Ярче солнца

Он замер. Просто застыл, не в силах совладать с собой. Алые розы, что часто украшали ее комнату, вырвались из его руки и полетели на землю. Кунсайт с трудом вздохнул, не смея отвести глаз. Это не может быть она. Хрупкая тонка фигура, сверкающие золотом волосы и эта поза… Мужчина вздохнул, с трудом набирая полные легкие воздуха. И прикрыл глаза, как бы ему не хотелось отпускать это видение. Он успел подхватить колючие стебли в последний момент. Он собственноручно укладывал ее волосы в гроб, сам покупал платье, сам целовал в последний раз в лоб, сдерживая внутри себя все то отчаянье и боль, что принесла ему эта утрата. Это просто не может быть она! Это видение, безжалостная игра его разума, доведенного за этот мучительно долгий год до отчаяния. Это все что угодно, но только не его дорогая Усако! Кунсайт пошел прочь, зная наизусть дорогу до могилы. Небольшая горка, скромный памятник с фотографией лучезарной девочки-школьницы. Живые цветы, не успевающие увядать: хохотушку Усаги любили многие. У нее было полно друзей среди одноклассников, она неплохо ладила с людьми в игровом клубе и в лавке с комиксами, передружилась со всеми друзьями Мамору и некоторыми из его одногрупников… Кунс не имел ничего против, когда однажды Усаги привела в дом высокого, худощавого парня в старом заношенном зеленом пиджаке, представив лупоглазого брюнета как своего парня. Мамору был подстать Усаги добр к окружающим и дополнял ее не погодам развитой серьезностью и чувством ответственности. Он рос один, без родителей, воспитываясь лишь старшей сестрой, которая сама временами едва сводила концы с концами, воспитывая в одиночестве дочь. Его жизнь была лишена излишней родительской нежности, он рано устроился подрабатывать, пытаясь хоть как-то помочь своей сестре. И среди всех проблем он находил время хотя бы на пять минут, но заскочить на своем мотоцикле к Усаги, просто обнять ее, согреваясь теплом и прогоняя подальше серые тучи отчаяния и печали. Усаги была солнечным, теплым человеком, согревая своей искренностью и теплом всех вокруг. И, кажется, только на ее ласковом смехе и доброте держалась вся их семья. Кунсайт не успел оправиться, хоть сколько-то смириться с утратой, как Сецуна покинула его, оставив в пустом, холодном доме одного. Он не мог ее винить: кажется в своем горе, в трагедии, что приключилась в его жизни, он совсем потерялся, скорбя о любимой, единственной дочери… Мужчина прикоснулся к плите, словно смахивая с надгробья пыль. Каждый новый день, каждое утро для него вот уже год было точно таким же, как предыдущее, и ничего не меняло его внутренней серой вьюги, обосновавшейся в душе. Он сложил розы к другим цветам, разглядывая все такую же яркую карточку Усаги, что была сделана за несколько дней до трагедии. Такой он ее запомнил, такой она навсегда останется в памяти других людей. Сколько прошло времени с того момента, как он сюда пришел, Кунсайт сказать не мог. Он давно отошел от дел, получая лишь дивиденды с успехов своей компании. Ему не куда было торопиться. Разве что к Рей… Он никогда не общался с таинственной, вечно уставшей и занятой сестрой Мамору раньше, но общее горе трагедии сблизило их, и практически каждую неделю они собирались вместе. Просто помолчать, выражая свою поддержку лишь одним присутствием. Мужчина в последний раз глянул на улыбающуюся мордашку своей дочери, и с тяжестью в груди, отвернулся, намереваясь заглянуть еще в одно место. Как бы они не хотели как бы они не настаивали, но захоронить вместе юных Ромео и Джульетту не получилось. Мамору обрел свой вечный покой дальше и глубже к центру кладбища, недалеко от раскидистого клена. Совсем не далеко от своих родителей… Но, не дойдя нескольких метров, он застыл. Силы словно его покинули, осталось только зрение, только глаза, что безотрывно смотрели вперед. Там у простенькой надгробной плиточки парня, среди десятков похожих, склонившись над небольшой фотографией, замерла она. Усаги. Золотые волосы рассыпались по плечам, худенькие белые ножки были совершенно не скрыты короткими шортами, а длинные пальчики, которыми она часто лазила в банку с шоколадной пастой, скользили по бетону. Тяжкий вздох застыл в его груди, хрипом и болью звуча в горле. Девочка обернулась, бросая на него взгляд. - Вам плохо? – ее звонкий и легкий голос прошиб его сознание новой волной, сбивая оцепенение, и он со всех ног бросился вперед. - О, Усаги! Я знал, что ты жива! – воскликнул он и тут же прижал девчушку к себе. – Ты не могла меня оставить… Минако замерла, широко распахнув свои глаза. Сжатая в тиски объятий, прижатая к большой груди мужчины, она была просто лишена способности двигаться и хоть как-то пошевелиться. А незнакомец все что-то быстро шептал, о своей любви, о школе, о похоронах и своем горе, не прерываясь ни на минуту и все сильнее прижимая ее к себе. Он с кем-то ее перепутал, это точно. Но так гулко билось сердце в его груди, что ей становилось просто страшно говорить правду. Вдруг она почувствовала что-то мокрое на своей макушке, и теплое неровное дыхание, и поняла, что он плачет.