Огонь в ладонях

Джареда оставили в клинике Ли. До вечера его мучили, проверяли, брали кровь, снова ставили раком и копались в заднице, ощупывая стенки прямой кишки, вымыли до скрипа, и ближе к ночи пристегнули ремнями к узкой кушетке. Рой не хотел рисковать, и оставил жесткие распоряжения. На следующий день около полудня Рой приехал, возбужденный, счастливый, первым делом зашел в палату и усевшись рядом на стуле, принялся инструктировать Джареда, даже, в кои веки, обратившись к нему ласково: – Ты ведь понимаешь, Джаред, мальчик мой, тебе неслыханно повезло. У тебя есть шанс все исправить. Если ты сделаешь это, я освобожу тебя от отработки долга. Ты будешь жить как король, я верну тебя в дом, и тебе будут прислуживать, выполнять все твои желания, – бессовестно лгал Рой, чего бы не пообещать, если не собираешься ничего исполнять, тут хоть звезду с неба, хоть мир на блюдечке. Джаред бледно усмехнулся и спросил: – А если я захочу уехать? Покинуть Отстойник? Отпустишь меня? И смотрел с исследовательским интересом – Рой запнулся, нахмурился, но тут же лицо его разгладилось, и он с фальшивым воодушевлением закричал: – Конечно! Конечно, мой дорогой, мой сладкий мальчик. Мне будет не хватать тебя, ты разобьешь мое сердце своим отъездом. Джаред хмыкнул. Рой поспешно добавил: – Но я исполню твое желание, ты ведь исполнишь мое. Мы будем квиты. И спросил с нажимом, почти угрожающе: – Ты ведь сделаешь это, Джаред? Ты постараешься, ты очень-очень постараешься. Верно? Джаред согласно кивнул. – Ну, вот и хорошо. Теперь слушай. Мы договорились, Дженсен приедет за тобой завтра утром, в Кильку, в девять утра. Сейчас, где-то через полчаса будет все готово, тебя повезут к доктору Ли, и он введет тебе Зири. Вводить будут долго, делается это очень медленно, около пятнадцати часов, даже немного больше. Ли говорит, нельзя быстрее, ты можешь умереть. Значит так, сейчас полдвенадцатого и по моим подсчетам часа в четыре утра процедура будет закончена. Процедура болезненная, ну тут ничего не поделаешь, придется потерпеть. У тебя останется еще пять часов до приезда Дженсена, достаточно, чтобы прийти в себя, и запомни, Джаред! С четырех часов утра пойдет отсчет. Ровно семьдесят два часа. Помни о времени. Джаред вяло кивнул, без эмоции раздумывая, как это будет – жить заряженной бомбой. Жить, зная, что осталось всего семьдесят два часа, и находиться рядом с человеком, которого нужно убить, а он в смятении, потому что и хотел убить, и не хотел. Хотел – потому что обижен, потому что ранен смертельно, и кажется, что даже если чудом он останется жив, все равно не захочет жить, потому что предали, оттолкнули, не помогли. Не спасли! Иррациональное, ядовитое чувство – разум говорил – никто не обязан был тебя спасать, идиота такого, а сердце кричало – должен был. Виноват, казнить. И, конечно же, не хотел, отчаянно не хотел, а вот почему? Объяснить было сложнее, он ведь не был влюблен, не был же, точно не был. Или, все-таки, был? Но оказавшись под слепящими лампами в пугающей железками операционной, распятый и надежно зафиксированный на столе, Джаред уже не рассуждал, он орал от боли, пока испуганный Ли не залепил ему рот пластырем. Он быстренько воткнул что-то в горло Джареду, и голос пропал, – Вот так будет лучше, – удовлетворенно сказал Ли, сдирая с его губ пластырь, – и связки не повредишь, я их заморозил, и людей криками пугать не будешь. Нам совсем не нужно, чтобы Дженсен что-нибудь заподозрил, если ты сорвешь голос, и мы не хотим кого-то пугать. Из горла не доносилось больше ни звука. Через иглы в его кровь втекала раскаленная лава, голова лопалась от боли, глаза вылезали из орбит, Джаред открывал рот в немом крике, бился головой о кушетку, пока ее тоже не зафиксировали плотной эластичной лентой через лоб. Он понял теперь, зачем ему надели памперс. От боли он то и дело проваливался в черную вязкую пустоту, но снова возвращался, и слышал, как кто-то перебранивается – Ты его угробишь! – Нет, он сильнее, чем кажется – Ли, какого черта, он не дышит! – Не паникуй, все хорошо, это Зири. Он дышит, просто медленнее, смотри на экран. Агония все длилась и длилась, через много-много времени вернулся голос, но сил кричать не было, Джаред уже забыл, что он здесь делает, и почему его так пытают, может, снова он что-то сделал не так? И когда же все кончится, пожалуйста, прекратите, я все сделаю, все, что вам нужно, только прекратите... Очнулся резко, в темноте и тишине, уже не оплетали его ленты, он лежал у окна в палате, обессилевший настолько, что не мог поднять руки. Он долго не мог вспомнить, что с ним случилось, но когда вспомнил – пожалел, что не сдох во время чертовой процедуры. Он теперь бомба. Ходячая ядовитая бомба, и у него осталось жизни всего около трех суток. Рой любил всякие эффектные выходки. Вот и сейчас никак не мог отказать себе в удовольствии – посмеяться над ненавистным соперником. Вокруг Кильки для раннего по меркам Отстойника утра толпилось много боевиков, и когда подъехал с небольшим опозданием Рой на своем бронированном монстре, они устроили ор, бедлам, открыли беспорядочную стрельбу, дурашливо приветствуя босса. Машина Дженсена уже стояла там, и как только Рой подъехал – фары в фары – Дженсен вышел, невозмутимый, собранный и как всегда одним своим появлением словно прихлопнул всю эту нарочитую суету. Боевики перестали стрелять, немного притихли, но при виде выходящего из машины Роя снова подняли гвалт, издевательский хохот и улюлюканье. – Как же так, Рой? – Так нечестно, босс, надо меняться! – А как же мы тут, без лучшей шлюхи в секторе, а? Пусть гонит своих взамен, наша-то, троих стоит! – О, да, троих точно могла обслужить одновременно, кто не ебал Кильку? – Да все ебли, мы раз и впятером его трахали, под бузой он еще и еще просил, ненасытная тварюга. – Рой, если б я знал, я бы хоть напоследок оторвался, может, того, договоримся? Я двойную цену заплачу, сколько там, полкредита? Я кредит даю! Дженсен невозмутимо ждал, скрестив руки и привалившись к капоту, Рой наслаждался издевательскими воплями, кивал, лыбился, делал скорбное лицо, разводил руками, мол, ну что поделаешь, такова