ТЫ БУДЕШЬ СЛУЖИТЬ НАМ ПОКА НЕ ПОГАСНЕТ ПОСЛЕДНЕЕ СОЛНЦЕ
Существа, не ведающие времени, не указывают сроки. **** После перевооружения она взялась за медицину. Дезинфекция, санитария, общая гигиена. Что у народа с зубами творилось — сущий мрак, «тьма египетская», как сказал бы Притчард. Нововведения шли из рук вон плохо. Знахарей нового поколения боялись, иногда жгли, но чаще — вешали. Церковь Великого Солнца грозила ей анафемой. За идею вакцин ближайшие вассалы заговорили об отречении от престола. В общем, мрак. Лучше бы она виверн из пещер выживала. Виверны-то будут поумней многих ее поданных, а некоторые - ещё и посимпатичней. — Ты одно забываешь, дочка, — усмехнулся Эмгыр, разглаживая на груди расшитый золотом сюртук, и любезно предложил ей свою руку — прогуляться по императорскому саду. Он хоть и отошёл от дел официально, но вожжи не отпускал. Они ему за двадцать лет правления, видимо, уже в ладони вросли. — И что же, papa? — сухо спросила Цири. — Что твои подданные — немытые, неграмотные кметы, боящиеся собственной тени. А не граждане просвещенной демократии, как бы тебе того хотелось. Это он вовремя. Только вчера Цири увидела на главной площади транспарант «долой отраву, долой железную ведьму». Парацетамол не пришелся им по вкусу. — Ты им в зубы счастье не засунешь, — вздохнул Эмгыр, — руку откусят и не подавятся. За ними, выдерживая соответствующую этикету дистанцию, следовала охрана из элитной гвардейской бригады «Импера», знаменитые Саламандры, которых Цири едва удалось перевооружить на самозарядные пистолеты Нильфгаардской Оружейной Гильдии. При ней же всегда был легкий императорский кальцбаргер с инкрустированным изумрудами эфесом (ни разу не использованный в бою и служивший исключительно символом власти). — Посмотрим, — упрямо сказала Цири. Лицо ее слегка скривилось. — Да разве я тебя останавливаю, великая просветительница? — усмехнулся Эмгыр. — Посмотрим, конечно. Может, у тебя получится, потому что у меня… Он застыл у императорского пруда со своими любимыми золотыми карпами и задумался. И так долго думал, что и Цири заскучала, уставившись на него застывшим взглядом. — Ни diable не вышло, — наконец сказал Эмгыр. **** Мальчик снился ей все чаще. Худенький, пепельноволосый, сероглазый, испуганный, и — она сердцем чувствовала — очень несчастный. Цири ненавидела себя каждый раз, когда просыпалась. Но что делать? Что сказать? Я — твоя мать? Но она ему не мать. Цири не держала мальчика под сердцем, не качала младенцем, отца его она не то что не любила — ненавидела. Зачем давать ложную надежду? Она не сможет прийти на Тир на Лиа и спасти его, не приведя с собой Их. Пустое, она ему не мать. А он — не ее сын. Он — эльфский принц, сын Дейдры Сеабагар и Карантира Ай-Фейниэль, золото и сокровище эльфской расы, за которое они своими мелкими зубами вырвут глотку. Пусть будет там, где ему место — а место ему на Тир на Лиа. Но один сон все же никак ее не давал ей покоя. Сон, который не исчезал из памяти и упрямо сидел в ней. Мальчик шел по хорошо знакомому ей тронному залу — там когда-то восседал, как неподвижная статуя, Ауберон — а на алебастровом мраморе вокруг трона распластались неподвижные тела. Шел и шел, и не было конца его дороге, потому что он никак не мог найти выхода, а вокруг стояла такая тишина, какая бывает только в склепах. Шёл и шатался, как неживой, и глаза у него… Цири стонала во сне, и ее охватывал страх. О таких глазах пророчила Итлина. Страшные глаза. Не должно быть у детей таких глаз… Каждый раз, когда она заглядывала в его серые глаза, то просыпалась. — Цири? — сонно спросила Филиппа. — Опять, — пожаловалась она. — Опять он. Мальчик. Филиппа потянулась и поцеловала ее обнаженное плечо. Волнистые темные волосы, которые чародейка только ночью выпускала