с места.       На белой подушке разметались черные волосы, спадавшие с наполовину выбритой головы. Елена не выглядела живой — от нее остались только голова и торс, и тот полуразобранный - как забытая ребенком механическая игрушка.       И уж точно не выглядела угрожающей. Скорее, жалкой. Настолько жалкой, что ненависть в Эредине сменилась брезгливостью. Он предвкушал момент, когда расправится с ней и отомстит за унижение — но, видят боги, судьба унизила ее куда хуже.       Овчинка не стоила выделки.        — Слушай, — раздался голос откуда-то сверху, — ты же не всю ночь собрался спящей красавицей любоваться? Сюда скоро нагрянут.              Елена резко, как от пощечины, распахнула глаза.              Когда она узнала стоявший в изножье кровати силуэт, то медленно и презрительно ухмыльнулась. Болезненно сглотнула и плюнула в его сторону.              Плевок осел на черных сапогах беспомощной кляксой.       Эредин уже почти передумал убивать беззащитную жертву. Почти решил оставить ее на растерзание собственной незавидной судьбы.       Почти. Не испытывая абсолютно никаких чувств, Эредин сделал пару шагов вперед и нацелил оружие ей между глаз.       Елена открыла рот, словно хотела закричать или что-то сказать, но передумала, поджав мясистые губы, и покачала головой. Может быть, она сама предпочла бы смерть такому существованию.       Он нажал на спусковой механизм. Выстрел зазвенел у него в ушах, оружие вздрогнуло в руке, рана на груди заныла от отдачи.       Пуля вошла в лоб с плотным хрустом. Не было никакого переходного состояния, никаких мучительных моментов между жизнью и смертью, как бывает при смерти от меча: жизнь мгновенно покинула остекленевшие глаза Елены. Крови было мало. Слишком мало по сравнению с той, что истекла из него после выстрела Намира.        — Ну, вот и вся любовь, — сказал голос. — Пора сматываться.       Эредин опустил пистолет. У него было ощущение, будто он раздавил крысу в своем винном погребе: неприятно, но необходимо. В коридоре раздался звук ускоряющихся шагов.       В дверь заколотили. «Дейдра, — приказал Эредин. — Обратно». **********       Софиты слепили ему глаза: длинные трубки уставились на него своими циклопическими глазами.        — Добро пожаловать на особый вечерний выпуск Saturday Night Life! Сегодня в гостях король Aen Elle, — у ведущей получилось что-то вроде «айенель», — Эредин Бреакк Глас и его спутница Дейдра Сеабагар!       Диван явно не был рассчитан на его рост, и Эредину приходилось тесниться на нем с ведущей спектакля, чье узкое платье обтягивало начинающую полнеть фигуру, хотя ей вряд ли минуло и тридцать зим. Стоит человеческой женщине выносить дитя, как природа играет с ее формами злую шутку.       Толпа в темноте зала зааплодировала: какой-то непостижимой мазохистской логикой на верхушку человеческого мира всегда возносят тех, кто приносит ему больше всего зла.       Ведущая смотрела на него с наигранной доброжелательностью и старательно игнорировала Дейдру, сидящую на противоположном диване.        — Как я могу представить себе мир Aen Elle, господин Бреакк Глас?       Голос двоился, повторяясь в устройстве, втиснутом в его ушную раковину. Эредин посмотрел прямо в прожекторы и улыбнулся кривоватой улыбкой, вытаскивая из подсознания обговоренные с Таггартом слова:        — Общество Aen Elle основано на взаимном уважении и существовании в гармонии с природой.       Эредин не видел никого в зале и говорил в темноту. Спектакль должен был нарисовать перед зрителями тот образ народа Ольх, который они так вожделели.       — C листьями коки, я смотрю, у вас особая гармония, — неприятно улыбнулся мужчина с треугольной сатировской бородкой, расположившийся по соседству с Дейдрой.              Его тоже как-то представили, но Эредина имя совершенно не заботило.               — Гхм, — осадила его ведущая. — Отрадно слышать, господин Бреакк Глас. Стоит ли нам воспринимать ваш мир как средневековое общество? Как у вас с правами женщин? Свободой слова?       Дейдра деликатно прокашлялась, принимая вопрос на себя.        — Как вы можете видеть на моем примере, женщины служат Тир на Лиа наравне с мужчинами. Нас минула участь наших земных сестер. Мы никогда не были чьей-то собственностью и всегда говорили открыто.       Эредин медленно и выразительно кивнул в знак согласия. Он никогда бы не позволил ни себе, ни кому-либо другому сделать с женщиной Aen Elle то, что dh’oine постоянно делают со своими сестрами, женами и дочерьми — надругаться, избить, обратить в услужение и продать.        — Ну, простите за прямоту, — ядовито ответил сидящий напротив мужчина, — но кто в вашей Нарнии чистит сортиры?       