жизнь, договор есть договор, потом картинно поднял руки вверх, призывая к вниманию, и открыл заднюю дверцу. Дурашливо-вежливо поклонился и подал руку выходящему Джареду. Джаред вышел на свет неуверенно, ноги подкашивались, и шел он только из упрямства, желая одного – чтобы поскорее все закончилось. Измученный после введения Зири, зеленый как покойник Джаред навел Роя на мысли об очередной шутке – два в одном, и смертельную бледность Джареда замаскировать, и зло пошутить. Он приказал принести шмотки, оставшиеся в комнате Джареда в Тухлой Кильке. Там никто не прибирал, и мигом принесли загаженное алое коротенькое платье, драные чулки и туфли. Лицо Джареду старательно замазали гримом, нарисовав розовые щечки и красные губы, густо замалевали глаза, волосы поставили дыбом и вплели в них красные ленты. Выход Джареда из машины произвел эффект разорвавшейся бомбы. Миг стояла тишина, Джаред непонимающе щурился на бандитов, а потом мужики взревели, заржали, заулюлюкали, от громоподобного хохота дзенькнули стекла в окнах бара, кто-то дернул Джареда к себе, и он оказался окруженный толпой, его тащили в разные стороны, лапали, лезли под юбку, задирали ее, орали что-то, кто-то даже пытался дурашливо изобразить половой акт, вытащив бесстыдно член и пристроившись к Джареду сзади, слов было не разобрать в общем восторженно-похотливом оре. Рой понял, что ситуация вышла из-под контроля, и по собственной дурости он сейчас может проебать все, если какой-то мудак присунет Джареду и на глазах у всех упадет в корчах. Он шагнул вперед, в толпу, на ходу вынимая оружие, но не успел ничего сделать – Дженсен опередил его. Дженсен ввинтился в толпу, и молча раскидывал головорезов, как бешеных собак, оставляя за собой широкую безлюдную полосу. Он двигался быстро, и действовал голыми руками, вокруг него мгновенно образовывалось мертвое поле, он словно выдавливал всех прочь своей жуткой аурой, кто-то отходил сам, кто-то отползал, и Рой не на шутку испугался, казалось, это двигается разъяренная, смертельно опасная тварь, еще более пугающая из-за того, что двигалась молниеносно и не издавая криков, молча, страшно, как локомотив на полном ходу, разве найдутся придурки, рискнувшие драться с поездом? И полминуты не прошло, как вокруг потрепанного, шатающегося Джареда образовался безлюдный круг, и вот уже Дженсен с невозмутимым, каменным лицом вел Джареда к своей машине так, словно вокруг не было никого, пустота. Отвел в тачку, посадил, вернулся к Рою, и в наступившей мертвой, угрожающей тишине любезно улыбаясь, сказал: – Дешевые спецэффекты твой конек, Рой. Но не забывай, чем закончилась твоя последняя авантюра. В этом баре ты отстегнул мне за нее тонну бабла и кусок земли. Хочешь отдать еще столько же? Рой злобно набычился и отринув реверансы – сукин сын, война так война! Недолго тебе осталось! – прорычал: – Что считать мои убытки? Ты сам за драную шлюху отвалил две тонны! Мы тут повеселились, подсчитывая ебарей этой тухлятины, оказалось легче найти тех, кто его не ебал! Знаешь, кто не вставил? Старый пердун Рики, импотент, но и ему подфартило, Джаред делал ему замечательный отсос два раза в неделю. Ты не переплатил? – Хочешь вернуть мне деньги? – Уговор есть уговор. Какой продавец будет играть против себя? Но мы еще долго будем помнить, как тебя накололи, любитель тухлятины. Рой искусственно заржал, его неуверенно поддержали боевики, Дженсен, не двигаясь, молча смотрел на Роя как змея и продолжал ухмыляться. Умел, чего уж там, умел Дженсен давить, Джаред это чувствовал даже из машины, находясь в нескольких метрах от спорщиков. Рой, наконец, замолчал, и спросил грубо: – Чего еще? Он нервничал от взгляда Дженсена и оттого злился. Дженсен негромко торжествующе засмеялся и спросил вкрадчиво: – Помнишь, что ты говорил на последней стрелке? Про своего, тогда любимого мальчика? – Что? – Забыл. «Ты его недооцениваешь». Рой моргнул озадаченно, а Дженсен, посчитав разговор законченным, слегка наклонил голову, прощаясь, развернулся к машине и пошел с видом победителя, с видом самодовольным и уверенным, будто только что проиграл именно Рой, а не Дженсен заключил невыгодную сделку. От пережитого унижения у Джареда мелко дрожало все внутри, и в горле застрял огромный колючий комок, он все никак не мог его проглотить. Последние остатки сил он тратил на то, чтобы сидеть, выпрямившись, и перед глазами расцветали уже черные звезды, когда дверца открылась, сел рядом Дженсен и приказал водителю: – Давай, Джо. Машина тронулась, и Джаред инстинктивно забился в угол, подальше от Дженсена. Удивительно, но через некоторое время слабость отпустила, ему стало совсем немного легче, и Джаред перевел дух. Интересно, сколько в этом облегчении влияния Дженсена. Черные цветы перед глазами пропали, он мог дышать. Но тут же вернулся стыд, за себя, за дикую, безобразную сцену, какую напоследок устроил Рой, за свой ужасный вид, он заново принялся переживать свое унижение, и тут Дженсен повернулся к нему и позвал. – Джаред. Слышно было по голосу, ломает себя и старается говорить мягко, но получалось у него не очень. Джаред, неожиданно для себя, выдавил: – Не смотри на меня. Какого черта Дженсен уселся сзади, рядом с отвратительно размалеванной шлюхой? Чтобы быть ближе? Чтобы уже в машине – нагнуть, а что, удобно – расстегнул джинсы и наслаждайся, пока шлюха работает. Знал бы он, чем может закончиться такой минет! Джаред накручивал себя, психовал, Дженсен кашлянул, и заговорил снова: – Джаред, это всего лишь тряпки. Хотя, должен сказать... хм, ты можешь не поверить, но тебе идет. Джаред повернулся к Дженсену, не веря своим ушам. Дженсен улыбнулся, и Джаред снова оказался шокирован, потому что улыбка... улыбка делала грозного босса сектора В таким, таким... хотелось греться в лучах его тепла. А Дженсен добавил, окончательно обезоружив Джареда: – Ты красивый. Джаред немедленно выдвинул ультиматум: – Сдохну, но в платье ходить не буду! Как будто у него было время. Но Джаред не думал сейчас об этом, весь в представлениях новых унижений, Дженсен мирно согласился: – Как хочешь. И тут же заговорил снова, наклонившись к нему: – Но я хотел поговорить не об этом. – О чем можно разговаривать со шлюхой? Кому и как я буду отсасывать? Так торопишься меня пристроить к делу, отработать вложения? – снова завелся Джаред. Он сам себя не узнавал, но продолжал нарываться, страх перед любым наказанием казался теперь глупым, ему нечего было терять. Чего уж там, когда жить осталось всего ничего. – Нет, не об этом, – ровно ответил Дженсен. – Странно. Рой не утруждал себя разговорами, и не пытался залезть мне в душу, я думаю, это даже честнее. Конечно, в душу Рой не лез, зато мозги ебал знатно, но Джаред об этом не собирался говорить. – Джаред. Джаред нехотя повернулся к нему, посмотрел враждебно. Дженсен выдержал его взгляд спокойно, потом протянул руку и коснулся сгиба локтя, синего от неудачных инъекций. Джаред от осторожного прикосновения пальцев вздрогнул и еще глубже забился в угол, скрестив перед собой руки в защитном жесте: – Не трогай... не трогай меня. Прозвучало крайне жалко, и Джаред замолк, загнанно дыша. Дженсен ровно смотрел, не меняя выражения лица, упрямо и непреклонно. – На чем ты сидишь? Джаред молчал, Дженсен терпеливо ждал, через долгое время Джаред пересилил себя и ответил нехотя: – Серая лирка. Дженсен кивнул, и так же непреклонно-мягко заключил: – Придется завязывать. Джаред отвернулся к окну, скрывая безнадежную ухмылку. За два часа до передачи Джареда Эклзу ему в клинике всадили дозу, которой хватит до конца жизни. Это даже немного смешно – до конца остатка жизни точно хватит. – Джаред, я не шучу. Джаред примирительно ответил: – Я понял. – Значит, ты понял, что тебе придется лечиться? Джаред похолодел. Такого поворота он не ожидал, судя по голосу, Дженсен собирался заняться излечением Джареда прямо сейчас же, и тогда... тогда его повезут в больничку, типа той, в которой его столько пытали. И остаток жизни он проведет в роли лабораторной крысы. Мистер Ли-2 будет колоть ему всякую дрянь, экспериментируя, поможет ли ему это, или вон то, а он будет лежать беспомощный, привязанный к кушетке и умирать от боли. С ним что-то такое сделалось, слезы полились сами, он трясся, и быстро-быстро говорил жалким, прерывающимся голосом, не смея прикоснуться к Дженсену, если б не страшный яд в его крови, он бы сейчас упал к нему на колени, и умолял, но он боялся, боялся себя – боялся сделать что-то, что нельзя будет исправить, и лепетал: – Нет, нетнетнет, не надо, я не хочу в больницу, они держали меня связанным, кололи, смотрели как я... не хочу снова, так больно, я, пожалуйста, я буду послушным! Я... только не надо меня снова в каменный мешок... Не надо в больницу! Увидел, что Дженсен тянется к нему, растерянный, маска невозмутимости слетела с его лица, и, кажется, он даже был испуган, и тут Джареда как молнией пронзило, его слезы – тоже яд, он закричал истерично: – Не двигайся! Не приближайся ко мне! В голосе Джареда было столько страха, что Дженсен замер было, на лице его появилось угрюмое выражение. Он пересел подальше от Джареда и дождавшись, пока Джаред перестанет всхлипывать, сказал ровно, не повышая голоса: – Хорошо. Я подумаю, как это устроить. Больницы не будет. – Помолчал немного, и продолжил, увидев, что Джаред успокаивается: – На самом деле у нас нет больницы такого профиля. И, я не собирался... Джаред, мне кажется, ты не понимаешь. Тебя никто не будет заставлять... Никто тебя не тронет. – Помолчал, явно растерянный, и добавил упрямо: – Но лечиться все равно надо. Джаред, измученный истерикой, разбитый, прерывисто вздохнул, вяло взял протянутый Дженсеном платок, вытер лицо, и долго хмурился, разглядывая черно-красные разводы на нем. И сказал устало: – Хорошо. Как скажешь. Только... пожалуйста, Дженсен. Дай мне хотя бы... три дня. Мне надо немного прийти в себя. Дженсен спросил с едва заметным скепсисом: – До первой ломки? – До первой ломки, – покорно согласился Джаред. Дженсен осуждающе покачал головой, вздохнул и сказал с досадой: – Если б ты знал, Джаред, сколько людей мне вот так обещали – до первой ломки, а потом я находил их трупы в подворотнях. – Три дня, – прошептал он умоляюще. Унизительно, да, но Джаред не мог, не мог провести последние дни запертым в четырех стенах. Пожалуйста. Дженсен высматривал что-то в его лице, может, искал того чистенького ухоженного мальчика из прошлого, который таскался на переговоры в Кильке каждый день? Или искал хоть тень желания стать здоровым, самого главного условия выздоровления? Знал бы он, что все это бессмысленно. – Хорошо, – сказал Дженсен, раздумывая, – но вечером я все равно приглашу Калеба, он хотя бы визуально осмотрит тебя. – Он полезет в мою задницу? Будет рот смотреть? Трогать меня? – Джаред вспомнил, как его осматривал Ли, это было противно. И, конечно же, не мог ни на секунду забыть, как он опасен для окружающих – а это было страшно. Губы Джареда задрожали, слезы снова закапали, и Дженсен поспешно сказал: – Нет-нет. Он не будет трогать тебя, не притронется, обещаю. *** Все время с момента его превращения в ядовитого монстра Джаред решал сам с собой сложную задачу. Он думал об этом беспрерывно, как только боль от Зири отпустила, оставив его слабым и будто вывернутым наизнанку, думал он об этом и в машине, и задним планом во время ужасной сцены у бара, и во время разговора с Дженсеном, думал и теперь, когда вокруг него в доме, который он едва разглядел, поднялась суета, и Дженсен куда исчез. Его отвели в ванную комнату, и пытались помочь, но Джаред отказался, не такой уж он инвалид, отмокал он там долго, потом так же долго расчесывал длинные волосы, и пристально рассматривал себя в зеркале. Сказать или не сказать? Признаться? Рассказать правду, и оказаться изолированным от всех – как заразную крысу его немедленно засунут под стеклянный колпак и будут изучать. Или не рассказать и прожить последние три дня нормально, по-человечески, обманывая себя, что нет в крови никакого яда, наслаждаться последними часами и потом уйти тихо, незаметно, под утро. Он здесь не осмотрелся еще толком, но после суровой школы Роя научился, совсем немного, читать людей. Судя по виду этих людей, которые встретились ему в доме Дженсена, никто