из плена двух кос, защекотали Цири шею. — Помнишь, что я говорила тебе? — спросила Филиппа. — Всего лишь сон. Йеннифэр Цири не рассказывала про мальчика под страхом смерти. Бросила своего ребенка на съедение волкам. Мать-кукушка. Как ты могла так поступить? А Aen Elle? Как они могли так поступить с ней? — Всего лишь сон, — эхом повторила Цири. Но заснуть ей больше не удавалась. Не спала и Филиппа. Сначала просто лежала, поигрывая со вздымающимся на обнаженной груди пентаклем, а потом встала, накинула халат из тончайшего красного шелка, и о чем-то долго говорила по мегаскопу с чародейкой, в прононсе которой угадывалось Старшее Наречие. **** По осени объявили помолвку Цириллы Фионы Элен Рианнон, Императрицы Нильфгаардской, и Балдуина Хенгфорса, принца Ковирского. Венчание назначили на Саовину, в главном соборе Церкви Великого Солнца — Лебеде пришлось подвинуться в угоду политическим интересам. В честь помолвки Эмгыр произнес скучнейшую речь, в которой обрученным отводилось ровно одно предложение на двоих, а все остальные были посвящены крепкому союзу между Ковиром и Нильфгаардом, жемчужиной Севера и Великой Империей Солнца. Парадная зала и окружающие ее галереи были до предела заполнены людьми — рыцарями, дамами, дворянами, богато одетыми горожанами. Они с принцем Хенгфорсом обменялись целомудренными поцелуями в обе щеки. Придворные зааплодировали и заулюлюкали от умиления. — Так лучше для Нильфгаарда, — шепнул ей раскрасневшийся жених. От принца Ковирского пахло медом и вереском, подбородок показался Цири несколько вяловат, а глаза чем-то смахивали на эльфьи. В остальном — ничего. Терпимо. С подбородка воды не пить, а многочисленные залежи драгоценных металлов и соли ей еще пригодятся. — Так лучше для Ковира, — спокойно согласилась Цири. «Салют!» — крикнула Филиппа, высоко подняв бокал с игристым. Франческа Финдабаир телепатически спросила у Цири, кто же сшил ей такое невероятное платье (никогда не видела такой невесомой парчи!), и попросила поделиться адресом швеи. Швея сидела прямо позади неё и крутила в руках аметистовый амулет. Геральт методично раздирал на куски королевского лобстера. Йеннифэр предупреждающе держала руку на предплечье ведьмака, чтобы тот ненароком не перешел на людей. Цири не могла дождаться, когда же наконец закончится празднество, и они с Геральтом откроют бутылку ядреного абсента (прости, Цирька, второй месяц пребываю в Беленицах, в корчме «Последний путь» в беспробудном пьянстве и половых излишествах. Но ты бывай и не хворай! Навеки твой друг, Золтан Хивай), и Геральт расскажет ей, как завалил в Офире вот такенного кракена. Если верить Лютику, тот был размером с небоскрёб. Раз ей уже не доведется, то хоть послушает. **** Лютик в честь празднества написал Балладу о Железной Деве. Такую слезливую, что благородные барышни за одну песню изводили по два, а то и три шёлковых платочка. Бард, курвы его раздери, неизменно бисировал дважды, а то и трижды, и с дня на день собирался отправиться в турне по Яруге.Сквозь тьму и равнодушие миров не пронести любви. Одно лишь иииимя... Чужое, несозвучное с другими, из букв его сочащаяся кровь, и голос в предрассветной тишине спустя года останутся на пааааамять. Пространство сталь сожмет и излома-а-ет, но дрогнет пред владычицей своей, свернувшись Уроборосом у ног. Петлю сильней затягивает вреееемя, цена порой значенья не имеет, платить сполна придётся всё равно. Реальности — бессчетные круги на глади мира. Бег по кромке смерти. Судьба сама не выбирает жееееертву — её как дар решают принести, чтоб сохранить слабеющую жи-и-изнь. Мечтая явью сделать миражи-и-и, вслух не давать напрасных обещаний — надежды в слове меньше, чем в молчаньи. Но нет преград для струн, что зазвучали, сплетая две потерянных души-и-и-и.