Эредин с расстояния трех аршинов мог учуять едкий запах его одеколона. На языке вертелся очевидный ответ на провокационный вопрос. Эредин улыбнулся, но прежде чем он успел открыть рот, Дейдра выпалила:        — … Големы.              Боги! Неужели она и вправду считает, что он ответил бы «специально выведенные для рабства люди»?               — Вы что-то хотели сказать, господин Бреакк Глас? — спросила ведущая.               — Големы, — подтвердил Эредин. — Мы никогда бы не стали обращать в слуг живых существ.       Мужчина мрачно взглянул на него:               — Похвально.        — С правами женщин разобрались, — жизнерадостно продолжила ведущая. — Как насчет гомосексуалистов?              Что у них за вопросы?.. Эредин задумался над ответом — сам он отвергал однополые ухаживания, объектом которых доводилось оказываться, но причиной тому было безразличие, а не отвращение. Люди, насколько он знал, подвергали мужеложцев смертной казни. Как бы лучше отве…        — ЭРЕДИН! — раздался девичий визг из темноты зала.              Он уставился в непроглядную темноту. Ведущая деланно засмеялась.               — ЭРЕДИН, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!              Камеры повернулись по своей оси, осветив девушку в пестрой куртке с заплетенными на эльфский манер волосами.               — ЭРЕДИН! — выдохнула она в экзальтированном припадке. — ЭТО ДЛЯ ТЕБЯ!       Убедившись, что свет камер направлен на нее, она вскинула руку — клинок блеснул в полумраке — и полоснула себя по запястью. Не бутафорски, не наигранно; вонзила лезвие в плоть на добрых два вершка и дернула вниз, распоров себя, как мешок.       Кто-то завизжал. Кто-то выругался. Кто-то побежал звать на помощь лекаря. Кто-то схватил душевнобольную за плечи и вырвал из ослабевшей ладони лезвие.        — Какого черта?! — вскочил с дивана Эредин.       Улыбку смыло с лица ведущей, как водой. Она вскочила с дивана следом за ним, закричав что-то на незнакомом языке.       «Иди к ней, — сказала в его голове Дейдра. — Покажи dh’oine, что такое сострадание».       Девушка осела на пол, бледная как смерть. На юном лице выступил предсмертный пот. Эредин спрыгнул со сцены и направился к ней, расталкивая мешавших людей.       Склонился над человеческой дурочкой, обхватив за плечи. Глаза у девушки были зеленого цвета, похожие на жадеит под быстро текущей речной водой. Ей вряд ли минуло и пятнадцать зим — едва начавший формироваться ребенок. Как только сюда попала? Как пронесла клинок?       Вновь застрекотали вспышки. Люди расступились и навели на них камеры, стараясь уловить ракурс получше.        — Я старалась… — прошептала девушка, улыбнувшись потусторонней улыбкой, слишком выразительной для ослабшего тела. — Знала, ты меня заметишь… Они мне обещали…       Куртка насквозь пропитались кровью; даже кончики светлых волос окрасились в красный цвет. Он готов был поклясться, что она только что вынырнула из морской воды, так отчетливо чудился запах тины и водорослей.        — Что ты натворила, дурная ты дева?  — Эредин пригладил короткие светлые волосы, другой рукой придерживая обмякшую девушку под спину. Кожа показалась ему ледяной. — Не закрывай глаза. Сейчас подойдет лекарь, не закрывай глаза.       Широко распахнутые глаза светились безумием. Не обыкновенной душевной болезнью, нет: что-то черное и склизкое шевелилось в черепной коробке.       Глубоко себя полоснула, зараза, от сгиба руки до запястья, чтобы наверняка. Нужно наложить жгут. У кого-нибудь есть кусок ткани или ему рубашку на себе рвать?..       «Рви, — подсказала Дейдра. — Зрители будут в восторге!».       Эредин поднял голову и взглянул на чародейку бешеными глазами.        — Да уберите прочь телефоны, a d’yeabl aep arse! — не выдержал он, когда его ослепила очередная вспышка.        — Мы любим тебя, — раздался голос, шедший, похоже, откуда-то из живота девушки. Явно ей не принадлежавший.       «Мы»?       Эредин отшатнулся. Раздался зычный призыв разойтись — прибыл лекарь и началась еще большая суматоха. Эредин был уверен, что следующий рассвет девчонка не увидит. Он не сомневался в медицине людей — скорее знал тот взгляд, когда человек жаждет умереть.       Нелепая смерть. Какая дьявольски нелепая смерть. Эредин стряхнул с себя появившееся ниоткуда при виде девочки горькое чувство. Чем оно вызвано? Страхом?.. Чего? Виной?.. Перед кем?       Вернув себе самообладание, ведущая улыбнулась и сказала, что о госте студии сейчас позаботится врач, а передачу прерывают на рекламную паузу.       Одна фраза крутилась в его черепе: «Мы любим тебя». Отчетливая фраза отделилась от хаоса четкой пульсирующей точкой.