из них не захочет видеть его ползающим голым по полу, с резиновым хуем в заднице, вылизывающим чужие плевки. Они казались до дикости нормальными. Доброжелательными. Вели себя уверенно, но не нагло, и не задумываясь предлагали помощь – довести до комнаты, показать, где что, накормить, ненавязчиво и спокойно – Джаред не видел в их глазах похоти и глумления. Он бы наверняка смог прожить здесь спокойно три дня. Предлагали помощь... Джареду нужна была помощь иного рода, более глобальная, но он боялся ее попросить, и не верил, что его могут спасти. Маленький, отчаянно хотевший жить ребенок внутри Джареда всхлипывал, и умолял жалобно – спасите меня, спасите, пожалуйста, я не хочу умирать! – другой Джаред, взрослый, прошедший через ад унижений и боли не верил больше никому, не плакал, не умолял, он тихо и обреченно ждал. Еще оставался какой-то мизерный шанс до введения яда Зири, он даже верил, что если чудом выберется отсюда, то сможет вылечиться от наркозависимости, но теперь... Теперь никто бы не спас его, даже Дженсен. Да, Дженсен! Этот человек вызывал у Джареда эмоции ровно как и в первую встречу. Противоречивые, болезненные, яркие – Дженсену хотелось перечить, его хотелось задирать, его хотелось обвинять. Его хотелось ...поцеловать. Хотелось – постыдно и по-детски, но да, видеть его влюбленным. И никуда не делась нелепая обида, от которой закипали слезы, и ныло сердце. Джаред с восторженным мрачным испугом думал, что мог бы... мог бы воспользоваться своим страшным, ядовитым оружием. Но не сейчас. Не сейчас, точно, дотянет до самого конца, а там... там посмотрим. Он оставлял себе этот шанс, колеблясь и не веря себе, что сможет, но допускал. *** Калеб, как и обещал Дженсен, не трогал его, попросил раздеться, попросил показать руки. Покачал головой и молча вышел из комнаты, которую выделили Джареду. Дженсен вышел следом, а Джаред прокрался за ними, выждав пять минут. Он спрятался в темном углу, перед раскрытой деверю гостиной, и за грохотом сердца сперва не мог ничего расслышать, но потом начал разбирать слова. Калеб явно был рассержен, Дженсен тоже был не в лучшем расположении духа. – Ты хоть понимаешь, что мальчик серьезно болен? Тут и анализы никакие не нужны, достаточно посмотреть на него. Его ветром сдувает, он истощен! Руки... страшно смотреть. Его немедленно надо лечить, и не факт, что уже не поздно. – Он боится больниц. – И что? Нужно объяснять... – Я все понимаю! Я хотел сразу везти к тебе, но он так кричал, и я... ему нужно время. И мне тоже. Я не знаю, как себя вести, как не напугать его. Он тени шарахается, боится всего. Прикосновений, боли. Давай подумаем, как устроить это здесь, у меня. – Этот мальчик вьет из тебя веревки, едва появившись. – Хм. – Дженсен. – Что? – Когда мне прийти снова? – Я скажу. – Дженсен, ты играешь с огнем. – Он попросил у меня немного времени. Я пообещал. Все. – О, ладно, все, не смотри на меня так. Ты ведь знаешь, я на твоей стороне. – Ему много пришлось пережить. Он не просто так боится белых стен и ваших жутких железок. Я попробую его убедить... уговорить как можно скорее. – Договорились. Жду твоего звонка. Джаред долго еще сидел в углу в темноте, перебирая так и сяк неожиданные познания. Как интересно. Доктор Калеб, знавший Дженсена, вероятно, давно, считает, что Джаред вьет из него веревки? И еще – Дженсен боится напугать его. Боится напугать! Джаред сам себя боялся, чтобы не навредить кому, а тут... интересно. Глупое сердечко трепетало и билось, взволнованно, сладко, и было немного больно. *** Джаред не считал часы и минуты, но просто жил. Удавалось долго, почти целых два дня, он с жадностью, будто очнувшись, изумленно оглядывался кругом, расспрашивал об устройстве сектора, сильно отличавшегося от владений Роя. Дирри, управляющий в доме, охотно рассказывал, показывал, когда ему было некогда Джаред приставал к Ольгеру, и тот обстоятельно рассказывал тоже, нисколько не боясь, что Джаред может оказаться шпионом, возил по сектору и показывал на карте, где Первые Ворота, где Вторые, рассказывал, что можно добыть под землей, в огромных катакомбах, и когда Джаред наивно спросил – а вы не боитесь, что я сведения передам вражеской зоне – его добродушно обхохотали и похлопали по плечу: – Тогда ты будешь первый лазутчик, который захотел вернуться к Вонючке Рою. Джаред удивился: – А что, никто не возвращается? – Нет, – самодовольно кивнул Ольгер, – от них мы больше всех людей получаем. Бегут от Роя людишки! Да ты и сам скоро поймешь, что у нас лучше. «Скоро» у Джареда не было, но он старался об этом не думать. Дженсен целыми днями пропадал где-то, приходил только ночевать, и Джаред его совсем не видел – и обижался. Сидел на подоконнике поздним вечером, высматривая огни подъезжающей машины, и отчаянно злился. И понимал, что вроде как, Дженсен дает ему обещанное время, и, как он сказал, просто не знает, как подойти к Джареду, чтобы не напугать, не обидеть, и так лучше для всех, и для Дженсена тоже – Джаред не сможет случайно его убить. И не случайно тоже. Джаред понимал, что так лучше, но все равно злился. *** Третий, последний день с утра не задался у Дженсена, что-то случилось с его машиной, он вернулся в дом и долго спорил с кем-то по связи, Джаред тенью вышел в гостиную, и Дженсен замолчал. Джаред устал притворяться перед собой. Когда остается один день, просто нет сил лгать. Он с тоской смотрел на Дженсена, сознавая, что, может быть, снова жалок сейчас, но пусть, пожалуйста, пусть он останется. Пусть он не уйдет сегодня никуда, и побудет дома, нельзя говорить о благодарности – побудь со мной, я не убил тебя, хотя бы просто будь рядом за это – и нельзя никак иначе объяснить глупый каприз, но ведь Калеб говорит, что Джаред вьет из Дженсена веревки? В трубке Дженсена кто-то орал, оправдывался, но Дженсен, не слушая больше, швырнул ее в сторону и в два шага оказался рядом. Он так быстро подошел, что Джаред попятился, чуть не упал назад, Дженсен поймал, перехватил за тонкую талию стремительно и аккуратно, и не поставил сразу вертикально, а застыл, глядя в глаза Джареда. А Джаред смотрел на него, смотрел-смотрел, насмотреться