«Ничего не рассказывал, — клялся Геральт. — Сам почуял, чертяга, своим менестрельским чутьем». Цири отправила барду письмо. С императорским гербом Нильфгаарда, латунной печатью, на дорогущем пергаменте. В нем написала только одно предложение: «В жопу себе засунь свою балладу, Лютик». Нет, все же два. «Искренне твоя, Цирилла». **** Он ей снился. Иногда — приятные, яркие сны, после которых она просыпалась со сбившимся дыханием и покрасневшими щеками. Пицца, виски и маленький двухместный диванчик. Горький запах Royal Hellhounds. Черные пальцы, мягко сжимающие ее быстро вздымающуюся грудь. «Однажды в далекой-далекой галактике…» Иногда — коридоры логова Винтермьюта и ничего не выражающие, желто-зеленые глаза с черными провалами зрачков. Оба варианта она одинаково ненавидела. Временные линии перемешивались в памяти. Она помнила и ту, где проклинала Адама и Шарифа за то, что они сделали с ее ногами. «Новейшие, лучшие, самые быстрые импланты Sarif Industries, пять миллионов баксов, ну что еще вы хотите от меня, мисс Рианнон?» И ту, где вместо неё пришлось расплачиваться Фариде. Она и сама не могла ответить, какая из них настоящая, и где осталась настоящая Цири. Подозревала, что в песках Междумирья. **** Йеннифэр устроила себе лабораторию в южном крыле. С присущей ей размахом и эпатажем — не забыла притащить и любимое чучело. Филиппа — в северном, поближе к спальне Императрицы. Ассирэ предпочитала кочевнический образ жизни. Эмгыр жаловался, что он под ведьминской осадой. Йеннифэр работала как проклятая. Цири задавалась вопросом, спит ли она вообще — каждый раз, когда она навещала чародейку — утром или вечером, днем или ночью — та была поглощена чтением трактатов толщиной в локоть. Око Бафомета и вправду оказалась злой шуткой эльфов, и Геральт первым кораблём отправился в Офир в поисках джиннов времени. Единорог все больше покрывался пылью. Чародейка похудела, глаза запали, тонкие пальцы — в химических ожогах, а чёрные кудри (неслыханно!) — не уложены. — Мамочка… — наконец не выдержала Цири. — Йеннифэр… Оставь. Просто оставь, хорошо? Не нужно лезть туда, где можно потеряться навсегда. Не нужно лезть туда, где погибает мир, которым она пожертвовала вместо человеческого. Не надо никого сюда звать, потому что — придут, обязательно придут, и мало не покажется. Цири взглянула в фиолетовые глаза Йеннифэр. Они были холодны как лед. — Не оставлю, — сказала Йеннифэр, кусая пересохшие губы. — И думать не проси, дочка. Сама знаешь — не оставлю. Найду сукиных детей, и заставлю отвечать за свои злодеяния. Чародейка сжала в руке медальон в виде семиконечной звезды и поморщилась. — Умру, но найду. **** Беда пришла ниоткуда. Они всегда так приходят — ниоткуда и не вовремя. Цири откинулась в кресле, в одной распахнутой на груди белой блузе, рассеянно болтая вино (вассальское, Туссентское — подарок княгини на помолвку) в бокале по кругу. Филиппа втирала мазь в ее блестящие от пчелиного воска черные колени — полынь и чернолист, приправленные целебной магией, для улучшения кровообращения и предотвращения рубцов. На самом деле — чтобы Цири не гнила заживо. Не хуже нейропозина, и гораздо экологичней. И когда приходит беда, то в дверь стучат так, будто позади — Дикая Охота. Которые теперь не только лишь в легенде мертвецы. — Императрица, — ворвался в комнату посыльный. — Ваше Высочество! — Говори, — разрешила Цири. Частичной наготы своей она не стеснялась. Не пристало императрице краснеть перед кметами. — Там, — запыхавшись, начал посыльный. — Там… прошу вас! «Темерия, — поняла она. — Все-таки решились на еще одну войну, черти, и пушек не побоялись». Выслали посла, как пить дать. Привязанного к телеге, с отрубленной головой и размашистой подписью «смерть черным». Такую надпись она и в Детройте видела. ***** Люди собрались у городской стены. Так много в последний раз собралось только когда на главной площади установили шибеницу с опускающийся платформой и всю следующую неделю прилежно тестировали. Личная стража Императрицы, словно по трафарету рослые и плечистые нильфгаардцы с саламандрами на плечах, расступились, когда та взошла на смотровую башню, медленно передвигая железными ногами, охватив ладонью набалдашник трости — золотое солнце. Цири взяла у дозорного бинокль и взглянула на долину. И увидела портал, будто бы из живой плоти. Должно быть, чёрная магия. Опустила бинокль, глубоко вздохнула, поправила вдруг ставший душить ее золотой альшбанд на шее. Руки задрожали. В ней зашевелилось то, что уже давно не поднимало своей головы: надежда. — Что за дьявольщина? — изумленно спросила Филиппа. Цири не ответила. И надеяться страшно. Только бы, если бы!.. Перевела дыхание, вновь подняла бинокль и впилась глазами в ту надпись, которую больше в жизни и не надеялась увидеть. На черном панцире выкатившегося (скорее, вылезшего) существа были вытатуированы золотые буквы, подчеркнутые тремя росчерками пера.SARIF INDUSTRIES BIOSCOUT S-300