***

      Кровавое шоу никого не отвратило от последующей вечеринки — в пропитанном наркотическим развратом заведении по имени «Ля Барок».       Бар в виде циферблата озарялся мертвенным свечением трубок на потолке. Воздух содрогался от монотонного примитивного музыкального ритма, и Эредину казалось, что он попал в желудочек огромного сердца, накачанного фисштехом.        — Чего желает дорогой гость? — спросил трактирщик. Вопрос прозвучал рвано, будто собеседник едва справился с непреодолимым желанием закончить его крепким словечком.       Эредин посмотрел, что пьют другие посетители, в поисках знакомых на вид напитков. В руках одного из них с виду была солодовая брага — сойдет развеять скуку человеческого общества.               — Того же пойла, что у вон того dh’oine, — машинально указал Эредин на сидящего неподалеку мужчину.              Получив в руки круглый приземистый стакан, Эредин поймал себя на мысли, что не представляет, как в мире людей расплачиваются.               — Дхойне? Так вы нас называете, значит? — пробормотал трактирщик. — Угощайся, эльф, за счет заведения. Чего не сделаешь ради наших спасителей.              Эредин пропустил замечание мимо ушей и направился в импровизированный грот, отделенный от челяди тонкой веревочкой и охранниками с орочьими мордами. Там он нашел Дейдру в компании мужчины средних лет, выразительно жестикулирующего перед ее лицом.       Энергетические потоки воли Дейдры окружали незаметным сиянием клубок сознания ее собеседника, превращая мозги в дырявый сыр. Еще полчаса сладких разговоров, и по ее приказу он будет готов залпом проглотить чарку уксусной кислоты, поблагодарив ее за угощение. «Зачем ты докучаешь себе обществом этого dh’oine, Дейдра?»       Дейдра улыбнулась Эредину и подняла в его сторону бокал. «Мне полчаса поскучать, — прозвенел в голове голос Дейдры, — а плоскоухий переведет пару миллионов франков в наш фонд». «Продаешь свое общество значит?» — ведомый скорее скукой, нежели раздражением, подколол ее Эредин. «Продаю честь полюбоваться на меня, — закатила глаза Дейдра. Ее собеседник даже не заметил, что она больше не внимает его болтовне. — Кстати, другой такой болван подарил мне презабавную вещицу. Хочешь покататься на машине?       Эредин сунул руку в карман и достал телефон: его новый знакомый, как и обещался, сбросил ему координаты: 30.161380, 130.443457, и внутренне возликовал, что ему предстоит что-то поинтереснее, чем пустые разговоры. «Благодарю, но у меня планы, — отказался он. — Не налегай на алкоголь — мне еще нужно, чтобы ты открыла портал и не прикончила меня при этом. «Когда я давала повод в себе сомневаться?», — пожала плечами Дейдра.        — Nae saian luume’, — робко произнес женский голос откуда-то справа и снизу. — Можно с вами сфотографироваться?       Эредин оглянулся, наткнувшись взглядом на стайку разодетых в пух и прах молоденьких девчонок, уставившихся на него в дюжину пар глаз. Добрая половина из них была облачена в шкуры выпотрошенных животных.        — Это ж, Господи… как его… Леголас… король эльфов! — сказала другая, по виду и голосу изрядно поддатая, — Ой, какие уши! Можно потрогать?       Подруги зашикали на зарвавшуюся dh’oine, но та уже протянула тонкую руку к его ушам.       Да что с их женщинами не так-то, великие боги! Эредин перехватил хамку за запястье, та тихо ойкнула, и Дейдра сделала ему страшные глаза. Он ослабил хватку.        — А если я тебя потрогаю? — спросил Эредин, решив ограничиться угрозой. — Боюсь, тебе может не понравится.       Та захихикала еще больше, дыхнув на него анисовыми парами.        — А ты попробуй, — бесстрашно выпалила девушка, облокотившись о него, чтобы не потерять равновесие. — Может, мне очень даже понравится.       Да что ж… Уму непостижимо! Что они сделали с покорными, робкими, стеснительно опускающими глазки в пол девами — уничтожили селекционно, что ли?!       