не мог. Он уже соскучился, и рассматривал жадно отросшую щетину, светло-зеленую радужку его глаз, внезапно длинные, выгоревшие рыжие ресницы, от Дженсена так хорошо, головокружительно пахло, и губы, его губы, приоткрытые, будто он хотел спросить что-то, были так близко. Джаред висел в воздухе, в его руках, отпусти его Дженсен и он упадет, но он никогда раньше не чувствовал себя так защищено, так... тепло. Джаред невольно потянулся к губам Дженсена, и увидел ответное движение, теплое дыхание Дженсена коснулось его щеки, и тут, как от щелчка – ликование сменилось ужасом, он сейчас поцелует Дженсена и убьет его! Джаред резко отвернул голову и забился в его руках, голос от ужаса пропал, он хрипел: – Отпусти, отпусти! Опомнился уже сидя в кресле, Дженсен стоял перед ним, протягивая высокий стакан, и этот жест сразу напомнил Джареду Кильку и дурацкое алое платье. Джаред взял стакан, снова обеими руками, стуча зубами. выпил жидкость, и не разобрал, что это. Он обреченно ждал, что Дженсен, разозленный его истерикой и «шараханьем» уйдет немедленно, и у Джареда не было решимости просить его остаться. Слишком напугал его чуть не случившийся поцелуй-убийство. Но Дженсен, решительный, и правда злой, не уходил. Скинул свою черную куртку, схватил стул, поставил перед Джаредом, сел. Наклонился к нему, и Джареда снова накрыла невидимая, но весьма ощутимая штука, которой не было названия, аура – не подходила, слишком плоское, нежное, зефирное, сейчас на него давила мощная сила, не давая сдвинуться с места, вздохнуть, убежать. Дженсен выглядел разъяренным, и даже не сразу смог заговорить. Выдохнул, снова набрал воздух, выпустил медленно, и проговорил низким, угрожающим голосом: – Рассказывай. Джаред испуганно спросил: – Что? – Кто тебя... – зарычал, потом будто опомнился, закрыл глаза, выдохнул снова и, сдерживаясь, договорил: – Кто тебя обидел? Тебе сказали что-то? Сделали? Посмотри на меня, смотри в глаза. Что? Джаред быстро замотал головой, но Дженсен не отступал, смотрел так же тяжело, едва сдерживая ярость. – Не ври мне. Когда ты вошел в гостиную, у тебя было такое лицо – мне не могло показаться. Убитое. Ты что-то скрываешь от меня? Что? Кто посмел? Что, черт возьми, происходит?! Джаред понимал теперь, что ярость Дженсена направлена на его воображаемых обидчиков, и несмотря на холод смерти, стоявшей за плечом, испытал какое-то детское, немного горькое удовольствие. Не равнодушен. Не забыл. Не потому бегает из дома, что видеть его не хочет. Но как успокоить его, растревоженного? – Ничего, я просто... Я хочу, чтобы ты остался. Признание далось нелегко. Дженсен непонимающе моргнул, сбитый с толку, и так ясно читалось на его лице сомнение – только что Джаред устроил истерику, мол, не трогай меня, противно, но потом тряхнул головой и упрямо вернулся к опасной теме: – Нет, подожди. Тут что-то не так. Здесь все люди проверенные. Рой? Этот мудак как-то добрался до тебя? Кто тебя испугал? Что тебе сказали? Ах, как просто было бы – взять и поцеловать, утянуть в поцелуй, заткнуть рот, он сделал бы так, если бы не был Ядовитой Бомбой – и отчего-то знал, что сработало бы, Дженсен отвлекся бы сразу, и ему, возможно, понравилось бы. От невозможности простого действия ныло, ныло под ребрами, казалось бы, какой пустяк, ты очень скоро потеряешь большее – саму жизнь, но в этот момент было очень горько от такой малой и такой важной потери. Джаред опустил голову, и проговорил устало, бесцветно: – Я тебе все расскажу. Все-все. Но не сейчас, завтра. А за это ты никуда сегодня не уйдешь. С ним можно договариваться, Дженсен понимал этот язык договоров. Придерживался строго, и не любил нарушителей. Безусловно верил второй стороне – до первого прокола. Этот язык ему был понятен, это не противоречивый язык любви, эмоций, страсти. Джаред надеялся, что сработает, и... ему повезло. Слегка успокоившись, Дженсен посмотрел на него, настороженно, остро, и согласился: – Хорошо. Я не уйду. Что-то мне подсказывает. что я не смогу сегодня нормально делами заниматься. Проверю тут все, и вообще... – он поднялся со стула и огляделся в поисках трубки, увидел, шагнул к ней, но остановился и снова посмотрел на Джареда. Напомнил жестко: – Я буду ждать. Расскажешь все. – Да. Джаред не думал, что из его затеи что-то получится. Ожидал, что Дженсен запрется в кабинете, и будет решать дела по связи, и день пройдет как обычно, за разговорами с Ольгером, или на кухне, где он будет сидеть тихо возле барной стойки и смотреть, как колдует повар Лин, и по кухне плывут вкусные запахи, или будет слушать рассказы Дирри, ему нравилось их слушать. и он готов был, пусть, он бы знал, что Дженсен тут, за стенкой и этого довольно. Но почуявший неладное Дженсен не отходил от него. Не пытался занимать разговорами, но был рядом, смотрел на него, и словно ждал – попроси, сделаю. Джаред и просил. И Дженсен беспрекословно таскал ему невиданную роскошь – мороженое из холодильной камеры, приносил плед, книгу, односложно отвечал на вопросы, уносил книгу, застывал мягкой невидимой тенью в углу, пока Джаред болтал с Ольгером, и никуда не уходил, хотя Джаред ждал этого. Время утекало, и было все меньше сил казаться оживленным, и неотступное внимание Дженсена вдруг стало тяготить, Джаред с трудом дождался ужина, высидел за ним, вяло ковыряя вилкой салат, и заявив, что идет спать, и прошу меня не беспокоить больше, спасибо – поспешно убежал к себе. Он закрыл дверь на ключ, забрался в одежде под одеяло, забился просто в темноту и тишину, в норку, и тихо заплакал. Он слышал, как кто-то подошел к двери и неуверенно топчется, потом даже постучали, и Джаред знал, кто это, но не открывал, и плакал безутешно, оплакивал свою глупую, неудавшуюся жизнь и держался изо всех сил, чтобы не побежать к двери. Бог знает, что бы случилось, если бы открыл, он бы разрыдался, умолял, просил спасти, он бы случайно убил Дженсена, припав к нему на грудь и замочив ядовитыми слезами, и теперь уже ясно было, что он никогда бы не смог его убить специально. Дженсен скоро ушел. Джаред наплакавшись, долго лежал в оцепенении, без мыслей и без чувств. Время замедлилось, словно