***
Печальнее всего было молчать в ответ на вопрос «где твой папа?», который так часто задавали в детских садах и начальных классах школы. К сожалению, дети — существа крайне любопытные, и я вовсе не являлась исключением из правил. В определенный момент желание узнать хотя бы толику информации о родном отце стало единственной моей целью. Я проводила ночи за компьютером, вбивая в строку поиска свою фамилию, надеясь найти намек, небольшую зацепку, однако создавалось ощущение, что кроме меня и моей матери в мире больше нет ни единого Кравицкого. Для моего неокрепшего ума это было не то чтобы странно, скорее загадочно. Подобный расклад дел подогревал любопытство, заставлял меня интересоваться сильнее и задавать матушке все больше и больше вопросов. Первый весенний день проходил как нельзя спокойно. Ни тебе скандалов в школе, ни дома: казалось, всё усмирило свой пыл вместе с наступлением тепла. Я медленно возилась ложкой в тарелке с ненавистным картофельным пюре, которое в ответ на мои кривляния становилось все более противным. Спокойно было, пожалуй, везде, кроме моей души. — Мам, где папа? — почти шепотом произнесла я, неуверенно заглядывая в остекленевшие глаза матери. На ее лице я увидела испуг, смешанный с долей отчаяния, а затем слишком уж быстро наступившее умиротворение. Мне показалось, что она смирилась с тем фактом, что его нет. С тем, что он исчез и больше не подает признаков жизни. Но где он был? Думаю, этого она тоже не знала, но не задать вопрос я не могла. Воцарилась тишина, тяжелой гирей повиснув в воздухе; еле слышно трещал огонь на плите, ветка какого-то тополя надоедливо просилась в нашу квартиру, постукивая по окну, а я в этот момент думала о том, что зря ляпнула такую чушь. Расстроила мать, вновь заставила ее задаться тем же вопросом. Я чувствовала, что сделала ей больно. Все же она улыбнулась, как всегда это делала — слегка приподняв брови и опустив уголки губ вниз — и стала медленно качать головой. — Дорогая, хотела бы я знать ответ, — в этот момент голос ее чуть сорвался, она прокашлялась и виновата на меня посмотрела. — Не хочу врать тебе, говорить, что он капитан дальнего плавания… Знаешь, он, может, и уплыл. Или улетел. Или провалился под чертову землю, но я не знаю, прости, Агата, я просто не знаю. — она, обессилив, уронила голову на руки, и я услышала тихие всхлипывания. На моих глазах вдруг выступили слезы, а воздуха вокруг стало катастрофически мало. Я обещала себе, что больше никогда не задам ей этот вопрос; никогда не заставлю мать рыдать на глазах у дочери.***
К сожалению, все это осталось лишь обещаниями. Мне, вероятно, пальцев рук и ног вместе взятых не хватит, чтобы посчитать все те случаи, когда мать рыдала из-за меня, бросалась проклятиями и фразочками вроде "ты вся в своего отца". Какая? В какого отца? А вот хрен вам, друзья, а не ответ. С тех пор я, конечно, избегала разговоров о пропавшем родителе, однако внутри меня теплилась надежда на то, что матушка сама соблаговолит рассказать хоть капельку информации. Я бы все отдала за это, будь оно даже каплей в море. Я бы все отдала хотя бы за то, чтобы подержать в руках его фотографию и разглядеть те самые морщинки у глаз.