Если тотчас не найти место поукромнее, дело закончится смертоубийством. Резко развернувшись и стараясь не оборачиваться, Эредин поднялся по лестнице с металлическими перилами и расположился в галерее, откуда можно было наблюдать за танцующими dh’oine. К потолку зала были подвешены капсулы. Женщина, заключенная в одной из них, переминалась с ноги на ногу, демонстрируя свои прелести, покачивала телом, а затем подалась вперед и лизнула стекло кончиком языка.       Стекло запотело от её дыхания. Эредин отвел взгляд и сделал глубокий глоток. Солодовая брага тоненькой струйкой побежала по горлу и достигла желудка. По телу разлилась теплота.       «Мы любим тебя», — раздался в его голове вязкий голос.       Он мотнул головой и облокотился о стену, лениво наблюдая за дрыгающимися dh’oine. Интересно, что за «курьерское дельце» ему уготовил новый знакомый?       Что-то бросилось в глаза Эредину среди пестроты одежд и разнообразии причесок. Бритая голова и армейская черная куртка со знакомой нашивкой. Усилием воли Эредин успокоил резко забившееся сердце и заставил кровь отхлынуть назад и прилить к мышцам.       «Дейдра, у нас гости».       Намир подошел к трактирщику и что-то сказал ему на ухо. Музыка как по щелчку стала оглушительно громкой, а свет из тусклого превратился в полуночный. Трактирщик вздернул подбородок, указав на Эредина. Намир посмотрел наверх и встретился с ним взглядом.       Пока наемник медленно, спокойным прогулочным шагом поднимался по лестнице, Эредин поставил стакан на барную стойку и положил ладонь на рукоять кинжала. На шее Намира еще билась вена, которая куда-то и зачем-то поставляла кровь.        — Меня ищешь? — спросил он, когда Намир ступил на галерею.       Спокойнее.        — Как будто мне нужно тебя искать, — осклабился Намир. — Как тебе тяжелая жизнь селебрити, эльф? Как тебе Росштаты?       Он сделал шаг навстречу. Эредин не шелохнулся.        — Мой визит был слишком короток, — медленно ответил он, — чтобы как следует осмотреться, но по первому впечатлению — такая же дыра, как и везде.       Неужели наемник и впрямь собирается напасть на него? Здесь? При всех?        — Что, твои хозяева решили отпустить поводок? — поинтересовался Эредин. — Или ты погавкать пришел?              Намир задумчиво взглянул на него. Трактирщик взглянул наверх и демонстративно отвернулся, еще раз протерев идеально чистый стакан.               — Ты не поверишь… — протянул Намир, — пришел я исключительно из научно-исследовательского интереса.       Предвосхищая атаку, Эредин сгруппировался для прыжка в пространстве. Он успел бы, если бы прикосновение обжигающего металла к коже не сбило концентрацию, рассеяв магические потоки. Намир накинул на его горло тонкую леску и с силой надавил.       Кинжал выскользнул из ладони и упал на пол. Удавка была не из стали. Он сделал отчаянное усилие прорвать блокаду двимерита, но безрезультатно. Эредин слышал, как барабанная дробь бьет у него за ушами, заглушая безобразную мелодию на фоне. Ему казалось, что кровь сейчас брызнет у него из глаз.       В красной дымке, что плыла перед глазами, Эредин сумел разглядеть стакан с брагой, схватил его и изо всей силы разбил о бритый висок. Осколки врезались в кожу Намира, под кожей блеснули железные провода. Если он и ослабил хватку, то на долю мгновения.       Прочь, прочь, прочь. Эредин умудрился сделать вздох, за ним — еще одну попытку прорвать блокаду. Удавка разлетелась на куски, оставив на коже красные следы. Нет, истинный двимерит он бы так быстро не прорвал. Фальшивка, любительская подделка…       Слава богам.       Переместившись на пару аршинов в сторону, Эредин согнулся, зайдясь судорожным, мучительным кашлем. Намир скрестил руки на груди, глядя на него сверху вниз.        — Не умеете, — выдохнул Эредин в перерыве между приступами, — твари… работать… с драгоценными…. металлами.       Намир разочарованно вздохнул. Как им пришло в голову ковать двимерит?! Кто?.. Откуда?.. Неужели в его отряде предатель?        — Тестовый образец, что ты хочешь, эльф? В следующий раз сделаем лучше.              Шатаясь, Эредин с трудом поднялся на ноги. Рана снова открылась, судя по мокрому пятну на груди. Происходящее больше не напоминало войну, даже самую низменную ее ипостась: грызня дворовых псов, подлость и бесчестье.               — Побежишь жаловаться в фонд защиты эльфов? — сочувственно спросил Намир.        — На что?.. На твою патологическую неспособность меня прикончить?.. — вдыхая воздух редкими глотками, сказал Эредин. — Мне…. в отличие от тебя… не нужен приказ… хозяина… чтобы тебя… убить.       Он произносил слова с таким трудом, точно каждый звук вырезали у него из горла, прекрасно отдавая себе отчет, что в нынешнем состоянии едва ли сможет претворить угрозу в жизнь. Намир растирал по своей ладони ошметки двимерита.        — Приказ, может, и не нужен, — вздохнул он, — а божественное вмешательство точно понадобится, и твой подпольный хлам тебе не поможет. Что до моих приказов — ты узнаешь о них первым, — Намир оторвался от созерцания кусочков металла и поднял глаза за эльфа: — Тем более… мне все больше кажется, что в истории с Хэнша ты магу совершенно не нужен.              Он и без того говорил негромко, а из-за грохота музыки слова приходилось угадывать.               — Ты же не маг, эльф. Или я не прав? Можешь сказать, о чем я думаю?       Эредин справился с последним приступом кашля. Благоразумие диктовало ему перенестись отсюда к дьяволу, гордость подначивала продолжить разговор.        — Я могу сказать тебе кое-что другое, Намир, — сказал он. — Например, что твоя очаровательная жена вчера готовила на ужин. Тыквенный пирог.       Издевательскую улыбку с лица Намира стерло начисто, она сменилась мертвым, пустым выражением. Эредин с трудом узнавал собственный голос — после удушья он стал таким низким, что в нем появились демонические нотки.        — Или что твоя дочка заплела две косички по бокам и пролила апельсиновый нектар на свою белую блузку.       Намир уставился на него остекленевшими змеиным взглядом.        — Я не особо жалую человеческих самочек, — продолжил Эредин, — но твои мне глянулись. Вашим женщинам я симпатичен, так что близкое общение со мной их не разочарует.       Никогда ему еще не приходилось унижаться до того, чтобы угрожать чьим-то детям. Никогда бы в жизни он не стал бы насиловать ребенка и лишил бы жизни любого, кто попытался, но пусть в голове Намира поселятся такие же приятные картинки, какими недавно поделился он сам.       Ни одна бездна недостаточно глубока для этого грязного мира.       Ни одна бездна.       Эредин медленно, через нос выпустил воздух из легких — напряженность в теле постепенно спадала.        — Нет крепости, в которой ты смог бы их от меня спрятать. Нет таких преград и стен. Или - от Карантира и Дейдры, если со мной что-то случится.       Левый уголок рта Намира дрогнул. Это была его единственная реакция.        — Спасибо за предупреждение, — сказал он.       Дейдра перенеслась наверх в галерею в таком вихре, что стол позади нее перевернуло и отнесло к стене.        — Эредин?!       Она уставилась на красный след на шее Эредина. «Давай сотрем его с лица земли, — взмолилась Дейдра. — Позволь мне разверзнуть под его ногами портал, позволь мне скинуть его со скалы, позволь мне утопить его на дне океана, позволь мне…"       Эредин взглянул на солдат, державших наготове оружие, и покачал головой. Слишком рискованно нападать без поддержки Карантира.       Самообладание вернулось к Намиру, и тот неприятно ухмыльнулся.        — Ты опоздала на вечеринку, куколка. Мы уже обменялись любезностями.