издеваясь над ним. Джаред выбрался из-под одеяла, и следил за стрелкой часов на стене, пока не надоело лежать. Восемь, девять, десять... Джаред забрался на подоконник, и следил за стрелками оттуда, и время тащилось, как беременная черепаха. В полдвенадцатого Джаред почистил зубы и лег в кровать, но, конечно же, спать не получалось. Четыре часа осталось, и это было много для размышлений, и чудовищно мало для жизни. Снова вдруг захотелось увидеть Дженсена, просто до слез, и некоторое время поборовшись с собой, Джаред встал. Если Дженсен у себя и спит, он просто посмотрит на него. Посмотрит и уйдет. Если нет, он поищет его по дому, может, он сидит в гостиной, тогда Джаред скажет, что спустился попить воды. Посмотрит на Дженсена, и уйдет. И все, все. *** Дженсен оказался в спальне. Джаред сперва продумал, что он спит, подкрался к кровати, и наткнулся на внимательный взгляд. Джаред неловко замер в своей мягкой, серой пижаме, и уставился на Дженсена, широко раскрыв глаза, мелькнуло вдруг в голове, что, если он сейчас рассердится, или спросит – убить меня пришел? Но Дженсен сел, добавил света в ночнике, и посмотрел на него так, словно Джаред смертельно больной, а Дженсен не хочет, не верит, и боится это признать. – Что? – шепотом спросил Дженсен, и Джаред не выдержал больше. Не смог, да, слабак, ну и пусть! Но он не смог уйти в одиночестве, тихо и незаметно, ему было страшно, так страшно, и одиноко. Почему бы не прийти к Дженсену? За утешением, за последним словом, это ведь не так много. Ему так мало нужно. И Джаред ведь обещал, что все расскажет завтра. Оно уже наступило, это завтра. Джаред не заплакал, выплакал уже все, и хотя внутри все дрожало, глаза оставались сухими. – Попрощаться пришел, – просто сказал Джаред. Смотрел на Дженсена прямо и спокойно, и было легко смотреть – он больше ничего не скрывал. Дженсен не двигался, не спрашивал ничего – побледнел сильно, и, видно было, не решался – сильный, большой, не решался спросить, чтобы узнать правду. Дженсен выбрался из кровати, Джаред рассматривал его плоский живот, золотистые волоски на ногах, красивый, ладный, он казался моложе без одежды, и Джаред смотрел жадно, бесстыдно. Да, ему нравится. Да, он не будет это скрывать. Слишком мало времени. – Джаред. Ты хочешь уйти? – Не хочу. – Тогда что... – Я умру сегодня ночью. Ну вот и все. Он сказал, и стало легче. Всего на секунду, потому что в следующую он посмотрел в глаза Дженсена и увидел в них такие смятение и страх, что пожалел о своем признании. И с этого неверящего взгляда Дженсена время снова понеслось, сорвалось вскачь, как бешеное. Дженсен стремительно скользнул к нему, схватил за руку, так крепко, выдохнул: – Что ты... Что ты сказал?! – У меня в крови яд. Если бы ты трахнул меня, или поцеловал – умер бы. Дженсен думал быстро, и не занимался глупостями – не верю, не может быть – поверил сразу, и сказал: – А теперь умрешь ты. Постой... значит, ты поэтому так отскакивал от меня? Потому что боялся убить? – посмотрел, так и не отпуская руку, кивнул себе, – да... Боялся. И сейчас боишься. Но... подожди, ты должен был убить меня, и – что дальше? Что он тебе пообещал? Джаред вытянул руку из захвата, сказал нехотя: – Неважно. Он соврал. – Джаред, рассказывай, ты дал слово. Джаред не помнил, что клялся, но ответил: – Он сказал... сказал, что я получу антидот, и яд не отравит меня следом за тобой. Но он соврал, я видел это по его лицу. – И у тебя осталось... Джаред посмотрел на часы в спальне Дженсена и ответил: – Около четырех часов. – Ладно, – сказал Дженсен, и повторил, – ладно. И кинулся к шкафу, крикнул через плечо, выхватывая первые попавшиеся брюки: – Бегом, одевайся. Едем к Калебу. Джаред стоял, как вкопанный, Дженсен через полминуты уже был одет, схватил его снова за руку, и потащил за собой: – Неважно, пижама, какая разница, некогда, – и орал уже в трубку, невесть как взявшуюся в руке: – тачку привезли из ремонта? Где стоит? Быстро, несите ключ, быстро! Джаред пытался говорить что-то, лепетал: – Дженсен, стой! Но Дженсен не слушал его. Он тащил Джареда чуть не бегом, и вокруг него завихривались, загибались невидимые обычному глазу взбудораженные энергии, Джаред, спотыкаясь, летел за Дженсеном, и чувствовал странный восторг, облегчение и осторожную надежду. В клинике Калеба они были уже через пятнадцать минут, и доктор был уже там, и тоже не занимался лишней болтовней, не ужасался, не выражал сомнений. Потащил сразу на кушетку, взял кровь, жестко велел лежать, колдовал что-то с колбочками, микроскопами, одновременно задавая Джареду вопросы, короткие, быстрые: – Сколько у нас времени? Зири? Не слышал. Как он действует? Похоже на... Как долго вливали? Ага, можно рассчитать токсичность. Дженсен все время говоривший с кем-то по связи, и не отпускавший руку Джареда, спрятал аппарат, наклонился к его лицу, сказал тихо: – Не бойся ничего. Жаль, ты не рассказал раньше, но я понимаю. Понимаю. Доверие нужно заслужить. Послушай, я хотел бы быть здесь, но я не могу просто тупо ждать, я должен действовать параллельно. Испуганный, Джаред вцепился в него: – Что ты хочешь... Дженсен успокаивая, гладил его по волосам, но выглядел страшно. Глаза были светлыми от ярости, и лицо, такое лицо. Лицо убийцы. Но говорил Дженсен мягко, смотрел страшными глазами, а в мыслях был уже далеко: – Собираюсь достать нашего доктора Ли. Ты говорил, пока мы ехали сюда – он создал яд? – Зири, – прошептал Джаред. – Да плевать, как оно называется. Я знаю, где эта тварь сейчас, в данную минуту, и я его достану. Я распотрошу его клинику к ебеням, и если существует антидот, я его принесу. – Его нет, Дженсен! Противоядия не существует. – Я все-таки проверю. Если даже и нет, Ли не останется без награды. *** Время – такая странная штука, то тянется, то неумолимо убегает, и начинает лететь быстрее, когда пробуждается тень надежды. Просишь его – остановись, не спеши, каешься, что так долго тянул, жалеешь, почему сам – не поверил. А ведь как охотно он осуждал Дженсена за то, что он не поверил в него, не узнал его, не захотел прислушаться к внутреннему голосу. А сам-то, сам – чем лучше? Джаред