***

      Чем дальше, тем глубже брод. Чем дальше, тем больше он походит на собственных врагов. Эредин поклялся всеми богами: если бы он мог повернуть время вспять, то никогда бы не вторгся в этот мир.       Когда он вернулся в «Континенталь», его уже ждал знакомый трясущийся значок с телефоном.        — Я передумал, — выдохнул Эредин. — Давай нанесем визит его отродью.       Он не собирался убивать детей, но утвердился в мысли, что Намир дорого заплатит за информацию, в какой дыре его отродье оставили умирать от голода и обезвоживания.       Он постарается найти самую глубокую.        — Давно пора, — поддержал его энтузиазм бестелесный голос, — но ты его спугнул. Что бы ты там ни наговорил, Мойша знатно пересрался, любо-дорого почитать. Пять емейлов за последние полчаса настрочил. Отправил детей на базу Тиранов в Хайфе под круглосуточную охрану.       Эредин в голос выругался, проклиная собственную невоздержанность.        — Ладно — ободрил его голос, — сообразим что-нибудь. С тебя причитается, не забыл?       Эредин взглянул на присланные координаты еще раз.       Придется перемахнуть через пол-мира.

***

      «Лаборатория, — подумал Эредин, ступив через портал в зал, уставленный компьютерами. Он уже был в подобном, на берегу китайского моря — в тот день, когда захватил Zireael в плен.       Здание опустело; ни единой живой души. Воздух казался почти окаменелым; таким крепким и застоявшимся был смрад морской падали. Лаборатория находилась где-то на острове.        — Куда дальше? — спросил Эредин в пустоту, привыкший, что человек без лица наблюдает за всем и всеми.        — Следуй за белым кроликом, — отозвался характерный голос с ленцой и проглатыванием конечных согласных. — За табличками с надписью Data Centre. Только давай сначала заглянем кое-куда.       Вдоль стальной стены тянулся ряд закрытых помещений — от крохотных комнаток до залов для совещаний, где могло собраться до полусотни человек. Пол под ногами был покрыт темной скользкой пленкой, от которой исходил сильный смрад.       Эредин пошел по указателям, держа наготове пистолет — тот же, из которого застрелил Елену.        — Вот сюда заверни, — попросил голос.       Эредин заглянул в распахнутую дверь, и тут же выпрямил руки, наведя оружие на человеческую фигуру в кресле. Подойдя ближе, понял, что был не прав в своем опасении — фигура неподвижна и безжизненна.       На лице мертвеца застыло удивленное выражение, на губах выступила кровь — окрасившая их, как помада у женщины, пользующейся слишком яркой косметикой. Смерть наступила не так давно, судя по едва начинавших проявляться пятнам на зрачках.        — Слушай, тебя не затруднит отрезать ему большой палец? И с собой прихватить.       Эредин в изумлении посмотрел на потолок.        — Да не смотри на меня так, — возмутился голос. — Скажи спасибо, что не глаз вырезать.       Эредин вздохнул и вытащил кинжал из-за голенища, взяв безжизненную руку и повернув ее к себе. Мертвую плоть резать гораздо легче живой: отсоединив палец от ладони, он обернул его первой попавшейся тряпкой.       Оставив мертвеца, Эредин направился дальше к искомой цели. Шел так тихо, как только мог, хотя бояться ему было нечего.       Приземистая машина на широких шинах флегматично подметала полы, ничуть не смущенная пустотой здания. Единственное подобие жизни в этом месте. Единственное создание, которое не может смутить ни смерть, ни смрад, ни пустота.       Когда ноздри в очередной раз уловили характерный запашок, Эредин уже ожидал, что ждет за очередной дверью — но труп в этот раз был не один. И все до единого — без видимых признаков насильственной смерти.       Он уже сомневался, что кто-то из людей, раньше обитавших в здании, вышел из него живым. Не трупы пугали его, а их безмолвная, невыразительная, неопределенная смерть.       Он уже видел что-то подобное, в подземелье в Китае, которое отравили газом шавки Намира.        — Здесь все мертвы, — сказал Эредин, поднимаясь по полутемной лестнице на второй этаж.        — Я же сказал, что будет легко, — жизнерадостно отозвался голос.               — Что это за место? — спросил Эредин.               — Исследовательская станция, — ответил голос из стен.               — Исследование чего?               — Это имеет значение?               — Имеет, если я спрашиваю, — раздраженно ответил Эредин.               — Разума, превосходящего человеческий, — пояснил голос. — Люди — слишком непредсказуемые, слабые и нелогичные существа, чтобы иллюминаты доверяли им важные вопросы. Я думаю, ты с этим согласишься.              В последнем предложении сквозило ехидство. Раскаты грома за стенами здания напоминали рев гиганта, яростно пытающегося проломить барьер между измерениями.               — Хм, — не согласился Эредин.              Комната, которую он искал, походила на ледяную пещеру. Ее стены и рифленый потолок сияли и переливались светло-голубым.              Он делал точно то, что говорил ему голос: отыскал «терминал», приложил к нему отрезанный палец, ввел комбинацию цифр и букв, которые подсказал ему невидимый собеседник, нажимал кнопки, на которые тот ему указывал. Манипуляции он проводил в звенящей тишине, если не считать грома.              Смысл всего действа от него ускользал. Эредин задумался, почему для таких нехитрых действий незнакомец выбрал именно его — почему счел, что никто другой не смог бы добраться до пустого здания посреди океана, в котором не было никого, способного оказать сопротивления.       Что-то подсказывало, что причиной тому было море, бившееся о стены исследовательской станции, как раненый зверь. Такое же густое и темное, как и небо над головой.       Эредин помотал головой и продолжил выполнять инструкции.        — Почти, — наконец сказал голос. — Еще пара минут.       «Дейдра, приготовься», — мысленно позвал Эредин. Он предпочел бы убраться отсюда поскорее.       Устав гипнотизировать цифры на экране, Эредин вышел из синей комнаты и подошел к первому попавшемуся окну. Небо и море за границей острова сливались воедино, и их чернота играла с воображением Эредина злые шутки. Внутри нее метались, выстраиваясь, силуэты.       На миг он усомнился в своем рассудке. Он отвернулся и помотал головой. Когда он взглянул на пейзаж снова, контур начал принимать форму.       Что-то определенно формировалось перед его глазами — и оно было громадно. Без головы, без конечностей, без каких-либо черт, схожих с человеческими, без единого органа, назначение которого было бы ему знакомо. Размером с людскую башню, если не больше.       Существо было похоже на собравшуюся воедино стаю. Тысячу больших и малых моллюсков, слившихся в единый организм: ритмично сокращавшихся, жевавших, чавкавших. Онемевший от такой картины разум забыл отдать ногам приказ о бегстве.       «Мы любим тебя».       Тварь двинулась ему навстречу. Голову Эредина пронзила дикая боль, и он схватился за виски руками, согнувшись пополам.        — Что за херня, приятель?! — возопил голос. — У тебя припадок или что?       Сцены из прошлого, казалось, единовременно материализовались в воображении. Битвы, в которых он участвовал, принимали осязаемую форму, пальцы снова вспомнили тепло женщин, с которыми он делил ложе — каждое воспоминание оживало вновь, и в каждом из них, даже в самых ранних, даже в самых смутных, чудовище неумолимо двигалось ему навстречу.       Эредин больше не понимал, где во времени и пространстве находится. Смерть казалась ему гораздо лучшей альтернативой тому, что тварь будет следовать за ним всюду, всегда и вечно.       «Эредин, отзовись немедленно», — прозвучал в голове голос Карантира.       Бежать было невозможно. Само слово «бежать» потеряло всякий смысл, когда тварь неизбежно настигнет его в каждом моменте прошлого, настоящего и будущего. Он не может бежать во времени.       Эредин беспомощно наблюдал, как каждое воспоминание сотрясается звуками чавкающих шагов навстречу, каждую сцену жизни отравляет ужасающий образ сотни диких светящихся глаз, сверкающих в темноте, вверху и внизу. Извивающаяся, голодная масса, ползущая червем сквозь время.       Способность воспринимать реальность пошла трещинами, рухнула и погребла рассудок под своими обломками. В глазах Эредина потемнело, и сознание ускользнуло от него.