маялся, страдал от сожалений, от того, что его никто не упрекнул, не сказал – раньше надо было теперь поздно, сам виноват – старались его спасти и даже, может быть, рисковали жизнью. Джаред боялся смотреть на часы и думал о Дженсене. Он поехал не один, и Джаред видел его в драке, но боялся все равно, лежал на кушетке, тоскливо смотрел на дверь, и прислушивался к уличному шуму. Калеб склонился над колбами, что-то делал там, бормоча себе под нос, и не обращал на него внимания. Первый признак подступающей боли Джаред сознательно проигнорировал. Он уговаривал себя – это нервы. Это, может быть, ломка, кстати, да, вполне по времени, ну и пусть обычно он держится чуть больше трех дней, сейчас все другое. Вторая судорога была сильнее, скрутило болью, будто хлыстом ударили, Джаред скрючился на кушетке, кусая губы. И тоска взяла смертельная – не увидит больше Дженсена, нет его здесь, не успеет, и радость – хорошо, что нет, не увидит, как Джаред мучается. Третья волна судорог прошла мощной волной, обжигая болью, от нее вскипала кровь в венах, мозг, Джаред замычал, не в силах терпеть, судороги больше не прекращались, больно, больно, как больно! Калеб кричал что-то, Джаред не понимал, его так корчило, что Калеб еле удерживал его, они вместе повалились на пол. Сознание выключалось, включалось снова, как лампочка мигала, вот он видел склоненное над собою лицо Калеба, лысина блестела от пота, и он закусив губу что-то делал, инъекцию? Пытался помочь, облегчить боль? Не помогало, не помогало, нет! Это было в сто раз хуже процедуры вливания Зири, Джареду казалось, его жгут раскаленным железом изнутри, выжигают мозг, глаза, горло, все тело внутри кипело одной жуткой, невыносимой болью. И вот снова темнота, и какой-то другой мужик, крепкий, сильный, но почему-то с разбитым лицом держал Джареда, распростертого на операционном столе. Калеб пристегивал Джареда к столу крепкими ремнями. Еще лампочка мигнула, и в окнах предрассветная серость, а на фоне окна знакомый до боли силуэт, наверно, ему уже что-то мерещилось, это не может быть Дженсен, он сейчас охотится за доктором Ли в секторе А, или уже вернулся? Джаред хотел позвать его, но голоса не было, вообще, по ощущениям не было горла, связок, он как желе внутри, озеро боли расплавленных костей и кишок, но Дженсен подошел сам, и наклонился. Это точно он, напряженный, как натянутая струна, губы сжаты, брови сведены, губа рассечена и свежий шрам на лбу, но он живой, и нечаянная, неожиданная радость придала Джареду сил. Джаред открыл пересохший колодец-рот, и прохрипел: – Ты... ты здесь. Дженсен гладил его по волосам, говорил что-то, но Джаред не слышал, лампочка вспыхнула в последний раз, и Джаред утонул в темноте. *** Первыми пришли звуки. Сперва невнятные, далекие – бубубу, бубу, потом бубненье распалось на отдельные звуки, слоги. Слова. А потом он узнал голос, и не помнил пока, как зовут человека, но знал, что голос раньше слышал, и он не вызывал неприятных эмоций. Не враг, не похоже. Второй голос волновал, его хотелось слушать, но он звучал реже, и приходилось ждать, пока отболтает тот, другой, а потом он начал прислушиваться и к смыслу речей. – ... как такое может быть? Калеб, это нельзя исправить? – Никогда не бываю категоричен, но я не господь бог. Может быть, кто-то и сможет, но не я. Это не в моих силах. – Он очнется, и... – Да. Тебе придется сказать ему. – Спасибо, друг! Может быть, ты скажешь, ты же с ним это сделал. – Я спас ему жизнь, и это уже чудо. Учитывая, что ты не нашел антидот... – Его не было. Джаред был прав. Ли я размазал, но антидота нет. – Радуйся, что он жив, и не растение. Будет вполне нормальным, разве что... – Ядовитым. Не растение, да. Ядовитый плющ. – Этот яд теперь для него не опасен. – Но опасен для всех других. – Подумай, как сказать ему об этом, когда проснется. Смысл пока оставался непонятен, но он терпеливо ждал – все вскорости станет ясным. Страшно больше не было. Он смутно помнил страх и боль, но знал – больше этого не будет. И очень скоро он выплывет из этого полусна, полуяви. Джаред совсем не хотел этого, но снова оказался в состоянии войны одного против всех. Он именно так себя чувствовал после очередной, громкой и бессмысленной ссоры с Калебом, сидел на подоконнике в своей палате, угрюмо смотрел в зарешеченное окно и снова чувствовал себя пленником. Пленником, снова! Ярость, вот что он еще чувствовал. Калеб, конечно, тут был не при чем. Это все Дженсен! Фанатично преданный своему боссу, Калеб делал ровно то, что и другие – выполнял его приказы, беспрекословно подчиняясь. А как Джаред радовался, что остался жив! Детская радость переполняла, хотелось скакать, орать, смеяться, и восстанавливался на удивление быстро, хотя ломка догнала, не прошло и нескольких часов, как он очнулся – начало ломать, выворачивать кости. Но по сравнению с тем, что он претерпел раньше, это были цветочки, Джаред даже и не пискнул. А вот Дженсен немедленно воспользовался случаем, напомнил договор, чертов бюрократ – до первой ломки, помнишь, Джаред? А ты помнишь, что обещал не засовывать меня в больницу? Дженсен помнил, сдержанно ответил, что скоро все будет готово, и Джареда он сам, лично, отвезет домой. А пока дай Калебу понаблюдать за тобой, он, все-таки, спас тебя. Джаред тогда согласился легко, он весь бурлил от радости, целая жизнь, целая огромная жизнь теперь снова была перед ним! Подумаешь, пересидит, не всегда же его будет ломать, тем более что приступы кончились как-то подозрительно быстро, он и суток не мучился. Хм. Калеб начал было рассказывать, что ломка повторится, но чем дальше, тем слабее, а почему не так ужасно, без выплевывания кишок, без поноса, это потому, что... и замолчал, подозрительно так. Джареда тогда впервые кольнул укол подозрения, он со страхом спросил: – Что-то со мной не так? Калеб отговорился, что все ему расскажет Дженсен, и выскочил за дверь. Вечером пришел Дженсен и сдержанно, без эмоций, рассказал. Оглушенный, Джаред смотрел на него во все глаза, и чувствовал, как радость от спасения испаряется. – Нет, – прошептал он, руки сами собой сжались в кулаки. Он вспоминал моменты из тех трех дней, когда был Ядовитой Бомбой, быстро-быстро прокручивалось перед глазами, как он уклонялся он прикосновений, как был десятки раз в шаге от нечаянного убийства, и тот неслучившийся поцелуй, бог мой, теперь так будет всегда?! – Нет, – повторил Джаред, задыхаясь от эмоций, больно, снова было больно, горько, обидно! Снова отверженный – неприкасаемый. Навсегда. – Джаред. Джаред дико посмотрел на него – Дженсен не выглядел подавленным. Он, как заметил Джаред, в сложные для него минуты просто надевал непроницаемую маску на лицо, и сейчас, вот именно сейчас эта манера отстраняться дико бесила Джареда. – Что? – агрессивно рявкнул Джаред, Дженсен моргнул, на мгновение маска спала, мелькнула в глазах растерянность, боль, но он быстро справился. – Ты жив, это главное. – Да что ты говоришь! Я теперь не смогу...– Джаред недоговорил. Заняться с тобой сексом. Трахнуться с тобой, даже просто поцеловаться! Не смогу тебе отсосать, а мне так хочется, ты – единственный, кому бы я делал это с радостью. Ты единственный, кого я хочу, я думал, что никогда, никого на свете не буду хотеть, так мне все были ненавистны. Но стоило тебе появиться, и я понял, что еще живой. А теперь? Теперь я буду вынужден смотреть на тебя, видеть тебя, и знать, что никогда тебя не получу. Джаред не сказал вслух, но, наверное, это было не нужно, все было написано у него на лице, он понял по реакции Дженсена. Дженсен смешался на мгновение, потом устало провел по лицу рукой, сгорбился, уставился в пол. Взглянул исподлобья на Джареда и упрямо сказал: – Неважно. Мне все равно, какой ты, главное – ты жив. Джаред, притихнув, смотрел на него, и какой-то маленький злобный говнюк внутри не давал поверить, Джареда разрывало от нового, такого оглушительного горя и обиды на весь мир, и какой-то черт дергал за язык, заставляя выплевывать злые слова: – О, да, я верю. Ты, наверное, хочешь так же, как Рой, использовать меня? Какое удобное оружие, правда? Как хорошо, что я жив, точно! Тебе так повезло! Дженсена как ударили, он отшатнулся, побледнел, но очень быстро справился. Джаред весь кипел, глядя, как Дженсен встает, и говорит сдержанно: – Тебе нужно отдохнуть. Я приду завтра. Джареда уже несло, он орал вслед несусветное: – Да-да, приходи со списком, вместе обсудим, под кого меня подложить! Двуличный ублюдок, лжец! Запер здесь, как крысу подопытную, а врал-то! С тех пор так и пошло. Дженсен приходил каждый день, с невозмутимым лицом, и ровным голосом говорил, что все будет хорошо, надо немного потерпеть, возьми книги, что ты хочешь на обед, хорошо, ничего, ладно, да, скоро поедем домой, нет, я не собираюсь использовать тебя как Рой, до завтра, Джаред. Джаред после того, как за Дженсеном закрывалась дверь, испытывал приступы раскаяния, ненавидел себя, ненавидел весь мир, мысленно просил прощения, но на следующий день оскорбления, подозрения, издевки сыпались на Дженсена снова. Дженсен терпел стоически, и тем еще больше бесил, и самый главный козырь, каким бил Дженсена Джаред – это было его заточение. Его не выпускали из клиники. Из палаты. Месяц прошел, а он все был в клинике, и не слушал, когда Калеб пытался объяснить – Дженсен здесь не причем, это я так решил, Джаред, с тобой происходят изменения, и лучше будет, если ты пока останешься здесь. Какие изменения? Какие такие, нахуй, изменения? Ну да, он изменился. Любой бы изменился, проторчав в этом сраном Отстойнике хотя бы месяц, а он здесь был сильно дольше. Его сделали шлюхой, подсадили на наркоту, а напоследок превратили в полную ненависти ко всему живому ходячую отраву. Дело тут вовсе не в его изменениях, а в том, что Дженсену он тупо не нужен в доме, опасен, и его будут держать здесь как лабораторную крысу, и изредка выпускать на задания – если Дженсену понадобится. Если он прикажет. Вот и все, а все остальное – лживые слова, кружева, которыми прикрывают пятно на столе. Вранье. Калеб болтал что-то про яд, мол, Джаред, ты становишься другим, меняется твой характер, и даже внешне ты неузнаваемо, пугающе переменился, я беспокоюсь, тебе лучше оставаться здесь, но Джаред не видел особой разницы. Заходил иногда в крошечную ванную комнатку, и пристально рассматривал себя в зеркале. Видел себя всего по пояс, но этого хватало, чтобы заметить, что рогов у него не выросло, чешуей не покрылся, и если посмотреть назад, хвоста тоже не наблюдалось. Ну да, поправился. Появился хороший аппетит, просто зверский, Джаред жрал как на убой весь это месяц, плечи раздались, руки уже не были похожи на палки, волосы буйной копной свисали ниже лопаток, лицо... Вот лицо, казалось, стало жестче. Заметней стал хищный разрез глаз, и взгляд переменился, тут Калеб прав. Он не смотрел больше запуганным, забитым зверьком, в зеркале Джаред видел молодого мужчину с острым, внимательным взглядом, вдруг откуда-то с жесткой линией челюсти и непримиримо стиснутыми, узкими губами. Молодой, еще совсем молодой и стройный, рядом с Дженсеном, он, вероятно, смотрелся бы тонким и высоким, но уже не выглядел жертвой. Удовлетворенный, Джаред отходил от зеркала и никому не ставил в заслугу убитого в себе запуганного дурачка. Уж точно не этот гребаный яд, теперь сделавший его узником. Он не верил больше Дженсену, Калебу, впрочем, он не помнил – верил ли им когда-нибудь вообще? И потихоньку разрабатывал план бегства. Сбежал бы давно, но сперва нужно было решить для себя, куда он пойдет – останется в секторе В, или вернется во владения Роя. Хотелось, очень хотелось добраться до главного говнюка в его жизни, от предвкушения расправы сладко трепетало в животе, но он понимал – не время. Пока нет, возможностей в секторе Эклза больше, и главное преимущество – подземный лабиринт. Он почему-то уверен был на уровне интуиции – существуют еще одни ворота. Шестые Ворота, тайные, они просто должны быть, и точка выхода в секторе А. Ему нужно остаться здесь, изучить все карты подземелья, он уже начал, ему приносили все, что он просил, любые книги и карты, ему нужно выйти в мир подготовленным. И он очень удивился, когда Дженсен в день после скандала с Калебом приехал и сказал просто: – Собирайся, Джаред. Поехали домой.